Внешняя форма изоляции и конкретизации

Мы рассмотрели существо изоляции и конкретизации. Внешне эти приемы выражаются в форме предположений, допущений.

Поскольку изоляция и конкретизация начали применяться как логические приемы еще до выработки сознательной диалектики при исследовании сложного связного целого, то и внешняя их форма — форма предположения — появилась задолго до Маркса в политэкономии. Именно со стороны внешней формы изоляции и конкретизации были осознаны и замечены впервые, и этот метод своеобразных абстракций получил наименование “гипотетического метода”, (например, у Чернышевского).

В нашей отечественной литературе “гипотетический метод” обычно квалифицируется как метафизический. Прямо-таки традиция установилась при характеристике Чернышевского указать в качестве его метафизического недостатка... “гипотетический метод”. В последнее время имели место попытки реабилитировать этот метод, правда, не столько метод, сколько Чернышевского.

На самом деле такая оценка метода предположений есть результат недоразумений. Рассматриваемый сам по себе, этот метод ни метафизический, ни диалектический. Как об исследователе, применяющем в ходе исследования “метод остатков” нельзя сказать, метафизик он или диалектик, если мы этот прием вырвем из контекста исследования, так и в данном случае. Это форма изолирующей абстракции в применении к предметам, где затруднен или невозможен или по каким-либо причинам не производится эксперимент. Притом, именно внешняя форма. Там, где исследователь опирается на эксперимент, он не говорит “допустим”, “предположим”. Ту работу, которую оперирующий предположениями исследователь проделывает в уме, экспериментатор воплощает в искусственные приспособления, позволяющие выделить в чистом виде искусственно часть процесса, отдельный этап, какую-либо зависимость. Ему нет необходимости говорить “предположим” (предполагать в уме), он говорит “возьмем”, “сделаем так”, — т.е. для него все эти абстракции не только предположение, а наблюдаемая и создаваемая при посредстве его ума реальность.

Метафизическим или диалектическим метод предположений оказывается лишь тогда, когда его применяет метафизик или диалектик. Более того, это выражение не точно, правильно будет сказать так: предположения оказываются ложными или правильными в зависимости от метода исследования. Метод предположений, повторяем, есть лишь внешнее проявление некоторых приемов исследования.

Можно, например, сделать такое предположение: пусть капиталист на 1000 р. купил средства производства, на 500 р. нанял рабочих; произведенный товар продал за 1700 р., получив 200 р. “дохода”; это ему “награда за труды” и, так сказать, “на харчи”; но капиталист “бережлив” и “проедает” только 100 р., а остальные пускает “в дело”. Теория накопления капитала путем “сбережений” готова. Всякий теперь знает, что это весьма распространенное в апологетической политэкономии буржуазии предположение явно скверное. Но виновата здесь не сама способность предположения, а теоретик, делающий скверное предположение. Но вместе с тем, от самой способности предположения абсолютно не зависит то, как оно будет сделано. Путем предположения может быть произведена абсолютно ложная абстракция. Например, допущение изолированного Робинзона в “науке” об обществе, допущение того, что люди первоначально жили изолированно друг от друга. Могут быть произведены правильные абстракции, но крайне второстепенные для исследования, понимания предмета. Нельзя, например, обвинять Рикардо за то, что он допускает колебания зарплаты и смотрит, как это влияет на цены производства. Абстракция эта допустима, и Маркс к ней тоже прибегает. Но эта абстракция дает микроскопически мало для понимания связей капиталистического организма вообще и абсолютно ничего для раскрытия внутренних связей: вопрос о механизме образования цен производства “предположен” (вольно или невольно) не существующим. В рассмотренных случаях абстракции носят произвольный или случайный характер, необходимость их не вытекает из понимания существа предмета. В какой мере произвол допустим в правильных абстракциях, увидим дальше. Хотя рассматриваемый прием таит в себе возможность ложных абстракций, он является могучим оружием исследования. Подчас без него не обойдешься вообще. Достаточно сослаться на “экономическую таблицу” Кена, одно из самых гениальных достижений домарксовой политэкономии: путем только эмпирического наблюдения дать схему производства общественного капитала невозможно, ибо эмпирическое наблюдение дает прежде всего и как раз акт отсутствия этой схемы.

Маркс очень часто прибегает к приему предположений, допущений. Более того имеют место случаи, когда предположения далеко не совпадают с эмпирией. Так действительное среднее строение капитала в современной Марксу крупной промышленности = 97 1/2 С + 2 1/2 Y[74], а Маркс оперирует круглыми и более удобными цифрами (80C + Y, например). Выиграло бы исследование Маркса, если бы он предпринял работу по изучению постоянно колеблющихся и дающих колоссальное разнообразие фактов эмпирического строения капиталов? Порой миллион фактов дает меньше для теории, чем несколько логически отработанных, и в последнем случае роль предположения неоценима.

Наконец, Маркс в ряде случаев говорит о произвольности предположений[75]. И однако, этот метод “строго логичен и математически правилен”[76].

Откуда берет силу “строгой логичности и математической правильности” этот метод? В чем его преимущества перед плоским эмпиризмом? Почему он точен, несмотря на “произвольность”? Единственно правильный ответ может быть таким: 1) если исследователь фактически (по крайней мере в данном частном пункте) мылит диалектически и 2) если метод предположений представляет лишь внешнее проявление метода исследователя, — рассматриваемый метод приобретает свойства инструмента познания.

Рассмотрим основные черты применения этого метода, тогда сказанное станет яснее.

Теоретическое упрощение

Маркс часто ради упрощения предполагает, что денежным товаров является только золото, что труд рабочего является средним трудом и т.п. Что этим достигается? Если бы Маркс привлекал биметаллизм, различие в степени сложности труда, изменение стоимости денег и т.п., то исследование стало бы более трудным, а подчас невозможным, а изложение — громоздким, — т.е. затруднено было бы понимание предмета исследователем и косвенное понимание предмета читателем результатов уже проделанного исследования. Это очевидно. Однако сказанное далеко не банально; следует помнить, что речь идет не о таких случаях исследования, где эта абстракция осуществляется сама собой и не осознается, а если каким-либо путем осознается, то не вызывает сомнения (например, при исследовании законов криволинейного движения самолета предположение нормального летчика и метеоусловий)[77], а о случаях, где упрощение надо произвести специально, где прежде всего для сознания выступает факт разнообразия, колебаний, изменений и т.п. (например, факт разнообразия степени сложности труда, создающий видимость зарплаты).

Интерес здесь представляет следующее: что дает право на упрощение?

Чтобы установить, от чего зависит масса денег, потребных для обращения в данное время, Маркс упрощает задачу: отвлекается от изменения стоимости денег, биметаллизма и т.д., потому что эти обстоятельства абсолютно ничего не изменяют в том, что масса денег зависит от сумм цен товаров (прямо) и числа оборотов одноименных единиц денег (обратно). Т.е. те явления, от которых происходит отвлечение при упрощении, не влияют на существо рассматриваемого предмета. Но чтобы выяснить, что эти обстоятельства действительно таковы, необходимо это, по крайней мере для себя, обосновать. Например, при рассмотрении превращения прибыли в среднюю прибыль, Маркс предлагает норму прибавочной стоимости в различных отраслях, районах и странах одинаковой. Почему? Различия в норме прибыли, во-первых, не вытекают из самих законов капитала, а зависят от внешних по отношению к нему, от него независимых обстоятельств, а во-вторых, эти различия могут лишь изменить форму проявления процесса.

Конечно, в изложении нет необходимости каждый раз давать обоснование упрощению. Так, Маркс, предполагая ум в читателе, очень часто предоставляет ему самому возможность проделать такое обоснование, если появятся сомнения. Но не только в изложении. И в ходе исследования возможно, что обоснование может быть дано после предположения. Более того, сами обстоятельства, от которых происходит отвлечение при упрощении, могут быть осознаны в результате дальнейшего исследования или в другом исследовании, а в момент предположения могут оставаться еще неизвестными или просто забытыми. Это образует случайности самого хода исследования.

Но раз речь идет о законах исследования, о методе, который лишь внешне модифицируется в своем проявлении в ряде случайностей, то можно указать эти требования в качестве необходимых:

1) отвлечься от обстоятельств, не влияющих на существо рассматриваемого предмета;

2) обосновать отвлеченно.

Отсюда вытекает следующее: разоблачить ложность какого-либо предположения, основанного на упрощении, значит показать его необоснованность. Причем, здесь не важно, бессознательно или умышленно исследователь сделал ложное предположение, не важно, знал он или нет те обстоятельства, от которых отвлекся. Иначе говоря, должность абстракции может быть доказана не только фактами, но и путем критики ее получения.

Каутский, например, выдвигая теорию ультраимпериализма, до такой степени “упростил” вопрос, что отвлекся от противоречий капитализма и борьбы классов, абстрагировав лишь одну сторону дела — централизацию капитала, абстрактно мыслимым концом которой должен быть один капитал.

Ленин подверг критике именно необоснованность этой абстракции: классовая борьба и вообще противоречия капитализма не являются второстепенными для централизации капиталов обстоятельствами, наоборот, сама централизация есть лишь одно из их следствий.

Необходимо четко отличать рассмотренный способ критики от критики аргументов при доказательстве. В рассматриваемом примере можно построить абсолютно безупречное с т. зр. формальной логики доказательство: число самостоятельных капиталов сокращается, предел и тенденция централизации — один капитал. Ленин критикует не аргументы: сами по себе они истинны; и не связь их: сама по себе, с т. зр. правил формальной логики, она “правильна”, Ленин критикует необоснованность самой абстракции, упрощения.

Мы уже говорили, что все законы формальной логики имеют силу лишь в каком-либо одном абстрагированном отношении. Раз отношение, сторона абстрагирована — они действуют. Но они ничего не говорят, правильно ли абстрагирована сторона предмета. Потому ни в коем случае не следует смешивать критику, в которой разоблачаются ошибки формально-логического порядка, с критикой, где разоблачается ложность абстракции в самом исходном пункте.

Те обстоятельства, от которых происходит отвлечение при упрощении, принципиально могут быть привлечены, и исследуемый вопрос понят конкретнее, в его большей или меньшей сложности. Например, при изображении процесса образования средней нормы прибыли и цены производства Маркс ради упрощения отвлекается от того, что постоянный капитал снашивается частями и предполагает, что он целиком входит в стоимость продукта. Затем Маркс учитывает смешивание и дает более сложные схемы, — имеет место конкретизация. Аналогичную картину мы имеем в отношении схем воспроизводства.

Т.о., упрощение есть обычная изоляция, характер его зависит от задачи исследования (от того, что исследуется в предмете), привлечение отвлеченных обстоятельств принципиально возможно всегда, исследователь сознает, что полученные после упрощения результаты абстрактны, реальное привлечение определяется задачами данного исследования.

Рассматриваемая со стороны упрощения, изоляция выступает в такой форме: те обстоятельства, от которых происходит отвлечение, предполагаются или “несуществующими”, или постоянными, или пропорционально изменяющимися. Повторяем, это — внешняя форма, которая отнюдь не говорит о том, что исследователь признает или не признает существование или изменение этих обстоятельств. Он на данном этапе в зависимости от цели исследования предполагает лишь для исследования в данном пункте их не существующими и постоянными. Принцип таков: если бы этих обстоятельств не было или они были постоянны, то дело выглядело бы так. Дальнейшая конкретизация или сам процесс изоляции, однако, говорит: но реально влияют какие-то обстоятельства, потому исследование при предположении модифицируется так-то. Из этого не следует однако, говорит единство этих сторон, что результат предположения — фикция; несмотря ни на какие модификации, исследованное при упрощении имеет место реально: обоснование упрощения и конкретизация говорят, что модифицируется лишь его форма проявления.

Рассмотрим это на примере. Чтобы рассмотреть товарно-торговый капитал в чистом виде в его специфичности, Маркс упрощает условия исследования:

1. Транспорт представляет продолжение процесса производства; эти привходящие эпизоды обращения товарного капитала отчасти смешиваются со специфической функцией товарно-торгового капитала, отчасти соединяются с его специфической функцией (товарно-торговый капитал соединяет эти функции со своими); для Маркса важно специфическое отличие товарно-торгового капитала, потому он эти функции оставляет без внимания. И во всем дальнейшем исследовании (в самом содержании его) эти функции — явление “несуществующее”.

2. Часть купли и продажи протекает непосредственно между самими промышленными капиталистами. Это явление уже было исследовано Марксом (воспроизводство общественного капитала), но к данной проблеме это непосредственного отношения не имеет. Это оставляется без внимания, ибо не способствует пониманию специфической природы купеческого капитала.

Хотя эти обстоятельства и не входят в процесс конкретизации данной проблемы, однако в самом ходе ее упрощения указанные выше соображения уяснены.

Необходимо различать следующие типы упрощения:

1. Упрощение, означающее приблизительное отражение реальности.

Например, рассматривая влияние оборота на норму прибыли, Маркс для упрощения предполагает, что оборотный постоянный капитал совершает оборот за то же время, что и переменный, “что в большинстве случаев и на практике оказывается приблизительное верным”[78].

2. Упрощение, совпадающее с действительной тенденцией предмета.

Например, при исследовании уравнения общей нормы прибыли посредством конкуренции, Маркс допускает “теоретическое упрощение”[79] — норму прибавочной стоимости предполагает одинаковой. Но и в самой действительности одинаковая норма прибавочной стоимости как тенденция, есть фактическая предпосылка капиталистического способа производства. Она тормозится препятствиями, создаваемыми местными различиями, например, — законы об оседлости для английских земледельческих рабочих. Т.о. и это упрощение есть приблизительное отражение, но особого рода: отражает тенденцию, которая есть проявляющийся во внешних влияниях закон.

3. Третий тип упрощения принципиально отличен от первых, представляет собственно упрощение.

Например, при упрощении, имеющем место в объяснении цены производства, отвлечение от снашивания капитала не отражает никакой тенденции к тому, чтобы постоянный капитал полностью и сразу снашивался в одном обороте. Что капиталисты стремятся использовать, окупить постоянный капитал за более короткий срок, не имеет к этому абсолютно никакого отношения: будет ли постоянный капитал функционировать 24 часа в сутки или 8, это нисколько не влияет на то, что он будет частями входить в стоимость продукта; сократится лишь время его воспроизводства, а это для объяснения цены производства безразлично.

Если во втором случае происходит отвлечение об внешних обстоятельств и предполагаемое выражает вытекающую из законов самого исследуемого явления необходимость, то в третьем случае происходит отвлечение от необходимых явлений целого. Во втором случае привлечение осуществляется как специальная конкретизация, если это требуется, как конкретизация путем восхождения к единичному. Те обстоятельства, от которых отвлеклись, имеют более или менее общий характер, вплоть до единичности. Так, можно специально исследовать различия в норме прибыли в разных отраслях, районах и т.д., вплоть до особенностей какой-либо отрасли или района. Само упрощение имеет здесь целью выделение целого предмета исследования в чистом виде, отвлеченно от внешних обстоятельств.

В третьем же случае упрощение выступает как элемент в анализе выделенного в чистом виде предмета, имеет задачей исследовать какую-либо его “сторону” в чистом виде. Потому к свойствам конкретизации, имеющим место во втором случае, присоединяются новые. Главные из них — следующие: если упрощение во втором случае (независимо от того, в каком месте исследования оно произведено) имеет силу для исследования на всем его протяжении, пока исследуется целое в чистом виде, то в третьем случае упрощение имеет частный характер — имеет силу только в данном пункте; если происходит конкретизация, то она означает не столько то, что полученный при упрощении результат разъясняется как абстрактный, но и то, что рассматривается новая связь. Например, формула P¹ = m¹ Y K имеет место только при отвлечении от оборота (и других обстоятельств). Для годового оборота уже нужна формула P¹ = m¹ • n • Y K. Но это не просто конкретизация в смысле уточнения формулы, но и рассмотрение новых связей — связей во времени[80].

Вторая особенность состоит в том, что если во втором случае упрощение означает приблизительность в смысле чего-то среднего по отношению к несущественным различиям, то в третьем случае приблизительность имеет иной характер: а) раз речь идет об исследовании существа какой-либо стороны целого, то упрощение дает эту сторону не приблизительно, а точно по отношению ко второму случаю. Например, положение о том, что с изменением оборота изменяется норма прибыли не приблизительно, а абсолютно точно. Приблизительна лишь количественная сторона; б) приблизительность упрощения состоит в том, что с помощью ряда абсолютно точных по существу предположений создается приблизительная картина целого.

Так, если формулу P¹ = m¹ Y K принимать не как тождество величин, а как функциональную зависимость, то она в узких пределах, определенных упрощением, абсолютно точна. Формула расширяет пределы упрощения, и как функциональная зависимость в этих новых пределах абсолютно точна. Но все они приблизительны с т. зр. охвата целого.

В том случае, когда в качестве упрощения берется среднее, типичное для данного рода различных в каком-либо другом отношении явлений, то этот случай упрощения фактически уже охвачен первыми тремя. Например, Маркс берет среднее для данной отрасли строение капитала. Среднее строение есть, с одной стороны, закономерная тенденция, нарушаемая массой обстоятельств (например, конкуренция и стремление к добавочной прибыли, заставляя капиталистов повышать технику производства, с одной стороны, закономерная тенденция, нарушаемая массой обстоятельств нивелируют различия в строении, с другой стороны их же образуют); с другой стороны, раз речь идет об исследовании взаимоотношений различных отраслей, то на самое существо последнего различия внутри каждой отрасли не влияют. Вместе с тем, сам процесс упрощения фиксируя эти обстоятельства, уясняет производимую абстракцию как абстракцию.

Мы отнюдь не исчерпали всех деталей упрощения. Мы указали лишь на самые общие случаи. Внутри каждого имеются свои различия. Сочетание различных форм еще более разнообразит факты упрощения, создавая видимость невозможности их классификации.

Теоретическое упрощение следует отличать от вульгаризации. Теоретическое упрощение ставит задачей отвлечение от: 1) несущественных, второстепенных, затемняющих суть дела обстоятельств; 2) внешних по отношению к данному предмету; 3) исторически исчезающих с развитием данного предмета; 4) не имеющих значения при решении данной частной проблемы внутри исследования целого.

Путем ряда абстракций теория охватывает сложное, как сложное, принципиально предполагая возможность рассмотрения всех, реально охватывая необходимые с точки зрения данного исследования обстоятельства. Вульгаризация же как раз наоборот: стремится избегать сложности исследования, берет предмет односторонне и абсолютизирует его, стремится дать субъективно “простое” и легко запоминающееся, а объективно поверхностное объяснение предмета. Вульгаризация с необходимостью означает ошибочное отражение.

Примеров вульгаризации наука дает массу. Они известны. Мы проиллюстрируем отличие теоретического упрощения от вульгаризации таким примером. Вульгарная экономия рассматривала прибыль как надбавку к цене: Д = Т, Т = Д; товар куплен дешевле, чем продан. Если бы этим хотели сказать, что стоимость купленного товара меньше стоимости проданного, то это было бы верно, но поверхностно, вульгарно. Но этим хотят сказать больше: имеет место либо неэквивалентный обмен, либо надбавка к цене. А это — ошибочно, ошибочно вследствие вульгаризации. (Точно такая же картина в отношении вульгарных теорий накоплений.)

Маркс, беря форму Д-Т-Д’, упрощает: предполагает, что весь капитал сразу превращается в товар и т.д. Но это — необходимое теоретическое упрощение: надо выяснить источник DД, и от того, сразу или порциями капитал превращается в товар, дело не изменяется нисколько.

Теоретическое упрощение надо отличать и от популяризации. Задача популяризации — наложить готовое знание о предмете. Теоретическое упрощение — необходимый элемент исследования. Популяризация, выполняя положительную роль распространения и первого подхода (для определенного уровня развития читателя, слушателя) к изучению предмета, однако несет в себе возможность вульгаризации. Потому что: 1) в ней исчезает ход исследования, метод исследования; 2) исчезает сложность вопроса, как бы об этом не твердили популяризаторы.

Если представить наглядно резко отличие популяризации от теоретического упрощения, то это будет на примере выглядеть так:

1. популяризация: капиталисты дерут с рабочих три шкуры, эксплуатируют и наживают колоссальные прибыли;

2. теоретическое упрощение… впрочем, это ни к чему здесь. Главное надо иметь в виду следующее: второе — способ исследования, первое — изложение готового исследования для аудитории, учитывая ее уровень.

Имеется еще одна сторона дела: исследователь может совершенствовать свой уже в основном законченный труд. Но это не есть теоретическое упрощение, поскольку здесь совершенствуется в смысле ясности переходов, изложения и т.д. уже проделанное исследование. Это и не популяризации, поскольку это — продолжение всего того же исследования. И все, что касается упрощения, в этом продолжении исследования сохраняет силу.

Отвлеченное сравнение

Отвлеченное сравнение очень распространенное в науке явление. Но до сих пор оно рассматривалось со стороны, общей ему, с наглядным сравнением, т.е. со стороны установления сходства и различия. Его особенности в исследовании целого (расчлененного, взаимосвязанного в своих элементах и изменяющегося) до сих пор остаются вне поля зрения логиков.

Отвлеченное сравнение отличается от “обычного” (где цель — установить сходство и различие), тем что оно представляет лишь внешнюю форму изоляции, т.е. средство отвлечься от массы изменчивых, переменных обстоятельств с целью рассмотрения какой-либо зависимости.

Оно имеет два основных типа:

1. Чтобы рассмотреть зависимость одного явления от другого, предполагаются существующими наряду два (берем простейший случай, можно несколько) случая, где имеет место эта зависимость; предполагаются одинаковыми все прочие обстоятельства (или изменяющимися пропорционально); предлагается различие в одном обстоятельстве, влияние которого на другое явление нужно исследовать. Например: “Чтобы представить в чистом виде влияние оборота всего капитала на норму прибыли, мы должны предположить, что все остальные условия для сравниваемых двух капиталов одинаковы”[81].

Капитал I: 80 с + 20; m¹ = 100%; n = 2 в год;

годовой продукт = 60 с + 40 Y = 40 m;

P¹ = 40/100 (80 с + 20 Y) = 40%

Капитал II: 160 с + 40 Y; m¹ = 100%; n = 1;

годовой продукт = 160 c + 40 Y + 40 m;

P¹ = 40/200 = 20%

Вывод: при всех прочих равных обстоятельствах, нормы прибыли капиталов стоят в обратном отношении ко времени их оборотов.

Внешне рассмотренный пример представляет идеал, мечту для индуктивиста: все одинаково, одно обстоятельство различно! Единственное различие! Это так. Но это не индукция. Здесь, во-первых, не отыскивается причина, а исследуется зависимость известных явлений. Пример этот не может служить утешением сторонникам единственной формальной логики и в другом плане: хотя он и кажется сцеплением “обычных” умозаключений, хотя они тут есть, но здесь есть, однако, нечто другое, что не укладывается в рамки формальной логики.

Во-первых, формальная логика не может дать правил смысла и места этой абстракции. Отсюда — второе: не может дать и направление связи самому рассуждению. Пусть имеем то-то; пусть… Но что устанавливает связь предположений? Единственное, где формальная логика имеет право слова, это подведение рассмотренной зависимости под понятие “обратная”. Остальное от нее не зависит.

В данном примере ясно видно и то, что здесь гипотетическое сравнение имеет целью не сравнение различных явлений и выявление их сходства и различия — они уже предполагаются, а есть лишь одно из формальных средств рассмотреть зависимость двух явлений.

Между прочим, надо заметить, что эмпирия здесь абсолютно бессильна: эмпирические капиталы дают среднюю норму прибыли, независимо от различия в скорости оборота.

2. Предполагаются два случая не наряду, а один и тот же, но включающий отличие во времени. Все обстоятельства предполагаются данными, постоянными, одно какое-либо изменяется. И рассматривается на основе отвлеченного сравнения этих опять-таки двух случаев какая-либо зависимость — влияние изменявшегося или различного во времени обстоятельства на какое-либо другое.

Это сравнение отличается от первого только тем, что гипотетические примеры взяты во времени, а не в данное время наряду.

Поскольку со стороны формы этот вид сравнения отличий от первого не имеет, возьмем простой пример. Изменение величины капитала не влияет на норму прибыли, если при всех равных обстоятельствах (постоянных) изменяется стоимость товара (или номинальная стоимость).

1) Пусть К = 100

Р = 20; Р’ = 20%.

2) Пусть стоимость золота изменилась вдвое

Тогда К = 200

Р = 40; Р’ = 20%[82].

Это по существу один путь сравнения, но применяемый для различных целей, в различной связи. Так, то, что Маркс в одной связи рассматривал как последовательные изменения одного капитала во времени (изменение строения капитала и влияние его на норму прибыли), теперь[83] он рассматривает это как одновременно существующие различия между капиталами, вложенными в разные сферы производства (установление общей нормы прибыли и цен производства в результате конкуренции капиталов).

3) Соединение первого и второго случая. Требуется, например, показать различие между составными частями стоимости товара, образующими издержки производства[84].

а) Пусть при всех прочих одинаковых, постоянных обстоятельствах С повысилась с 400 до 600 (пусть Y = 100, а m¹= 100%). Тогда K с 400 + 100 повысятся до 600 + 100, а стоимость товара с 400 + 100 + 100 до 600 + 100 + 100.

Пусть С понизился с 400 до 300. Тогда K понизятся с 400 + 100 до 300 + 100, а стоимость товара с 400 + 100 + 100 до 300 + 100 + 100.

Здесь различие берется во времени.

б) Пусть изменяется Y с 100 до 1500. Тогда стоимость товара будет = 400 + 150 + 50 = 600

(K = 400 + 150 = 550).

Пусть Y понизится со 100 до 50. Тогда K будет равно 400 + 50. Стоимость товара = 400 + 50 + 150 = 600.

Здесь стоимость не изменяется. Изменяется лишь отношение Y и C. Здесь опять-таки берутся различия во времени. Но по отношению к “а” и “б” имеет место сравнение наряду.

Вывод: общим для Y и С является лишь то, что они — составные части товарной стоимости, но роль их в образовании последней различна.

Мы так детально останавливались на такой “мелочи”, как может показаться на первый взгляд, по двум весьма существенным соображениям. Первое. Если научное исследование хочет исследовать изменение и взаимозависимость (и зависимость вообще), и если оно при этом не хочет отделаться пустыми фразами об этом, оно должно прибегать к каким-то “техническим” приемам раскрытия и, по крайней мере, изображения их. Важнейшее значение для этого имеет сравнение. Об изменении человек может говорить лишь тогда, когда одного и того же предмета во времени, т.е. сравнивает один и тот же предмет с собою, как различные во времени предметы — устанавливает отличие второго состояния от первого. Категория “изменение”, как определенное понятие, ничего (первоначально) больше в себя не включает.

Точно так же в отношении взаимодействия. Здесь мало сказать, что один предмет влияет на другой. Чтобы рационально, в понятии это отразить, человек должен сравнивать, во-первых, различные предметы как различные наряду (различные в одном отношении и тождественные в другом), указать их различие. Например,

K₁ : 80 с + 20 Y + 20 m ; p¹ = 20%

K₂ : 60 с + 40 Y + 40 m ; p¹ = 40%.

Затем взять результат их взаимодействия: среднюю P¹. И, наконец, рассмотреть изменение каждого во времени, т.е. сравнивать. Ср. p¹ = 30%. Тогда стоимость продукта K₁ = 80 с + 20 Y + 30 = 130;

= 60 с + 40 Y + 30 = 130.

В отношении простой зависимости — точно так же; например, зависимость нормы прибыли от строения капитала;

1) 80 с + 20 Y + 20 = 120 p¹ = 20% принимается как m¹

2) 90 с + 10 Y + 10 = 110 p¹ = 10% постоянная.

Т.е. категория “зависимость” (а значит и понятие о зависимости в каждом данном случае) означает первоначально фиксирование изменения одного в связи с изменением другого. И лишь этим путем она может быть понята впервые рационально.

Категория “взаимодействие” означает с т.зр. способа отражения соединения двух первых.

Но этого мало сказать. Одно дело — наглядно заметить изменение и зависимость, фиксируя различие во времени и наряду. Другое дело — понять их закон, т.е. понять их как необходимые. А для этого необходимо абстрагировать в том смысле, в каком мы говорили в этом параграфе. Заметить, что норма прибыли зависит от строения капитала и в связи со средней прибылью что-то в отношении закона стоимости изменяется, — дело сравнительно легкое. Это чувствовали уже экономисты до Маркса. Но, чтобы раскрыть внутренний механизм этого необходим диалектический метод, и в том числе — рассмотренные приемы.

Второе соображение. Приведенные примеры кажутся настолько простыми, если их рассматривать изолированно, что по технике мышления представляются доступными школьнику младших классов.

Пусть имеется такая задача.

А. купил товаров на 80 р. (сукна) и на 20 р. (шерсти); продал их за 120 р.; В. купил на 60 р. сукна и на 40 р. шерсти, а продал за 140 р. Сколько “выгадал” каждый на каждый рубль и кто больше?

А. “выгадал” на рубль 20/100 = 200 к.

В. - " - 40/100 = 40 к.

В. конечно больше.

Конечно такие простейшие операции имеют место. Но дело не в них. И это не математика, как увидим дальше.

Во-первых, чтобы осуществить все эти операции, надо выработать органическое строение категории, “прибыль”, “средняя прибыль” и т.д.

Во-вторых, надо абстрагировать ту или иную зависимость, а это определяется процессами, не имеющими с рассмотренными ничего общего (строение капитала выявляется при анализе содержания капитала, прибыль — при восхождении к форме движения, средняя прибыль — при восхождении к форме движения, средняя прибыль — при восхождении к взаимодействию отдельных капиталов между собою); производимые абстракции зависят от конкретизации (в данном случае). Так, рассмотрение взаимодействия отдельных капиталов ставит вопрос о том, как изменился закон стоимости в своем проявлении в этой связи — выведение цен производства.

Да и тогда, когда мышление начало двигаться уже в области гипотетического сравнения, это — лишь средство выразить, понять зависимость рационально, а не специальная задача арифметических вычислений.

Кроме того здесь надо не забывать другую сторону: предположение переменных величин постоянными и рассмотрение зависимости двух отвлеченно от всех. Это — лишь момент в рассмотрении зависимости массы переменных.