Раздел 2. РАССУЖДЕНИЕ ЛОГИКОВ
Русские логики
Логика — наука иностранная, одна из тех, от освоения которой решается, овладел ли человек европейской ученостью. Русские логики по преимуществу были зависимы от логиков зарубежных. Да и не удивительно: исходные понятия в любом случае приходилось осваивать такие, какие эта наука себе создала.
Конечно, можно было пойти другим путем. Понять, о чем эта наука, и попытаться проверить ее своим умом, а то и высказать об этом предмете свое полное мнение. И тогда родилась бы наука, скажем, о русском понимании логоса. То есть о разуме или разумной речи, к примеру.
Но логика — наука хитрая, наука-ловушка! Она улучает новичка обещанием чуда, для чего всего лишь нужно освоить язык и принять кое-какие правила. И ты будешь гораздо умнее других!
И новички попадаются. Одни на искус. Другие на то, что не имеют права высказывать свое мнение, пока не изучили досконально. Иначе это мнение будет поверхностно. А изучив досконально оказываются уже неспособны говорить простым, народным языком, потому что о логике надо говорить логическим языком. Однако язык этот тащит за собой понятия, а понятия — понимание, понимание же — это определенный способ видеть мир…
Самостоятельные работы по логике появляются в России с середины девятнадцатого века. Но это относительная самостоятельность. Это самостоятельность внутри логики. Это лишь подтверждение права считаться европейски образованным человеком и говорить о логике наравне с ее хозяевами…
Как у познания логоса появились хозяева?
Впрочем, если найдутся желающие признавать за кем-то право собственности на воздух или солнце, почему бы не присвоить и их?!
Я начну рассказ о логике с русских логиков, как о верхнем слое логики, потому что так будет проще понять, как логика исторически развивалась от Аристотеля. Начну с самых простых и показательных примеров.
Глава 1. Логика Лодия
Логики начали издаваться в России в восемнадцатом веке. Логика преподавалась в Киевской и Московской академиях, в университетах, в духовных семинариях и духовных академиях. Поэтому руководств по логике составлялось немало. Однако первой стоящей упоминания считается логика первого ректора Харьковского университета Ивана Рижского «Умословие, или Умственная философия…», изданная в 1790 году. Но читать логику на языке осьмнадцатого столетия мне не по силам…
Следующей книгой, которая, в сущности, и заложила основы русской логической науки, были «Логические наставления, руководствующие к познанию и различению истинного от ложного…»Петра Дмитриевича Лодия (1764–1829).
Лодий был из прикарпатских славян. С 1787 по 1803 годы — профессор Львовского и Краковского университетов, с 1803 — Петербургского педагогического университета, в 1819-20 годах — декан философско-юридического факультета Петербургского университета.
Лодий неплохо знал Канта, хотя во многом и спорил с ним. Это отразилось в его логике, и было замечено доброжелателями. На Лодия тут же был написан донос, в итоге чего его «Логические наставления» были изъяты из книжных магазинов. Донос сделал известный подлец и гонитель русского духа Магницкий.
В доносе говорилось, как пишет Шпет в «Очерке развития русской философии», что «книга Лодия полна "опаснейших по нечестию и разрушительности начал; а автор превзошел открытостью нечестия и Куницына и Галича", два года до этого изгнанных из Петербургского университета, министерство отказало Лодию во втором издании, а спустя год Рунич лишил его кафедры и через некоторое время — деканства » (Шпет, с. 575).
Я не буду вдаваться в исторические изыскания того, что же так напугало русские власти, хотя предполагаю, что это было именно присутствие кантианства. Я просто учту, что корни многих понятий логики Лодия уходят в логику Канта. Расскажу же я лишь о том, как Лодий понимал рассуждение. Надо отдать ему должное — он был одним из немногих логиков, кто считал, что логика должна учить рассуждать.
Принимать это надо с поправкой на изрядное количество условий. Первое — все тот же язык допушкинской России. Второе — тоже язык, но язык научный, — простонаучье, да еще и начальной поры. В-третьих, опять же язык, но понятийный, который во времена Лодия еще почти совсем не был разработан в России, а тот, что заимствовался, был в действительности немногим лучше.
Что касается русского литературного языка, вы это почувствуете сами, когда насладитесь его красотами. Что до простонаучья, то достаточно осознать, что Лодий коверкает русский язык ради того, чтобы звучать научно, и эта помеха станет преодолимой. А вот с языком понятий надо работать особо, разбираясь с каждым используемым им словом. Они на удивление не совпадают с тем смыслом, что мы ожидаем от них сегодня.
Лодий завершает десятый параграф первой главы словами, которые должны бы вызвать у меня воодушевление:
«Посему новые совсем от предыдущих различные способности находятся в душе, которые называются Разумением, Рассуждением и Разумом » (Лодий, с. 102).
Первое движение души: ну, наконец-то хоть кто-то прямо заговорил о рассуждении. Затем легкое недоумение: чем разум отличается от разумения, и почему вообще разум объединен именем способности с разумением и рассуждением. Они — действия, а он — деятель. Ему бы впору стоять в одном ряду с рассудком. Но рассудка Лодий не знает. Зато он дает определения:
«Разумение (Intellectus) есть способность человеческого ума изображать себе подобные, всеобщие и от чувств отвлеченные понятия о вещах. Сие значение разумения свойственно одному чувственно разумному существу, то есть человеку, и называется высшею познавательною способностью; когда же относится к нижней познавательной способности, то под именем разумения обыкновенно считается чувствование, воображение и память чувственная » (Там же).
Уж лучше бы он ничего не пояснял! Ни на латыни, ни по-русски. Лучше бы не переводил иностранные понятия, а просто попытался подумать о том, о чем пишет. Но есть то, что есть, и пожелания мои неуместны. Зато я имею право отсечь все лишнее.
В частности, раз я ищу познания себя, — то, что относится к низшей познавательной способности, то есть не к человеку.
Итак, разумение, которое, как кажется, есть интеллект, есть способность ума создавать отвлеченные понятия. К тому же:
«К сей способности относится внимание (attentio), Размышление (reflexio), и отвлечение (abstractio)» (Там же).
Далее объясняется, что внимание есть действие души… Понимать ли это так, что душа делает «внимание» через голову ума или сквозь ум и разумение, я не знаю. И не знаю, как относиться к тому, что «Размышление есть продолжение внимания, остановленного над некоторым предметом, рассматриваемым по частям » (Там же, с. 103). Хотя, это, очевидно, есть попытка понять размышление не из русского языка, а из латинской рефлексии, то есть отражения в оптическом смысле. Вот и размышление стало оптическим, своего рода, созерцанием.
Что же касается отвлечения, то оно, как казалось, должно было быть исключительной способностью разумения производить понятия, но тоже оказалось действием души:
«Отвлечение есть действие души, через которое мы от вещей, вместе понятых, отделяем одну либо другую, или одно либо другое свойство их, и рассматриваем порознь, хотя впрочем они неразлучны» (Там же).
Думаю, сейчас логики назвали бы это анализом. Для того чтобы это действие души обрело право называться отвлечением, ему в этом описании не хватает какого-то завершения, то есть именно превращения рассматриваемого в понятие, независимое от того, к чему оно принадлежало до рассматривания.
Лодий явно путается в понятиях, логика его стремится повторить то, что было сделано европейцами в их сочинениях, но русский язык словно бы сопротивляется этому и оправдывает обвинения в том, что не подходит для философии. Так и ощущается, как Лодий мучается и скрежещет зубами, но продолжает упихивать эту логическую устрицу в глотку своего учебника, все множа и множа понятия:
«Человек отличается от прочих немысленных животных еще тем, что он одарен умом (Ingenium), Разумом (Ratio), Рассуждением (Judicium), и Умствованием (Ratiocinium)» (Там же, с. 103).
И опять хочется порадоваться: надо же, в начале девятнадцатого века наши логики еще говорили о рассуждении, а потом забыли его. Однако и латинский перевод рассуждения означает способность судить. А странное определение ума, следующее далее, настораживает:
«Ум есть способность усматривать подобия вещей надлежащим образом, их приноравливать и совокуплять» (Там же).
Это определение для меня не соответствует тому, что звучало в определении Разумения. Этот ум мельче и словно бы забыл, что у него есть еще и способность «изображать себе подробные, всеобщие и от чувств отвлеченные понятия о вещах». И вообще, если сказано, что разумение — это способность ума, к тому же включающая в себя внимание, размышление и отвлечение, то ум стоило бы определять через них, как нечто общее, источник для всех этих способностей.
Но Лодий идет другим путем. Перед ним явно стоит мучительная задача: передать то, что он знает из европейской логики и так или иначе видит внутренним взором в себе, русским языком. Попросту, перевести все европейские понятия русскими словами, для чего эти слова надо подыскать для каждого латинского выражения по чувству. Подыскать не поняв, о чем же говорит латынь, а найдя подходящие. В итоге, они подходят лишь для того, чтобы можно было набрать связный текст из русских слов, используя их как знаки слов латинских.
Если бы он попытался понять не европейскую логику, а себя, он бы просто рассказал о том, о чем говорится в логике. Но рассказал бы так, что это не совпадало бы с ней. И это вполне обоснованно: русский язык отличается от латыни, и уж тем более от германских языков. Его нельзя использовать для прямого перевода английских или немецких языковых построений. Поясню это примером из самого же Лодия.
Рассказывая о том, что такое логическое «предложение», он пытается показать, что, передавая мысль в слове, мы часто искажаем ее. Поэтому логика должна как бы подправлять речь, «понимая», что же за ней стоит:
«Предложение есть рассуждение, выраженное словами. И так предложение различествует от рассуждения в том, что сие последнее есть только внутреннее действие души, а предложение есть действие душевное, коим обнаруживается рассуждение, следовательно, для всякого предложения три понятия нужны, то есть подлежащее, сказуемое и связь» (Там же, с. 192).
Очевидная вещь: мысль выражается в слове, то есть в речи, а значит, может и должна изучаться независимо от речи, хотя и сквозь нее, — выворачивается логиками в то, что мысль должна изучаться именно зависимо от речи, через ее грамматику. И грамматику германских языков!
«Но заметить надобно, что сии три понятия не всегда выразительно в предложениях полагаются, а особливо связь; которая иногда содержится в глаголе, например: Вольтер говорит; сие предложение равно следующему: Вольтер есть говорящий. Иногда подлежащее, сказуемое и связь заключатся в одном слове, например: пишу, читаю, то есть я есмь пишущий, читающий» (Там же, с. 192–193).
В русском звучит: я говорю, во французском, кстати, тоже сходно Voltaire dit. А вот в германских появляется связка: I am speaking. Понятно, что связь между я и говорю есть. Она заключена в понятии и в том, как выражено слово «говорить» в данном случае. Но почему ее надо обязательно передавать на германский манер: моя есть говорить?!
Только потому, что логику на русский надо перевести, а не понять логос, о котором в ней идет речь.
Это было начало русской философии, и она просто усваивала себе европейскую грамотность. Она еще не рисковала думать сама. Поэтому, когда мы читаем Лодия или других авторов той поры, необходимо понимать, что очень часто их слова не соответствуют ни тому, что говорит логика, ни тому, для чего они используются в русском языке. В частности, это произошло с рассуждением и разумением Лодия.
Когда он говорит о рассуждении, он, в действительности, имеет в виду совсем иное, почему со временем понятие «рассуждение» и было утрачено нашими логиками. Они просто привели его в соответствие с действительностью, а действительность оказалась такова, что, говоря о «рассуждении», Лодий и многие логики той поры в действительности говорили о суждении. Судите сами, этому посвящена вторая глава:
«О рассуждениях и предложениях.
1. О рассуждениях.
Рассуждение (Judicium) есть то действие нашего ума, посредством которого он утверждает или отрицает сходство двух представлений между собой. Например, когда я имею представление камня и твердости и усматриваю, что твердость приличествует камню, и внутри самого себя утверждаю Камень есть тверд; тогда я сужу.
И так во всяком рассуждении бывает или утверждение, или отрицание » (Там же, с. 187).
Не мудрствуя лукаво, просто приведу определение суждения из словаря Кондакова:
«Суждение — форма мысли, в которой утверждается или отрицается что-либо относительно предметов или явлений, wc свойств, связей и отношений, и которая обладает свойством выражать либо истину, либо ложь.
Та часть суждения, которая отображает предмет мысли, называется субъектом (лат. Subjectum) (то есть подлежащим — АШ) суждения и обозначается латинской буквой S, а та часть суждения, которая отображает то, что утверждается (или отрицается) о предмете мысли, называется предикатом (лат. Praedicatum) (то есть сказуемым — АШ) суждения и обозначается латинской буквой Р.
Слово есть (или суть, когда речь идет о многих предметах) называется связкой. Суждение можно изобразить символически в виде такой формулы:
S есть (не есть) Р».
Как видите, логика за эти два века продвинулась только к тому, чтобы говорить по-русски более гладко. По сути же Лодий говорит о том же самом. Просто он еще в самом начале, и поэтому его борьба с русским языком ярко видна. В чем и заключена ценность его работы, если мы хотим однажды понять Логос. У современных логиков двери к Логосу покрыты слишком большим числом слоев штукатурки…
Итак, говоря о рассуждении, Лодий подразумевает суждение. А говорит ли он о рассуждении? Ведь он пытался переводить все, что звучит в логике, а логика определенно думала о том, как рассуждать.
В действительности, Лодий о рассуждении не говорит. Он доходит только до разговора об умозаключениях, которые называет умствованиями. Его умствование, безусловно, более широкое понятие, чем его рассуждение. Но не шире, чем понятия современных логиков:
«Рассуждение есть способность души, посредством которой взаимное сходство или не сходство двух понятий утверждаем.
Умствование есть действие нашего ума, посредством коего он усматривает взаимное сходство или несходство двух понятий между собою, по причине усмотренного их сходства или несходства с третьим некоторым понятием» (Лодий, с. 163–164).
Умствование, как объясняет Лодий, отличается от рассуждения тем, что при сличении с третьим понятием делается «последование», современно — вывод (Там же, с. 248). И это можно принять за некий вид ужатого определения рассуждения. Но все же, в описании Лодия чего-то не хватает…
Как не хватает и во всей современной логике. Рассуждение логики традиционно неполноценно, даже если сами логики и умеют рассуждать. После Лодия они все меньше поминают понятие рассуждения, и оно будто истаивает в этой науке. Может быть, Лодий сохранил след того, что было у древних логиков?