Он живет с сердцем своей дочери.

Он живет с сердцем своей дочери.

Перевод Г. Мазановой

«Пари – матч»

Когда его 22-летняя дочь Патти погибла в дорожном инциденте, Честер Шубер, 58-летний владелец питомника, много лет страдавший тяжелой сердечной недостаточностью, встал перед необходимостью принять трудное решение. Врачи предложили ему пересадку сердца от погибшей дочери.

Сначала он сказал «нет» - возмущенно и не минуты не подумав. Родители не должны пользоваться смертью детей! О гибели дочери Честер узнал в больнице в Ноксвилде, штат Теннеси, когда заведующий отделением пересадки органов пришел к нему в палату: «Я должен вас известить, что вы имеете исключительное право на ее сердце!»

Тогда он и сказал «нет». Он не хотел принимать этот противоестественный дар. Когда ему, после трех безуспешных операций, впервые предложили в 1987 г. пересадку сердца, он сказал: «Я не могу согласиться, чтобы кто-то умер ради того, чтобы я жил. Даже если бы мне предложили чье-то сердце, я отказался бы».

Но потом он вспомнил, как в 1990 г. 19-летняя Патти, которая тогда училась на медсестру, торжественно объявила, что подписала договор донора органов. По крайней мере, сказала она отцу, если я умру, то моя смерть поможет кому-то выжить. «Ты молодец», – ответил он тогда. Мог ли он предположить, что его девочка, которую он так любил…

Теперь, лежа на больничной койке и заливаясь слезами горя, он раздумывал. Патти, наверное, была бы счастлива, что он остался жить благодаря ей. Чет решил посоветоваться с семьей. Жена была против – она боялась, что он не перенесет операции. Но сыновья, все пятеро, высказались «за».

Это была первая в мире пересадка сердца от ребенка родителю, первая в истории медицины. Операция была произведена в госпитале Уильяма Бьюмонта в Ройял-Оук, в Мичигане, а не в Теннеси, потому что, как объяснил д-р Джеффри Альтшулер, выполнивший эту уникальную операцию, легче перевезти сердце и пациента, чем врачей.

Перед врачами встали проблемы. Совпадет ли группа крови у отца и дочери? Совпала. Не слишком ли различны размеры сердца у крепкого мужчины весом под 90 кг и молодой девушки, весившей всего 59? Да, разница была, но не слишком существенная. Позволяло ли здоровье погибшей девушки использовать ее сердце для трансплантации? Доктор Альтшулер, выполнивший 66 операций по пересадке сердца, тщательно исследовал сердце Патти и заключил: «Я не вижу никаких медицинских противопоказаний». Этическая сторона этой уникальной операции тоже была ему ясна: «Я удовлетворил просьбу семьи. Я более всего боялся только одного – что операция не удастся, и я вынужден буду объявить миссис Шубер, уже потерявшей дочь, что она лишилась еще и мужа». Ведь в 10% случаев трансплантации сердца еще оканчивается смертью – во время или сразу после операции.

В распоряжении хирургов есть всего четыре – шесть часов, чтобы извлечь сердце у донора, находящегося в состоянии искусственной жизни, пересадить его пациенту и запустить в ход.

Итак, Шуберы прилетели в Бьюмонт в полночь 21 августа, в воскресенье. Альтшулер провел краткое обследование больного и тут же с тремя членами своей команды выехал в аэропорт Детройта. Оттуда частный реактивный самолет доставил их в медицинский центр в Ноксвилле, за тысячу километров. Утром в понедельник, в 4 часа сердце Патти перестало биться. Через несколько минут Альтшулер установил, что оно не повреждено в катастрофе и не имеет ни аномалий, ни заболеваний клапанов. Он поместил его в лед, помчался обратно в аэропорт. Команда еще не приземлилась в Детройте, а Шубер уже лежал на операционном столе. «Понадобилось полтора часа, чтобы подготовить его к операции», - рассказывал хирург Фрэнк Шендон, - столько у него было старых рубцов от прежних операций». В 6.15, когда Альтшулер вошел в операционную, грудная клетка Шубера уже была вскрыта, и аппарат «сердце – легкие» готов к подключению. В 9.47 сердце Патти уже билось в груди отца. Со времени его остановки прошло менее шести часов.

Запчасти для человека.

Михаил Рыбьянов.

С библейских времен теряющий руки-ноги, а зачастую и голову, но чрезмерно желающий жить человек, когда припрет, направлял силы своего интеллекта на поиски замен тому, чему аналогов быть не может. Искал дубликаты частям одноразового выданного ему тела. Рассуждения о том, что и как (при необходимости) можно заменить в каждом из нас, предлагаю еще по латинской традиции начать ab ovo (от яйца то есть).

Половые органы.

С точки зрения хирурга, операция по превращения мужчины в женщину сложности не представляет. Ампутировать половой член, сформировать влагалище из части сигмовидной кишки, из мошонки собрать большие и малые половые губы – стандартный набор общей хирургии и урологии. Иное дело – обратная метаморфоза. В человеческом организме нет тканей и органов, которые по функциям, возможностям и строению были бы схожи с половым членом. Действенность новоприобретенных мужских половых органов, то есть естественную эрекцию, эякуляцию и зачатие, обеспечит не возможно.

В республиканском Центре репродукции человека операции по изменению пола выполняются за счет клиники. В штатах они стоят до 250 тысяч долларов (с полной социальной реабилитацией), у нас же исходят из того, что эти люди и так уже наказаны природой, да еще с них деньги брать…

Грудь.

Первым эстетическим опытом в хирургии стала имплантация парафина для улучшения формы женской груди – способ, уничтоживший немало грудей и их носительниц. На сегодня основным материалом косметологии является силикон, канцерогенно нейтральный и по плотности идентичный естественной жировой ткани. Его применяли и для мужчин, желающих создать иллюзию наличия мощной мышечной массы, - специальные прокладки вживляли под кожу. Количество проведенных в мире операций протезирования молочной железы уже приближается к шести миллионам. Соски, кстати, при необходимости воссоздают из кожи малых половых губ, поскольку их ткань и пигментация необычайно схожи и внешне, и эмбриологически…

Волосы.

Попытки пересадки волос предпринимались еще со времен Аристотеля. Облысение редко бывает глобальным – лысеет макушка, а по бокам и на затылке, как правило, все в порядке (как это было, скажем, у Ленина). В таких случаях «квадратно-гнездовым методом» (жутко дорогая и скрупулезная технология) уцелевшие волосы вместе с корнями пересаживаются взамен облетевших – разрежаются, так сказать. А еще бывает, что с помощью специальных силиконовых эспандеров уцелевшие волосы вместе с кожей «натягиваются» на лысый участок. Количество волос остается прежним, меняется только их дислокация…

Руки и ноги.

НИИ протезирования и протезостроения – крупнейший в бывшем СССР разработчик и производитель протезов. Степень заменяемости конечностей протезами может доходить до крайности, можно поставить сразу четыре – две «руки» и две «ноги». Ну а когда, допустим, сгорели руки (так бывает при электротравмах), на культю ведущей руки ставят протез с биоэлектрическим управлением. С любой мышцы тела можно снять биоэлектрический потенциал, усилить его, преобразовать и использовать в качестве управляющего элемента – то есть движением мышц (скажем, плеча) пациент сможет управлять и регулировать манипуляциями искусственной кисти – брать вилку, ложку, нарезать хлеб. Научиться управлять таким протезом тяжело: необходимо заново ставить двигательные рефлексы: все равно что в зрелом возрасте учиться играть на рояле.

В конце восьмидесятых протезированием обязали заниматься космические отрасли. С помощью РКК «Энергия» появились современные полуфабрикаты, из которых составляется протез, благодаря чему наши протезы стали ни чуть не хуже, скажем, германских.

Зубы.

Из сплава кобальта, хрома и никеля отливается каркас искусственного зуба, который затем облицовывается керамикой. Одни имплантанты ввинчиваются в челюсть, как шуруп, другие – вставляются в высверливаемые отверстия, обрастая затем костной тканью. Самые распространенные – из титана, покрытые плазменным напылением специальной массой, близкой по свойствам к человеческой кости.

Глаза и уши.

Среди глазных операций наиболее распространена пересадка роговицы (иногда искусственной). При близорукости собственную роговицу трансплантируют после ее специальной обработки, а также иногда имплантируют в глаз биологические линзы. Хрусталик можно заменить линзами…

Имплантация протезов слуховых косточек (т.н. молоточка и наковальни, сделанных из керамики, тефлона и некоррозийных металлов) и трансплантация барабанных перепонок, сделанных из тканей собственного тела, применяется при нарушениях слуха. При необходимости утерянная ушная раковина восстанавливается из силикона или из собственного хряща.

Головной мозг.

В Петербурге и Москве не так давно начались исследования пересадки отдельных мозговых тканей для лечения болезни Паркинсона. Пересадка мозга в целом уже возможна, но никто не скажет, каково будет вашим мозгам в чужом теле. Вряд ли кто из опытных хирургов взялся бы за такую операцию. Тут, кстати, возникает и правовая проблема: по телу вы как бы Петров, а по уму – Сидоров… Кто в случае такой пересадки наследует собственность, имя, детей и чей вы теперь муж? Петровой или Сидоровой?

Из жизни морга.

Расследование «КП», 8 января 1991 г.

В. Юнисов.

Командировка в город Z (назову этот крупный насе­ленный пункт абстрактно в целях личной безопасности) была самой неприятной в моей журналистской практи­ке, потому что пришлось иметь дело, извините, с тру­пами. В прямом и в переносном смысле.

В городе Z, как и во всех городах, любят и изменяют, родятся и умирают, и вот что самое странное — я имею в виду последнее обстоятель­ство — усопшие, убитые, уто­нувшие, разбившиеся, попадая в руки легиона, продолжают приносить пользу. Челове­честву, и редкий живой не считая, конечно же, легионе­ра, знает, что и на мертвую душу, подобно господину Чичикову, можно оформить купчую и заработать деньги...

Внесем ясность: легионе­ры — это служители анатоми­чек. Самая оборотистая и предприимчивая элита из сре­ды патологоанатомов и обык­новенных санитаров мертвец­ких учреждений. Работа ле­гиона —принимать трупы, исследовать, давать следователям заключения о причинах смерти, доставлять тела из до­ма в анатомичку (если смерть была «домашней») и из анато­мички в церковь (если покой­ный был верующим). Словом, работы много и невпроворот. Особенно в последнее время, когда преступность выросла. Ежегодно в городе Z (как мне сказали в главном управлении по скоропостижной смерти) от несчастных случаев, жестокости и насилия, охвативших наше многострадальное отечество, погибает, включая и грешников –самоубийц, до 11 тысяч человек. В город­ском центре по больнично –домашней смерти эта цифра равна 17 тысячам. Обе эти городские организации подчи­няются Минздраву СССР, следовательно, и работа легиона как бы прикрыта вывеской этого ведомства, в недрах которого еще в былые годы ро­дилось постановление, разре­шающее изымать у «свежих» трупов разные органы: ну, скажем, печень, почку, серд­це и т. д. Причем без ведома родственников покойного. В Америке, к примеру, это делается только с ведома родственников, у них даже спрашивают разрешение на вскрытие умершего. Вскрывают одного американца из десяти усопших – остальные девять остаются нетронутыми, поскольку родственники и так знают, от чего умер их ближний.

К тому же американцы народ набожный… Нет слов и граждане цивилизо­ванного Запада используют органы усопших («мертвые должны служить живым!»), но, как правило, эти органы закупаются в странах третье­го мира. Морально это или нет — другой вопрос, я же
пришел к выводу: наши легионеры тоже вывозят за пределы страны человеческие органы. Причем оперативно и без излишней огласки.

…И тогда я надел свою серую кепку и видавшую виды телогрейку, чтобы сойти за «вечного студента», ищущего в моргах города Z работу: иначе мне не внедриться в легион.

Кстати, пора бы объяснить, что такое легион.

Легион — это работники моргов судебно-медицинской экспертизы, объединившиеся в кооперативе «Крест». Прошу не путать их, читатель, с ра­ботягам-патологоанатомами, служащими при районных и больничных моргах. Деньгу зашибают легионеры из «Кре­ста» и «Базальта». «Базальт», поясняю, занимается ритуальными, транспортными и парфюмерным услугами. Цены на эти услуги в городе Z дик­тует уже рыночная экономика, поэтому горожане жалуются, что «умереть нынче дороже, нежели родиться или жениться». И они правы. По­тому что на кладбищах горо­да Z действует кооператив «Гроб», которой занимается распределением жилой площа­ди на том свете если ты име­нит и богат, то можешь быть захоронен в черте города, а если не очень, то трястись тебе на катафалке по ухабинам и колдобинам предместья. Существует даже «чер­ная очередь», чтобы поближе похоронили и в хорошей зем­ле. И записываются в нее еще живые люди, предлагая взят­ки.

Легионеры из «Креста» ме­ня заинтересовали больше, чем алкоголики из «Базаль­та» и «Гроба», потому что ра­ботают они не только под крышей городского управле­ния здравоохранения, но и под сводами правоохранитель­ных органов. Граждане, умер­шие скоропостижной смертью, проходят по этим ведомствам, и судмедэксперты работают с трупами до тех пор, пока не будет установлена причина смерти. Следователь же ре­шает: выдавать или не выда­вать тело родным и близким. Но, увы, мне так и не удалось установить: знают ли работники правоохранительных органов города Z, расследующие дела об убитых, попавших в аварию, упавших из окон, повесившихся, что над каждым молчаливым «клиентом», проводится еще одна ра­бота, далекая от собственно следствия и относящаяся ско­рее к коммерции?

Здесь чирикают разноцвет­ные попугаи, в аквариумах плавают золотые рыбки, кто-то жарит картошку: обед. Изгнанный из легиона15 лет назад С. снимает окровавлен­ный халат, моет перчатки. У него хриплый испитой голос:

— Сегодня с утра пять случаев — и ни одного совпаде­ния диагноза смерти. У клиницистов он один, а у нас другой. Понимаете, это значит, человек умер не от той болезни, от которой его лечили.

— Скажите, что вы знаете о кооперативе «Крест»?

— Почти ничего: меня выгнали из городского бюро судмедэкспертизы еще 15 лет назад. Точнее, я сам ушел — не могу работать с мерзавцами. В те годы — да я уверен, что и сейчас, после, постановления Минздра­ва, по городу Z ездил «черный ворон». Наводку давал диспетчер, сидящий в управ­лении горздрава г. Z. Более
того: зам. начальника горздрава Ц. возглавлял тогда легион, и у него была прямая связь с реанимациями, с хи­рургами. Они давали ему,
как должностному лицу, всю информацию о состоянии здо­ровья застреленного, зарезан­ного человека. В нужный мо­мент «черный ворон» подъез­жал уже к моргу той или иной больницы, и мои, так
сказать, коллеги извлекали еще теплую почку, печень, сердце, гипофиз и др.

— А потом?

— А потом все это уклады­валось в специальные контей­неры, заполнялось консерван­том, и прямым ходом «чер­ный ворон» мчался на желез­нодорожный вокзал или в аэ­ропорт. На моей памяти эти скоты — я их иначе не назо­ву — постоянно отправляли «груз» в Монреаль. Назад шли канадские доллары. Как? Каким образом?

…Тем временем я продол­жал малоприятную одиссею по моргам и больницам горо­да Z. Я покрылся щетиной и, кажется, стал сходить с ума... Я все пытался уточнить, за­нимается ли кооператив «Крест», объединяющий не­сколько судебно-медицинских моргов валютной деятельностью, нагревая руки на трупах. В работе мне везде отказывали: «Вакансий нет», «Все штаты, укомплектованы». Бы­ло такое ощущение, что я пы­тался устроиться на долж­ность посла СССР в Люксем­бурге, никак не меньше.

— Я студент-медик. Хочу работать санитаром, — врал я.— У меня есть опыт,— про­должал я кричать в закры­тую уже дверь. Потом я понял: чтобы попасть в легион, надо быть легионером, то есть переквалифицироваться.

И я снял свою тертую кеп­ку, телогрейку и оделся в приличный костюм. Звоню в кооператив «Крест», основав­шийся в одном, из моргов. Трубку берет дама. Я ей гово­рю, что я судмедэксперт из Риги, мой кооператив за­нимается такой же деятельностью, что и «Крест», и есть необходимость встретится с тов. Ш., чтобы обговорить возможное сотрудничество.

— Приезжайте в морг по адресу... — молвил приятный женский голос. – Ш. обещал быть к вечеру.

...Я сидел в приемной Ш. В коридоре чересчур сильно пахло формалином. Просидев с полчаса, понял: придет Ш. и быстро меня расколет и выгонит воя. И он будет, в общем-то, прав. Главный легионер никогда мне не скажет о конфискуемых челове­ческих органах: да я и не уполномочен об этом спраши­вать ни в частном порядке, ни как репортер, ведь каждый труп — это «уголовное дело». А проверить можно лишь с санкции прокурора. Такой вот замкнутый круг. Мне ничего не оставалось делать, как познакомится с судмедэкспертом Мариной – это она взяла трубку, когда я позвонил в «Крест».

Я ей сказал, что с Ш. увижусь завтра, потому как сейчас спешу по важному делу. На прощание я ей предложил где-нибудь отужинать. Она легко согласилась: «Во сколько и где?»

Марина пришла ровно в семь вечера, как и договари­вались: модная стрижка, ду­хи, меха…

В пиццерии я нашел укром­ное местечко, чтобы не было лишних ушей. Через полчаса, после первых тостов, включил диктофон в боковом кармане пиджака (я не мог иначе: ни один легионер интервью не даст).

Вот фрагмент записи.

— Трудно ли в городе Z устроиться в морг?

— Ха! Тут все у нас схва­чено свояками. А что, в Риге по-другому? Меня, напри­мер, впихнули в судмедэкспертизу по блату.

— А что, все судмедэкс­перты состоят в кооперативе «Крест»?

— Нет, только избранные. Я тебе скажу, что некоторые мои коллеги даже не знают о моей второй работе в мор­ге. Они пашут, как пчелки, за 300 рэ и думают, что я столь­ко же получаю. Господи! Давай не будем об этих против­ных жмуриках — я их нена­вижу. Посмотри: у меня все руки в морщинах от формалина... Посмотри: я не отра­щиваю длинных ногтей, чтобы трупный яд под них не попадал. За два года в «Кресте» я уже отупела — никакой личной жизни: муж от меня шарахается, любовники — тоже.

— Ты любишь свою работу?

— Нет.

— А деньги?

— «Крест» меня не обижает: сколько сделаешь – все твое. В месяц перечисляет на сберкнижку от 500 до 900 рублей. За два года я наварила хорошую сумму.

— Что вы делаете с мертвецами?

— Проводим анализ, насколько свежи и хороши их органы, а потом их забираем и аккуратно запаковываем в контейнеры. Гипофиз отправляется в Швейцарию, в Цюрих, а мужские семенники во Францию, - уточнила Марина.

Я пошел в туалет и переставил кассету.

— Вы, исполнители, метете большие бабки, а сколько же зарабатывает, к примеру, Ш.?

— Они, в правлении «Креста», гребут валюту, а с нами расплачиваются рублями.

— У «Креста», должно быть, есть свой расчетный счет?

— О, этого я не знаю… А вообще зачем тебе все знать? Поговори с Ш.

Я понял, что зашел слишком далеко, и прекратил разговор о трупах.

Через несколько дней в од­ном из коммерческих банков г. Z я установил номер счета кооператива «Крест», а в разговоре со специалистами уз­нал, зачем идут на Запад со­ветские гипофизы и мужские семенники. Оказывается, в Швейцарии из гипофизов изготовляют очень ценное ле­карство (в СССР нет долж­ной технологии), а во Франции, на родине сногсшибательных духов и прочей косметики, содержимое мужских семенников перерабатывается в редкий компонент для парфюмерии.

Удалось прояснить в этой мерзкой командировке и ме­ханизм переправки товара в Париж и Цюрих. Из Чукот­ки, к примеру, в Швейцарию переправляют отходы после забоя оленей (в частности
органы внутренней секре­ции) через посредническую китайскую фирму. Об этом я писал в статье «Золотые ро­га» в мае 1989 года. В статье я поддерживал здоровую пред­принимательскую инициативу
Чукотского окружкома ком­сомола, который умудрил­ся на этом заработать мил­лион швейцарских фран­ков. А почему бы, собствен­но, и нет? Ведь вся тундра завалена оленями. Они мрут от заморозков и голода, их жрут полярные волки, убива­ют браконьеры.

Но ведь здесь-то люди, пусть даже мертвые. Неужто наши сограждане заслужили скотское обращение к себе и
после смерти?

В «Предбаннике» секци­онного зала меня долго гото­вили: дескать, вначале неприятно будет. «Да чего там говорить, — смеялся сани­тар. — В секционном даже хирурги не выдерживают, я уж не говорю о студентах».

Я вошел... И побежал к умывальнику.

— На, закури, — учтиво предложил мне «Казбек» са­нитар Володя. Патологоана­том Галя, комсорг морга, объяснила то, что я уже слышал:

— Давай начистоту. В больницах — это уже всем известно – лечат не теми лекарствами, которыми надо лечить, а теми, которые имеются в арсенале. И в этом я обвиняю не хирургов, а систему здравоохранения, всю нашу Систему. Я тебя очень
прошу не называть мою фамилию, обещаешь?

— Обещаю.

— Когда человек умирает в отделении больницы неожиданно и с другими симптомами, хирурги приходят к нам в морг и «пасут» труп до вскрытия. Когда узнается, что человек умер совершенно по другой причине, патолого­анатому дается взятка (обыч­но 20 – 25 рублей), чтобы свой диагноз он «подогнал» под диагноз клинициста. В противномслучае в отделении начинается разбор персональ­ного дела, анализ истории бо­лезни и методов лечения. Хи­рургу или лечащему врачу проще заключить сделку с на­ми (ему нетрудно, ведь полу­чают же врачи от родственников и близких больного), чем переругаться с профессорами и заведующими отделе­ний и лишиться при этом квартальной премии.

— Скажи, Галя, ваш морг сотрудничает с кооперативом «Крест»?

— Да, одно время мы имели с ними дело. Потом эти жулики прекратили с нами деловые отношения.

— Отчего же?

— У нас денег не сдела­ешь. «Крест» интересуют лишь «свежие» трупы, то есть умершие не по болезни, а в результате несчастного случая или убийства. Да что там говорить. Возьми вот эти
бумаги – прочитай.

Любопытно: кооператив «Крест» зарегистрирован при бюро судебно-медицинской экспертизы города Z. Читаю обычный трудовой договор с обычными исходными данны­ми исполнителя, который ознакомлен с уставом, правилами внутреннего распорядка, положением о зарплате. Фактически этот страшный договор действует на основании Закона «О кооперации в СССР» и решения местного
райсовета г. Z.

Одной своей мысли я испу­гался сам: а вдруг и врачи го­рода Z вступят в кооператив «Крест», ведь они, работая с еще живыми, получают за свой труд гораздо меньше, чем легионеры, которым уже никого лечить не надо и у которых практически никакой ответственности за жизни людей нет. Это, конечно же,
страшно, но я подумал, что если медсестры и хирурги вступят в легион (при их ни­щенской зарплате это воз­можно), то больницы, поликлиники и даже санатории станут активными поставщи­ками человеческого материа­ла.

Что же происходит с нами...

Думал, только в городе Z такая ситуация. Приезжаю домой и узнаю, что и в Москве для судмедэкспертизы планируется выстроить но­вое здание в Котлякове: ряд инофирм готов завершить его затянувшееся строитель­ство. Из разговоров с судеб­ными медиками: советской стороне придется расплачиваться не долларами, которых у нас никак поделить не могут, а сердцами, почками, глазами... И это в то время, когда в самой стране больные люди годами дожидаются донорских органов. И, не давшись операции, оказываются в этих самых моргах.

Подскажите, к кому, к каким депутатам обращаться живым?

К Богу?

…«Иисус спросил его: «Как тебе имя?» Он сказал: «Ле­гион», потому что много бесов вошло в него» (Евангелие от Луки, 8, 30).

Р. S. Фамилии, имена, назва­ния организаций я изменил по соображениям личной безопас­ности, т. к. неизвестные лица требовали от меня и от моей семьи прекратить сбор мате­риала.

Мифы.

Истории о людях, которых похищают для нелегальной трансплантации, с завидным постоянством появляются в российской прессе. Как пра­вило, выглядят они стандарт­но. «Шел человек. Перед ним притормозила «Ско­рой». «Подвезти?» — спраши­вают. Человек садится в машину, и, когда «Скорая» неожиданно меняет маршрут, он понимает, что влип в историю. Человека скручивают, выво­дят за город и бросают в темный подвал. Бежать ему удается либо при помощи подкопа, либо из-за ротозейства охраны».

Занимаясь проблемой трансплантации, мы не менее десяти раз встречались с подобным сценарием. Ясно, что ори­гинальностью мышления «оче­видцы» не страдают. Но с другой стороны — бывает ли дым без огня?

Из досье «КП».

За последние три года коли­чество объявленных в розыск людей увеличилось с 56288 до 63365, а без вести пропавших — на 40 процентов (14748 человек). В 1992 году без вести пропавших зарегистрировано на 10 процентов больше, а в первом квартале нынешнего года — на пятьдесят.

На войне, как, на войне.

Еще в самом начале осетино-ингушских событий нам не раз приходилось слышать от беженцев из Пригородного района, что во Владикавказе действует нелегальный центр трансплантологии, который специализируется на изъятии органов у «продавших без вести» ингушей.

Из досье «КП».

Свидетельство о смерти, выданные Ингушской республи­канской больницей: «Евлоева Ася Магомедовна, 1971 г. р. Дата поступления — 28 ноября 1992 года. Причина смерти: насильственная смерть, отсутствуют внутренние орга­ны. Прилагаемые материалы: видеосъемка. Накастхоев Магомед Яхъяевич, 1971 г. р. Дата поступления: 24 ноября 1992 года. Причина смерти: насильственная смерть, отсутствуют внутренние органы. Прилагаемые материалы: фотосъемка».

Вполне допускаем, что это все результат глумления и что противоположная сторона может придавить сходные материалы. Однако есть одна деталь: 6 мая 1993 года на очередном заседании 18-сессии 12-го созыва ВС Северной Осетии принимает постановление о введении в действие на территории республики зако­нов РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» и «О трансплантации органов и (или) тканей человека».

В самом постановлении нет ничего криминального. Но не­ужели у республики через полгода после трагедии в При­городном районе не нашлось более важных проблем?

Чудовищный слух об «использовании» Владикавказом человеческого материала в буквальном смысле снова на­чинает обрастать подробностями. Утверждают, что в Осетии уже официально открыт центр трансплантологии, называют фамилию его руководителя, тут же всплывает некий дого­вор между Францией (где лишь год назад был принят закон о биоэтике) и Осетией на поставку органов, обнаруженный английской журнали­сткой Арморой Зейнон.

В телефонном разговоре с нами Армора была сама лю­безность, однако уверенно от­рицала существование подоб­ного договора. В Минздраве же России напрочь отмели возможность создания во Владикавказе центра транспланто­логии без санкции этого ве­домства.

Впрочем, это тоже относится к области мифов. А что вне ее?

Узок круг этих людей.

Оговоримся сразу: трансплантация — дело очень сло­жное и трудоемкое. Заменить отказавший человеческий ор­ган можно только человеческим же. Не существует эффективной замены не только сердцу, печени, легким и почкам, но и костной или соединительной тканям, твердой оболочке мозга, сосудам, глазной роговице, мужским яичкам, сердечным клапанам, зубам…

Как сказал руководитель отдела консервации и типирования органов НИИ транс­плантологии и искусственных органов Минздрава РФ Нико­лай Тарабарко, мы бесценны, но не потому, что безумно дороги, а потому, что нам про­сто нет цены. По закону Рос­сии от 22 декабря 1992 года и по международным законам органы и ткани человека не могут быть предметом купли-продажи.

Из досье «КП».

Операция по забору и консер­вации органов должна проводиться в стерильных условиях. Один литр консервирующего ра­створа стоит 200 долларов, а срок жизни органа в консер­ванте очень короткий: почка — сутки, печень — 10 часов, серд­це — 2 часа. Следовательно, че­ловек, которому пересадят почку или что-то другое, должен быть известен заранее. В мире операции по трансплантации стоят в среднем достаточно дорого: пересадка почки – 40 тысяч долларов, печени – 350 тысяч, сердца – 100 тысяч долларов.

Жизненно важные органы не дрова. Пересадке предше­ствует довольно сложный процесс иммунологического типирования. Одной группой кро­ви дело не ограничивается, проводится исследование антигенных свойств не только до­норского органа, но и реци­пиента —человека, который получит этот орган в «наслед­ство». Дилетанту это не под силу, а профессионалов в этой области немного да и все они друг друга знают.

Николай Тарабарко счита­ет, что газетные публикации о мафии, делающей деньги на продаже органов за рубеж, выгодны западным специали­стам-трансплантологам, пото­му как устраняют конкурента в лице России. Итогом же этих публикаций стало то, что пересадки печени и сердца практически прекратились. Правда, есть и положительный результат: благодаря газетной шумихе была сорвана программа создания множества коммерческих центров трансплантации по всей стране. При дефиците специалистов этого профиля не трудно представить, к каким результатам она могла привести. Причем наши законы здесь здорово бы подыграли…

Когда угасает мозг.

В сентябре 1937 года СНК СССР принял постановление, разрешившее забирать органы у умерших людей. Как сказал нам один работник Минздра­ва, попросивший не называть его фамилии, долгое время под скальпель попадали в основном «аборигены» ГУЛАГа.

Когда правосознание Стра­ны Советов заметно подросло, изменилось и законодательст­во. Следующий документ, который нам удалось обнару­жить, - приказ Минздрава СССР от 17 июля 1973 года «Об организации Всесоюзного центра по консервированию и типированию органов». 23 марта 1977 года появляется приказ Минздрава СССР о ра­боте этого центра — в прика­зе утверждена «Временная инструкция для определения биологической смерти и условий, допускающих изъятие почки для трансплантации». И, наконец, вслед за послед­ним законом о транспланта­ции вышел приказ Минздрава «О дальнейшем развития и со­вершенствовании трансплантологической помощи населе­нию РФ».

Законотворчество шло по восходящей. Сначала органы брали без церемоний. Потом для этого нужно было констатировать биологическую смерть, а совсем недавно стало необходимо констатировать еще и смерть мозга.

На совершенствование зако­нов влияли и достижения ме­дицины. Так, протокол опре­деления биологической смер­ти появился лишь после того, как выяснилось, что почку для пересадки необязательно брать у живого человека. Почка, взятая в течение получаса после остановки сердца, ничем не уступает «живой». Зэки стали спать спокойнее.

Понятие смерти мозга тре­бует отдельного пояснения. Дело в том, что к непарным органам (сердце, печень) предъявляются очень высокие требования — их изъятие не возможно после биологической счерти человека. Остановка сердца и недостаток кислорода в организме вызы­вают необратимые процессы отмирания.

Из досье «КП».

Смерть мозга наступает в результате черепно-мозговой трав­мы, опухоли или инсульта, ус­танавливается врачами различ­ных специальностей и фиксируется в специальном протоколе. Продолжительность наблюдения за человеком иногда доходит до 72 часов, в течение которых ра­бота сердца может поддерживаться искусственно. Смерть мозга — тонкая грань между человеком умершим и человеком, который в принципе еще способен вер­нуться к жизни. Грань, которая позволяет вырезать сердцес уверенностью, что человек ничего не чувствует. Если констатация смерти мозга произведена с нарушением, то последующее извлечение ор­ганов приравнивается к убийству.

Возможны ли ошибки в определении смерти мозга? Сот­рудник Московского НИИ нейрохирургии Валерий Амчеславский, сам не раз прини­мавший участие в установле­нии смерти мозга, считает, что при соблюдении всех про­цедур, предусмотренных зако­ном, возможность ошибки сведена к минимуму. В прош­лом такие ошибки теоретически были возможны, но не «по злому умыслу», а по причине недостаточного развития медицины.

Однако на свет «протокол установления смерти мозга» появился вовсе не из-за достижения медицины.

Из досье «КП».

В большинстве западных стран для использования органов требуется согласие потенциальных доноров, данное ими при жизни, либо согласие бли­жайших родственников. «Я буду счастлив, если помогу кому­-нибудь жить после своей смер­ти»,— написано в английской карточке донора, которую мож­но взять в любой аптеке. Далее следует список тех органов, ка­кие донор разрешает у себя изъять. В США же, существует специальная служба, которая разыскивает родственников по­гибшего, если у него нет донор­ской карты, чтобы получить их согласие на изъятие органов.

В России врачи ни у кого разрешения не спрашивают. И пока наши трансплантологии практиковались на зеках, на Западе пытались пересаживать людям органы животных. Еще в 1906 году челове­ку пересадили печень свиньи — умер. В 1963 году пересадка печени бабуина за­кончилась тем же. И только в прошлом году человеку с печенью бабуина удалось прожить 71 день. Подобные опы­ты продолжаются до сих пор, и не только на Западе, но и у нас.

Однако факт остался фак­том: человека может спасти только пересадка человеческих органов. И в этом смыс­ле Россия — своеобразная кладовая человеческого материала. А потому у Запада к нам — особенный интерес.

С 1981 по 1990 год НИИ трансплантологии и искусственных органов входил в международную систему «Интертрансплант», объединявшую страны СЭВ. В рамках этой системы осуществлялся и об­мен органами. Однако их от­правляли также в клиники ФРГ и Израиля — для высокопоставленных российских больных. После развала СЭВ «Интертрансплант» прекратил свое существование. И России ничего не оставалось, как по­пытаться вступить в «Евротрансплант», для чего и потребовалось приблизить отечественное законодательство к европейскому — утвердить протокол констатации смерти.

Из досье «КП».

«Евротрансплант» — органи­зация, которая объединяет трансплантологов Бельгии, Гол­ландии, Австрии и Германии. В качестве наблюдателей туда входят Израиль и Испания. В этой организации существуют единые списки больных, нуж­дающихся в пересадке, и в слу­чае необходимости «бельгий­ская» печень может послужить гражданину Израиля.

Не так давно в России побывал директор «Евротранспланта» Бернард Коэн, кото­рый недвусмысленно дал по­нять, что заинтересован в сотрудничестве. Было даже заключено соглашение на поставку в Россию сыворотки и консервирующего раствора в обмен на донорские почки.

Соглашение сорвалось после недавней шумихи вокруг нелегальной трансплантации в России. Европа осталась без почек, а Россия – при своих интересах: без консервирующих препаратов, зато с переполненными моргами и избытком человеческого материала, которому грешно пропадать.

Доступ к телу не ограничен.

19 октября нынешнего года исполнилось пять лет одному из самых неприметных СП в России. Располагается рос­сийско-греческое предприя­тие «БИО» в Лефортовском морге, а руководит им Влади­мир Шнгеев, которого однаж­ды назвали «гением трупного бизнеса». Занимается СП за­готовкой биоматериала, поп­росту говоря, вырезает из трупов все, что так или иначе ис­пользуется в медицине — начиная от макушки, заканчивая пятками. Предприятие Шигеева полностью контроли­рует все десять судебно-меди­цинских моргов Москвы, что не составляет особого труда: один из учредителей СП с российской стороны — городское судебно-медицинское бюро.

Надо сказать, что к «БИО» не имеет никакого отношения ни к НИИ трансплантологии, ни к тр