Что мы подразумеваем под "известным"?

Если какой-либо объект наблюдали, но не выяснили степень его значимостии взаимосвязь его с другими объектами, то он остается неизвестным. Есликто-то давным-давно видел, как одна из приготовленных им микробных культурпогибла в результате случайного загрязнения плесенью (и заключил из этоготолько то, что ему следует приготовить другую культуру, поскольку первая уженепригодна), то он еще не открыл антибиотики. Даже если он и описалгде-нибудь в примечании свое наблюдение, честно отметив его как досаднуюнебрежность своей методики, это ничего не добавило к нашему знанию. Было бычрезвычайно прискорбно, если бы современные ему бактериологи забросилиисследования на эту тему, наткнувшись на его статью и сделав вывод, что этоявление "уже известно". Как мы убедимся при рассмотрении работы Глея поинсулину (с. 117), тот, кто наблюдает, может и не придать значения тому, чтоон видит, очевиднейшим образом демонстрируя свою неспособность открытьданное явление - ведь он имел наилучшие шансы и не сумел имивоспользоваться. Даже если наблюдение подробно описано в литературе вместе со всемивытекающими из него следствиями и таким образом, является "известным" вобщепринятом смысле слова, полезно спросить: а кому оно известно? Важноенаблюдение, опубликованное в только что прекратившем свое существованиетруднодоступном журнале, да к тому же и на малоизвестном языке, можетфактически остаться неизвестным ни единой живой душе. Подобный факт вполнезаслуживает повторного открытия, разумеется с должным упоминаниемпервоначальной публикации. Такие случаи крайне редки, однако поразительномного полезных наблюдений, опубликованных в малочитаемых журналах,проскальзывают мимо внимания тех, кому следовало бы о них знать. Несколько лет назад д-р Серж Рено, работающий в нашем институте,обнаружил, что для гистохимического определения содержания кальция в тканяхследует предпочесть фиксацию в спирте с формалином, а не применяемый дляэтой цели нейтральный формалин. Затем он обнаружил, что этот факт уже давнодолжным образом описан одним немецким ученым, и тем не менее патологи всегомира по-прежнему используют для этой цели нейтральный формалин. Тогда янастоятельно рекомендовал Рено опубликовать свои наблюдения (упомянувразумеется, более ранние источники), и я убежден, что многие ученыеблагодарны ему за это.

Видение и открытие

Мы уже неоднократно касались вопроса о существенном различии междувидением и открытием (с. 102--103). Теперь давайте проиллюстрируем этотважный момент, рассмотрев историю открытия инсулина, рассказанную мне Ф.Бантингом. Само это открытие уже упоминалось как пример интуитивногоозарения (с. 65). В 1889 г. двое физиологов - Минковский и фон Меринг - хирургическимпутем удалили поджелудочную железу у собаки, вызвав тем самым диабет. Но онине поняли, что эта болезнь является результатом недостатка инсулина. Ихнаходка не стала стимулом к дальнейшим исследованиям вплоть до 1921 г.,когда Бантинг и Бест получили инсулин из надпочечников и показали, что этимгормоном можно лечить не только экспериментально вызванный диабет, но иреальные случаи заболевания. Интересно отметить, что и ранее многие исследователи получали подобныерезультаты в процессе работы с экстрактами поджелудочной железы, однакоприписывали гипогликемические реакции "токсичности" своих препаратов. ВоФранции известный физиолог Э. Глей за шестнадцать лет до Бантинга проводилочень похожие эксперименты. Он даже описал их в частном сообщении, котороепередал в запечатанном виде Парижскому биологическому обществу в феврале1905 г. Глей вводил масло в проток поджелудочной железы собак и тем самымвызывал ее отвердение (метод Клода Бернара). Он отметил, что собаки незаболевают диабетом и что внутривенное введение экстракта из такихсклеротичных желез уменьшает содержание сахара в крови у собак с удаленнойподжелудочной железой. Только в 1922 г., после публикации Бантинга, Глейпозволил вскрыть конверт. Содержание этого письма полностью подтвердилопретензии Глея на то, что он первым обнаружил инсулин. Впоследствии много писалось о моральных аспектах такой заявки наприоритет. Во всяком случае, приоритет Глея оказался практическинепризнанным, и на международном симпозиуме по диабету он яростнопротестовал против подобной несправедливости. Старый профессор Минковский,который возглавлял работу симпозиума, мягко положил конец этой неприятнойсцене, заметив: "Я хорошо понимаю ваши чувства, я также был крайне расстроентем, что не открыл инсулин, ибо понял, насколько я был близок к этому". Очевидно, Глей не распознал важности увиденного им: в противном случаеон не ограничился бы тем, что спрятал свои результаты. Пойми он, чтостановится ответственным за смерть тысяч людей, погибших от диабета за всегоды отсутствия инсулина, его поступок был бы равносилен преступлению. Ниодна из последующих работ Глея не могла по своей значимости сравниться соткрытием инсулина. Именно потому, что он не понимал важности данной темы,он и оставил занятия ею. Ведь не представляет больших трудов сдать нахранение рукопись, в которой изложено нечто, в чем мы не очень уверены, апотом сделать ее достоянием гласности, если вдруг кто-то другой докажет, чтомы были на верном пути. С моей точки зрения, Глей не только не сумел открытьинсулин, но и доказал, что не мог этого сделать. И хотя он по воле случаяувидел инсулин, он его все же не открыл. В медицинской литературе можно найти немало подобных примеров, когда,производя важное наблюдение, исследователь/либо не совсем в нем уверен, либоне в состоянии осознать его последствия. Поэтому он может ограничиться однимупоминанием об открытии, а может и вовсе этого не делать. В таких случаях"открыватель" заслуживает еще меньшего признания, чем все те, кто просто ненаталкивался на какой-либо любопытный факт кт и потому не имел возможностистоль наглядно доказать свою неспособность оценить его. Если ученый неделает важных открытий, это не прибавляет ему научного авторитета, но покрайней мере он может находить оправдание в том, что на его долю не выпаласчастливая случайность. А уж если такой случай ему все же выпал и он несумел его оценить, тут некого винить, кроме самого себя. Вообще говоря,элемент случайности в медицинских исследованиях нередко переоцениваетсяГоспожа Удача улыбается только тем, кто умеет ценить ее искусные чары, итакими ценителями она редко пренебрегает. Вопреки общепринятому мнениюЭдвард Дженнер был далеко не первым, кто привил людям коровью оспу, чтобыпредохранить их от заболевания обычной оспой. Вильям Гарвей не первым открылкровообращение; Дарвин не первым выдвинул эволюционную теорию, а Пастер непервым сформулировал теорию микробов. Но именно эти люди развили упомянутыеидеи до такой степени, что они начали приносить пользу.,