Идеальное как образ предмета. Своеобразие человеческой чувственности
Духовная деятельность вплетена в практическую жизнь общества, выступая в виде ее идеального отражения1. Необходимость такого отражения заключена в самом общественном производстве и потреблении. «И
293
если ясно, — писал К. Маркс, — что производство предоставляет потреблению предмет в его внешней форме, то точно так же ясно, что потребление полагает предмет производства идеально, как внутренний образ, как потребность, как побуждение и как цель» [187, стр. 717—718]. Идеальное — это отражение предметной действительности в формах субъективной деятельности общественного человека (в его внутренних образах, побуждениях, целях), воспроизводящего этот предметный мир. Оно обнаруживает себя в целенаправленномстановлении нужного предмета, осуществляемом в деятельности. Как отмечает Э. В. Ильенков, «форма внешней вещи, вовлеченной в процесс труда, «снимается» в субъективной форме предметной деятельности.., а затем... словесно выраженное представление превращается в дело, а через дело — в форму внешней, чувственно созерцаемой вещи... В этом постоянно возобновляющемся цикличном движении только и существует идеальное, идеальный образ вещи» [119, стр. 222].
В этом цикличном движении «вещь — дело — слово — дело вещь», реализующемся в общественном производстве и потреблении, философы-материалисты рассматривают последовательные превращения, начиная с вещи. Ее формы как материального объекта обнаруживаются человеком в практическом действии и лишь затем переходят в план идеального представления1. «...Идеальное, — писал К. Маркс, — есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [193, стр. 21].
Как же возникает чувственное представление, в форме которого выражается идеальное полагание предмета, т. е., говоря словами Э. В. Ильенкова, «форма вещи, но вне этой вещи» [119, стр. 221]? Проблема происхождения идеального весьма трудная, здесь еще мало точных психологических данных, но уже имеющиеся сведения позволяют наметить общий путь
294
«идеализации» предметно-практической деятельности. И на этом пути решающее значение имело принципиальное изменение характера самой чувственности человека по сравнению с чувственностью животных. Именно это изменение обеспечило чувственности человека функцию связующего звена между собственно материальными действиями и представлениями — функцию исходной формы идеального полагания предметов, приведшей к развитию всех видов духовной деятельности человека, в том числе и мышления. В чем своеобразие человеческой чувственности?
Животным — даже самым высшим — присуще планирование лишь ближайших актов поведения на основе непосредственных образов восприятия среды. Эта среда независима от животных и существует во всей своей непосредственности. Внутри же предметно-преобразующей деятельности людей природные предметы выступают как нечто такое, что нужно человеку и что в преобразованной форме удовлетворяет его общественные потребности. «Первично даны, — писал С. Л. Рубинштейн, — не объекты созерцания, а объекты потребностей и действий» (цит. по [209, стр. 348]). Знания об окружающем фиксируются теперь в формах чувственно-предметной деятельности. Ведущим ее органом была, конечно, рука со способностью к осязанию и ко многим движениям. При взаимодействии с нею соответствующую ориентацию в предметном мире приобретали глаза и другие анализаторы. У органов чувств развивались такие формы деятельности, которые обеспечивали планирование и регуляцию сложных приемов и манипуляций человека с предметами и средствами труда. Это, в свою очередь, привело к тому, что органы чувств стали наблюдать и выделять в предметах такие свойства и отношения, которые были важны именно для подобной регуляции. Так, глаз, например, стал выделять в предметах свойства, важные для обработки предметов в механическом отношении, при изменении их пространственной формы и т. д. Аналогичные требования труд предъявлял и к другим анализаторам.
295
Вот почему чувства человека стали не просто совершеннее, чем у животных, а существенно изменили свой характер. «Орел видит, — писал Ф. Энгельс, — значительно дальше, чем человек, но человеческий глаз замечает в вещах значительно больше, чем глаз орла. Собака обладает значительно более тонким обонянием, чем человек, но она не различает и сотой доли тех запахов, которые для человека являются определенными признаками различных вещей» [192, стр. 490]. Конечно, эти признаки стали значимы для человека лишь благодаря расширившейся практике обращения с вещами и ориентации в них. При этом работа органов чувств как бы «впитала» в себя — в своеобразной познавательной форме — цель и способы предметно-практической деятельности людей и соответствующие ей свойства вещей1.
Постепенно мир предметов, созданных человечеством, и ориентация в них стали основой работы самих анализаторов. Это обстоятельство отчетливо выражено в следующем положении классиков марксизма: «Лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа развивается, а частью и впервые порождается, богатство субъективной человеческой чувственности... Образование пяти внешних чувств — это работа всей до сих пор протекшей всемирной истории» [187, стр. 593—594].
Трудовая деятельность — общественная по своей природа — связана с выделением людьми и передачей друг другу правил действия и соответствующих им сведений о предметах. Все это оформляется в речи, благодаря чему становится достоянием коллектива. Первоначально люди ориентируются на те или иные сходные и повторяющиеся чувственно данные предметы, удовлетворяющие их потребности или могущие служить основой трудовых операций и распределения продуктов.
296
«На известной, весьма ранней ступени развития общества, — отмечал Ф. Энгельс, — возникает потребность охватить общим правилом повторяющиеся изо дня в день акты производства, распределения и обмена продуктов...» [190, стр. 272]. Предметы, вовлеченные в трудовую деятельность, и их отношения выделяются из совокупности других вначале практически, а затем и «теоретически» в форме слов-наименований. «...После того как умножились, — писал К. Маркс, — и дальше развились тем временем потребности людей и виды деятельности, при помощи которых они удовлетворяются, люди дают отдельные названия целым классам этих предметов, которые они уже отличают на опыте от остального внешнего мира... Это словесное наименование лишь выражает в виде представления то, что повторяющаяся деятельность превратила в опыт... Люди только дают этим предметам особое (родовое) название, ибо они уже знают способность этих предметов служить удовлетворению их потребностей...» [191, стр. 377].
Таким образом, основой и критерием выделения классов предметов являются разные виды деятельности по удовлетворению тех или иных общественных потребностей — и чувственный образ предметов этих потребностей служит как бы «наглядным эталоном» для отнесения отдельных предметов в соответствующие классы, которым и дается родовое наименование. Если учесть, что при усложнении производства и распределения расширяется и усложняется круг потребностей, то становится понятным, как все новые и новые наименования относились к предметам и средствам труда, к его отдельным компонентам, к разным сторонам производства и общественной жизни людей. И во всех этих случаях критерием выделения предметов, входящих в общий род, служила либо та или иная повторяющаяся трудовая операция, выполняемая на сходных предметах или со сходными средствами, либо образы предметов, удовлетворяющих некоторым общим правилам, например, хранения и использования продуктов, средств труда и т. п.
297
Эти критерии не могли быть «прихотью» отдельных индивидов, они должны были быть доступны и понятны всему коллективу, употребляющему наименования и ориентирующемуся на основе связанных с ними представлений1. Иными словами, эти критерии и содержание представлений и слов должны быть общезначимыми. Но такая общезначимость, казалось бы, сама по себе еще не означает объективности представлений, так как критерии и эталоны основаны на субъективных человеческих потребностях. Но это только на первый взгляд, так как речь идет о потребностях всего рода2, связанных с нуждами универсального производства, которое само требует ориентации людей на свойства предметов, обеспечивающие их объективно-закономерные изменения в соответствии с поставленными целями3. К. Маркс выразил это обстоятельство так: «Он [человек. — В. Д.] пользуется механическими, физическими, химическими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи» [193, стр. 190].
Так, первобытные люди могли вырубать каменные орудия требуемой формы и качества лишь потому, что сумели выделить определенный и вполне объективный
298
порядок твердости предметов, вступающих в механическое взаимодействие. Этот порядок нельзя установить простым зрительным наблюдением или осязанием. Для этого требовалосьстолкновение разных предметов друг другом, а затем фиксация результатов такого взаимодействия в какой-либо шкале твердости, объективированной, например, в серии вещественных образцов, которыми мог пользоваться весь коллектив.
Таким образом, перцептивная деятельность, будучи составным компонентом предметно-практических операций человека, может воспроизводить в присущих ей формах способы выделения и оценки предметов, их свойств и отношений, которые являются объектами этих операций. Благодаря этому она может выполнять планирующую и регулирующую роль в совокупном процессе труда. Как классы предметов, выделяемые органами чувств, так и сами способы перцептивной деятельности получают устойчивые словесные наименования, которые становятся важным средством организации самой деятельности органов чувств. Все это придает чувственности человека ряд специфических черт. Во-первых, сам круг воспринимаемых предметов и способы их выделения определяются не индивидуальными особенностями человека, а возможностями и интересами общественного производства и способами его реализации (индивид лишь присваивает и осваивает эти интересы и способы). Во-вторых, организация перцептивной деятельности происходит с помощью речи и вещественных эталонов. В-третьих, применение речи и эталонов позволяет опираться на представления о предметах не только в самом процессе труда, но и в ситуациях общения, а благодаря этому переработка представлений могла стать относительно самостоятельным видом деятельности человека (она даже могла становиться особым занятием отдельных людей, которые уже не участвовали в материальном производстве). «...Планирующая работу голова, — указывал Ф. Энгельс, — уже на очень ранней ступени развития общества (например, уже в простой семье) имела возможность
299
заставить не свои, а чужие руки выполнять намеченную ею работу» [192, стр. 493].
Эти черты работы органов чувств показывают, что по отношению к непосредственной практически-производственной деятельности она приобрела своеобразныйтеоретический характер. «Глаз стал человеческим глазом, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс, — точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками» [187, стр. 592].
Своеобразие чувственности человека раскрывается в ряде тезисов К. Маркса, касающихся философии Л. Фейербаха [201]. Как известно, в первой половине XIX в. в Германии, да и во всей Европе, большое влияние получила гегелевская идеалистическая диалектика, абсолютизирующая абстрактно-теоретическое мышление. Л. Фейербах выступил против засилья этой философии, против ее положений, усматривающих истинный смысл человеческой деятельности в теоретическом мышлении, в оперировании мысленными объектами. По Фейербаху, подлинной основой человеческого бытия служит реальная чувственная жизнедеятельность, а объектом — материальная, чувственно-воспринимаемая действительность. Это было, конечно, важным шагом в борьбе с идеализмом. Однако эта борьба велась с позиций метафизического, созерцательного материализма, который исходил из того, что общество состоит из отдельных индивидов, связанных чисто природными узами («гражданское общество»). Для этих индивидов предметная действительность выступает только в форме независимых от них объектов или в форме пассивного чувственного созерцания.
Но в философии давно было замечено, что человек в своем познании выступает как активное, деятельное существо. Эта деятельная сторона познания в противоположность материализму развивалась идеализмом (особенно немецким классическим идеализмом), но развивалась абстрактно, односторонне, превратно. Идеализм не мог найти подлинный источник активной
300
стороны познания, он усматривал его в некоторых внутренних, имманентных свойствах самого духа. Следует отметить, что, например, Гегель выделил деятельную сторону не только о собственно мыслительной деятельности (это замечали все философы-рационалисты), но и в человеческой чувственности (для него чувственность была лишь «недоразвитым» понятием).
Л. Фейербах, резко порвавший с идеализмом и стремившийся, по словам К. Маркса, «иметь дело с чувственными объектами, действительно отличными от мысленных объектов» [201, стр. 102], нашел это отличие только в таком чувствовании, которое является пассивным созерцанием изолированного индивида. Но это было отказом от материалистического объяснения деятельной стороны как чувственного, так и рационального познания человека.
Для такого объяснения необходим был «новый материализм», который, вооружившись положительными достижениями, полученными в недрах идеалистической диалектики, смог бы иначе подойти к человеческой деятельности и жизни общества, чем материализм старый, метафизический. Вместо представления о «гражданском обществе» он должен стать на точку зрения, согласно которой общество «есть человеческое общество или общественное человечество» [201, стр. 104], возникшее на основе трудовой деятельности, материального производства, являющегося подлинно человеческой деятельностью и источником всех форм как практически-духовного, так и теоретически-духовного освоения действительности.
Такой философией стал диалектический материализм, согласно которому природа выступает объектом человеческого познания лишь благодаря тому, что вовлекается в предметно-преобразующую, производственную деятельность, в практику — становится очеловеченной природой1. Предметы, действительность даны
301
общественному человеку не через пассивное созерцание, а лишь в формах его практической, предметно-чувственной деятельности. В этом источник деятельной стороны работы как «чувств-теоретиков», так и высших форм научно-теоретического познания.
Представления, возникшие в чувственной деятельности людей и в их общении, все более и более начинали служить средством планирования будущих действий, а это предполагало сравнение их разных вариантов и выбор «лучшего». Благодаря этому представления сами становились объектом деятельности человека без прямого обращения к самим вещам. Возникла рефлектирующая деятельность, позволяющая изменять идеальные образы, «проекты» вещей, не изменяя до поры до времени самих этих вещей.
Такое изменение «проекта» вещи, опирающееся на опыт ее практических преобразований, порождает тот вид субъективной деятельности человека, который в философии принято называть мышлением. «Мыслить — значит изобретать, конструировать «в уме» идеализованный (соответствующий цели деятельности, ее идее) проект того реального предмета, который должен явиться результатом предполагаемого трудового процесса... Мыслить — значит в соответствии с идеальным проектом и идеализованной схемой деятельности преобразовывать, трансформировать исходный образ предмета труда и тот или другой идеализованный предмет» [8, стр. 29].
Эта «трансформация» образов может осуществляться в плане как чувственных представлений, так и связанной с ним словесно-дискурсивной деятельности. Но в обоих случаях существенное значение имеют средства символического и знакового выражения идеальных образов — словесные и вещественные эталоны, описывающие и изображающие предметы и способы их производства.
Таким образом, вещь, втянутая в процесс труда, преобразуется не только в своей «плоти и крови», но и в рефлективной стороне труда — в плане идеальном,
302
мысленном1. При построении и изменении проекта вещи и возникает собственно рациональное понимание самого предмета деятельности. Этот момент отчетливо выражен в следующем утверждении B. C. Библера: «Сказать, что предмет становится предметом деятельности, значит отметить, что он становится предметом понимания, что он рефлектируется в идеальном предмете, что он (в данной своей рефлексии) стал предметом (моментом) логического движения, приобрел — вполне объективно — в труде статут «предположения» [17, стр. 193].
Сам процесс «понимания» весьма сложен и противоречив. При этом в зависимости от целей и средств совокупной познавательной деятельности он может относиться к двум разным, хотя и тесно связанным, переходящим друг в друга, моментам предметной действительности и ее воспроизводства. Так, в рациональном виде может выражаться непосредственная, внешняя сторона действительности, ее наличное бытие. Но, кроме того, в понятии может быть воспроизведено опосредованное, внутреннее бытие предметов, их сущность. Это определяет различие содержания «понимания», что приводит и к различным формам его выражения — к различию эмпирического и теоретического мышления как двух ступеней познания.