Осознание без временного интервала. Тигр, прогоняющий тигра.

Кришнамурти: Важно, я думаю, понять природу и красоту наблюдения, видения. До тех пор пока ум подвержен какому-либо искажению — невротическими побуждениями или чувствами, страхом, печалью и нездоровьем, честолюбием, снобизмом, погоней за властью, — он не имеет возможности слушать, наблюдать, видеть. Искусство видеть, слушать и наблюдать — это не то, что можно культивировать, не вопрос развития и постепенного роста. Когда человек осознаёт опасность, имеет место немедленное действие, инстинктивный, мгновенный ответ тела и памяти. С самого детства человек был обусловлен встречать опасность таким образом, так, чтобы ум реагировал мгновенно, в противном случае могла последовать физическая гибель. Спрашивается, возможно ли действовать в самом видении , в котором вообще нет обусловленности? Может ли ум свободно и немедленно ответить на любую форму искажения и следовательно действовать? Иначе говоря, восприятие, действие и выражение являются чем-то единым, они не разделены, не расколоты. Само видение есть действие, которое выражает это видение. Когда есть осознание страха, пронаблюдайте его настолько полно и близко, чтобы само это наблюдение стало освобождением от страха, то есть действием. Можем мы рассмотреть это сегодня утром? Я чувствую, это очень важно: мы имеем возможность проникнуть в неведомое. Но ум, оказавшийся каким-то образом глубоко обусловленным своими собственными страхами, амбициями, завистью, отчаянием и прочим, не может проникнуть в то, что предполагает необычайно здоровое, разумное и сбалансированное, гармоничное существование. Итак, наш вопрос в том, может ли ум — имея в виду всё наше существо, — осознавая любые формы искажения, борьбы, насилия, покончить с ними немедленно, в самом процессе осознания, не постепенно. Это означает — не позволяя времени встать между восприятием и действием. Когда вы видите опасность, нет никакого временного интервала, имеет место немедленное действие. Мы привыкли к идее, что мудрыми, просветлёнными, будем становиться постепенно, путём наблюдения, упражнения, день заднем. Мы привыкли так думать, это стереотип нашей культуры, нашей обусловленности. Теперь мы говорим, что этот постепенный процесс самоосвобождения ума от страха и насилия только продлевает страх и поощряет насилие.

Возможно ли прекратить насилие, не только внешне, но и в самих основах нашего существа, покончив с агрессивностью, погоней за властью? В полноте самого видения насилия, можем ли мы положить ему конец, не позволяя времени вмешиваться в этот процесс? Можем ли мы обсудить это сегодня утром? Обычно мы позволяем времени проникать в интервал между видением: и действием, в расщелину между «тем, что есть» и тем, что «должно быть». Существует желание избавиться от «того, что есть» с целью достичь чего-то, стать кем-то. Этот временной интервал следует очень хорошо понять. Мы думаем в категориях времени потому, что с детства воспитаны и приучены думать, что постепенно, поэтапно, мы кем-то станем. Мы видим, что время необходимо во внешней реальности, в технике. Я не могу стать первоклассным столяром, врачом, математиком, если не буду годами заниматься этим. Иногда человек может понять математическую проблему, будучи ещё совсем юным, если обладает ясностью мышления — я не люблю употреблять слово «интуиция». Но легко видеть, что для обогащения своей памяти новыми техническими приёмами и методами или при изучении неизвестного языка время абсолютно необходимо. Я не могу заговорить уже завтра на немецком, мне потребуются многие месяцы. Я ничего не знаю об электронике и чтобы изучить её, мне, вероятно, потребуются многие годы. Так что не следует смешивать временной элемент, необходимый для изучения техники, с опасностью появления времени в процессе восприятия и действия.

Участница беседы: Не могли бы мы поговорить о детях, об их взрослении?

Кришнамурти: Ребёнок должен вырасти, стать взрослым. Ему надо так много узнать. Но когда кто-то говорит: «Ты должен взрослеть», то звучит это несколько высокомерно.

Участница беседы: Сэр, частичные психологические изменения всё же происходят в нас.

Кришнамурти: Конечно! Человек был раздражён, или он раздражён сейчас, сердит, и говорит: «Я не должен раздражаться, сердиться», — и постепенно он работает над этим, и со временем устанавливается промежуточное состояние, в котором он уже чуть меньше сердится, менее раздражителен и более сдержан.

Участница беседы: Я не это имела в виду.

Кришнамурти: Что вы имели в виду, мадам?

Участница беседы: Я имею в виду что-нибудь, что с вами было и что вы отбросили. Смятение может наступить снова, однако это уже не то же самое, что было.

Кришнамурти: Да, но разве это не то же самое смятение, только слегка видоизменённое? Существует видоизменённое продолжение. Вы можете перестать зависеть от кого-то, пройдя через мучения зависимого положения и боль одиночества, говоря, что больше не будете ни от кого зависеть. Возможно, вам удастся порвать с вашей зависимостью. Тогда вы говорите, что произошли определённые изменения. Следующая ваша зависимость не будет в точности копировать предыдущую, однако вы снова становитесь зависимой, снова боретесь с ней и так далее. Мы спрашиваем теперь, можно ли видеть всю природу зависимости и мгновенно освободиться от неё — не постепенно — так же молниеносно, как когда вы действуете в момент опасности? Это действительно очень важная проблема, которую мы должны серьёзно рассмотреть не только на словах, но и более глубоко, внутренне. Посмотрите, что получается. Вся Азия верит в перевоплощение, то есть в то, что человек будет рождаться снова, и следующее воплощение будет зависеть от того, как вами прожита эта жизнь. Если вы жили в насилии, агрессивно, разрушительно, вы заплатите за это в следующей жизни. Вы совсем не обязательно станете животным, вы можете родиться человеком, но в вашей жизни будет больше страданий и несчастий, потому что предыдущую свою жизнь вы не наполнили красотой и совершенством. Те, кто верят в идею перевоплощения, верят только в слово, а не в глубинную суть этого слова. То, что вы делаете сейчас , имеет бесконечное значение для завтрашнего, поскольку завтра—которое и есть следующая жизнь — вы заплатите за содеянное. Так что идея постепенного достижения иных состояний или форм по сути одна и та же и на Востоке и на Западе. Всегда существует этот элемент времени — «то, что есть» и то, что «должно быть». Для достижения того, что «должно быть», требуется время, а время — это усилие, концентрация, внимание. Поскольку внимание, или концентрация, отсутствует, делается постоянное усилие практиковать внимание, упражняться в нём, что требует времени.

К этой проблеме должен быть совсем иной подход. Следует понять восприятие — видение и действие; они не отдельны, они не разделены. Нам следует также вникнуть в вопрос действия. Что такое действие, делание?

Участница беседы: Как может слепец, не имеющий восприятия, действовать?

Кришнамурти: Вы когда-либо пробовали обвязать себе глаза повязкой на неделю? Мы пробовали, ради интереса. Знаете, вы развиваете иные органы чувств, которые становятся гораздо острее. Приближаясь к стене, к стулу или к столу, вы уже знаете, что они перед вами. Мы говорим о слепоте к самому себе, о внутренней слепоте. Мы прекрасно осознаём внешние вещи, но внутри себя остаёмся слепыми.

Что такое действие? Всегда ли действие основано на идее, на принципе, на вере, на решении, надежде или отчаянии? Если возникает идея, формируется идеал, и требуется согласие с этим идеалом; тогда есть интервал между идеалом и действием. Этот интервал есть время. «Я достигну идеала, я полностью воплощу его в себе», — отождествление себя с идеалом означает, что в конечном итоге будет действовать этот идеал, и уже не будет разделения между действием и идеалом. Что происходит, когда имеется этот идеал и действие, которое приближается к идеалу? Что происходит в этом временном интервале?

Участник беседы: Непрерывное сравнение.

Кришнамурти: Да, сравнение — и всё в этом же духе. Какое действие имеет место, когда вы наблюдаете?

Участник беседы: Мы игнорируем настоящее.

Кришнамурти: Что ещё?

Участник беседы: Потиворечие.

Кришнамурти: Да, противоречие. Оно ведёт к лицемерию. Я рассержен, раздражён, а идеал говорит: «Не раздражайся». И я подавляю, контролирую, стараюсь соответствовать, приближаюсь к идеалу, то есть нахожусь в состоянии конфликта и лицемерия. Идеалист — человек, который притворяется. В этом разделении присутствует также конфликт; появляются и другие факторы.

Участник беседы: Почему нам не дано наши прошлые жизни помнить? Наша эволюция могла бы протекать намного легче.

Кришнамурти: Неужели?

Участник беседы: Мы могли бы избежать множества ошибок.

Кришнамурти: Что подразумевается вами под прошлой жизнью? Жизнь вчера, двадцать четыре часа назад?

Участник беседы: Последнее воплощение.

Кришнамурти: Которое было сто лет назад? Как это могло бы облегчить жизнь?

Участник беседы: Мы бы лучше понимали.

Кришнамурти: Пожалуйста, проследите, шаг за шагом — у вас имеется память о том, что вы делали или что не делали, о вашем страдании, которое вы испытывали сто лет назад и которое было совершенно таким же, как и ваше вчерашнее страдание. Вчера вы сделали много такого, о чём сожалеете или чем гордитесь, что доставило вам боль, разочарование и страдание. У вас есть память обо всём этом. И у вас есть память минувших тысячелетий, которая по существу аналогична вчерашней. Почему же это называется перевоплощением — а не просто воплощением вчерашнего, которое рождается сегодня? Понимаете, нам это не нравится, так как мы считаем себя необыкновенными существами, у которых есть время и для роста, и для становления, и для перевоплощения. Вы никогда не обращали своё внимание на то, что перевоплощается, — ведь это ваша память. В этом нет ничего священного или святого. Память о вашем вчерашнем возрождается сегодня в том, что вы делаете; ваше вчерашнее управляет тем, что вы делаете сегодня. И память минувших тысячелетий действовала и вчера, действует и сегодня. Поэтому имеет место постоянное воплощение прошлого. Не надо думать, что это — просто умный способ уйти от вопроса с помощью объяснения. Когда видишь значение памяти, её полную тщету, перестаёшь говорить о перевоплощениях.

Мы спрашиваем, что такое действие. Может ли действие быть свободным, спонтанным, немедленным? Или действие всегда опутано временем, которое есть мысль, которое есть память?

Участник беседы: Я наблюдал, как кошка ловила мышь. Она не думает: «Вот мышь»; она ловит её мгновенно, инстинктивно. Мне кажется, что и мы должны действовать так же непосредственно, спонтанно.

Кришнамурти: Не «мы должны», «нам следует». Прошу вас, сэр, — думаю, если мы понимаем сущность элемента времени, никогда не скажем «нам следует», «мы должны». Мы спрашиваем, и не словесно, не интеллектуально, но обращаясь глубоко внутрь самих себя: «Что такое действие?» Всегда ли действие привязывает к времени, опутывает им? Действие, порождённое памятью, страхом, отчаянием, всегда привязывает к времени, опутывает им. Существует ли действие полностью свободное, а потому свободное и от времени?

Участник беседы: Вы говорите — человек видит змею и действует немедленно. Но число змей множится с действием. Жизнь не так проста — в ней есть не только одна змея, но две змеи, и это становится похожим на математическую задачу. И тут вступает время.

Кришнамурти: Вы говорите, что мы живём в мире тигров, и человек встречает не одного тигра, а дюжину тигров в людском обличье, жестоких, склонных к насилию, жадных, прожорливых, преследующих каждый свои собственные интересы. И чтобы жить и действовать в этом мире, вам необходимо время, чтобы убивать одного тигра за другим. Тигром являюсь я сам, он во мне, во мне дюжина тигров. И вы говорите, что чтобы избавиться от этих тигров, от одного за другим, вам необходимо время. Это как раз то, что мы полностью ставим под вопрос. Мы приняли, что если убивать змей, находящихся в нас, одну за другой, на это потребуется время. «Я» есть «вы», — «вы» с вашими тиграми и вашими змеями — всё это также есть «я». И мы спрашиваем, почему надо убивать этих внутренних зверей поочерёдно? Ведь внутри меня тысячи «я», тысячи змей, и к тому моменту, когда я их всех уничтожу, я уже давно сам буду мертвецом.

Итак, есть ли способ — пожалуйста, слушайте, не отвечайте, выясняйте — избавиться от всех змей сразу, а не постепенно? Не могу ли я увидеть опасность, идущую от всех этих животных, все внутренние противоречия, и освободиться от них немедленно? Если я не могу это сделать мгновенно, то для меня не остаётся никакой надежды. Я могу притвориться кем угодно, но если я не могу вымести всё это из себя немедленно, я — раб навеки, независимо от того, буду ли я рождён снова в следующей жизни или в десяти тысячах жизней. Так что я должен найти способ действовать, смотреть, наблюдать, который в сам момент восприятия покончит во мне с определённым драконом, с определённой обезьяной.

Участница беседы: Сделайте это!

Кришнамурти: Нет, мадам, прошу вас, это на самом деле чрезвычайный вопрос, вы не можете просто сказать «сделайте это» или «не делайте этого». Этот вопрос предполагает мощное вникание, исследование; не говорите, что вы проделали его, что должны сделать то или это; это меня не интересует — я хочу понять.

Участница беседы: Если бы только я смогла видеть это!

Кришнамурти: Нет, прошу вас, никаких «если».

Участница беседы: Если я воспринимаю нечто, следует ли мне описывать это словами или держать в себе?

Кришнамурти: Зачем объяснять по-своему то, что уже было сказано очень простым языком, — почему вы не можете воспринимать и понимать то, что говорится? Внутри нас находится столько зверей, так много опасностей. Могу ли я освободиться от всех них одним восприятием, мгновенным видением? Возможно, вы это уже сделали, мадам, — я не спрашиваю, сделали вы это или нет, это было бы опрометчиво с моей стороны. Но я спрашиваю, возможно ли это?»

Участник беседы: У действия две части. Внутренняя, решающая часть происходит мгновенно. Действие в отношении внешнего мира требует времени. Решение — внутреннее действие. Для соединения этих двух аспектов действия необходимо время. Это проблема языка, передачи.

Кришнамурти: Понимаю, сэр. Существует внешнее действие, которому необходимо время, и есть внутреннее действие, то есть восприятие и внутреннее движение. Как это внутреннее действие, с его восприятием, принятием решения и непосредственным, немедленным движением, соединить с другим действием, которому требуется время? Вопрос понятен?

Если позволите, я не думаю, что здесь требуется соединение. Между этими двумя видами действия нет никакого соединения — или моста. Я объясню вам, что я имею в виду. Я очень хорошо понимаю, что для того чтобы пройти от одного места до другого, требуется время, для того чтобы выучить язык, требуется время, для того чтобы сделать что-то физическое, требуется время. Необходимо ли время внутренне? Если я смогу понять природу времени, то я смогу правильно использовать элемент времени во внешнем мире, но не позволять ему вмешиваться во внутреннее состояние. Поэтому я не начинаю с внешнего, — так как я понимаю, что для него требуется время. Но я спрашиваю, существует ли вообще время во внутреннем восприятии, в принятии решения, в действии. Итак, я спрашиваю: «Необходимо ли решение вообще?», — ведь решение предполагает некую часть времени — секунду, миг. «Я решаю» означает, что элемент времени есть ; решение базируется на воле и желании, всё это подразумевает время. Поэтому я спрашиваю, почему вообще необходимо появление решения? Или решение есть часть моей обусловленности, которая утверждает: «Без времени тебе не обойтись»?

Итак, существуют ли восприятие и действие без решения? То есть — я осознаю страх, страх, созданный моей мыслью, прошлыми воспоминаниями, опытом, я осознаю воплощение этого вчерашнего страха в сегодняшнее. Я понял всю природу, структуру, внутренний характер страха. И восприятие этого без принятия решения есть действие, которое является свободой от страха. Возможно ли это? Не говорите, что вы или кто-то другой уже делали подобное — дело не в этом. Может ли этот страх исчезать немедленно по мере его возникновения? Есть поверхностные страхи — страхи перед миром. Мир полон тигров, и тигры эти, будучи частью меня самого, готовы к разрушению; так что существует война между мною — частью тигра — и остальными тиграми.

Существует также внутренний страх — страх психологической незащищённости, психологической неопределённости, — и всё это создано мыслью. Мысль пестует как удовольствие, так и страх — я вижу всё это. Я вижу опасность, идущую от страха, не хуже, чем я вижу опасность, идущую от змеи, от обрыва, от глубоководного течения — я полностью осознаю эту опасность. И само видение есть окончание, в котором нет и секунды для принятия решения.

Участник беседы: Но бывает, что вы можете узнать страх, но он тем не менее не исчезает.

Кришнамурти: Надо очень внимательно это исследовать. Прежде всего, я не хочу от страха избавляться. Я хочу выявить его, понять, позволить ему двигаться, возникать, вспыхивать во мне и так далее. Я ничего не знаю о страхе. Я знаю, что я боюсь. Теперь я хочу выяснить, на каком уровне, на какой глубине я боюсь, — на сознательном уровне или в самой основе, в глубоких слоях своего существа, в тайных, неисследованных областях моего ума. Я хочу выяснить. Я хочу, чтобы всё это вышло на поверхность, раскрыть. Как мне это сделать? И я должен это сделать — не постепенно, — вы понимаете? Всё это должно уйти из моего существа полностью.

Участник беседы: Если есть тысяча тигров, а я сижу на земле, то я не могу их видеть. Но вот если я поднимусь на расположенную выше равнину, я смогу иметь с ними дело.

Кришнамурти: Не «если». «Если бы я мог летать, то увидел бы всю красоту Земли». Но я не могу летать — я здесь. Боюсь, все эти теоретические вопросы вообще не имеют смысла, однако мы, по-видимому, этого не осознаём. Я голоден, а вы кормите меня теориями. Здесь есть проблема — так взгляните на неё, ведь мы все боимся, каждый же несёт в себе тот или иной вид страха. Имеются глубокие, скрытые страхи — и я очень хорошо осознаю поверхностные страхи, страхи перед миром; страх появления безработицы, того или этого, потерять жену, сына. Мне они очень хорошо знакомы. Возможно, есть и более глубокие слои страхов. Как мне, как этому уму выявить всё это мгновенно? Что вы скажете?

Участник беседы: Вы говорите, что мы должны прогнать животное прочь раз и навсегда или придётся охотиться за ним всё время?

Кришнамурти: Вы спрашиваете, считаю ли я, что прогнать животное можно раз и навсегда, не дозволяя ему вернуться после того, как однажды вы его прогнали? Да, именно это мы имеем в виду. Я не хочу прогонять животное снова и снова. Это как раз то, о чём говорят все школы, все святые, все религии и психологи: прогоняйте их понемногу, мало-помалу. Мне это представляется абсурдом. Я хочу понять, как прогнать это животное так, чтобы оно уже никогда не вернулось. Даже если оно вернётся, я буду знать, что делать, чтобы не впустить его в дом. Понимаете?

Участница беседы: Не пора ли нам назвать это животное, ведь это — мысль. И когда она возвращается, мы должны знать, как иметь с ней дело.

Кришнамурти: Я не знаю, что надо делать, — мы увидим это. Вы все так нетерпеливы!

Участница беседы: Это же наша жизнь — мы должны быть такими!

Кришнамурти: Я только имел в виду, что вам не терпится дать ответ. Конечно, горячее стремление нам необходимо. Это такой трудный вопрос; вы не можете просто отделываться набором слов. Он требует внимания.

Участница беседы: Почему бы не осуществить это восприятие прямо сейчас?

Кришнамурти: Именно это я и предлагаю.

Участница беседы: Что происходит, когда я смотрю на вас? Прежде всего, я получаю представление о вас. Посмотрите на меня, пожалуйста. Первое, что происходит, — это зрительное ознакомление со мной, получение зрительного представления обо мне, верно? Что происходит дальше? Около этого представления, вокруг него, появляется мысль.

Кришнамурти: Это то, что говорила леди, в точности то же самое. Мысль — это животное. Пожалуйста, не отходите от животного. Не говорите: животное — это мысль, личность, «я», эго, страх, жадность, зависть, — чтобы затем перейти к другому её описанию. Мы говорим: животное есть всё это. И мы видим, что животное нельзя прогонять постепенно, ибо оно будет всегда возвращаться вновь в различных формах. Осознавая это, я говорю: «Как глупо всё это — постоянные попытки прогнать животное с его непременным возвращением и повторением всего этого снова. Я хочу выяснить, можно ли прогнать его раз и навсегда, так, чтобы оно никогда не вернулось».

Участник беседы: Я вижу в самом себе самые разные функции, с различными скоростями. Если одна функция будет следовать за другой функцией, ничего не получится. Например, если эмоция будет следовать за идеей. Человек должен использовать все свои функции при наблюдении.

Кришнамурти: Это то же самое, но другими словами.

Участник беседы: Вы начали объяснение, но оно было прервано. Вы начали говорить, что не хотите избавляться от страха вообще.

Кришнамурти: Я говорил вам, прежде всего, что не хочу избавляться от животного. Я не хочу прогонять его. Прежде чем я возьму хлыст или бархатную перчатку, я хочу выяснить, кто будет его прогонять? Возможно, это ещё более крупный тигр, чем тот, которого прогоняют. Поэтому я говорю сам себе: «Я никого не хочу прогонять». Поймите важность этого!

Участник беседы: Изгнание может стать вашим окончательным смертным приговором.

Кришнамурти: Нет, не знаю. Не спешите, сэр, позвольте мне объяснить. Я говорю, что прежде чем я прогоню животное, я хочу выяснить, кто та сущность, которая собирается прогнать его. Я говорю, что это может быть ещё более крупный тигр. Если я хочу избавиться от всех тигров, то неразумно позволять большему тигру прогонять маленького. И я говорю: «Подождите, я не хочу никого прогонять». Посмотрите, что происходит в моём уме. Я не хочу никого прогонять, но я хочу наблюдать — я хочу выяснить наверняка, не охотится ли большой тигр за маленьким. Эта игра будет продолжаться вечно, — и именно это и происходит в мире — тирания какой-то одной страны охотится за меньшей страной.

Итак, я сейчас очень хорошо сознаю — пожалуйста, следите за этим, — что я не должен прогонять никого . Я должен вырвать с корнем сам принцип изгнания чего-либо, подавления и преодоления его. Потому что решение, говорящее: «Я должен избавиться от тигрёнка», может перерасти в громадного тигра. Поэтому необходим полный отказ от любых решений, от всякого побуждения избавиться от чего-то, что-то отогнать, прогнать. Тогда я могу наблюдать. Тогда я говорю себе (передаю смысл словами): «Не хочу никого прогонять». Тем самым я свободен от груза времени, чем являлось преследование одного тигра другим. В таком преследовании всегда присутствует какой-то временной интервал, и поэтому я говорю: «Я не буду ничего делать, я не буду ни за кем гоняться, я не буду действовать, я не буду решать — мне следует сначала посмотреть».

Я наблюдаю, — я не имею в виду эго, но ум наблюдает, мозг следит. Я могу опознавать различных тигров — мать-тигрицу с её выводком и с супругом; я могу наблюдать всё это, но внутри меня должны существовать силы более глубокие, и я хочу выявить их все. Буду ли я выявлять их через действие? Всё более и более раздражаться, затем успокаиваться, а через неделю снова раздражаться, снова успокаиваться? Или существует способ посмотреть на всех тигров, на маленького, на большого, на только сейчас рождающегося — на всех сразу? Могу ли я увидеть их всех настолько полно, чтобы понять весь этот процесс? Если я на это не способен, моя жизнь будет двигаться старым манером, всё в той же буржуазной колее, переусложнённой, тупой и хитроумной. Вот и всё. Поэтому если вы поняли, как следует слушать, — утреннее поучение закончено.

Помните историю про учителя, беседующего каждое утро со своими учениками? Однажды, когда он уже занял своё место, прилетела птичка, уселась на подоконник и запела, и учитель не прерывал её пения. Пропев некоторое время, она улетела прочь. И учитель сказал ученикам: «Это утреннее поучение закончено».

Саанен, Швейцария, 7 августа 1969

О ВЫХОДЕ В НЕВЕДОМОЕ