Тяжелую рану залечишь, а недобрую славу — нет. Часть 3

Через две недели.
- Доброе утро, - Джейсон хитро улыбнулся, глядя на Падалеки, выглядывающего из-под одеяла. - Я принёс завтрак, - Лорд сел на кровать совсем близко к пахарю и поставил тарелку на прикроватную тумбочку. - Овсяные лепёшки со сливками.
Джаред поднял голову с подушки, лениво потянулся, и запах свежей выпечки заставлял его выбираться из утренней сонной неги гораздо быстрее, чем хотелось бы. Он пару секунд задержал взгляд на Джейсоне, на его суровом лице, на котором так не к месту были эти длинные ресницы, обрамляющие глаза, и россыпь веснушек на щеках. Это заставило его улыбнуться, а лорд залез рукой под одеяло, обвёл кистью очертания торчащей бедренной косточки, перешёл своей теплой ладонью, оставляющей след из томительной неги, на ягодицы, замер на мгновение, будто давая Падалеки лучше почувствовать это касание, и дальше запустил два пальца между половинок, и пару раз толкнулся одним в плотно сжатую дырочку. Джаред дёрнулся, пусть всё было предсказуемо - слово "завтрак" теперь имело совсем другой смысл.
- Тихо-тихо, - властной ласковостью звучал голос Джейсона. - Ты же помнишь, что завтрак нужно заработать? - он безотрывно смотрел парню в глаза, подавляя его своим внутренним напором.
Падалеки не двигался, все его нервы были натянуты - как же тяжело хоронить заживо гордость, что всеми силами сопротивлялась, билась и рвалась наружу, трясла его за горло, требуя защитить себя. Только всё её потуги были тщетны, и каждый день она становилась слабее, а Джаред учился быть послушным. Он без лишнего напоминания слез с кровати на пол, сел перед Джейсоном и принялся расстёгивать ему штаны, а лорд в предвкушении по-хозяйски ерошил ему волосы. Абсолютно обнажённый парень сидел на коленях перед ним, он замер в каком-то секундном трансе, уставившись на налитый кровью член Джейсона. Как же того возбуждала эта картина, как будоражил такой Падалеки его кровь. В эти моменты Джейсон так рисковал, заглядывая ему в глаза, они поглощали его, и потом сложно было оторваться. В них была добровольная отданность, это не было разнузданностью шлюхи, это было что-то похожее на доверие. Падалеки сам разорвал нить, связывающую их взгляды, и поцеловал край головки, обильно смочив её слюной.
- Подожди, - томно прошептал Джейсон, зачерпывая ложкой сливки из миски, а затем размазал их по своему члену.
Они с Джаердом переглянулись, и парень в попытке скрыть своё смущение сразу же лизнул его плоть, пройдясь языком от яичек до самой головки. Лорд застонал, чуть откинулся назад, а когда снова вернулся в нормальное положение, заметил, как у Падалеки губы и подбородок перепачканы в сливках, и он не удержался, не смог не отблагодарить его поцелуем, пылким, повелительным, но не агрессивным.
- Ты молодец, Джаред, мне очень нравится, - протянул на выдохе Джейсон, обжигая распалённым дыханием ему висок.
И парень отвечал, глубже принимая в свой рот язык, посасывая его и дразня своим. Он сам не отследил, как стал ёрзать и прижиматься к ноге Джейсона своим членом, лишь бы чуть-чуть разрядить своё собственное всё возрастающее желание. Лорд прикусил ему нижнюю губу, чуть оттягивая, и, выпустив её, отстранился. Джаред, чуть разочарованный прерыванием такого возбуждающего поцелуя, завис на мгновение, но рука Джейсона легла ему на затылок, надавливая, и Падалеки снова опустил голову, чтобы слизать остатки сливок, и сразу же захватил член в лоно своего рта. Нежный сладковатый вкус сливок смешался с солоноватым вкусом кожи, нос заполнил мускусный аромат тела лорда, щекочущий и обжигающий ноздри, казалось, что он захватывал Джареда, как дурманящий газ, заставлял его полностью терять волю. Слуга впускал в себя ствол так глубоко, как только мог, насаживался до предела своих возможностей, и что-то в нём натягивалось струной мучительного наслаждения, от которого он всё жаднее втягивал в себя член. Эклз стонал беззастенчиво громко, и в какой-то момент зашелся в стоне, и почти вскрикнул, и быстро освободил свою плоть от бесовского пекла этих распутных губ, и этим остановил волну приближающегося оргазма.
- Полегче, Джаред, - он бегло поцеловал его в уголок рта. - Не так быстро, мы же только начали.
Юноша почувствовал, как его охватила тревога, он посмотрел на своего господина взглядом исполненным вопроса.
- Чего ты боишься, Падалеки, будто в первый раз... - он погладил его по горящей щеке, в которую вонзилось безжалостное острие стыда, тем временем палец Джейсона коснулся его губы, и погрузился во влажные чертоги рта. - Тебе понравится, я обещаю.
"Понравится моему телу" - подумал Джаред, и чуть плотнее свёл ноги, пытаясь совладать с разрастающимся жаром возбуждения. Только Эклз был беспощаден, он потянул податливое тело на кровать, развёл ему ноги, поцеловал внутреннюю часть бедра, и совсем не так, как это делал Дженсен совсем не так, Джейсеновские поцелуи не были тёплыми, они выжигали по телу, заставляли выгибаться и стонать теми позорными стонами капитуляции, которые нужно было держать при себе, но - невозможно. Пальцы снова вторглись в него, внутренняя струна дёрнулась, зазвенела надрываясь, и парнишка не заметил, как тихонько вскрикнул, даря лорду небывалую усладу. У Джейсона по спине пробежала волна знобящего жара. Он видел перед собой трепещущее тело Джареда, полностью отрытое для него. Он поцеловал его живот, поднялся выше и прикусил сосок, и снова испытал этот сладкий озноб от тихого искреннего стона. Всё тело Джареда превратилось в один оголённый нерв, заходящийся от желания, чтобы к нему коснулись, и каждое прикосновение отзывалось взрывом нытья внизу живота. Пальцы пробрались глубже, растягивая напряжённые стенки ануса, рождая всё новые шквалы. В какой-то момент Падалеки вообще перестал думать, его личность утонула в постыдности происходящего, и отдавая тело всецело чужим рукам. Эклз же не поддавался своему же счастью, но был поглощён чувством власти, и хотел её всё больше. Он хотел водрузить Джареда на самую жестокую дыбу желания, чтобы насладиться его мольбами. "Возьми меня, пожалуйста" - прошептал Падалеки, когда Джейсон больно укусил его сосок и боль почему-то стала слаще патоки, и зашкалив, потекла по всему телу горячей волной. На пару секунд Эклз отстранился от него, и это затишье стало пыткой, заставило парня ёрзать по кровати, но пьянящее ожидание заполненности затмило все его чувства, и он не отдавал себе отчёта ни в одном своём действии. Лорд снова оказался на нём, и мгновение застыло в предчувствии безумного спасительного тепла. Только меж ног сначала стало холодно, а затем больно.
- Эй! Нет! - в ужасе вскрикнул юноша, когда фарфоровый пенис погрузился в него почти наполовину.
Это было, как обман, леденящий и страшный. Он лежал навзничь, пронзённый искусственным фаллосом, а Джейсон испытывал прилив восторга от вида его беспомощно дрожащих губ, которые он не удержался и поцеловал, прерывая стоны любовника, плотно заполняя его рот своим языком. "Зачем?" - спрашивали широко распахнутые каре-зелёные глаза. Джейсон взял снова в руки орудие пытки и двигал им внутри Джареда, тот от нахлынувшей новой волны возбуждения откинулся на подушку и снова застонал.
- Боже, нет, пожа... - чувства заставляли его глотать слова. - Пожа... ах, пожалуйста, я хочу, чтобы ты.. - шептал исступлённо Джаред.
А лорд молчал, и продолжал мучить, его садистская часть хотела, чтобы Падалеки кончил один с этой равнодушной штукой в себе, и это бы унизило до самой возможной глубины. Хотелось, чтобы он кончил без прикосновений к его члену, стоявшему и изнывающему от жажды хотя бы секундного трения. И Джейсон почти кожей ощущал, как натягивалась внутри мальчишки эта струна, и как вместе с ней вздымалась Джареда в груди острая обида.
- Пожа... пожалуйста, - он говорил и блестели влажные губы и уголки глаз наполнялись слезами. - Джейсон...
Тут лорда пронзил не озноб, в сердце попала какая-то отравленная стрела, пронзила и всё сожгла внутри своим кислотным ядом, и горечь поползла, как язва. И спасение было лишь этом прохладном рте, который он жестоко игнорировал в последние секунды, он снова поцеловал его, и что-то в груди снова вспыхнуло, разгораясь. "Сейчас, малыш, потерпи" - вырвалось у Эклза, когда сладость этих губ смягчила его, и ноги обвившиеся вокруг его поясницы погрузили его окончательно в их общую страсть. Он вытащил из парня фаллос, тот выдохнул, и такая счастливая и тёплая улыбка заняла его лицо, что и Джейсон стал так остро счастлив, что в сердце родился небывалый трепет, вынудивший забыть, что перед ним не брат, а Джаред, и всё то, что он хотел подарить Дженсену, но не мог из-за безумной жадности, он вдруг подарил слуге. Он вошёл в него не рывком, а медленно, заполняя не только собой, но и своей любовью. "Боже, как же я тебя..." - едва не вырвалось сокровенное, уже неизвестно кому адресованное. Он целовал его за ухом, целовал ему мочку, и с упоением ловил его ответы на свои поцелуи, когда радостный и возбуждённый Джеред целовал его шею, время от времени, как щенок, вгрызаясь в его кожу, несильно сжимая челюсти. Эклз снова пролез пальцами меж его пальцев и скрестил его руки над головой, при этом не переставая двигаться в нём. Время остановилось в это мгновение и Джейсон любуясь прекрасным расслабленным лицом Падалеки, не мог быть больше жестоким или властным. Он вдруг опустил свою ладонь и сделал всего несколько поступательных движений вдоль горячего ствола любовника - Джаред застонал, и вначале его голос соскользнул на крик наслаждения, затем стоны стали приглушенными, но какими-то полными телесного удовлетворения. Джейсон снова почувствовал этот тёплый озноб по спине, прилив неизведанной прежде радости, и ему самому недолго осталось до оргазма...
Он очнулся уже поздно вечером, когда обнимал худое тело Джареда, и чувствовал его не бывало родным, и почему-то очень не хотелось сбрасывать этот странный дурман. Так и хотелось лежать рядом, и не покидать его, но шум на улице не давал ему дальше спать, в отличии от Падалеки, который беспробудно дрых, негромко посапывая. Из отрытого окна доносились голоса, такой почти неразделяемый гул, но среди них, ему казалось, что он слышал один, будто звучащий поверх всех. Джейсон встал с кровати, подошёл к окну. В толпе из десяти-пятнадцати крестьян он различил брата, и с виду тот был чрезвычайно весел и деловит. У Джейсона передёрнулось лицо от укола чудовищной досады. Сколько угодно можно было себя обманывать, что брат вернётся, только правда резала его по живому, заставляя сжимать зубы и корчиться в жалкой и смехотворной лихорадке ревности. Дженсен подошёл ближе к одному из своих крестьян, нёсшему огромный чугунный чан. Улыбка струилась с его губ, обаятельная лёгкая, и эти мягкие губы, обрамлявшие её, они сводили с ума, но в груди становилось тесно от обиды - брат никогда так не улыбался ему. Рука сама полезла за мушкетом. "Ты не посмеешь быть счастлив ни с кем, кроме меня" - подумал он, открыл ставни, совсем не замечая их громкого скрипа, протяжного и раздражающего слух. Он взвёл курок и навёл пистолет на крестьянина. И тут его сознание уловило чью-то тень за спиной, а неожиданно его холодного плеча коснулись тёплые губы. По всему телу ударил отрезвляющий озноб. Теплые губы провели влажную полоску от плеча до середины шеи. Рука с пистолетом дрогнула и опустилась. Он не смотрел на Джереда, всё также продолжая пялиться в окно, где Дженсен в большой шумной компании тащил в руках огромный чан, и медленно уходил прочь со двора. Рука опустилась, но пистолет держала всё так же крепко, и скажи Падалеки хотя бы одно слово, то огромная злость спустила бы курок. Только Джаред чувствовал дрожащее напряжение, и губы на шее Джейсона ловили пульсации с сонной артерии. Сердце билось с неистовством загнанной лошади, пытаясь пробить дыру под ребрами. Спустя пару секунд Падалеки вздрогнул, Джейсон положил руку ему на ягодицы, руку, в которой всё ещё сжимал пистолет. Холодная сталь обожгла парню кожу, и он ощутил, как волосы по всему телу приподнялись от ужаса. Ярость лорда не становилась меньше, но переходила в крайнее звериное возбуждение. Он теряя контроль, толкнул Джареда к кровати, тот врезался в неё коленями, и на пару секунд замер, стоя спиной к лорду, а тот не видел больше ничего кроме обнаженной задницы. Его руки бесцеремонно и жёстко впились в кожу ягодиц,оставляя красные следы, прижимая желанное тело к своему твёрдому, требующему разрядки члену. Падалеки не стал сопротивляться, он знал, что сейчас будет больно и неприятно унизительно, он чувствовал, что Эклз трогал его словно вещь, словно что-то неодушевлённое, и он смирился с этим понимая, что в необузданном гневе лорд может сделать всё, что угодно, и ему нужно выпустить пар. Джейсон не подготавливал дырочку, просто вломился в её сухое терпкое лоно, скривился от боли, но она только усиливала его страсть, только злила больше. Он трахал Джареда безжалостно дёргая его за волосы, будто пытаясь вырвать, заставлял его насаживаться на себя до основания, полностью поглощать свой разбухший член. Кровь, которая немного смазала стенки ануса, облегчая трение, возбуждала чудовище внутри Эклза. Он мычал от сладкой, жаркой ярости, и на самом пике разразился нечеловеческим рычанием. Падалеки обессилено упал на кровать, а лорд опустился на колени, принимая волны оргазма и спасительное облегчение. Гнев отлёг, в груди появилось приятное томление, но когда он посмотрел на парня, появилась и вина. Он погладил Джареда по вспотевшим мокрым ягодицам, раскрасневшимся от шлепков, коснулся губами поясницы, ощущая, как его любовник дрожит. Лорд отпрянул, совершенно не понимая, что делать, и тогда Падалеки сам приподнялся, и, кряхтя от рези между ног, осторожно сел на край кровати.
Лорд уронил своё тело в кресло напротив и губы дёргались мелко, силясь сказать: "Спасибо", но Джейсон не умел говорить такие вещи, и тем более Джареду, поэтому он просто потеребил ему сердечно подбородок большим и указательным пальцами, застыв в вязкой нерешительности, а затем ворвался в его страдальчески искривлённый рот, какой-то живой непорочной нежностью унимая его боль. Падалеки ему отвечал, и Джейсон чувствовал, как сквозь поцелуй парнишка бесслёзно всхлипывал. Обозначив окончание длинного поцелуя легким беглым в носогубный треугольник, Джейсон подскочил, накинул кафтан и выскочил из комнаты. Вернулся через полчаса с подносом ломящимся от еды. Джеред опустил голову, предчувтвсвуя очередное унижение, но неожиданно заботливая рука легла ему на затылок.
- Давай просто поедим, без всяких там игр? - спросил лорд, и ласково потрепал слугу за затылок.

На следующее утро
Почти две недели Дженсен не появлялся в доме, стараясь ночевать у кого-то из крестьян, чем те были изрядно удивлены и польщены. Он тяжело примирился с фактом, что Джаред оказался не тем, кем он его видел, и совсем не тем, кого, ему думалось, он полюбил. Успехи на мельнице помогали ему отвлечься, и полностью погружаясь в работу, он мог избегать мыслей о бывшем любовнике, а, значит, и боли. Только ему не была безразлична судьба Джареда настолько, насколько хотелось бы, и поэтому через две недели он всё-таки пришёл в поместье. Из тёмного кухонного угла, не освещённого настолько, что бы в нём можно было остаться незамеченным, Дженсен наблюдал за Падалеки, методично перебирающим стоящие на столе бутылки в поисках самого свежего эля. Лорд не выдавал себя ни движением, ни вздохом, и сидя вот так созерцающе, он делал себе больно - это была протяжная, ноющая боль в груди, и она волнами в такт биению сердца разливалась по телу. Было в ней что-то живительное, что-то мучительно сладкое, что-то, ради чего хотелось, чтобы Джаред подольше задержался в кухне. За столь короткое время в Падалеки что-то поменялось, как будто кто-то сгладил углы во всех его движениях, чудилось, что он стал ловчее и поворотливее.
- Джаред, ты скоро? - послышался низкий голос Джейсона из коридора. - Поторопись!
Парень стал чуть более суетлив, обнажая прежнюю нерасторопность, но вскоре нашёл бутылку и вышел из помещения. Он изменился бесспорно, в нём заметно меньше стало вызова, пусть он был пустой и слишком безрассудный, но именно это и делало его особенным. "Он всегда уничтожал то, что я мне нравилось", - заскулила под рёбрами бессильная ярость. Что-то свирепело внутри неугомонно, но замыкалось в мысли: "Невозможно ничего поделать, Джаред всё выбрал сам". Когда его тень ещё была здесь, в кухне, хотелось дёрнуть его за руку, схватить за воротник и хорошенько потрясти, с тем... в сущности с тем, что исправить нельзя - ужасная сцена в прошлом, и то, что произошло, невозможно из реальности вычеркнуть, или вырезать ножом, как червоточину из яблока. Как бы Джареда он не тряс и не бил, ничего не поменяется, время не пойдёт вспять, а ложь и предательство не обернутся правдой и любовью. Наверное, всё ещё хотелось спросить: "Почему?". Хотелось, но и это было бессмысленно. Боль не уйдёт, чтобы он не ответил. Он внимательно посмотрел на бутылку эля, рука даже потянулась к ней, остановилась на полпути, пошаркала пальцами по ореховой столешнице и вернулась потереть лоб. Дженсен надел шляпу, встал и пошёл на мельницу, твёрдо помня, что работа лечит, а алкоголь лишь притупляет боль на время опьянения, и она возвращается с похмельем, с утроенной силой.

- Я так давно не видел Дженсена, - сказал Джаред, передавая лорду бутылку эля.
- Скучаешь? - Джейсон сделал глоток прохладной жидкости.
- Ты говорил, что он скоро вернётся, а уже столько времени прошло...
- Заткнись, - он смерил парня строгим взглядом. - Слишком много позволяешь себе болтать, береги рот для других целей, - грозно прорычал Джейсон, отпивая ещё эля.
Падалеки оскорблённо поморщился, пусть он и подчинился лорду, его каждый раз коробило от подобных заявлений. Он учился быть сдержаннее, только сейчас было особенно неприятно, он сжал костяшки до хруста и обнажил шпагу, делая выпад в сторону Джейсона без предупреждения, тот выронил бутылку, но успел защититься.
- Ты обнаглел, Джаред, - прошипел он. - Хороший же был эль.
- Сам говорил, если мы на опушке, значит тренировка началась, и нужно быть начеку, - парировал Падалеки его атаку.
Эклз не ответил, сделал обманное движение, и когда парень повёлся, ставя защиту сверху, он пнул его ногой в живот, и сильно, вовсе не по-тренировочному, а затем, когда тот согнулся пополам эфесом шпаги ударил его по лицу, и попал в бровь, рассекая её до крови.
Парень выронил шпагу, упал ничком на землю, но одной рукой держась за живот, пытался дотянуться до рукоятки своего оружия, чтобы продолжить бой, но Джейсон наступил ему на кисть. Падалеки закричал от резкой боли, потому что каблук лорда мог сломать ему пальцы, надави Джейсон сильнее. Они неотрывно смотрели друг на друга, и граф отчётливо видел, сколько обиды плескалось в каре-зелёных глазах, сколько смятения, и лишь толика мольбы и страха. Лорд убрал свою ногу с его ладони, его злость сошла на нет, и он спрятал свою шпагу в ножны, продолжая разглядывать Джареда. Какая-то неведомая сила заставляла его чувствовать неуклюжий приступ вины, и он прилёг рядом с парнем, положил одну руку ему на плечо, потрепал словно извиняясь.
- Не зли меня, ладно, - он коснулся губами его шеи, несколькими невесомыми поцелуями добрался до затылка, и носом ткнулся в гущу волос, вызывая у Джареда приятную щекотку, побежавшую россыпью по телу, добираясь до кончиков пальцев, которыми он в приливе чувств сжал ворох сухой травы. - И я не буду делать тебе больно, - лорд погладил рукой ладонь, которую только что чуть не покалечил.
Джаред медленно, но уверенно вытащил свою кисть из тёплого плена, аккуратно выбрался из-под графа, как можно менее вызывающе оттолкнул его от себя.
- Я как только перед тобой не ползаю, как не ублажаю тебя, а ты всё такая же сволочь, - сказал он, обдувая ушибленную конечность струёй воздуха изо рта, и устремил глаза в зашоренное облаками небо.
- Хочешь сказать, что тебе самому не нравится? - он приподнялся на локтях, подвинулся ближе к Падалеки, и спрятал его ноющую кисть между своих ладоней, приятно поглаживая её тыльную часть большим пальцем.
Парень выдержал паузу, чувствуя, как в груди сгущается горечь, как она течёт по жилам наполненная мелкой колючей стружкой, и как-то стало не продохнуть. "Нравится или не нравится?" - боль Джерада была из другой категории. Ему самому хотелось спросить у Джейсона: "Ты когда-нибудь во мне человека увидишь? Поймёшь, что обиды, душевные раны, которые ты наносишь, никогда не компенсируются одной силой оргазма, каким бы он фееричным он не был?". Оставив свои мысли неозвученными, он сам для себя ответил на этот вопрос, и больно закусив губу, в нерешительности, спустя пару мгновений прошептал в лицо Джейсону:
- Раньше я думал, что все люди достойны великодушия, и лишь недавно я понял, что это глупость, и знаешь, когда я одержу над тобой победу, я точно также, как ты, наступлю тебе на руку, и ... - Падалеки не успел договорить, Эклз заткнул его рот тёплым поцелуем, и лорд почему-то не разозлился, его скорее ошеломила эта детская честность.
- Ты не победишь, - произнёс граф без тени гнева, скорее с предостережением, мол "лучше не пытайся, себе дороже выйдет". - Все твои проблемы от наивности, Джаред, - добавил он, потрогав его рукой по щеке.
Падалеки скривил рот и устало выдохнул, а лорд встал с земли, отряхнул себя от сухой травы.
- Ты хотел знать о Дженсене? - он отвернулся, чтобы Джаред не увидел, как он крепко стискивает зубы говоря о брате. - Он почти не бывает в доме, не хочет нас видеть, и возится с крестьянами в поле, как какой-то либеральный дурак.
От Падалеки почувствовал, как приятно кольнуло в сердце, когда он услышал эти вести. Дженсен помогает крестьянам - эта мысль ласкала душу.

Через пять дней
Джейсон возвращался домой из Йорка, куда ездил давать показания по тупиковому делу Мэттью Ферфакса. Он скакал на лошади вдоль деревень своего графства и чувствовал, как на него ложатся путы осуждающих взглядов. Одна крестьянская девочка, едва завидев его, сначала радостно кинулась к его лошади, но подбежав на расстояние трёх метров, вдруг замерла, и Джейсон буквально кожей ощутил, как её взгляд наполнился неприязнью. Крестьяне и раньше не любили его, но никогда они не позволяли себе эту нелюбовь демонстрировать. Только думать о причине этой перемены совершенно не хотелось.
Вскоре он добрался до своего поместья, и снова увидел Дженсена во дворе. Сердце ёкнуло и замерло. Лорд редко испытывал страх, но сейчас ничего не мог поделать. Брат выглядел таким сильным и самодостаточным, что это невольно вгоняло в ступор. Как же хотелось подойти и поговорить с ним, только отчего-то было трудно заставить себя слезть с коня и подойти к родному когда-то человеку. Прошло-то всего три недели с той грубой злополучной ссоры, с тех разборок, что вдруг все вскрыли и выжгли. Он думал же тогда, что хотел как лучше, а получилось хуже, чем как всегда. И теперь родное - холоднее льда, и будто не брат-близнец, а какой-то принц самых высоких кровей, к которому нельзя подходить без поклона. А Джейсон, как влюбленный нищий, и ему страшно, что стоит подойти, и вместо приветствий бросят грош благочестивой рукой, и смирят взглядом, чтобы не просил больше положенного. Почему всё так поменялось? Тот, что был кроток и зависим, вдруг возмужал и перестал нуждаться, а тот, что властвовал и побеждал, стал чувствовать себя нескончаемо уязвимым. Он вытер вспотевшие ладони о свой синий кафтан. Проклятые ладони потели раньше только если от ярости, и никогда - от страха. Дженсен раздавал указания, и крестьяне радостно улюлюкали, кивали головами и поклонялись своему лорду, закидывая какую-то рухлядь в обоз, запряжённый двумя лошадями. С ним они вели себя по-другому. "Как же так?" - подумал он. - "Не мог же он променять меня на крестьян?".
- Эй, Джейсон, уйди с дороги, - прервал его мысли брат своим криком. - Дай проехать Дориану с материалами. - и как будто бы ответил на тот мысленный вопрос.
Джейсон спешился и увёл лошадь, болезненное жало вонзилось в сердце, и он против воли стал понимать брата в минуты, когда тот хватался за грудь и предпочитал ретироваться. Лорд пропустил выдвигающийся за ворота обоз, и загнал лошадь в стойла. Тревожно было, что выйдет из конюшен, а брат уже уйдёт, но ещё тревожнее, что он там так и останется. "Как я жалок" - сверкнула мысль. - "Ты когда-то заливал раны алкоголем, а я пытаюсь залатать их шлюхой". Как-то неловко теперь вспоминалось о Джареде, стыдно было за прошедшую неделю, в которую им буквально упивался, пил как дешёвое хмельное вино, и всё никак не мог напиться. "Он всё же не ты" - подумалось невольно, когда он выходил снова во двор. Дженсен всё ещё там стоял, он тоже смотрел на брата, и едва тот подошёл, спросил:
- В Йорк ездил? - он стряхнул со своего белого жюстокора громадный ворох чёрной пыли. - Как дела в городе?
- Ездил, но там ничего не меняется, Дженни, - что внутри поскуливало и требовало подскочить ближе и обнять родное, и клясться всё отдать, лишь бы оно потеплело.
Услышав "Дженни" лорд опустил глаза, брат часто так его называл, но никогда так дрожаще-отчаянно.
- Как там Джаред? - Дженсен приподнял глумливо бровь, хотя это глумление стоило ему больших усилий. - Совсем его загонял на тренировках?
Джейсон прочистил горло, улыбнулся растеряно, не совсем понимая, откуда брат знает о занятиях. Но затем лукавство охватило его губы.
- Он в порядке, у него получается фехтовать, - лорд сделал секундную паузу. - И скучает по тебе.
Дженсен скрипнул зубами так, что брат почти это услышал, и отвечать не хотел, хватая свою лошадь за поводья, чтобы взгромоздиться на неё и уехать.
- Не хочешь завтра пообедать с нами, от него всё узнаешь? - спросил Джейсон, но уже почти вслед брату, только он не сомневался, что тот услышал его.