Топография городских средневековых захоронений, ориентация могил по археологическим данным

Летописные источники для XI-XV вв. приводят названия около семидесяти храмов в двадцати трех городских центрах, в которых совершали погребения в средневековье. Подавляющее большинство усыпальниц — сорок некрополей — относятся к XI-XIII вв. Динамика в использовании храмов для устройства погребальных комплексов здесь достаточно убедительна. Так, в XI столетии, для которого характерно еще слабое распространение христианства, по письменным источникам усыпальницы известны только в трех центрах (Киев, Чернигов, Новгород), и их немного — только восемь. Но уже для XII-XIII вв. летописи называют нам тридцать двa храма с некрополями в двадцати городах Руси.

За последние годы археологически выявлено значительное число древних храмов и комплексов захоронений в них. Эти материалы позволяют не только подтвердить данные письменных источников, но и значительно расширить наши представления о традиции устройства некрополей в культовых постройках. Так, число некрополей в храмах XI в., с учетом археологических находок, увеличивается до тринадцати. Причем выясняется, что комплексами таких захоронений обладал еще один центр — Переяслав-Хмельницкий, а не только отмеченные выше Киев, Чернигов и Новгород. Археологически выявлены новые храмы-усыпальницы XI-XII вв. в Киеве (четыре), XII в. — в Галиче (три), Переяславе-Хмельницком (один), XI-XII вв. — в Чернигове (два), XII-XIII вв. — в Смоленске (одиннадцать), Старой Ладоге (три), XIII-XV вв. — в Новгороде (четыре) и т. д. Общее число известных на сегодня по разным видам источников храмов-усыпальниц XI-XVI вв. достигает ста десяти в тридцати пяти центрах средневековой Руси.

В связи с этим интересно выяснить, в храмах какого посвящения чаще всего располагались усыпальницы, и прослеживается ли при этом какая-либо закономерность. Как показал анализ посвящений культовых построек с усыпальницами внутри, выделить четкие группы с определенными названиями практически не удается. Уже в XI в. захоронения совершались как в богородичных храмах (Успенский собор Киево-Печерской лавры, Десятинная церковь), так и в храмах, посвященных Христу (Софийские соборы Киева и Новгорода, церкви Спаса в Чернигове и Переяславе-Хмельницком) и святым (церковь Михаила в Переяславе-Хмельницком). В XII-XIII вв. эта картина меняется весьма незначительно, хотя несколько возрастает, по сравнению с другими, использование храмов, посвященных святым (двадцать один). В это время можно также выделить четырнадцать храмов-усыпальниц богородичного цикла и одиннадцать церквей христологического цикла.

Для XIV-XVI вв., когда число усыпальниц растет незначительно, также отмечены некрополи в храмах всех трех групп. Внутри выделенных

[45]

групп можно назвать храмы определенного посвящения, наиболее широко использовавшиеся для некрополей. Так, среди богородичных храмов 85% составляют посвященные Успению и Рождеству Богородицы, среди христологических это Спасские церкви (80%). Интересно, что только три Софийских храма были использованы для совершения захоронений — два в XI в. (в Киеве, Новгороде) и один — в XII в. (в Полоцке).

Социальная принадлежность погребений в храмах-усыпальницах определяется очень точно: здесь захоронены представители верхушки феодального общества — князья и члены их семей, высшие церковные иерархи, местная знать. Об этом говорят как летописные данные, так и материалы археологических раскопок, по которым особый характер захоронений в храмах прослеживается очень четко. Интересно, что для раннего периода (XI-XIII вв.) характерно наличие внутри храмов погребений и светских лиц, и священнослужителей (князей и членов их семей и высших церковных деятелей). Уже в этот период начинают складываться усыпальницы по династическому принципу для представителей отдельных «ветвей» княжеских родов. Монастырские усыпальницы часто становятся местом успокоения для светских лиц. Например, в Успенском соборе Киево-Печерской лавры, как фиксирует летопись, совершались погребения представительниц княжеской семьи в непосредственной близости от могил монашествующей братии.

Интересен вопрос о топографии захоронений в средневековых храмах-усыпальницах. Сведения летописей и материалы археологических работ дают полную картину расположения захоронений в культовых постройках. Начиная с XI в. в качестве места погребения в церкви прежде всего отмечены приделы и притворы. Но для XI столетия данных об этом пока крайне мало. Только однажды под 1091 г. упоминается захоронение «у притворе на десной стране»[114]. Речь идет о погребении старца Феодосия в Успенском соборе Киево-Печерской лавры. Особенно часто указания на погребения в приделах и притворах отмечены в описании событий второй половины XII — первой половины XIII в. В письменных источниках захоронения в этих частях здания церкви зафиксированы под 1106 г. в том же Печерском монастыре Киева[115], под 1137 г. — в церкви Троицы в Пскове[116], под 1163, 1178, 1180, 1187, 1193 и 1199 гг. — в Новгороде[117] в Софийском соборе. Интересно, что по данным летописей наиболее подробно в XIII в. фиксировались захоронения именно в Новгородской Софии[118]. Среди записей о событиях XIV в., отмечающих погребения в храмах с указанием притворов и приделов, дважды упомянуты усыпальницы Москвы и по разу — Новгорода и Нижнего Новгорода. Так, фиксируя место захоронения в кремлевском Спасо-Преображенском соборе (Москва) в XIV в. два раза называют притвор[119]. Под 1389 г. в летописи описано погребение новгородского владыки Алексея «в монастыри на Деревяници в церкви святаго Воскресения во притворе»[120]. Упомянут притвор как место погребения и в записи 1376 г., связанной с церковью Спаса

[46]

в Нижнем Новгороде[121]. При описании событий XV в. только дважды конкретизируются притвор и придел как место совершения захоронения. Так, в 1438 г. упомянут придел Благовещения церкви Михаила Архангела Чудова монастыря Москвы — в нем были помещены мощи митрополита Алексея[122], а в 1410 г. — притвор церкви Воскресения Деревяницкого монастыря под Новгородом[123]. Впервые в XV в. как место совершения захоронения упомянут подклет храма, в частности церковь Спаса в Ярославле: «...под церковию тою в подклете»[124].

Письменные источники позволяют сделать вывод о том, что наиболее предпочтительной для погребения являлась правая (южная) сторона храма. Первоначально это предпочтение не было столь явно выраженным. В летописях можно встретить данные о погребении в XI в. как на левой стороне храма или притвора[125], так и на правой стороне[126]. Для XII столетия уже больше сообщений о захоронении на правой стороне. Например, в 1109 г. в Успенском соборе Киево-Печерской лавры захоронение было совершено справа «оу дверии яже к оуглу»[127], в 1115 г. — в храме Вышгороа[128], в 1158 г. — вновь в Киевской лавре[129] и только однажды упомянуто захоронение на левой стороне — в церкви Троицы в Пскове в 1137 г.[130] Для XIII в. таких данных по летописным памятникам нет.

В XIV в. сообщений летописных сводов о захоронениях на правой половине храма достаточно много[131]. Одно из самых интересных из них по исследуемому вопросу помещено под 1399 г. Оно рассказывает о выборе места для своего погребения тверским князем Михаилом: «Пришед же к тълпу, иже на правой стороне, идеже написан Аврам, Исак, Иаков, и под ем местом указа ся положити»[132]. Единственный случай погребения на левой стороне храма отмечен для XIV в. в Успенском соборе Москвы: в 1326 г. «близ святого жертвенника во стене» выбрал место для своего успокоения митрополит Петр[133]. Кстати, этими двумя записями и ограничиваются сведения о тех случаях, когда место захоронения выбирается заранее и точно указывается в письменном источнике.

В XV в. отмечены погребения в левой и в правой частях храмов практически поровну, а в XVI в. — в основном с правой, почетной, стороны. В общей сложности в XI-XVI вв. в русских летописях зафиксировано девять случаев захоронения у левой (северной) и семнадцать случаев погребения справа, у южной стены храма. Если же проанализировать почти полсотни летописных свидетельств, указывающих места погребения в храмах-усыпальницах за этот же период, то выяснится, что четыре раза отмечены приделы, шестнадцать раз — притворы, семнадцать раз — основная часть храма, три раза — алтарные части и однажды — подклет. Топография захоронений в храме — вопрос сложный и до сих пор не шедший своего исследователя, хотя попытка такого анализа была[134]. Как показало изучение письменных памятников, на их основе трудно однозначно решить этот вопрос. Более полные данные позволяют получить археологические исследования. В настоящее время есть возможность

[47]

рассмотреть вопрос о топографии захоронений в культовых постройках на основе изучения более ста храмов-усыпальниц XI-XVI вв.

Уже для XI в. мы располагаем данными о тринадцати памятниках церковной архитектуры с захоронениями в них и возле них. Сразу отметим, что некоторые усыпальницы использовались на протяжении длительного времени, хотя отдельные из них, такие, как, например, Десятинная церковь, после XI в. уже не функционировали.

Изучение археологических материалов показало, что в первый период сложения некрополей в храмах, как правило, основная их часть не использовалась для захоронений. В XI в. известен только один случай размещения погребения в центральной части храма — в Спасской церкви Переяслава-Хмельницкого, где три захоронения расположены вдоль южной стены, а одно — в северо-западном углу основного помещения. Кроме того, три захоронения находятся в северной половине нартекса и три вдоль северной стены храма снаружи (ил. 10: а)[135]. В остальных случаях для погребения использованы или галереи храмов, или пристройки к ним. Так, в церкви Михаила этого центра аналогичную нагрузку несли специальные часовни, пристроенные вдоль южной стены и у юго-восточного угла церкви. В каждой из часовен располагалось по одному захоронению (ил. 10: б)[136].

В черниговских церквах, в частности в Спасском соборе, также для некрополя были устроены специальные часовни возле северо-восточного и юго-восточного углов собору в которых находилось по одной аркосольной нише[137]. В недавно открытом в Чернигове храме XI в. с подклетным помещением-усыпальницей аркосолии были устроены в северной и юж-

Рис. 10

10. Планы церквей Переяслава-Хмельницкого с захоронениями: а) Спасская церковь. XI в.; б) церковь Михаила с пристройками-усыпальницами. Конец XI в.

[48]

ной стенах подклета. Кроме того, захоронения совершены в юго-западном углу и между южными столбами этого помещения[138]. В киевских храмах также очень четко прослеживается тенденция к расположению погребений во вспомогательных частях культовых зданий. В Софийском соборе захоронение Ярослава Мудрого располагается в северной галерее. В Успенском соборе Печерской лавры для погребения был выделен нартекс[139]. В храмах Кловского монастыря и усадьбе митрополичьего дома основная часть захоронений находилась в галереях[140]. В церкви Михаила в Выдубичах для погребений были сделаны пристройки у северо- и юго-восточных углов снаружи[141]. В Софийском соборе Новгорода захоронения XI в. располагались в основном в южной галерее[142].

В XI в. выделяются три основные группы усыпальниц — храмы с захоронениями только в галереях, храмы с погребениями в пристройках к ним и один храм с захоронениями в основной части церкви.

В XII столетии по-прежнему значительным числом представлены храмы, где могилы располагались либо в пристройках, либо в галереях и нартексах. В церкви второй половины XII в. в Звенигороде на Белке разрушенный саркофаг был зафиксирован в башне-пристройке у юго-западного угла[143]. В церкви на реке Ладожке (Старая Ладога) захоронения размещались в северном притворе[144]. В Успенском соборе Елецкого монастыря в Чернигове ниша-аркосолий была устроена в южной стене крещальни, а еще одна — в восточной стене нартекса (ил. 11: а)[145]. В Кирилловской церкви Киева, в аналогично расположенной крещальне, аркосолии были устроены в южной и западной стенах и еще один — в западной стене нартекса (ил. 11: б)[146]. В Галиче в Успенском соборе Крылоса захоронения располагались в центральной части западной галереи[147], а в Благовещенской церкви Чернигова также погребали в галереях, причем первоначально для этого отвели южную[148]. В церкви Успения Аркажского монастыря под Новгородом для погребений был выделен западный притвор (ил. 11: в)[149].

В XII в. более широко практиковались захоронения в основной части «рама, причем выделяется несколько вариантов размещения захоронений. Прежде всего отметим храмы, в которых погребения совершались в подпольном пространстве у южной или северной стен. Это церкви Спаса в Галиче[150], малый храм в Белгородке[151], большой храм Зарубского монастыря в Киеве[152]. Интересна группа церквей с аркосольными нишами в стенах, как правило, в южной (чаще) и северной. Среди них церковь Пирогощей в Киеве[153], Георгия во Владимире[154], Бориса и Глеба в Кидекше (ил. 12: а)[155], Успенская церковь в Старой Ладоге[156], один из храмов Переяслава-Смельницкого[157], Спасо-Нередицкая церковь под Новгородом (ил. 12: б)[158], -Собор Ивановского монастыря в Пскове[159] и другие. Выделяются храмы, в которых захоронения занимали все пространство вдоль южной, западной и северной стен — Георгиевский собор Новгорода в Юрьевом монастыре (ил. 13: а)[160], храм Василёва (ил. 13: б)[161], Борисоглебский собор Старой Рязани (ил. 13: в)[162].

[49]

Рис. 11

11. Планы храмов с захоронениями в нартексе: а) Успенский собор Елецкого монастыря с аркосолиями в притворе. Чернигов. XII в.; б) Кирилловская церковь с аркосолиями в притворе и крещальне. Киев. XII в.; в) Церковь Успения Аркажского монастыря под Новгородом с притвором-усыпальницей. XII в.

[50]

Особняком стоит Пятницкая церковь Бельчицкого монастыря в Полоцке. Под церковью (кроме алтарной части) располагалась подземная камера, использовавшаяся для погребений[163].

Остальные памятники соединены в группу, представляющую некрополи, занимавшие все компартименты культовых построек, включая как основную их часть, так и нартекс, притвор, галереи. Это зафиксировано при раскопках храма в местечке «Старая кафедра» в окрестностях Владими-

Рис. 12

12. Планы храмов с аркосольными нишами: а) церковь Бориса и Глеба. Кидекша. XII в.; б) церковь Спаса на Нередице. Новгород. XII в.

Рис. 13

13. Планы храмов с захоронениями вдоль южной, западной и северной стен: а) Георгиевский собор Юрьева монастыря. Новгород. Захоронения XII-XIII вв. б) храм XII в. Василев; в) Борисоглебский собор. Старая Рязань. XII в. Захоронения в могилах и аркосолиях

[51]

ра-Волынского[164], Успенского собора этого же центра (ил. 14: а)[165], храма в Турове (ил. 14: б)[166].

Уникальный для XII в. случай захоронения вне культовых построек был отмечен в Боголюбове (ил. 14: в), где погребение в каменном саркофаге было совершено возле лестничной башни дворца, в уровень с древней вымосткой двора[167].

В XIII в. произошло резкое увеличение числа храмов-усыпальниц в северо-восточных и западных землях. В это время только в Смоленске появляется одиннадцать новых храмов, которые используются для погребений, и один — в Полоцке. Во Владимирской земле также создаются новые усыпальницы, как в самом Владимире — три, так и в Суздале — одна, Юрьеве-Польском — одна, а также в Новгороде — одна и Старой Ладоге — одна. В южных землях в этот период отмечено появление лишь

Рис. 14

14. Планы храмов с захоронениями в разных частях: а) Успенский собор. Владимир-Волынский. XII в. Погребения в аркосольных нишах; б) Туров. Погребения в храме XII в.; в) Боголюбово. Захоронение XII в. возле лестничной башни дворца

[52]

одного храма-усыпальницы в Киеве и одного в Галиче. Причем в топографии погребений в них изменений не происходит — по-прежнему используются в той или иной степени все части культовых построек.

В XIV в. группа новых некрополей в церквах крайне мала. В большинстве своем это храмы Москвы, Новгорода, Пскова. Причем захоронения в них совершали в основном в центральной части здания. В это время активно начинают складываться усыпальницы в Москве: с 1330-х годов отмечены в летописях погребения в Успенском и Спасо-Преображенском соборах, с 1340 г. — в Архангельском соборе, со второй половины XIV в. — в Чудовом монастыре и Богоявленской обители. Не все эти комплексы дошли до нас, и поэтому точно судить о принципах формирования этих усыпальниц сложно.

В XV-XVI вв. все официальные государственные некрополи концентрируются в храмах Москвы. Для высших церковных иерархов местом погребения продолжает служить Успенский собор, для членов великокняжеской, в дальнейшем царской семьи — Архангельский и Вознесенский соборы Кремля (ил. 15: а). Приобретают важное значение многие монастырские некрополи и кладбища, все более занимаемые захоронениями знати, а не только монахов и церковнослужителей. Здесь можно упомянуть Чудов монастырь Кремля, с XIV в. превратившийся в достаточно престижный некрополь. Захоронения в храмах располагаются и в этот период в самых разных их частях. Так, например, в соборе Пафнутьев-Боровского монастыря захоронения совершались в южной его половине перед дьяконником[168]. В Троицком соборе Сергиевой лавры погребения есть южной стены и в южном приделе (ил. 15: б)[169]. В этом же монастыре Максим Грек был погребен (умер в 1566 г.) в палатке у северо-западного угла Духовской церкви с ее наружной стороны — ныне этой пристройки не

Рис. 15

15. Планы храмов с захоронениями знати: а) некрополь Вознесенского собора Московского Кремля с захоронениями XV-XVIII вв.; б) некрополь Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря. XV в.; в) Духовская церковь Троице-Сергиева монастыря с пристройкой-усыпальницей. XV в.

[53]

существует (ил. 15: в)[170]. В подклетной части церкви Покрова одноименного монастыря в Суздале находилась обширная усыпальница знатных по своему происхождению монахинь (ил. 16)[171].

Обращают на себя внимание захоронения, совершенные в алтарных частях культовых построек. Этих случаев немного, и ранее XII в. такие погребения неизвестны. География ранних находок не очень широка. Так, XII в. датируется могильная яма, прослеженная в северной половине дьяконника церкви Дмитрия Солунского в Пскове[172]. Причем исследователи связывают это погребение с личностью князя Всеволода-Гавриила (умер в 1138 г.). В 1192 г. останки князя были перенесены в Троицкий собор, и от первоначального захоронения осталась только могильная яма. В южных апсидах некоторых храмов погребения совершены в каменных саркофагах. Остатки такого захоронения были найдены в развалинах церкви Климента в Старой Ладоге в конце XIX в.[173] и в дьяконнике церкви Спаса Нередицы (XII в.) в Новгороде[174]. В публикации не проведена датировка этих захоронений, но мы можем с уверенностью отнести их к домонгольскому времени, так как именно в этот период на Руси использовались составные каменные погребальные сооружения. В Преображенском соборе Хутынского монастыря под Новгородом до настоящего времени сохраняется в дьяконнике погребение Варлаама Хутынского, умершего в 1243 г.

В алтарной части Спасо-Преображенского собора Переславля-Залесского (XII в.) до конца XIX в. располагался надгробный памятник, сломанный в период реставрационных работ 1891-1894 гг. К сожалению, ныне трудно определить время и принадлежность этого захоронения[175]. Несколько погребений в алтарной части храмов были совершены в специальных нишах-аркосолиях. Например, в ростовском Успенском соборе XII в. при входе в дьяконник, аркосолий содержал саркофаг епископа Леонтия[176]. В южной стене южной апсиды был аркосолий в церкви Спаса Нередицы в Новгороде (XII в.) и аналогичный в северной стене северной апсиды[177]. В публикациях XIX в. отмечена находка захоронения в стене алтаря церкви Кирилла в Киеве[178]. Аркосолий XV в. зафиксирован в южной стене дьяконника Архангельского собора в Рязани[179]. Довольно широко для погребений использовались алтарные части московских храмов-усыпальниц в Кремле. В первую очередь это относится к Успенскому собору, в котором уже

Рис. 16

16. План Покровского собора в Суздале с погребениями. XVI в.

[54]

в XIV в. в алтаре были погребены два митрополита — Петр и Феогност (в жертвеннике) и князь Юрий Данилович (в дьяконнике)[180]. Интересно, что княжеское погребение после XV в. уже не упоминается в письменных источниках, и место его сейчас неизвестно. В Архангельском соборе Кремля, служившем местом захоронения великих и удельных князей и царей, во второй половине XVI в. в алтаре были совершены три погребения. У западной стенки дьяконника, при входе в него, располагаются захоронения Ивана IV и его сыновей[181]. В 1731 г. в дьяконнике церкви Вознесения было совершено захоронение царевны Параскевы, дочери царя Ивана V[182]. Несмотря на редкость случаев захоронения в алтарных частях средневековых храмов, они встречаются на довольно широкой территории и по времени охватывают период с XII по XVIII в. Среди них отмечены как грунтовые захоронения (под полом), так и захоронения в аркосолиях и раках. Большая часть таких погребений датируется домонгольским временем. Поздних захоронений в алтарных помещениях немного, и зафиксированы они в основном в московских памятниках.

Городские грунтовые кладбища, как уже отмечалось выше, располагаюсь вокруг храмов, на освященной церковью земле. Для захоронения чаще использовалась территория вдоль южной и северной стен церквей. Сак показали археологические наблюдения, в период XI-XVI вв. погребения у западной стены совершались значительно реже, а возле апсид храмов их известно крайне мало.

Археологические материалы позволяют проследить ориентацию погребений городских кладбищ и некрополей. Казалось бы, каноническая ориентация — головой на запад — должна соблюдаться всегда. Тем более, то этому способствует размещение захоронений возле храмов или непосредственно в них. Хотя отклонения при этом прослеживаются довольно часто, но они незначительны и связаны с сезонными изменениями в движении солнца по небосклону. Сезонные нарушения в ориентации захоронений — обычное явление для всех кладбищ Руси в период средневековья. Отклонения бывают или к югу (летом), или к северу (зимой).

Гораздо сложнее объяснить наличие в храмах аркосольных ниш для воронений в западных стенах центральной части храма или притворов приделов. В этих случаях получалось, что умершего захоранивали головой на север. Таких примеров много.

Для XI -XII вв. аркосолии в западных стенах отмечены чаще всего в памятниках южных земель. Это Кирилловская церковь и церковь Богородицы Пирогощей в Киеве, Борисоглебский (ил. 17: а) и Успенский соборы в Чернове, Успенский собор и «Старая кафедра» во Владимире-Волынском, храм XII в. в Переяславе-Хмельницком. Есть аналогично расположенные аркосолии в Борисоглебском соборе Старой Рязани, Успенской церкви в г. Старой Ладоге, в галерее Борисоглебского собора в Смоленске (ил. 17: б). В II в. эта традиция прослеживается в основном в храмах Смоленска. В данный период только в церкви Рождества в Суздале (ил. 17: в) и церкви на Цер-

[55]

ковщине в Киеве (ил. 17: г) еще отмечены аркосолии в западных стенах. Самый поздний пример такой ориентации захоронения относится к XIV в. — это аркосолии церкви Лазаря в Новгороде[183]. Видимо, подобная неканоническая ориентация погребенных не вызывала возражений у официальной

рис. 17

17. Планы храмов с аркосолиями в западных стенах: а) Борисоглебский собор. Чернигов. XII в.; б) церковь Иоанна Богослова. Смоленск. XII в.; в) Рождественский собор. Суздаль. XIII в.; г) храм на Церковщине. Киев. ХII-ХIII вв.

[56]

церкви. Устройство аркосолиев, при погребении в которых нарушался принцип ориентации христианского погребения, было достаточно распространенным явлением в храмах-усыпальницах древнерусских центров, особенно в XII-XIII вв.

На грунтовых городских кладбищах резкие отклонения в ориентации захоронений встречаются редко. Одно из самых ранних городских погребений с необычной ориентацией зафиксировали при раскопках на Старокиевской горе в 1968 г. Здесь под полом жилища был найден гроб, ориентированный головной частью на север. Это погребение неканонично по всем деталям обряда. Кроме его расположения под полом жилой постройки (!), вызывает интерес и то, что гроб пробит насквозь длинным гвоздем-костылем, загнутым под днищем. Исследователи связали эту находку захоронением вурдалака или упыря[184]. Погребение датируется XI в. — временем, когда языческие представления вряд ли были поколеблены новой религией, если учесть, что многие из них дожили до наших дней.

Отдельные случаи отклонений при ориентации захоронений отмечены и для более позднего времени. Так, в Гродно в слое разрушения Верхней церкви было найдено захоронение головой на юг, датированное XII — XIV в[185]. Но основные нарушения в канонической ориентации христианских захоронений все-таки связаны с погребениями в храмах, в аркосольных нишах западных стен их основных или вспомогательных компартиментов.

Значительный интерес представляют массовые захоронения, встречающиеся при исследовании древнерусских городов. Чаще всего они связаны с гибелью людей в результате военных действий или эпидемий. Одно из самых ранних групповых погребений было найдено в Чернигове, где при раскопках церкви XI в. в детинце, на прилегающем к ней кладбище, зафиксировали захоронение в яме пятидесяти черепов и множества человеческих костей, лежавших в четыре — пять слоев[186]. Неоднократно в последние годы обнаруживали массовые погребения в Киеве. Все они связаны, как правило, с монголо-татарским нашествием первой половины XIII в. Так, во рву у Золотых ворот было обнаружено огромное число скелетов с височными проволочными кольцами, бусами и другими вещами[187], найдены массовые погребения в местечке Дорожичи, где среди многочисленных останков зафиксированы крестики, обломки стеклянных браслетов, обоюдоострые мечи[188]. Но иногда находили массовые захоронения человеческих останков, появление которых объясняется иными причинами. Так, в Москве при археологических работах на территории Успенского сора в Кремле обнаружили яму с такими останками и поливным ритуальным сосудом. Погребение было совершено, когда при перестройке храма в конце XV в. нарушили древнее кладбище. Все потревоженные грунтовые захоронения были перезахоронены в специальной яме[189]. Таким образом, основные причины возникновения массовых захоронений людей не требуют особого рассмотрения, так как очевидны.

[57]

Археологические материалы дают возможность четко проследить позу погребаемого в захоронении. В подавляющем большинстве тело умершего укладывали на спину, головой на запад, руки складывали на груди или на животе, хотя вариантов вынужденного расположения рук можно отметить много. Изредка зафиксированы отклонения от этого канонического положения. Причем несмотря на редкость отмеченных случаев, они прослеживаются на протяжении достаточно длительного периода — с XI до XVI в. Найдены захоронения, в которых умерший был помещен на правом или на левом боку с подогнутыми ногами и поднятыми к голове или груди руками. Несколько таких погребений, помещенных в просторную могильную яму, были зафиксированы в Новогрудке на кладбище первой половины XII в. Два костяка лежали на левом боку в скорченном состоянии, кисти их рук были притянуты к подбородку. В трех случаях у погребенных оказались подогнуты обе или одна нога[190]. В пяти грунтовых захоронениях на Замчище Волковыска были обнаружены костяки на правом боку со слегка вытянутыми вперед руками (в одном случае руки были подтянуты к голове). Все захоронения безынвентарные, с достаточно широкой датировкой XI-XIV вв[191].

Интересно отметить, что аналогичные отклонения в позе костяков зафиксированы и при захоронении в деревянных и каменных погребальных сооружениях. Так, при исследовании кладбища Аркажского монастыря под Новгородом в двух саркофагах ладьевидного типа были обнаружены костяки, лежавшие один на левом, а другой на правом боку. И здесь руки и ноги умерших находились в согнутом состоянии. Дата погребений — XIV-XV вв[192]. Один из самых поздних случаев неканонического положения тела в христианском городском захоронении был отмечен при исследовании Рождественского собора Пафнутьев-Боровского монастыря. Изученное здесь погребение XV-XVI вв. в деревянном гробу содержало костяк, лежащий на правом боку, ноги которого согнуты в коленях, а руки согнуты и прижаты к груди[193].

В ходе смены и формирования христианского погребального обряда на Руси, как показал анализ данных письменных источников и археологических материалов, в нем отразился характер общих для религиозной реформы конца X в. тенденций и процессов.

В первые века христианизации Руси новый обряд захоронения воспринимался медленно в среде рядового гражданского населения. Это подтверждает тот факт, что сохранялась традиция погребения в курганах, о чем свидетельствуют группы таких захоронений в окрестностях ряда древнерусских центров. Причем часть городских курганных могильников, возникнув еще в X в., продолжала функционировать вплоть до XII в., а иногда и позже. Отмечены такого рода городские кладбища, образование и использование которых относится к периоду после принятия новой религии. Параллельно с существованием курганов создавались грунтовые кладбища возле городских храмов и усыпальницы знати внутри церк-

[58]

вей. Это говорит о том, что первоначально значительная часть городского населения, иногда даже и достаточно зажиточная, как показывают археологические раскопки, придерживалась курганного обряда захоронения.

Впервые проведенный в преломлении к изучаемой теме анализ письменных источников показал их большую значимость. Следует отметить особый характер некоторых летописных данных, отражающих в основном черты ритуала погребения верхушки феодального городского общества, включая церковных иерархов. Письменные памятники содержат ценную информацию о сроках совершения погребений, о принципах формирования некрополей в храмах и формах погребальных сооружений, о подготовке тела к захоронению, о сроках поминальных действий и других деталях обряда похорон. До сих пор в российской историографии нe приводился анализ топографии средневековых кладбищ в городах и захоронений в храмах-усыпальницах. Изучение этого вопроса на основе археологических данных позволило выявить характер некрополей в церквах, принципы их организации, время наибольшего расцвета, топографию грунтовых кладбищ в городах и т. д. Исследования показали наличие отклонений от канонов в ориентации христианских захоронений, особенно в храмах-усыпальницах, и в положении тел погребенных людей, в связи с чем в некоторых случаях можно говорить об отголосках древних верований.

Опубл.: Панова Т.Д. Царство смерти. Погребальный обряд средневековой Руси XI-XVI веков. М.: «Радуница», 2004.

размещено 2.10.2007

[1] Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. М, 1962. Т. 1, вып. 1. С. 149.

[2] Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 111.

[3] Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956. С. 205.

[4] Переяслав-Хмельницкий и его исторические памятники. Киев, 1954. С. 18.

[5] Сабурова М. А., Седова М. В. Некрополь Суздаля // Культура и искусство средневекового города. М. 1984. С. 91, 106, 109, 127-129.

[6] Лабутина И. К. Новые погребения Псковского некрополя // Всесоюз. археол. конф.: Тез. докл. Суздаль. 1987. М., 1987. С. 145.

[7] Лабутина И. К. Изучение начальных отложений культурного слоя в пределах стены 1309 г. // Археологическое изучение Пскова. М, 1983. С. 153.

[8] Рыбаков Б. А. Древности Чернигова // МИА. М., 1679. 2 С. 15.

[9] Там же. С. 18.

[10] Штыхов Г. В. Города Полоцкой земли IX-XIII вв. Минск, 1978.

[11] Там же. С. 132.

[12] Павлова К. В. Раскопки могильника близ Новогрудка // КСИА. 1965. Вып. 104. С. 105.

[13] Гуревич Ф. Д. Погребальные памятники жителей Новогрудка // Там же. 1983. Вып. 185. С. 51.

[14] Даркевич В. П. Отчет о работе Рязанской археологической экспедиции за 1969 г. — Архив ИА РАН, P-I, 4001, л. 12; Монгайт А.Л. Отчет о работе Рязанской археологической экспедиции в 1970 г. — Там же, 4109, л. 13.

[15] Сагайдак М. А. Новое в археологии Киевского Подола // Всесоюз. археол. конф.: Тез. докл. Суздаль. 1987. М, 1987. С. 222.

[16] Максимов Е. В., Орлов Р. С. Могильник X в. на г. Юрковица в Киеве // Археология. Киев, 1982. Т. 41. С. 72.

[17] Львовская летопись //ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 20, ч. 1. С. 117.

[18] Там же. С. 164.

[19] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 2. Стб. 152.

[20] Лаврентьевская летопись. Стб. 305.

[21] Там же. Стб. 527.

[22] Симеоновская летопись // ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С. 169.

[23] Ипатьевская летопись. Стб. 204.

[24] Московский летописный свод // ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 273.

[25] Ипатьевская летопись. Стб. 207.

[26] Там же. Стб. 282.

[27] Летопись по Воскресенскому списку. Продолжение // ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 199.

[28] Сказания современников о Дмитрии Самозванце. СПб., 1832. Ч. 3. С. 30.

[29] Древняя Российская вивлиофика. М., 1790. Ч. 14. С. 65.

[30] Временник... Московского общества истории и древностей российских. М., 1852. Кн. 15. С. 22.

[31] Сборник выписок из архивных бумаг о Петре великом: В 2 т. М., 1872. С. 409-410.

[32] Сын Отечества. СПб., 1843. Т. 4. С. 7-8.

[33] Древняя Российская вивлиофика. С. 111.

[34] Кадлубовский A. M. Житие Пафнутия Боровского, писанное Вассианом Саниным // Сб. историко-филологического общества при институте кн. Безбородко в Нежине. Нежин, 1899. Т. 2. С. 147-148.

[35] Ипатьевская летопись. Стб. 679.

[36] Там же. Стб. 115.

[37] Повесть временных лет. СПб., 1910. С. 128.

[38] Летопись по Воскресенскому списку. С. 62; Ипатьевская летопись. Стб. 178.

[39] Патриаршая или Никоновская летопись // ПСРЛ. СПб., 1862. Т. 9. С. 230.

[40] Воронин Н. Н. Археологические исследования архитектуры памятников Ростова // Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области. Древний Ростов. Ярославль, 1958. Вып. 1. С. 9.

[41] Радзивилловская или Кенигсбергская летопись. СПб., 1902. Л. 216.

[42] Там же. Л. 148.

[43] Там же. Л. 154 об.

[44] Анучин Д. Н. Сани, ладья и кони как принадлежность похоронного обряда // Древности. Тр. МАО. М., 1890. Т. 14. С. 111.

[45] Лицевой летописный свод XVI в. Остермановский том II. — ОР БАН, Ш. 31.7.32, рис. 105.

[46] Лицевой летописный свод XVI в. Голицинский том. — ОР Гос. публ. б-ки им. Салтыкова-Щедрина, F IV. 225, л. 533 об., 534.

[47] Лицевой летописный свод XVI в. Остермановский том II. — ОР БАН, Ш. 31.7.32, рис. 105.

[48] Ипатьевская летопись. Стб. 151.

[49] Там же. Стб. 290. 58.

[50] Там же. Стб. 282.

[51] Московский летописный свод. С. 332.

[52] Псалтирь. Троице-Сергиева лавра. — РГБ, ф. 304, ед. хр. 315, л. 185.

[53] Симеоновская летопись. С. 90.

[54] Лицевой летописный свод XVI в. Остермановскии том I. — ОР БАН, Ш. 31.7.32, рис. 603.

[55] Тверская летопись//ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. С. 460.

[56] Софийская II летопись // Там же. 1853. Т. 6. С. 275.

[57] Высоцкий С. А., Мовчан И. И. Эпиграфическая находка в Ближних пещерах Киево-Печерской лавры // СА. 1984. № 3. С. 192-193.

[58] Ипатьевская летопись. Стб. 927.

[59] Московский летописный свод. С. 262.

[60] Ипатьевская летопись. Стб. 559.

[61] Львовская летопись. С. 144.

[62] Ипатьевская летопись. Стб. 354.

[63] Там же. Стб. 918.

[64] Там же. Стб. 927.

[65] Симеоновская летопись. С. 90.

[66] Псалтирь. Троице-Сергиева лавра. — РГБ, ф. 304, ед. хр. 315, л. 504.

[67] Там же.

[68] Там же, л. 505.

[69] Там же.

[70] Анучин Д. Н. Сани, ладья и кони как принадлежность похоронного обряда.

[71] Ипатьевская летопись. Стб. 151, 918.

[72] Там же. Стб. 172, 275.

[73] Там же. Стб. 918.

[74] Анучин Д. Н. Сани, ладья и кони как принадлежность похоронного обряда. С. 95.

[75] Там же. С. 96-97.

[76] Там же. С. 102.

[77] Никоновская летопись. — ОР ГИМ, ф. 962, л. 489 об.

[78] Дворцовые разряды. СПб., 1855. Т. 4. Стб. 644-646, 685, 686; Сын Отечества. С. 8.

[79] Беляшевский М. Сани в похоронном обряде //Киевская старина. Киев, 1893. Т. 12. С. 150; Гр. А. Б. Заметка об обряде погребения на санях // ИАК. СПб., 1902. Вып. 4. С. 139-140.

[80] Анучин Д. Н. Сани, ладья и кони как принадлежность похоронного обряда. С. 173.

[81] Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984- 1989 гг.). М., 1993. С. 89.

[82] Типографская летопись // ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 207.

[83] Тверская летопись. С. 200.

[84] Толстой М. Святыни и древности Пскова. М., 1861. С. 23, 31.

[85] Окулич-Казарин Н. Ф. Спутник по древнему Пскову. Псков, 1913. С. 90, ил. 6.

[86] Бережков М. Н. К истории Черниговского Спасского собора // Тр. XIV археологического съезда. Чернигов, 1909. С. 7.

[87] Георгиевский В. Гор. Владимир и его достопамятности. Владимир, 1896. С. 68.

[88] Патриаршая или Никоновская летопись. С. 231.

[89] Воронин Н. Н. Археологические исследования архитектуры памятников Ростова. С. 9.

[90] Лицевой летописный свод XVI в. Остермановскии том I. — ОР БАН, Ш. 31.7.32, л. 185.

[91] Иннокентий, архимандрит. Пострижение в монашество. Вильно, 1899. С. 189-190.

[92] Ипатьевская летопись. Стб. 612.

[93] Там же. Стб. 624.

[94] Там же. Стб. 702.

[95] Львовская летопись. С. 144.

[96] Там же. С. 154.

[97] Тверская летопись. С. 347.

[98] Там же. С. 401.

[99] Иннокентий, архимандрит. Пострижение в монашество. С. 93.

[100] Рыбаков Б. А. Язычество, Древней Руси. С. 525.

[101] Новгородская IV летопись//ПСРЛ. Пг., 1915. Т. 4, ч. 1, вып. 1. С.249.

[102] Там же. С. 258.

[103] Летопись по Воскресенскому списку. С. 62.

[104] Тверская летопись. С. 460.

[105] Лаврентьевская летопись. Стб. 529.

[106] Там же. Стб. 537.

[107] Типографская летопись. С. 158.

[108] Там же. С. 117.

[109] Новгородская II архивская летопись // ПСРЛ. М, 1965. Т. 30. С. 203.

[110] Лицевой летописный свод XVI в. Остермановский том I. — ОР БАН, Ш. 31.7.32, рис. 402.

[111] Янин В. Л., Колчин Б. А., Рыбина Ц. А., Хорошев А. С. Новгородская экспедиция // АО. М, 1984. С. 38.

[112] Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977- 1983 гг.). М., 1986. С. 63.

[113] Там же. С. 64.

[114] Ипатьевская летопись. Стб. 203.

[115] Там же. Стб. 257.

[116] Тверская летопись. С. 200.

[117] Hoвгородская V летопись // ПCPA. Пг., 1917. Т. 4, ч. 2, вып. 1. С. 157, 171, 175; Тверская летопись. С. 276.

[118] Новгородская IV летопись. С. 26, 27; Лаврентьевская летопись. Стб. 503, 512.

[119] Московский летописный свод. С. 182, 221.

[120] Новгородская II архивская летопись. С. 187.

[121] Там же. С. 123.

[122] Книга степенная царского родословия // ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 21. С. 368.

[123] Новгородская II архивная летопись. С. 199.

[124] Летопись по Воскресенскому списку. С. 150.

[125] Ипатьевская летопись. Стб. 203, 207.

[126] Там же. Стб. 204.

[127] Там же. Стб. 260.

[128] Там же. Стб. 280.

[129] Там же. Стб. 492.

[130] Тверская летопись. С. 200.

[131] Софийская I летопись // ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. С. 217.

[132] Летопись по Воскресенскому списку. С. 74.

[133] Там же. С. 200.

[134] Макаров Н.А. Топография погребений в древнерусских храмах XI — XIII вв. // Тез. докл. советской делегации на IV Междунар. конгр. слав, археологии. София. 1980. М, 1980.

[135] Каргер М. К. Раскопки в Переяславе-Хмельницком в 1952-1953 гг. // С А. 1954. № 20. С. 12, рис. 4:

[136] Раппопорт ПА. Русская архитектура X-XIII вв. // САИ. Л., 1982. Вып. Е1 -47. Табл. 8, № 44.

[137] Асеев Ю. С. Спаськiй собор у Чернiговi Киiв, 1959. С. 7.

[138] Коваленко В. П. Новые исследования черниговского детинца в 1985-1986 гг. // Все-союз. археол. конф.: Тез. докл. Суздаль. 1987. М., 1987. С. 117.

[139] Холостенко Н. В, Исследования Борисоглебского собора в Чернигове // СА. 1967. № 2. С. 58, рис. 5.

[140] Каргер М. К. Древний Киев. М; Л., 1958. Т. 1. С. 227; Новое в археологии Киева. Киев, 1982. С. 219.

[141] Раппопорт ПА. Русская архитектура X-XIII вв. С. 27.

[142] Янин В. Л. Некрополь Новгородского Софийского собора. М, 1988. С. 194.

[143] Ратич А. К вопросу о княжеских дворцах в стольных городах Галицкой Руси XI-XIV вв. // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 189.

[144] Раппопорт П.А. Русская архитектура X-XIII вв. Табл. 15, № 122.

[145] Холостенко Н. В. Архитектурно-археологическое исследование Успенского собора Елецкого монастыря в Чернигове // Памятники культуры. Исслед. и реставрация. М., 1961. Т. 3. С. 59, рис. 6.

[146] Холостенко Н. В. Новые данные о Кирилловской церкви в Киеве // Там же. 1960. Т. 2. С. 10, рис. 5.

[147] Раппопорт П.А. Русская архитектура X-XIII вв. Табл. 10, № 187.

[148] Там же. Табл. 6, № 60.

[149] Орлов С. Н. Отчет о раскопках на месте Аркажского монастыря под Новгородом. Сезон 1963 г. — Архив ИА РАН, P-I, 2760, рис. 6.

[150] Иоаннисян О. М. Итоги и задачи археологического изучения галицкого зодчества XII -XIII вв. //Древнерусский город. Киев, 1984. С. 43, рис. 2.

[151] Рыбаков Б. А. Отчет об археологических раскопках на Белгородском городище в 1968 г. — Архив ИА РАН, P-I, 3832, табл. 15.

[152] Каргер М. К. Древний Киев. Т. 1. Рис. 145.

[153] Там же. Рис. 148.

[154] Воронин Н. Н. Зодчество северо-западной Руси. М, 1961. Т. 1. С. 99, рис. 31.

[155] Там же. С. 71, рис. 12.

[156] Раппопорт П.А. Русская архитектура Х-ХШ вв. Табл. 15, № 120.

[157] Каргер М. К. Раскопки в Переяславе-Хмельницком... Рис. 14.

[158] История и культура Древней Руси. М; Л, 1951. Т. 2. С. 298.

[159] Раппопорт П.А. Русская архитектура Х-ХШ вв. Табл. 14, № 129.

[160] История и культура Древней Руси. С. 294, рис. 101.

[161] Логвин Г. Н., Тимощук БА. Белокаменный храм XII в. в Василеве // Памятники культуры. Исслед. и реставрация. М., 1961. Т. 3. С. 40, рис. 2.

[162] Монгайт А.Л. Старая Рязань // МИА. М., 1955. 49. Рис. 44.

[163] Раппопорт П. А. Русская архитектура Х-XIП вв. С. 99.

[164] Раппопорт П. А. «Старая кафедра» в окрестностях Владимира-Волынского // СА. 1977. №4. Рис. 4.

[165] История и культура Древней Руси. С. 276, рис. 82.

[166] Каргер М. К. Новый памятник зодчества XII в. в Турове // КСИИМК. 1965. Вып. 100. С. 132, рис. 47.

[167] Воронин Н. Н. Зодчество северо-западной Руси. С. 245, рис. 119.

[168] Хворостова Е.Л. Пафнутьев-Боровский монастырь. Калужская область. Описание и фотофиксация шурфов в соборе Рождества XVI в. 1970 г. — Архив ИА РАН, P-I, 4064, л. 8-9.

[169] Трофимов И. В. Памятники архитектуры Троице-Сергиевой лавры. М., 1961. С. 51, рис. 31.

[170] Тамже. С. 62, рис. 45.

[171] Варганов А. Суздаль. Ярославль, 1971. С. 149; Куглюковский П. И. Отчет об археологических разведках, проведенных в Суздале в 1972 г. — Архив ИА РАН, Р — I, 4899.

[172] Белецкий В. Д., Белецкий СВ. Сосуд из могилы псковского князя Всеволода-Гавриила Мстиславича (1138 г.) // СА. 1979. № 3. С. 275.

[173] Сабанеев Д. А. Заметки о древней Климентовской церкви близ Старой Ладоги // Записки РАО. Новая серия. М, 1886. С. 2.

[174] Покрышкин П. П. Отчет о капитальном ремонте Спасо-Нередицкой церкви в 1903 и 1904 г. СПб., 1906. С. 7.

[175] Воронин Н. Н. Раскопки в Перевлавле-Залесском // МИА. М, 1949. 11. С. 199.

[176] Воронин Н. Н. Археологические исследования архитектуры памятников Ростова. С. 6-8.

[177] Шуляк A. M. Раскопки руин церкви Спаса Нередицы близ Новгорода // Практика реставрационных работ. М., 1950. Сб. 1. С. 128.

[178] Археологические исследования в Киевской губернии // ИАК. СПб., 1910. Приб. к вып. 34. С. 177.

[179] Хворостова Е.Л. Отчет об археологических исследованиях на территории Архангельского собора Рязанского Кремля. 1979 г. — Архив ИА РАН, P-I, 7654, л. 15.

[180] Истомин Г. Указатель святынь и достопримечательностей Московского Большого Успенского собора. Сергиев Посад, 1916. С. 10.

[181] Панова Т. Д. Средневековый погребальный обряд по материалам некрополя Архангельского собора Московского Кремля // СА. 1987. № 4. С. 111.

[182] Пшеничников А. Соборный храм Вознесения в Вознесенском монастыре в Москве. М., 1886. С. 30.

[183] Мясоедов В. Два погибших памятника новгородской старины // Записки РАО. Пг., 1915. Т. 10. С. 108, рис. 32.

[184] Толочко П. П., Килиевич С.Р. Отчет об археологических раскопках на Старокиевской горе. — Архив ИА НАНУ, 1968, 66, л. 4-5.

[185] Воронин Н. Н. Древнее Гродно // МИА. М., 1954. 41. С. 182.

[186] Коваленко В. П. Новые исследования черниговского детинца в 1985 — 1986 гг. С. 116.

[187] Дяденко В. Д. Разведки и наблюдения за земляными работами в Киеве // Археол. исслед. на Украине в 1967 г. Киев, 1968. Вып. 2. С. 207-208.

[188] Толочко П. П. Древний Киев. Киев, 1976. С. 89.

[189] Беленькая ДА. Археологические наблюдения в Успенском соборе в 1966 г. // Древности Московского Кремля / МИА. М., 1971. 167. С. 158.

[190] Гуревич Ф. Д. Погребальные памятники жителей Новогрудка. С. 51.

[191] Орлов С. Н. Отчет по раскопкам и исследованию руин Аркажского монастыря под Новгородом, проведенным летом 1962 г. — Архив ИА РАН, P-I, 2440, л. 130, рис. 6.

[192] Там же, л. 23, 27.

[193] Хворостова Е.Л. Пафнутьев-Боровский монастырь. Калужская область. Описание и фотофиксация шурфов в соборе Рождества XVI в. 1970 г. — Архив ИА РАН, P-I, 4064, л. 9.