Могли бы решить нашу проблему

1. S (мы можем называть этот член проблемной ситуацией) содержит ряд данных свойств M_g, Af_h, Af, ..., М_п, одно из которых — М; S может быть так­же репродуктивно связано с этими свойствами, Р, в свою очередь, ассоциативно связано со свойствами /Г., /.,., А/, ... 7\ Поскольку S и Я связаны с М, пос­леднее представляется наиболее ясно, тогда как дру­гие ассоциативные следы, обусловленные либо S, либо Р, затормаживаются. Эта теория известна как "теория констелляций". Она была выдвинута Г. Мюл­лером и, насколько мне известно, никогда не при-

Рис. 2

О. Зельц (1924) в различных случаях подчерки­вал одну из слабых сторон этой теории. Рассмотрим, например, такую задачу: чему равна вторая степень от 9 (предположим для ясности, что это новая зада­ча)? 9 ассоциативно связано, скажем, с числами: 3, 9, 27, 36, 81, 90, а также со множеством других чи­сел. "Вторая степень" также ассоциативно связана с числами: 4, 9, 25, 36, 81, 100. Соответственно име­ется одинаковая возможность того, что ответом бу­дет 9, или 36, или 81. На этом небольшом примере можно увидеть, что подобный эффект констелля­ции мог бы, в лучшем случае, ограничить диапазон возможностей, но, с другой стороны, он оставил бы множество возможностей для абсурдных и неве­роятных ошибок.

Я не буду дальше входить в детали, так как здесь имеется более веский аргумент. Нам просто нужно найти такие экспериментальные задачи, чтобы в них М не принадлежало, пусть даже потенциально, изо­лированному S, а представляло собой специфичес­кое свойство данного отношения между S и Р, кото­рое как таковое является новым для субъекта.

В качестве примера приведу одну из моих задач. Вкратце она состоит в том, чтобы определить нали­чие и измерить величину деформированной плос­кости мягкого металлического шара при предпола­гаемом резком ударе его о твердую металлическую поверхность, которая заставляет его отскакивать. Одно из решений состоит в том, чтобы покрыть ме­таллическую поверхность тонким слоем из мягкого вещества.

S заключается в следующем: металлический шар ударяется о поверхность и отскакивает. Здесь собы­тие S никак не может вызвать предположение об М, поскольку М является в высшей степени внешним по отношению к изолированному S. Наш вывод гла­сит, что новая проблемная ситуация не может быть решена путем простого складывания ассоциативных следов, связанных отдельно с S и Р.

2. Данная проблемная ситуация имеет опреде­ленные элементы, которые являются общими с ра­нее решавшимися проблемными ситуациями. Эти идентичные элементы вызывают представление о предыдущих решениях, а идентичные элементы пос­ледних, в свою очередь, помогают прийти к данно­му решению.

Несомненно, вторая теория выглядит более при­влекательно, так как здесь говорится о "подобных случаях" и об "использовании общих идей". Но едва ли найдется другое понятие в психологии, которое так опасно для теории решения задач, как понятие "сходства".

Мы выдвигаем следующий тезис: в большинстве случаев, в которых оно имеет место, "сходство" не обусловлено идентичными элементами; там, где имеется идентичность элементов, мы встречаемся со "сходством" совершенно иного типа, которое даже не следовало бы называть тем же словом. Если бы сходство было обусловлено идентичными элемента­ми, то это означало бы, что чем больше два объекта или процесса имеют общих элементов, тем более они должны быть сходными. Однако это неверно.

Представьте себе мелодию, сыгранную в двух различных ключах; здесь нет ни одного общего эле­мента, и тем не менее какое сходство: мы замечаем, что это одна и та же мелодия; сходство это настоль­ко велико, что мелодия, заученная в одном ключе, может быть легко воспроизведена в другом. С другой стороны, можно оставить все элементы идентичны­ми, изменив только один или два из них, и мелодия будет полностью разрушена. То же самое можно за­метить и в любом виде нашего поведения или при­обретенного опыта.

Сейчас нам нужно внести различение между "гештальтом" и "суммой". Если сходство двух явле­ний (или физиологических процессов) обусловлено числом идентичных элементов и пропорционально ему, то мы имеем дело с суммами. Если корреляция между числом идентичных элементов и степенью сходства отсутствует, а сходство обусловлено функ­циональными структурами двух целостных явлений как таковых, то мы имеем гештальт.

Понять что-либо означает приобрести гештальт или увидеть функциональное место его в гештальте.

Возьмем случай, который знаком каждому из нас. Читая книгу или слушая лекцию в очень утомлен­ном состоянии, но когда мы еще можем напрягать внимание и направлять его на происходящее, мы вдруг замечаем, как начинают выпадать отдельные предложения и смысловой контекст, их связность теряется, отдельные слова и мысли становятся раз­розненными. Это происходит не потому, что отдель­ный элемент потерял свою интенсивность и стано­вится неразличимым. Наоборот, мы сердито повто­ряем одни и те же слова и никак не можем заметить сходства двух мыслей, выраженных разными спосо­бами, хотя делаем это легко в обычных условиях (ис­пользуя аналогии, общие понятия и суждения и при­меняя их к различным конкретным условиям). Та­ким образом, вещи становятся "суммами элементов" в смысле нашего определения.

Во второй теории допущение об идентичности элементов имеет две стороны: 1) предполагается, что данная проблемная ситуация имеет элементы, общие с элементами другой проблемной ситуации; 2) решения предыдущей проблемной ситуации име­ют общие элементы с успешным решением данной ситуации.

Рассмотрим случай, который, наверное, каждый стремился бы объяснить фактором сходства. Я напом­ню одно из решений моей задачи с металлическим

шаром: покрыть твердую металлическую поверхность (или шар) тонким слоем мягкого вещества. Можно задать вопрос: разве мы раньше не наблюдали анало­гичных явлений? Разве не видели мы отпечатков ног на снегу? Разве вода не оставляет на берегах отметки, по которым мы можем судить о ее уровне? А не пред­ставляют ли собой письмо и фотография не что иное, как фиксирование и сохранение моментальных собы­тий? Здесь мы пришли к важному пункту.

Рассмотрим лабораторную ситуацию: маленький металлический шар, металлическая поверхность, тон­кий слой свежей краски, быстрое падение шара, удар от соприкосновения с поверхностью... Какие в этой ситуации есть элементы, збщие с предыдущими? Нет ни одного. Едва ли можно представить себе более раз­личные "стимулы". Сходство, которое здесь, несом­ненно, имеет место, заключается не в элементах и тем более не в объеме восприятия. Оно находится в гештальте, т. е. в четко определенном функциональ­ном целом, абсолютно отличном от "суммарного це­лого", с которым так носятся бихевиористы.

Возникает вопрос: что может означать исполь­зование сходных случаев для решения данных задач? Прежде всего данная проблемная ситуация должна напомнить мне о предыдущей. Таким образом, каж­дая проблемная ситуация должна быть вначале поня­та. Далее возникает представление о предыдущем решении, которое "ассоциировано" с предыдущей проблемной ситуацией. Без сомнения, предыдущая ситуация должна быть представлена с точки зрения внутренней связи тех сторон данной проблемной ситуации, которые для нее существенны. Иначе го­воря, нужно понять то, "как она работает", т. е. ее функциональное значение. <...>

Я выбрал несколько очень простых примеров, которые служат хорошей иллюстрацией.

Один из случаев, приводимый Келером (1915): конечности обезьяны "слишком коротки", чтобы до­стать банан. Слова "слишком коротки" указывают на связь между двумя составными частями данной си­туации, которые находятся в конфликте с ее дина­мической тенденцией.

Существует фундаментальное различие между одним только фактором конфликта, т. е. наличием действия, не приводящего к желаемому результату, и направленностью конфликта, в которой выражена его природа. Для традиционной психологической теории, включая бихевиоризм, такие обстоятельства, как "слишком большой", "слишком острый", "слиш­ком скользкий", "слишком высокий", "слишком быстрый" и т.д., встречающиеся в проблемной ситу­ации, не означают ничего, кроме отсутствия желае­мого результата при совершении действия. Но воз­вратимся к нашему примеру. Я не говорю, что обезь­яне пришла в голову "мысль", а лишь указываю на то, что связь, выраженная словами "слишком ко­ротки", действительно направляет ее поведение. Это выражение эквивалентно тенденции к удлинению, которая опять-таки является не "мыслью", а дина­мическим отношением, действительно имеющим мес­то в организме. Эта детерминирующая тенденция "бо­лее длинного", по-видимому, обусловлена опреде­ленными частями более широкой ситуации, кото­рая требует наличия "чего-то длинного" (будь то пал­ка, шляпа, соломинка или что-либо другое).

Мое заключение будет следующим: в тех случа­ях, где не только сам факт конфликта, но и опреде­ляющие его обстоятельства, их внутренняя связь в целостной ситуации являются детерминирующей реальностью, мы с теоретической точки зрения име­ем дело с основной стадией процесса мышления.

Существует еще одна теория, которая заслужи­вает нашего рассмотрения: теория комплексов, вы­двинутая Отто Зельцем (1913, 1924).

3. Согласно Зельцу, задача представляет собой "схематически антиципируемый комплекс". Искомое решение является более или менее неопределенной частью этого комплекса, но оно с самого начала находится в определенных абстрактных и заданных отношениях с остальной, уже фиксированной час­тью комплекса.

Теория комплексов отличается от рассмотрен­ных выше ассоцианиетских теорий признанием того, что решение основывается не на изолированных ча­стях ситуации, но с самого начала уже заранее свя­зано с целостным комплексом. Решение заключает­ся в процессе конкретизации первоначальных абст­рактных "детерминант".

Заметим, что задачи, предлагаемые Зельцем, в течение долгого времени фигурировали в психоло­гии как основной материал для изучения процессов мышления: например, найти "целое" к данному пред­мету (так, "лампа" будет целым к "фитилю") или по­добрать "подходящее понятие". "Для любого вида за­дач характерна тенденция к детерминированной ак­туализации ранее применявшихся и усвоенных средств". Но если задача не имеет таких стереотип­ных связей, которые можно было бы приложить к конкретным обстоятельствам, то схема Зельца ра­ботать не будет. Именно с такой ситуацией мы встре­чаемся при решении моих задач.

Процессы, приводящие к новым способам ре­шения. Зельц называет "детерминированной абст­ракцией средств"; это значит, что он абстрагируется от случаев, в которых происходит случайное пони­мание нужного способа решения данной задачи.

Здесь вновь напрашивается вопрос, каким обра­зом общий метод возникает из частных условий, преж­де чем будут поняты те функциональные связи, кото­рые для данного случая являются существенными? Чтобы быть справедливыми, отметим, что в разных местах Зельц говорит о "понимании", однако он объяс­няет его как "понимание того, каким образом нечто становится способом для достижения цели".

Рассмотрим один из примеров, приводимых Зельцем, — случай с Франклином. Для решения сво­ей задачи он нуждался в отыскании чего-то, что было бы связано с облаками, что поднималось бы вверх. Уже после того как возникла задача, он увидел ле­тящего змея: этот опыт способствовал ему в отыс­кании успешного способа решения.

Разумеется, можно путем такой процедуры найти конкретные способы, если было определено их функ­циональное значение. Но, к сожалению, это как раз и есть то самое функциональное значение, которое Зельц называет "детерминированной абстракцией спо­собов". Во всех его примерах даются случаи, в которых функциональное решение уже определено или дано.

Заметим, что примеры Зельца, приводимые им для иллюстрации "детерминированной абстракции

средств", совпадают с тем, что мы далее будем на­зывать "процессом понимания".

Теоретические выводы

Что означает "внутренняя или очевидная" связь? Читатель, вероятно, заметил, что именно с этим вопросом связана вся сущность нашей проблемы.

До сегодняшнего дня корни психологической на­уки уходят далеко в глубь философии Юма. Филосо­фия Юма основывается на следующем тезисе: "Одно событие следует за другим, но мы не можем никогда узнать, что связывает их. Они кажутся всегда сопут­ствующими, но несвязанными. Если имеется есте­ственный объект или какое-либо событие, то мы не можем с помощью проницательности или понима­ния этих явлений и без всякого опыта раскрыть или просто догадаться о том, что из них следует".

Никто не станет отрицать, что большинство при­водимых Юмом примеров подтверждают его тезис. "Из того, что вода текучая и прозрачная, Адам <...> не мог бы сделать вывод о том, что она погубит его; из того, что огонь излучает тепло и свет, он также не мог знать, что он его уничтожит". Подобно этому не существует (непосредственно сознаваемой) свя­зи между воспринимаемыми качествами хлеба и тем фактом, что он съедобен для человека. "<...> Иначе говоря, когда на основании множества примеров мы узнаем, что две вещи всегда сопутствуют одна дру­гой (пламя и тепло, снег и холод), то, например, при повторном восприятии пламени или снега мы по привычке заключаем о том, что следует ожидать тепло или холод".

До сих пор все было хорошо. Прямые ассоциа­ции являются тем мостом, который соединяет про­рыв между так называемыми "ощущаемыми качества­ми" и "неведомыми силами". Но никогда слепое обоб­щение не было настолько опасным, как в филосо­фии Юма. Неужели всякая очевидность (или всякая непосредственность для индивида) связи между объектами и качествами или между данной проблем­ной ситуацией и ее решениями является делом при­вычки, прошлого опыта, врожденной способности, короче, делом ассоциации? Здесь мы подходим к пос­леднему и самому строгому определению нашей про­блемы: действительно ли неврожденная связь между проблемной ситуацией и решением необходимо обус­ловливается тем фактом, что это решение прежде уже приводило к данной цели?

Во всяком решении задачи мы должны разли­чать три стороны: 1) проблемную ситуацию; 2) от­ветное действие как определенное событие или дей­ствие организма; 3) тот факт, что ответное действие практически удовлетворяет условиям ситуации.

Все теории мышления (за исключением геш­тальт-психологии) так или иначе пытались объяс­нить связь между пунктами 1 и 2, ссылаясь на пункт 3 (появившийся после философии Юма). Мы будем называть эти теории "теориями третьего фактора или теориями, основанными на привлечении внешних опосредствующих факторов" (внешних относитель­но связи между 1 и 2). Вот краткий перечень поня­тий, применяемых представителями этих теорий к решению задач.

Частота: правильная реализация повторяется чаще.

Новизна: ряд проб заканчивается после правиль­ной реакции.

Эмоциональность или возбудимость: в этом слу­чае правильная реакция приводит к цели.

Прошлый опыт: с его помощью правильная ре­акция отличается от других возможных реакций.

Ассоциация по смежности: обеспечивает тесную связь между проблемной ситуацией и правильной реакцией.

Повторение: правильная реакция повторяется снова и снова, если повторяется соответствующая обстановка.

Информация, передаваемая людьми и с помощью книг: с ее помощью контролируется то, что переда­ется из поколения в поколение в устном или пись­менном виде.

Я не собираюсь утверждать, что указанные выше третьи факторы не играют никакой роли в разреше­нии проблемной ситуации. Безусловно, они играют свою роль в тех случаях, о которых говорит Юм (в дальнейшем мы будем называть их юмовскими слу­чаями), т. е. когда не существует никакой связи, от­носящейся к содержанию проблемной ситуации и содержанию решений.

Примером неюмовского случая может служить любая из задач, которые Келер (1915) ставил перед обезьянами.

Мы можем дать первую часть нашего определе­ния мышления (в которой имеется необходимый, но еще недостаточный критерий): благодаря инсайту существенные черты феноменального содержания не­посредственно определяются (внушаются) внутренни­ми свойствами стимулирующего материала.

Сам по себе процесс, который ведет от стиму­лирующей ситуации к ответному действию, может быть назван инсайтным, если он непосредственно определяет содержание действия, соответствующее существенным чертам данной ситуации.

Далее, возникают вопросы: что отличает мыш­ление от других инсайтных процессов? Мышление характеризуется следующим:

1) так называемым исследованием проблемной ситуации (S) и 2) наличием задачи (Р).

В проблемной ситуации обязательно чего-то не­достает (иначе она была бы не проблемной, а про­стой ситуацией), и это недостающее звено должно быть найдено с помощью мыслительного процесса.

Дадим полное определение мышления: мышле­ние — это процесс, который посредством инсайта (по­нимания) проблемной ситуации (S, Р) приводит к адек­ватным ответным действиям (М).

Чем глубже инсайт, т. е. чем сильнее существен­ные черты проблемной ситуации определяют ответ­ное действие, тем более интеллектуальным оно яв­ляется .

В неюмовских случаях М может быть найдено посредством "его определенных формальных связей с ситуацией в целом" (Вертгеймер). С точки зрения нашего определения, М внутренне и непосредственно определяется существенными чертами целостной проблемной ситуации.

Проблемная ситуация неюмовского типа долж­на быть прежде всего постигнута субъектом, т. е. быть

воспринята как целое, заключающее в себе опреде­ленный конфликт. Это постижение, или понимание, является основой процесса мышления.

После полного понимания проблемной ситуа­ции как таковой включается процесс мышления с его "проникновением в конфликтные условия проблем­ной ситуации". Это проникновение является первой и основной стадией мышления. Ее содержание зак­лючается в инсайтном схватывании тех особеннос­тей в S, которые вызывают конфликт.

В левой колонке следующей таблицы представ­лены конфликты из двух различных задач, а в пра­вой — вызывающие их обстоятельства, органически связанные с проблемной ситуацией.

Конфликт	Проникновение в ситуацию
Обезьяна не может достать фрукт передними конечностями Субъект не может из-за быстроты деформации проверить ее	Конечности слишком коротки Два вещества слишком быстро восстанавливают свою форму, чтобы можно было сохранить эффект деформации

(Обратите внимание, как причины, вызывающие конфликт, "внутренне" и "очевидно" взаимосвязаны с ним.)

"Проникновение" в проблемную ситуацию закан­чивается принятием функционального решения. Пос­леднее является положительным результатом про­никновения. В функциональном решении содержатся существенные черты требуемого подхода к задаче, г. е. "функциональный" аспект конечного решения. Так, функциональным решением, соответствующим пер­вому случаю из нашей таблицы, будет длинный пред­мет, соответствующим второму случаю, — нахожде­ние третьего вещества, в которое окрашивается ша­рик или поверхность и которое сохраняет след от деформации.

Вторая и последняя стадия — это процесс реали­зации (или исполнения) функционального решения, вы­бор того, что действительно нужно для решения (если функциональное решение не заключает в себе своей реализации).

Перейдем от теории мышления к резюмирова­нию результатов, связанных с проблемой сходства.

Мы уже указывали на то, что перенос в соб­ственном смысле этого слова не обусловлен только идентичными элементами, он осуществляется бла­годаря гештальту. Более того, предыдущее решение не может быть перенесено на данный случай, пока не будет найдено его функциональное значение. Это невозможно до тех пор, пока оно не будет рассмат­риваться в своем непосредственном отношении к связанной с ним проблемной ситуации, поскольку функциональное значение конкретного решения целиком зависит от проблемной ситуации. Таким образом, даже если решение вначале принималось не на основе соответствующей проблемной ситуа­ции, то для его переноса необходимо прежде опре­делить и понять его функциональное значение, ос­мыслить его инсайтную связь со своей собственной и данной проблемной ситуациями.

В.В.Петухов

ПРОДУКТИВНОЕ МЫШЛЕНИЕ И

ПРОШЛЫЙ ОПЫТ: КАРЛ ДУНКЕР

ПРОТИВ ОТТО ЗЕЛЬЦА *

О. Зельц и К. Дункер - яркие представители двух разных подходов к изучению мышления. Основным пунктом столкновения их принципиальных позиций стал вопрос о влиянии на процесс решения задачи наличных знаний субъекта, имеющихся в его про­шлом опыте.

Различия вюрцбургской школы и гештальтпсихо-логии мышления касаются концептуальных представ­лений о продуктивном мышлении, эмпирических ос­нований для выделения его психологических механиз­мов и самой постановки исследовательских задач. Так, процесс порождения новых знаний, методов реше­ния понимается, с одной стороны, как постепенный, кумулятивный, в котором каждый новый продукт является результатом перекомбинации уже существо­вавших знаний и методов на основе прошлого опыта, а с другой - как ряд качественных трансформаций, каждая из которых требует переорганизации налич­ных знаний и не сводится к предыдущей. Эмпиричес­кой базой в вюрцбургской школе были интроспек­тивные данные о решении репродуктивных задач, и поэтому закономерности репродуктивного и продук­тивного мышления представлялись здесь едиными. Напротив, стимульный материал в гештальтпсихоло-гии мышления — это задачи-"головоломки", требую­щие творческих решений, качественно отличных от репродукции наличного знания. Отсюда понятны раз­личия основных исследовательских задач: в одном слу­чае это выявление дополнительных (по отношению к репродуктивным процессам) условий, которые дела­ют возможным продуктивный мыслительный акт, в другом - поиск его собственной психологической структуры.

Для возможности сравнивать разные теоретичес­кие позиции вспомним основные "составляющие" структуры решения задачи: S - проблемная ситуа­ция, условия задачи, предъявляемые субъекту; Р -требование, поставленная субъекту цель, которую следует достичь в заданных условиях; m — средство решения задачи, т.е. метод, сознаваемое субъектом отношение, позволяющее осуществить переход от S к Р (Зельц), или функциональное решение задачи, устраняющее конфликт между ними (Дункер).

Согласно Зельцу, сознавание m — основное ус­ловие завершения "схематически антиципирующего комплекса" при решении репродуктивной задачи. По­ложим теперь, что перед субъектом стоит продук­тивная задача, т.е. метод ее решения актуально от­сутствует. Тогда, следуя логике вюрцбургской шко­лы, условие его нахождения нужно искать в прош­лом опыте субъекта. Таким условием будет наличие иного по материалу, но сходного по содержанию ме­тода, примененного ранее для решения другой зада­чи. Поскольку в данном случае искомым является

" Петухов Вв. Психология мышления. М.: Изд-во Моек ун-та 1987. С. 84-88.

уже не чувственное представление, но новый метод решения, схема комплекса должна быть перенесена на еще один уровень выше. Первый уровень в этой схеме займут методы решения — наличные (т,) и иско­мый (т₂), а второй уровень — общий абстрактный принцип, объединяющий их "мета-метод", или ме­тод 2-го порядка (М). Понятно, что условием нахож­дения т₂ будет здесь сознавание этого абстрактного А/, точнее, осознание частных т, и т₂ как предста­вителей общего М, а способом такого решения -восполнение нового комплекса: опосредствованный (через М) перенос т, на т, (рис.1). При реализации этого способа возможны два случая — с предвари­тельным осознанием М и без него.

м

т₂

4 \

4 \

Рис. 1. Осознание абстрактного принципа (по Зельцу)

Случай 1. М уже выделен (осознан): в прошлом опыте субъекта имела место абстракция т,, созна­вание его отношения к М, тогда нахождение т₂ про­исходит путем актуализации этого отношения — сред­ства решения новой задачи, т.е. переноса его из про­шлого опыта в актуальный.

Случай 2. М еще не выделен (не осознан) в про­шлом опыте субъекта. Поэтому нахождение т₂ тре­бует сознавания отношения т, к А/ в самом реше­нии задачи, т.е. происходит путем абстракции на­личного средства. Понятно, что здесь при решении творческой задачи искомый метод занимает то "ме­сто" комплекса, которое антиципируется при его вы­полнении и, следовательно, так же, как искомое слово в репродуктивной задаче, находится в состоя­нии готовности к соотнесению с М.

Важное отличие случая абстракции средств (в отличие от актуализации) заключается в том, что нахождение т₂ предполагает новое для субъекта со­знавание его прошлого опыта — т_г Поэтому и при­чины, определяющие и направляющие этот процесс, не ограничиваются только прошлым опытом, но имеют еще, по крайней мере, два варианта. В пер­вом из них — случайно обусловленной абстракции средств — восполнение комплекса происходит бла­годаря случайному наблюдению какого-либо собы­тия, сходного по его возможному абстрактному смыс­лу с искомым средством решения. Именно в акте решения и выделяется этот абстрактный смысл, т.е. событие как бы расчленяется для субъекта на 2 из­вестных уровня: уже не нужного ему чувственного представления и его сознанности, мысли. Готовность субъекта к продуктивному восприятию, использо­ванию случая обеспечивается при этом осознанием самой задачи.

Во втором варианте это осознание становится основным; абстракция средства (т.е. нахождение пт₂) детерминируется пониманием условий данной проблем­ной ситуации. Нетрудно догадаться, что именно на этом эмпирическом материале "теория комплексов" встречается с гештальттеорией продуктивного мыш­ления: задача, средства решения которой первона­чально отсутствуют, решается без привлечения про­шлого опыта. Согласно Зельцу, в этом варианте сама задача должна быть представлена субъектом как еди­ный комплекс, требующий восполнения. Доопреде­ление ее условий и дает возможность осознать объек­тивно заданное направление антиципации т_р что делает субъекта готовым к абстракции нужного сред­ства. Таким образом, "понимание того, каким обра­зом нечто становится способом для достижения цели" (Зельц) полностью зависит от данной проблемной ситуации.

"Внутренняя" (т.е. связанная с адекватной орга­низацией условий и требований задачи) обуслов­ленность открытия средства решения — вот главное, что нужно гештальтпсихологу для объяснения про­дуктивных мыслительных актов. Вариант абстракции средств, которая детерминируется самой задачей, находящийся на периферии научных интересов Зель­ца, становится базовым для Дунксра. Дункер отме­чает, что все примеры "детерминированной абстрак­ции средств" по Зельцу совпадают с тем, что он на­зывает пониманием, или инсайтом.

Согласно Дункеру, инсайт есть такая целостная организация субъектом S и Р, которая позволяет устранить конфликт между ними. Связь конфликта с функциональным решением m как средством его устранения является не абстрактной, а сугубо конк­ретной, практической, и разрешаемая в инсайте проблемная ситуация может быть схематически пред­ставлена не как двухуровневый комплекс, но только как нерасчленяемая целостность. Сущность продук­тивного мышления и заключается в раскрытии субъектом этой объективной целостной организации, в переходе от понимания основного конфликта твор­ческой задачи к ее функциональному решению.

Становится понятным решающий аргумент геш-тальтпсихологии в критике "теории комплексов". Го­товность субъекта к актуализации или абстракции ис­комого средства означает, что хотя в окончательном виде это средство еще не найдено, по своим функци­ям, необходимым для решения, оно уже определено. Тем самым основной продуктивный акт — нахожде­ние функционального решения - уже состоялся. По­этому практически все варианты объяснения рассмот­ренных Зельцем случаев относятся, согласно Дунке­ру, к завершающей фазе творческого процесса, его репродуктивной части, т.е. к реализации функциональ­ного решения. Если репродуктивна сама задача, то в "теории комплексов" найдется вариант, адекватно от­ражающий процесс ее решения, если же задача — твор­ческая, то она принимается к анализу и объяснению, будучи функционально решенной. Но так или иначе "теорию комплексов" нельзя считать объясняющей процессы продуктивного мышления.

Интересно, что Дункер активно использует при­влеченную Зельцем эмпирию (вместе с ее объясне­ниями) — в новой функции: варианты общей объяс­няющей схемы превращаются им в исследовательс-

кие методические приемы. Так, случайно обуслов­ленная абстракция средств лежит в основе предло­женного Дункером метода подсказки — способа про­вокации функционального решения творческой за­дачи, позволяющего установить готовность субъекта к пониманию путей и способов устранения ее ос­новного конфликта, к инсайту. Та самая готовность к актуализации или абстракции нужного средства, что была аксиомой — условием в "теории комплек­сов", становится в гештальтпсихологии предметом исследования.

Исходная эмпирическая ситуация решения твор­ческой задачи, выбранная Дункером, действитель­но свободна от влияния прошлого опыта, и в этом смысле — Образцова, идеальна. Допустим теперь, что в общую объяснительную схему, основанную на этой ситуации, внедряется прошлый опыт, который все­гда существует у субъекта даже перед решением лю­бой творческой задачи. Случаев такого внедрения два: в первом прошлый опыт субъекта организует опреде­ленным образом новую проблемную ситуацию, с которой встречается субъект, во втором случае он содержит метод решения, сходный с методом реше­ния целостной задачи по общему, абстрактному принципу.

Случай 1. Прошлый опыт не содержит никакого способа решения новой, творческой задачи (ни даже намека на него), но проблемная ситуация, благода­ря ему, уже организована. Однако, поскольку задача творческая, ее организация, которая спровоциро­вана прошлым опытом, препятствует обнаружению и разрешению основного конфликта. Поэтому реше­ние задачи, так же независимое от прошлого опыта, осуществляется путем переорганизации, переструк­турирования проблемной ситуации, которое озна­чает и переорганизацию имевшихся знаний.

Случай 2. Наиболее критический для общей схе­мы, предложенной Дункером. В прошлом опыте субъекта содержится уже решенная им задача, сход­ная с вновь предъявленной по абстрактному прин­ципу решения. Интересно, что здесь Дункер привле­кает "третий", введенный Зельцем, уровень — обще­го принципа, объединяющего наличное и искомое функциональные решения задач — ш, и m_r Однако возможное продуктивное влияние прошлого опыта, т.е. его перенос, и в этом случае принципиально не может произойти. Объясняется это тем, что функ­циональное решение т, составляет с условиями про­блемной ситуации именно целостность, а не двуху­ровневый комплекс. Для того, чтобы функциональ­ные решения двух задач были объединены субъек­том, отнесены к одному абстрактному принципу, т₂ должно быть ... уже открыто, т.е. новая проблемная ситуация должна быть уже разрешена.

Поэтому соотнесение с абстрактным принципом, а тем самым и прошлый опыт на само решение но­вой задачи никак не повлияли (рис.2). Более того, при предъявлении новых аналогичных задач их функ­циональные решения могут быть абстрагированы и соотнесены так же лишь после того, как они акту­ально состоялись.

Споры о роли прошлого опыта в продуктивном мышлении продолжаются до сих пор. Знание резуль­татов классической дискуссии необходимо современ­ным сторонникам той и другой точки зрения для

осознания своей принадлежности к качественно раз­ным стратегиям изучения творчества. Сам же ход этой дискуссии интересен еще и тем, насколько точно и принципиально ее участники, будучи эксперимен­таторами, умели следовать выбранным теоретичес­ким позициям.

Рис. 2. Невозможность нахождения функцио­нального решения новой задачи (по Дункеру)