В полевой работе с интервьюерами
Социальный исследователь, который в процессе интервьюирования вынужден прибегать к посредничеству переводчиков, почти или вовсе не зная языка, на который осуществляется перевод, практически беспомощен: он полностью зависит от своих переводчиков, не способен оценить их квалификацию и проинструктировать их относительно качества перевода, в котором он нуждается. В этих условиях методика обратного перевода дает ему в руки некоторую возможность контроля. После того как исследователь подготовил программу интервью на своем самом что ни на есть доступном переводу языке, он сажает за работу двух переводчиков, из которых один переводит на местный язык первую половину, а другой — вторую. Затем каждый из
них берется за половину, переведенную другим, и снова переводит ее на язык оригинала. (Это могут быть письменные переводы, если переводчики грамотны, или магнитофонные записи, обеспечивающие возможность обратного перевода.) В итоге исследователь располагает двумя версиями текста интервью на своем собственном языке и за счет их триангуляционной съемкой версии на местном языке, которая почти наверняка адекватна, если верны обе версии на языке оригинала.
Исследователю в какой-то мере непосредственно открывается качественный уровень его переводчиков. Если верен обратный перевод, то они оба заслуживают доверия. Если же нет, то трехстороннее обсуждение каждого из пунктов прямого и обратного перевода приведет к известному согласию по поводу частных проблем. Все это послужит свидетельством общей способности переводчиков, которое ими самими будет воспринято как достоверное. Вероятно, нет лучшего способа отобрать кандидатов на должность переводчика.
Результаты первых попыток таких обратных переводов, как правило, отнюдь не обнадеживают, о чем сообщает в одном из очень немногих опубликованных обсуждений этой методики Филлипс [38] и что подтверждает наш собственный опыт. В отличие от Филлип-са мы, однако, принимаем это обычно низкое качество как нечто, с чем исследователь не может не столкнуться, и как доказательство ценности обратного перевода, а не как причину от него отказаться. Конечно, более неформальные способы использования одного переводчика для проверки переводов другого дают исследователю больше уверенности в его компетентности, но возможно, что это впечатление обманчиво. Исследователь не может контролировать такие показатели, как общераспространенные заблуждения, склонность профессионала воздерживаться от критики другого профессионала, местную круговую поруку, когда дело идет об эксплуатации чужеземца, и т. д. Обратный перевод обеспечивает исследователю весьма значительный (хотя, надо сказать, неполный) контроль над качеством прямого перевода, даже если он совсем не знает местного языка.
Обратный перевод позволяет исследователю получить важную информацию о том, какая часть его
интервью может с успехом использоваться и какая часть его интересов как социального исследователя непередаваема, по крайней мере, при тех способностях, которыми обладают его переводчики. Он будет вынужден пренебречь многими тонкими различиями, которые не могут быть переданы. Он внесет свою лепту в активный пересмотр «оригинала».
Обратный перевод — это самое мощное орудие подготовки переводчиков, какое только доступно исследователю. В целях обучения необходимо иметь возможность выявить ошибки, и исследователь получает ее, лишь обратившись к методике обратного перевода, если только он не крупный знаток местного языка. Неделя или около того, потраченная на обратный перевод по всему ряду вопросов, представляющих интерес для исследователя, в значительной мере повышает уровень знаний интервьюера и его готовность обсуждать альтернативные решения специфических проблем перевода. Иначе переводчик надевает амбициозную маску догматической профессиональной самоуверенности.
Даже для того большинства антропологов, которые не пользуются никакой предварительно заготовленной программой опроса, прибегая к услугам переводчиков в целях проведения импровизированных интервью, ход которых определяется инициативой респондентов (для основной массы полевых исследований это, несомненно, наилучший метод), дисциплина обратного перевода представляется желательной по упомянутым выше причинам. При отсутствии таких проверок зависимость от переводчиков неизбежно ведет к изрядной доле самообмана в отношении качества перевода. (Этнонаучные методики, сводя весь вопрос к местному языку, избегают этих проблем ценой столь сильного утомления, что они редко применяются в качестве единственного метода.) Даже если усилия, затраченные на обратный перевод, не имеют своим итогом стандартных вопросов, которые можно было бы использовать при интервьюировании, они дают некоторую приемлемую совокупность переводов ключевых понятий исследователя на местный язык.
Еще одно специфическое применение обратного перевода — его использование в роли сокращенного приема исследования этнотаксономии в данной области
(LeVine, Саmpbell [30]). Исследователь подготавливает список терминов и приблизительных синонимов, относящихся к данной области (например, к межличностной агрессии). Одно лицо, знающее оба языка («билингв»), подбирает для каждого термина как можно большее число переводов на местный язык. Другой билингв подбирает как можно большее число английских переводов каждого местного термина. После чего к исходной таксономии языка оригинала, которой располагал исследователь, добавляются гетерогенные совокупности обратных переводов на язык оригинала; их-то он и пытается осмыслить, выдвигая гипотезы относительно таксономии в местном языке.
Методика обратного перевода, при всех ее достоинствах, не гарантирует от ошибок. Даже после того, как программа опроса успешно подвергнута обратному переводу, дальнейшее ее применение в полевых условиях может выявить вопросы, переведенные до смешного нелепо. Нелишне иметь некоторое представление о том, как они обнаруживаются. В этом пункте мы зависим от контекста и от предположений, связанных с уже полученным знанием, а также от того, насколько основательны наши суждения о данном ответе как о странном, отклоняющемся от темы, не имеющем отношения к делу. Источником таких ошибок часто оказываются установленные по словарю межъязыковые эквиваленты, которые использовались в процессе как прямого, так и обратного перевода.
Эти словарные правила перевода — результат навеянных школьным образованием и чтением Библии стандартизированных «решений», принимаемых по поводу трудных, но часто повторяющихся проблем перевода. Переводчику, менее знакомому с традицией, который никогда не видел словарей для перевода, который изучал каждый язык скорее путем участия в общении, чем по инструкции, и поэтому непосредственно переводит с языка оригинала на местный язык, удается избежать подобных ошибок. (Другие источники ошибок могут корениться в многозначности местного языка, которая может быть особенно велика в его письменной форме.) Отметим, что, чем шире контекст и чем выше избыточность, тем больше шансов обнаружить ошибки, допускаемые переводчиком. Связные рассказы-описания
больше всего подходят для этих целей, вопросы, предполагающие краткий ответ, менее пригодны. Ответы «да — нет» дают столь малую возможность установить меру понимания респондента, что при работе через переводчика их ценность сводится к нулю.
Методика обратного перевода в целом нуждается в более обширном исследовании, равно как и в более скрупулезном накоплении имеющегося опыта и информировании о нем.
Необходимо также изучение истории этого метода. Он, вне всякого сомнения, изобретался несколько раз самостоятельно. Антропологи, проводившие опрос общественного мнения в Японии для нужд военного руководства США, применяли его примерно в 1946 г. (личное сообщение Дж. Беннета). Стерн и Д'Эпине [42] опубликовали самое первое его описание из всех нам известных. Этот метод часто применялся, хотя и без особого методологического обсуждения (Jacobson [23]; Schachter [40]; Duijker [13]; Ervin, Bower [15]; Cantril [11]; Mitchell [33]; Almond, Verba [1]). Насколько нам известно, единственное обсуждение данного метода в рамках антропологии принадлежит Филлипсу [38].
ПЕРЕВОД ЛИЧНОСТНЫХ ТЕСТОВ,
ТЕСТОВ СОЦИАЛЬНЫХ УСТАНОВОК
И СПОСОБНОСТЕЙ
Сравнительно-культурным исследованиям, использующим психологический инструментарий, немалый вред принесла идея «стандартизированных тестов», то есть убеждение, что существуют некие детально разработанные, пригодные в любых целях средства для сравнения, которым соответствуют наборы значимых «популяционных норм»1. Это понятие стандартизированных тестов —
_____________________________________________________________________________
1 Детально методологические проблемы использования вопросников и тестов освещаются в ряде работ автора. См., например, C a m p b e l l D. T., F i s k e D. W. Convergent and discriminant validation by the multitrait-multimethod matrix. — Psychol. Bull., 1959, vol. 56, p. 81—105; C a m p b e l l D. T. Recommendations for APA test standards regarding construct, trait, or discriminant validity.— Amer. Psychologist, 1960, vol. 15, p. 546—553; B r e w e r M. B., C a m p b e l l D. T., C r a n o W. D. Testing a single factor model as an alternative to the misuse of partial correlations in hypothesis-
чуть ли не магическая посылка, согласно которой психологические тесты могут измерять непосредственно и успешно то, что они должны измерять, — ведет при переводе таких средств к прискорбной этноцентрической асимметрии. Версия теста на языке исследователя (например, на английском) считается неприкосновенной. Логический позитивизм даже рассматривал ее как операциональное определение того научного конструкта, который предполагается данной методикой (Саmpbell [9], Саmpbell, Fiskе [10], Webb еt а1. [46]). В результате все усилия переводчиков направлялись на то, чтобы сохранить верность оригиналу. Образный, метафорический перевод, при котором идиомы языка, на который осуществляется перевод, заменяют собой аналогичные идиомы оригинала, не допускался из боязни нарушить взаимооднозначную идентичность вопросов. Иллюстративные ссылки сохранялись даже в тех случаях, когда в них упоминались вещи, привычные с точки зрения языка оригинала и экзотические с точки зрения языка перевода. Отсюда и существенная асимметрия, вследствие которой привычные, разговорные, понятные вопросы теста на языке оригинала в тесте на другом языке становятся необычными, неуклюжими и трудными.
Ясно, что в случае интеллектуальных тестов одинаково одаренные люди будут хуже справляться с версией на местном языке. В случае других типов тестов .характер нарушений нельзя предсказать без учета их конкретного содержания, но и здесь они будут, несомненно, играть столь же важную роль. Чтобы исправить дело, нужно рассматривать версию на языке оригинала как саму по себе подлежащую пересмотру. Такой пересмотр в сочетании с процедурами отбора вопросов приведет, очевидно, к тому, что оригинальная версия станет более банальной, менее трудной, более эксплицированной, менее разговорной, менее идиоматической, менее метафорической и не будет включать необычные вопросы. В итоге может быть получен тест, уступающий в отношении надежности и валидности первоначальной версии. Необходимо будет создать и сравнить
_____________________________________________________________________________
testing research. — Sociometry, 1970, vol. 33, p. 1—11; C r a n o W. D., K e n n y D. A., C a m p b e l l D. T. Does intelligence cause achievement? A cross-lagged panel analysis. — Journ. of Educational Psychology, 1972, vol. 63, p. 258—275.
между собой новые группы обследуемых по новой методике испытуемых, говорящих на языке оригинала. Но, разумеется, лучше иметь сопоставимые данные по двум банальным тестам, нежели данные, несопоставимые из-за того, что банален только один из них.
Преобладание неосознанного предположения о неизменяемости исходной версии можно проиллюстрировать следующим рассуждением Беррина [6], взятым из одной его в целом блестящей статьи: «При переводе суждений Эдвардса, взятых из набора суждений для определения личностных предпочтений, на японский язык Ивахара столкнулся еще с одной трудно разрешимой проблемой. Вопросы, затрагивающие гетеросексуальные интересы, были слишком грубы и откровенны для особой чувствительности японцев. Он поэтому вписал новые суждения по теме гетеросексуальных интересов, более приемлемые в данной культуре. Но в таком случае имеем ли мы право, сравнивать японские данные с ответами американцев?» (Berrien [6, с. 39]). В своем пространном ответе на этот вопрос, предполагающем, что решением является процедура валидизации бикультурных конструктов, он упускает из виду другое решение — сбор в США новых данных, полученных при использовании хорошего обратного перевода на английский язык более деликатных суждений японской версии.
Обратный перевод служит чрезвычайно полезным методом для возможного пересмотра оригинала, равно как и первой версии перевода. Он, кроме того, служит эпистемологической моделью для сложного процесса децентрации. Рассмотрим оригинальный тест, его первый перевод и его первый обратный перевод. У нас теперь две версии на языке оригинала. Какую из них следует использовать при сборе данных на этом языке? Исследователь, сравнив оригинал с первоначальным обратным переводом, остановится, конечно, на оригинале. Но который из этих тестов более сопоставим с переводной версией? Без сомнения, обратный перевод — прежде всего вследствие своего сравнительно низкого качества. Если только перевод оказался возможным, у исследователя должно появиться желание собрать данные с помощью этого обратного перевода. Какие бы сомнения ни вызывал у него этот последний, те же самые чувства должен испытывать он и к переводной версии.
Р и с. 1. Многократно повторяющаяся последовательность обратных переводов.
Понятие обратного перевода, рассматриваемого как многофазовый повторяющийся процесс, служит идеальной концептуализацией децентрированного перевода. В дополнение к значительному контингенту компетентных двуязычных переводчиков, для части которых в идеале исходным является один язык, а для какой-то другой их части — другой, следует привлечь одноязычных экспертов по переводу на каждом из языков. Эти эксперты должны судить об адекватности каждого двойного перевода, сравнивая соответствующий исходный текст и его обратный перевод на их родной язык. Попытки пересмотра перевода должны продолжаться до тех пор, пока его качество не удовлетворит эксперта. Такой процесс иллюстрирует рис. 1. Для процесса децентрации важным моментом является присутствие эксперта, владеющего одним только языком перевода. Без него, при наличии одного-единственного эксперта (обычно самого исследователя), который владеет только языком оригинала, этот процесс будет по-прежнему приводить к уницентрированному продукту, хотя и не в такой степени, как в случае, когда версия на языке оригинала не подвергается вообще никаким модификациям.
Стратегия сравнения культур должна состоять в том, чтобы наблюдаемые нами культурные различия
получили одновременно несколько конкурентных интерпретаций и чтобы при этом различие в культурных установках или в личностных переменных было лишь одним из возможных объяснений. Недостатки перевода также будут фигурировать в этом ряду в качестве одной из правдоподобных конкурентных гипотез. Как и вообще в случае таких конкурентных гипотез (Segall, Campbell, Herskovits [41]; Frijda, Jahoda [16]), этот фактор можно исключить путем изучения влияния, оказываемого сознательно вносимыми вариациями. Так, если ответы на все вопросы теста для определения установок указывают на различия, несовершенство перевода перестает быть правдоподобной гипотезой. Обратите внимание здесь на следующие две рекомендации: во-первых, когда вопросов много, это лучше, чем когда задан один-единственный вопрос, и, во-вторых, анализировать результаты следует по отдельным вопросам, а не только по суммарному показателю. Вероятность несовершенного перевода столь велика, что даже в случае опроса общественного мнения, где, как правило, каждый отдельный вопрос рассчитан на выявление какого-то общего представления, следует использовать, по крайней мере, по два вопроса на каждое такое представление. Эти вопросы не должны содержать общих ключевых слов, но должны быть как можно более идентичны по смыслу.
Один из приемов проверки эквивалентности перевода и оригинала состоит в том, чтобы получить от билингвов ответы на одни и те же вопросы, заданные им на обоих языках (см., например, Schachter [40]). Использованный как формально-статистический подход, этот прием на деле имеет целью установление не столько взаимооднозначного тождества вопросов, сколько эквивалентности средних дисперсий, равно как и соответствующих корреляций между показателями по двум формам вопросника или теста. Бенц [4] и Лоннер [32] сообщают о переводах стандартных тестов личности и интересов, которые приближаются к этим требованиям. В исследовании Бенца, в котором принимали участие 60 двуязычных латиноамериканских должностных лиц, межъязыковые корреляции по шести шкалам теста ценностей Олпорта — Вернона, полученные при пятимесячном перерыве между обследованиями, равнялись в
среднем 0,57, тогда как корреляция оценок первого и повторного тестирования с применением (на случайной популяции) одной только исходной англоязычной версии теста после трехмесячного перерыва составила 0,74. Аналогичные цифры для «шкал интереса» Кудера были соответственно 0,75 и 0,90 при перерыве в два месяца. В исследовании Лоннера средняя межъязыковая корреляция, полученная на основе опроса 18 европейских психологов по 62 шкалам анкеты на выявление профессиональных интересов, которая предлагалась сначала на немецком, а через месяц на английском языке, равнялась 0,80, в то время как соответствующие корреляции между данными, полученными на гораздо менее однородной группе, которой дважды предлагалась английская версия, составили в среднем 0,91. И Лоннер, и Бенц утверждают, что оптимальный перевод должен был бы привести к тому, чтобы корреляции между разноязычными версиями приближались к данным двукратного опроса с применением одной из них. Но это требование, конечно же, нецелесообразно, поскольку, как мы уже подчеркивали, перевод в лучшем случае отличается от оригинала как его парафраз на том же самом языке. Если у нас есть парафраз каждого вопроса на том же языке и если мы в таком случае обладаем формой А и формой Б, то межъязыковая корреляция для формы А в лучшем случае должна быть не выше, чем внутриязыковая корреляция для форм А и Б при сопоставимом временном интервале между опросами. А эта последняя будет, разумеется, ниже, чем обычная корреляция между данными первого и повторного тестирования. Если у нас нет специально приготовленных парафразов, с этой целью можно использовать разбиение всех вопросов на пары с нивелированными различиями. Чтобы усложнить данную эпистемологическую проблему, отметим, что Эрвин [14] приводит правдоподобный случай для билингвов, которые по-разному проявляются как личности в каждом из двух языков (см. также Anderson [2]).
Чаще же всего обращение к адекватному переводу тестов сводится к поиску сходства между разноязычными формами по уровню надежности и валидности, по факторной структуре и другим статистическим параметрам. Это превосходно, когда показатели хорошие,
и они могут служить совершенно недвусмысленным свидетельством, как в пользу универсальности данной черты, так и в пользу адекватности перевода. Весьма впечатляющие параллельные оценки валидности получил Гау [19, 20]. Однако даже здесь возникает неопределенность, связанная с недостатками уницентрированной привязанности к американской версии теста. Так, например, хотя шкала «женственности» была предназначена для измерения определенной черты личности для каждого из полов, ее валидность исчисляется уровнем межполовых различий. Для американской версии этот уровень, определяемый бисериальным коэффициентом корреляции, равен 0,71. Для других стран соответствующие величины были значимыми, но более низкими: для Франции — 0,52, Италии — 0,47, Норвегии — 0,62, Турции — 0,47, Венесуэлы — 0,58. Если бы этот тест был децентрирован (то есть если бы американская версия рассматривалась как столь же нуждающаяся в редактировании, как и все остальные, если бы вопросы предполагали межполовые различия в интересах, наблюдаемые в равной мере в каждой стране, если бы статистические операции по выбору вопросов осуществлялись в едином ключе для всех стран и т. д. и если бы проводилась полицентрированная редакция с помощью обратного перевода), то полученный с его помощью результат мог бы означать, что наибольшие межполовые различия в интересах имели место в США, а наименьшие — в Италии и Турции. Однако наши антропологические знания наводят на мысль, что дело обстоит как раз наоборот, так что значение 0,71 отражает просто-напросто культурное смещение теста: будучи построен в расчете на максимизацию межполовых различий в США, в других культурах он, естественно, справлялся с этой задачей менее успешно.
Если методика разработки децентрированного теста включает в себя такие процедуры, как факторный анализ или выбор вопросов, эти последние должны проводиться в обоих языках, и для вычисления факторной оценки должны использоваться только те вопросы, которые в обеих культурах предполагают одни и те же факторы (Gordon, Kikuchi [18], Kikuchi, Gordon [26]). И снова на пути к осуществлению этой программы стоит нежелание пересмотреть американскую версию.
Уницентрические смещения могут принимать крайне изощренные формы и с трудом поддаваться искоренению. Гордон (см., например, Gordon, Kikuchi [18]), тонко воспринимающий эти проблемы и указавший на измерения, которые остаются в стороне, когда исследования ценностей имеют своим отправным пунктом только американский вопросник («ни один из опубликованных американских тестов не может измерить очень важную японскую ценность — «гири», или «сыновнюю почтительность»), в одной из более поздних работ [17] допустил ошибку: пользуясь переводом вопросов Q-сортинга, рассчитанного на максимизацию индивидуальных различий между американцами, он сделал вывод, что личности китайцев фактически более однородны, чем личности американцев. До тех пор пока он не осуществит противоположный процесс, то есть не разработает в Китае вопросы Q-сортинга, чтобы максимизировать различия между китайцами, и не переведет их затем для предъявления в США, подобные выводы ничем не оправданы.
Особые проблемы возникают в связи со специфическими характеристиками тестов, о которых, вероятно, можно говорить как о проблемах перевода разве что метафорически: они иллюстрируют собою фундаментальные проблемы из области межкультурной эквивалентности. Шкалы личностных предпочтений Эдвардса, подобно многим более хорошим тестам личности, построены так, чтобы удержать респондента от соблазна льстить самому себе, заставляя его выбирать между двумя или тремя утверждениями, выбранными для оценки социальной желательности. Конструируя японскую версию теста, Беррин [5], собрав переведенные вопросы, включил их в шкалы социальной желательности в Японии, а затем воспользовался этими совсем иными ценностями, чтобы по-новому объединить свои вопросы в пары. Так, несомненно, и следовало поступить, если бы речь шла о тесте для установления различий между японцами. Однако с точки зрения разработки теста для сравнения США и Японии это был неверный шаг: безукоризненно выполненная процедура перевода должна была бы привести к уравниванию различий в ценностях или потребностях между культурами (должны были бы совпасть средние значения
каждой ценности или потребности и внутри каждой из культур [26]). Фактами, дающими ключ к описанию культурных различий личности, были у Беррина его промежуточные данные, свидетельствовавшие о дифференциальной оценке японцами и американцами социальной желательности одних и тех же ответов. Точно так же шкалы, предложенные Кэнтрилом [11] и создающие, по-видимому, дополнительные возможности для межкультурного сравнения, без сомнения, полезны с точки зрения сравнительного исследования внутри одной страны, но, поскольку в них берется в качестве основания для сравнения локальный уровень адаптации и локальная система отсчета, в них не выявляются ясно различия, которые могли бы быть здесь обнаружены в противном случае.
В последние годы подчеркивается важность невербальных индикаторов социальной установки (см., например, Webb et al. [46]) и применения в межкультурном исследовании невербальных задач как одного из способов избежать проблем перевода, связанных с вербальным материалом (Frijda, Jahoda [16]). Указываются, в частности, преимущества задач, которые могут быть предъявлены посредством жеста. Разрабатываемые с целью избежать чрезмерной зависимости от вербальных методов, эти методики, обеспечивая перекрестную валидизацию с помощью альтернативных средств, заслуживают всяческой поддержки. Невербальные методы и методы наблюдения имеют изъяны иного рода, нежели те, которые присущи вербальным процедурам, и это делает возможной известную методологическую триангуляцию, которая отфильтровывает нерелевантные, систематически возникающие погрешности, связанные с каждым отдельным методом (Campbell, Fiske [10]; Webb et al. [46]). Следует, однако, отказаться от какой бы то ни было защиты невербальных задач и наблюдений в роли заменителей (а не дополнений) вербальных методов, поскольку эти невербальные процедуры имеют свои собственные нерелевантные и дезориентирующие компоненты, учитывать которые столь же важно, как и в случае вербальных процедур [46].
Следует, прежде всего, отказаться от мысли, что невербальные задачи и инструкции посредством жеста не
требуют перевода. Жесты действительно часто используются для простейших коммуникаций людьми, говорящими на разных языках; тем не менее, жест сам культурно-специфичен: так, члены некоторых этнических групп Новой Гвинеи указывают на предметы глазами и не понимают указания, когда оно делается рукой; болгары заявляют о согласии, качая головой из стороны в сторону, движением, которым мы пользуемся для выражения отрицания; тибетцы выражают одобрение, высовывая язык, и т. д. Невербальные средства исследования нуждаются в столь же полном переводе, что и вербальный материал, но искусство перевода в этом случае совсем еще не развито. Вопросы невербального интеллектуального теста в целом зависят от культуры ничуть не меньше, чем вербальные. Обычно они обладают более высокой культурной специфичностью и уницентрированностью. Содержание используемых в тесте личности ТАТ картинок, к которым придумываются рассказы, в очень большой мере обусловлено культурой. Попытки исправить это положение путем использования новых картинок, соответствующих специфике данной культуры, ничуть не приблизили к решению проблемы сравнительного исследования, так как при этом остается возможность, что различия в ответах вызваны различиями между картинками (Lindzey [31]; Doob [12]). В конце концов, прожективный тест личности с вербальной инструкцией «Расскажи мне историю про маленького мальчика и его мать» поддается переводу лучше, чем методика ТАТ, стимулирующая рассказы при помощи картинок. (Этот простой пример помогает нам осознать те трудности, которые ожидают нас на этом пути.)
ЛИТЕРАТУРА
1. A l m o n d G., V e r b a S. The civic culture: political attitudes and democracy in five nations. Princeton, N. J., Princeton Univ. Press, 1963.
2. A n d e r s o n R. B. W. On the comparability of meaningful stimuli in cross-cultural research. Sociometry, 1967, 30, 124—136.
3. B a r i o u x M. Experience in the Time International Survey: techniques used in France. Public Opinion Quarterly, 1949, 12, 715—. 718.
4. B e n t z V. I. A comparison of the Spanish and English versions of the Sears Executive Battery. Chicago, National Personnel Department, Sears, Roebuck and Company. 1955 (Mimeo).
5. B e r r i e n F. K. Japanese and American values. International J. of PsychoL, 1966, 1, 129—141.
6. B e r r i e n F. K. Methodological and related problems in cross-cultural research. International J.of Psychology, 1967, 2, 33—43.
7. B o h a n n a n P. J. Translation: a problem in anthropology. The Listener, 1954, May 13, 815—816.
8. C a m p b e l l D. T. Distinguishing differences of perception from failures of communication in cross-cultural studies. — In: F. S. C.
N o r t h r o p, H. H. Livingston (eds.). Cross-cultural understanding: epistemology in anthropology. N. Y., Harper and Row, 1964.
9. C a m p b e l l D. T. Pattern matching as an essential in distal knowing. — In: K. R. Hammond (ed.). Egon Brunswik's psychology. N. Y., Holt, Rinehart and Winston, 1966.
10. C a m p b e l l D. T., F i s k e D. W. Convergent and discriminant validation by the multitrait-multimethod matrix. PsychoL Bull., 1964, 56, 81—105.
11. C a n t r i l H. The pattern of human concerns. New Brunswick, N. J., Rutgers Univ. Press, 1965.
12. D o o b L. W. Psychology. — In: R. Lystad (ed.). The African world: a survey of social research. N. Y., Praeger, 1965.
13. D u i j k e r H. C. J. Comparative research in social science with special reference to attitude research. International Social Science Bulletin, 1955, 7, 555—556.
14. Ervin Susan M. Language and TAT content in bilinguals. J. of Abn. and Soc. PsychoL, 1964, 68, 500—507.
15. E r v i n S., B o w e r R. T. Translation problems in international surveys. Public Opinion Quarterly, 1953, 16, 595—604.
16. F r i j d a N., J a h o d a G. On the scope and methods of cross-cultural research. International J. of Psychology, 1966, 1, 109— 127.
17. G o r d o n L. V. Q-typing of Oriental and American youth: initial and clarifying studies. J. of Soc. PsychoL, 1967, 71, 185—195.
18. G o r d o n L. V., K i k u c h i A. American personality tests in cross-cultural research — a caution. J. of Soc. PsychoL, 1966, 69, 179—183.
19. G o u g h H. G. A cross-cultural analysis of the CPI Femininity Scale. J. of Consulting PsychoL, 1966, 30, 136—141.
20. G o u g h H. G. An appraisal of social maturity by means of the CPI. J. of Abnormal PsychoL, 1966, 71, 189—195.
21. H e r s k o v i t s M. J. Man and his works. N. Y., Knopf, 1949.
22. H y m a n H. World surveys — the Japanese angle. International J. of Opinion and Attitude Research, 1947, 1, 18—30.
23. Jacobson E. H. Methods used for producing comparable data in the OCSR: Seven-Nation Attitude Study. J. of Soc. Iss., 1954, 10, 40—51.
24. J a c o b s o n E. H. Cross-cultural contributions to attitude research. Public Opinion Quarterly, 1960, 24,205—223.
25. K e n n e d y D. A., L e i g h t o n A. M. Pilot study of cultural items. — In: Medical diagnosis, a field report. USPMS Division of Indian Health, Health Education Branch, 1957.
26. K i k u c h i A., G o r d o n L. V. Evalution and cross-cultural application of a Japanese form of the Survey of Interpersonal Values. J. of Soc. PsychoL, 1966, 69, 185—195.
27. K l u c k h o h n F. H., S t r o d t b e c k F. Variations in value orientations. Evanston, 111., Row, Peterson, 1961.
28. L a m b e r t W. E. Measurement of the linguistic dominance of bilinguals. J. of Abn. and Soc. PsychoL, 1955, 50, 197—200.
29. L a m b e r t W. E., H a v e l k a J., C r o s b y C. The influence acquisition contexts on bilingualism. J. of Abn. and Soc. PsychoL, 1958, 56, 239—244.
30. L e V i n e R. A., Campbell D. T., Ethnocentrism field manual — In: LeVine R. A., Campbell D. T. Ethnocentrism. N. Y., Wiley, 1972, p. 249—296.
31. L i n d z e y G. Projective techniques and cross-cultural research. N. Y., Appleton-Century-Crofts, 1961.
32. L o n n e r W. J. The SVIB visits German, Austrian and Swiss psychologists. Amer. Psychologist, 1968, 23, 164—179.
33. M i t c h e l l R. E. Survey materials collected in the developing countries: sampling measurement, and interviewing obstacles to intra-and international comparisons. International Social Science Journal, 1965, 17, 677.
34. N i d a E. Linguistics and ethnology in translation. Word, 1945, I, 194—208.
35. N i d a E. Toward a scientific theory of translating. N. Y., J. J. Brill., 1964.
36. O s go o d E. E. Studies on the generality of affective meaning systems. Amer. Psychologist, 1962, 17, 10—28.
37. O s g o o d E. E., Sebeok T. A. (eds.). Psycholinguistics: a survey of theory and research problems. A Morton Prince Memorial Supplement to the Journal of Abnormal Social Psychology, 1954, 49.
38. P h i l l i p s H. P. Problems of translating and meaning in field work. Human Organization, 1959, 18, 184—192.
39. Q u i n e W. V. Word and object. N. Y., Wiley, 1960.
40. S c h a c h t e r S. Interpretative and methodological problems of replicated research. J. of Soc. Iss., 1954, 10, 52—60.
41. S e g a l 1 M. H., C a m p b e l l D. T., H e r s k o v i t s M. J. The influence of culture on visual perception. Indianapolis, Bobbs-Merrill, 1966.
42. S t e r n E., D ' E p i n a y R. L. Some polling experiences in Switzerland. Public Opinion Quarterly, 1948, 11, 553—557.
43. V o e g e l i n C. F. Multiple stage translation. International J. of American Linguistics, 1954, 20, 271—280.
44. V o e g e 1 i n C. F. Anthropological linguistics and translation. To honor Roman Jakobson. Paris, Mouton, 1967, p. 2159— 2190.
45. V o e g e l in C. F., F l o r e n c e M. V o e g e l i n. Selection in Hopi ethics, linguistics, and translation. Anthropological Linguistics, 1960, 2, 48—77.
46. W e b b E. J., Campbell D. T., Schwartz R. D., S e c h r e s t L. B. Unobtrusive measures: nonreactive research in the social sciences. Chicago, Rand McNally, 1966.
ИЗМЕРЕНИЕ ВОЗДЕЙСТВИЙ,
ОКАЗЫВАЕМЫХ ЗАПЛАНИРОВАННЫМ
СОЦИАЛЬНЫМ ИЗМЕНЕНИЕМ 1
Одна из отличительных особенностей всех современных обществ состоит в том, что мы сознательно выбираем и составляем проекты, которые призваны усовершенствовать наши социальные институты. Наше общее затруднение заключается в том, что наши проекты не всегда дают ожидаемые эффекты. Вполне вероятно, на практике все согласятся, что часто мы не можем определить, оказал ли вообще данный проект какое-либо воздействие, — настолько сложен поток исторических изменений, идущих своим чередом, и так велико число других проектов, от которых можно ждать изменений тех же самых показателей.
Эта общая совокупность проблем в сочетании с явной релевантностью процедур социального исследования должна, по-видимому, неизбежно вести к появлению в большинстве стран особой отрасли методологии, а также специалистов-методологов, которые сосредоточивают свое внимание на проблеме измерения воздействий, оказываемых запланированным социальным изменением. Настоящая работа основывается на допущении, что эта методология в значительной своей части может быть с пользой для дела принята всеми, несмотря на различия в формах правления, а также в под-
_____________________________________________________________________________
1 C a m p b e l l D. T. Assessing the impact of planned social change. — In: Social Research and Public Policies. Ed. by G. M. L y o n s. Hanover, New Hampshire, Univ. Press of New England, 1975. © University Press of New England, 1975. Один вариант работы был представлен на конференцию по социальной психологии в Вышеграде (Венгрия), 1974 г. Публикуется с сокращениями.
ходах к социальному планированию и выработке решений. Методология оценки эффективности социальных проектов является одной из тех областей науки, которые обладают достаточной универсальностью, чтобы сделать обмен научным опытом взаимовыгодным. Как часть этого обмена, настоящая работа информирует о методологии измерения эффективности программ в том ее варианте, который разрабатывается сейчас в США.
Наиболее распространенным в США наименованием этой развивающейся области исследования является «исследование по оценке эффективности», что в настоящее время почти всегда предполагает «оценивание программ» (хотя термин «оценивание» уже давно употребляется для обозначения процедур определения пригодности тех или иных лиц для выполнения тех или иных социальных ролей). В этой области уже имеется ряд публикаций — сборников и пособий (Suchman [87]; Caro [28]; Weiss [94, 95]; Rivlin [74]; Rossi, Williams [77]; Glaser [43]; Fairweather [39]; Wholey et al. [100, 101]; Caporaso, Roos [27]; Riecken, Boruch, Campbell, Caplan, Glennan, Pratt, Rees, Williams [73]). Издаются также журнал «Evaluation» и журнал, посвященный оценке программ в сфере образования, — «Evaluation Comment: The Journal of Educational Evaluations». Ряд других журналов, например «Social Science Research», «Law and Society Review» и др., публикует данные об исследовательских методах в этой области.
Специалисты приходят в эту область из самых разных социальных дисциплин. Широко представлены экономисты. Вносят свой вклад специалисты в области исследований операций и других сфер «научного управления». В работе участвуют статистики, социологи, психологи, специалисты в области политических наук, исследователи в сфере социального обслуживания, педагогики. То, что их работы и рекомендации, в конечном счете, сходны, свидетельствует о стремительном становлении новой самостоятельной дисциплины, которая, отделившись от своих столь различных «родителей», может вскоре обрести свою собственную индивидуальность.
Поскольку сам я пришел в эту область из социальной психологии, я, хотя и рассматриваю то, над чем работаю сейчас, скорее как «прикладную социальную
науку», нежели как собственно социальную психологию, испытываю тем не менее потребность прокомментировать тот особый вклад, который может внести социальная психология в рассматриваемую область. Во-первых, из всех дисциплин, связанных с интересующей нас сферой исследований, одна лишь психология характеризуется ориентацией на лабораторный эксперимент, и именно социальные психологи располагают наибольшим опытом распространения лабораторных экспериментальных моделей