В русской литературе XIX века

и "цыганская тема" у Блока

Вопрос о связях Блока с русской культурой изучен все

еще недостаточно. Традиционным является указание на

связь поэзии молодого Блока с творчеством В. Жуковско-

го, А. Фета, на влияние, которое оказали на Блока Ап.

Григорьев, частично Я. Полонский и Ф. Тютчев. Эти наб-

людения, порой весьма интересные и содержательные, при-

вычно обобщались в схему: поэзия Блока завершает разви-

тие русской дворянской поэзии XIX в., она включается в

традицию: романтизм Жуковского - "чистое искусство" Фе-

та - символизм. Вопрос о связях Блока с русской демок-

ратической культурой XIX в. не ставился, поскольку под-

разумевалось, что ответ здесь может быть только отрица-

тельный. Между тем появившиеся, главным образом в пос-

ледние годы, исследования на тему о связях Блока с

русским народным творчеством, Пушкиным, Лермонтовым,

Гоголем, Некрасовым, Л. Толстым2 позволяют

Статья написана совместно с 3. Г. Минц.

2 Померанцева Э. В. Блок и фольклор // Русский фоль-

клор. М., 1958. Т. 3; Гроссман Л. Блок и Пушкин //

Собр. соч.: В 4 т. М., 1928. Т. 4; Гессен С. Коммента-

рии А. Блока к стихотворениям Пушкина // Пушкин: Вре-

менник Пушкинской комиссии АН СССР. М.; Л., 1936. Т. 1;

Розанов И. Александр Блок и Пушкин // Книга и проле-

тарская революция. 1936. № 7; Бонды С. Драматургия Пуш-

кина и русская драматургия XIX в. // Пушкин - родона-

чальник новой русской литературы. М.; Л., 1941; То-

ма-шенский Б. Поэтическое наследие Пушкина (лирика и

поэмы) // Там же; Цейтлин А. "Евгении Онегин" и русская

литература // Там же; Орлов В. Александр Блок:

Очерк творчества. М., 1956; Голицына В. Пушкин и

Блок // Пушкинский сборник. Псков, 1962; Шувалов С. В.

Блок и Лермонтов // О Блоке. М., 1929; Максимов Д. Лер-

монтов и Блок // Ленинград. 1941. № 13-14; Жак Л. Алек-

сандр Блок о Лермонтове // Литературный Саратов. Сара-

тов, 1946. Кн. 7; Максимов Д. Лермонтов и Блок // Мак-

симов Д. Поэзия Лермонтова. Л., 1959; Белый А. Мастерс-

тво Гоголя. М.; Л., 1934; Крук И. Ал. Блок и Гоголь //

Русская литература. 1961. № 1; Орлов В. Н. Александр

Блок и Некрасов // Научный бюллетень ЛГУ. 1947. №

16-17; Левин Ю., Дикман М. Пометки А. А. Блока на собр.

стих. Некрасова // Учен. зап. ЛГУ. 1957. № 229. Вып.

30; Минц 3. Г. Ал. Блок и Л. Н. Толстой // Учен. зап.

Тартуского гос. ун-та. 1962. Вып. 119.

взглянуть на вопрос с совершенно другой стороны. Однос-

торонняя трактовка вопроса отрицательно сказывалась и

на построениях общих концепций в области литературы XIX

в. Обрыв связей между ней и крупнейшими художественными

явлениями XX в. приводил к искажению историко-литера-

турной перспективы. При этом следует подчеркнуть, что

пересмотр традиционных взглядов не может произойти в

порядке смены одной априорной концепции другой: необхо-

дим ряд конкретных изучении. Хотелось бы указать на та-

кие узловые темы, как "Блок и древняя русская литерату-

ра", "Блок и культура русского XVIII века", "Блок и

традиции русской литературы XIX века" в ее сложных гра-

нях от Достоевского до Чехова. Все эти вопросы ждут

своего решения. Настоящий очерк ставит перед собой го-

раздо более скромную, но аналогично направленную цель:

изучить на конкретном примере "цыганской темы" в твор-

честве Блока связь его с глубокой предшествующей куль-

турной традицией и посмотреть, не бросит ли это, хотя

бы частично, новый свет как на Блока, так и на саму эту

традицию. Так называемая цыганская тема в творчестве

Блока предоставляет нам удобную возможность проследить

некоторые глубинные связи поэта с демократической тра-

дицией русской общественной мысли предшествующего пери-

ода.

Зарождение "цыганской темы" естественно связано с

появлением в литературе образов цыган как особого типа

персонажей. А это, в свою очередь, связывалось с тем

интересом к местному колориту, национальной характерис-

тичности персонажей и живописности образов, которые по-

явились в литературе как составная часть романтического

стиля. Так воспринимали дело и современники. Пушкин в

письме А. Г. Родзянко писал 8 декабря 1824 г. о поэме

Баратынского: "Эта чухонка говорят чудо как мила. - А я

про Цыганку; каков? подавай же нам скорее свою Чупку -

ай да Парнасе! ай да героини! ай да честная компания!

Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ве-

дете мне не ту? А какую ж тебе надо, проклятый Феб?"

(XIII, 128-129).

Связь "цыганской темы" с романтическими настроениями

столь очевидна, что именно она бросилась в глаза иссле-

дователям, заслонив другие, более глубинные связи. Меж-

ду тем обращение только к данному историческому матери-

алу убеждает, что оба основных аспекта темы: "общество

цыган как особый социальный организм" и "цыгане как

специфический национально-

(Труды по рус. и слав. филологии. Т. 5); Благой Д.

Д. Александр Блок и Аполлон Григорьев // Благой Д. Д.

Три века... М., 1933; Розанов И. Блок - редактор поэтов

// О Блоке; Асеев Н. Работа над стихом. Л., 1929. В

последних из перечисленных работ освещены некоторые ас-

пекты "цыганской темы" в творчества Блока; это позволя-

ет нам несколько сузить рассматриваемый вопрос, опуская

то, что уже привлекало внимание исследователей.

1 См.: Герман А. В. Библиография о цыганах. М.,

1930; обширная, хотя и беспорядочно нагроможденная, ли-

тература приведена в кн.: Штейнпресс Б. К истории "цы-

ганского пения" в России. М., 1934. Пользуемся случаем

принести благодарность академику М. П. Алексееву, обра-

тившему наше внимание на эту книгу.

психологический тип" - были даны еще в просветительской

литературе доромантического периода, и связи эти оказы-

ваются более значительными и долгодействующими в общей

историко-литературной перспективе, чем сравнительно

кратковременная трактовка вопроса.

Напомним хотя бы о таком факте. По авторитетному

свидетельству В. П. Гаевского, Пушкин еще в лицее, то

есть задолго до периода романтических настроений, напи-

сал роман "Цыган". Вполне можно согласиться с Б. В.

Томашевским, который дал такую характеристику этому не

дошедшему до нас произведению: "Принимая во внимание

моду времени, а также литературу, которой напитан был с

детства Пушкин, можно предполагать, что так названа бы-

ла философская повесть небольшого размера в духе прос-

ветительской литературы XVIII в. Вероятно, цыган

- герой романа - попадал в чуждую ему среду европейской

цивилизации, и в его простодушных суждениях вскрывались

противоречия, свойственные "цивилизованному" общест-

ву"2. Такое толкование представляется весьма вероятным.

'Однако следует подчеркнуть, что в этом случае образ

цыгана рассматривается как равнозначный понятию "ди-

карь" в распространенной в XVIII в. литературной ситуа-

ции: "естественный человек в цивилизованном обществе".

Оснований для выделения "цыганской темы" как специфич-

ной и отличающейся от сюжетной ситуации "гурон (или во-

обще "дикий" - без какой-либо конкретизации) в Европе"

при такой постановке вопроса еще не возникает. Для того

чтобы понять специфичность "цыганской темы", следует

произвести некоторые дополнительные исследования.

Антитеза "дикарь - цивилизованный человек", которой

оперирует современный исследователь для уяснения себе

круга идей конца XVIII - начала XIX в., слишком упроще-

на и совсем не отражает богатства идей той эпохи.

Оставляя в стороне ряд весьма существенных отличий в

истолковании разными лагерями проблемы "естественного"

человека, остановимся на двух возможных трактовках это-

го вопроса внутри демократического комплекса идей XVIII

в.

Следуя первой точке зрения, человек социален по сво-

ей природе3, он "рожден для общежития". "Народ есть об-

щество людей, соединившихся для снискания своих вы-

год"4. Права гражданина не ограничивают свободы челове-

ка: "Предписание же закона положительного не иное что

быть должно, как безбедное употребление прав естествен-

ных"5. Вторая же точка зрения утверждала мысль о том,

что естественное состояние первобытно-свободного

См.: Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина.

1799-1826 // Сост. М. А. Цявловский. 2-е изд., испр. и

доп. Л., 1991. С. 63, 641.

2 Томашмский Б. В. Пушкин. М.; Л., 1956. Кн. 1:

(1813 -1824). С. 33.

3 См. гл. "De la Sociabilite" в кн.: De 1'homme, de

ses facultes intellectuelles et son education, ouvrage

posthume de М. Helvetius. Liege, MDCCLXXIV. T. 1.

(Oeuvres completes. T. 3). P. 160-179 (русский перевод:

Гельвецш К. А. О человеке, его умственных способностях

и его воспитании. М., 1938).

* Радищев А. Н. Поли. собр. соч.: В 3 т. М.; Л.,

1936. Т. 1. С. 187.

5 Там же. Т. 3. С. 11.

человека - одиночество. Из первой концепции вытекало,

что вступающий в общество индивид сохранял всю полноту

своей естественной свободы. Согласно второй - становясь

гражданином, он переставал быть свободным человеком,

так как часть его личной свободы приносилась в жертву

требованиям общего блага. Между тем философы типа Гель-

веция или Радищева полагали, что до рождения деспотизма

интересы человека и общества совпадали безусловно.

Обе концепции, с разных сторон, приводили к сходным

выводам: первое "гражданское" общество мыслилось как

общество оседлое. Особенно на этом настаивал Руссо, ко-

торый, прозорливо связывая возникновение государства с

появлением собственности, особенно земельной, считал,

что оседлость была первым условием превращения дикого

человека, номада, в человека, покорного законам, то

есть гражданина. При этом и семья для Руссо - не ес-

тественная, а договорная, гражданская организация. Для

Радищева - первое, "нормальное" общество - всегда об-

щество оседлых земледельцев. А с этим связано, как и у

Руссо, понятие собственности: "Представим себе мысленно

мужей, пришедших в пустыню, для сооружения общества.

Помышляя о прокормлении своем, они делят поросшею зла-

ком землю"2. Таким образом, справедливое договорное об-

щество - это общество, основанное ради охраны счастья и

трудовой, эгалитарной собственности всех его членов.

Такое общество не может быть обществом кочевников.

В этом смысле образ цыгана как положительного героя,

идеализация человека именно потому, что он стоит вне

собственности, владения клочком земли, оседлости, - в

литературе XVIII в. встречались весьма редко. Важен и

другой аспект вопроса. В литературе XVIII в. осуждение

собственности или даже проповедь имущественного равенс-

тва сопровождались, как правило, апологией героического

аскетизма. Она свойственна была в высшей мере Мабли, ее

не чуждался Руссо, и с особенной силой она зазвучала в

этической концепции якобинцев, пытавшихся противопоста-

вить стихийному напору буржуазного эгоизма доктрину са-

мопожертвования во имя общего блага и античных доброде-

телей. Сторонниками же гармонической личности, страс-

тей, бьющих через край, полноты жизненных сил, многог-

ранной и эгоистически (в философском понимании XVIII

в.) счастливой жизни были, как правило, мыслители, ко-

торые, борясь с феодальным ограничением свободы челове-

ка, еще не видели беды в свободной игре частных интере-

сов.

Однако в предреволюционную эпоху различие между эти-

кой, которую можно условно определить как этику "разум-

ного эгоизма", и этикой, столь же условно определяемой

как система "героического аскетизма", проявлялось внут-

ри демократического лагеря лишь как потенциально су-

ществующая тенденция. На примере Руссо мы видим их ор-

ганическое сплетение. Очень

1 Руссо считал, что человек, "становясь существом

общежительным, и вместе с тем рабом", "становится сла-

бым, болезненным и приниженным, и спокойный, изнеживаю-

щий образ жизни надрывает в конце концов его силы и его

мужество" (Руссо Ж.-Ж. О причинах неравенства / Под

ред. и с предисл. С. Н. Южакова. СПб., 1907. С. 36).

2 Радищев А. Н. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 314.

своеобразно сложилось развитие русской общественной

мысли XVIII в. В трудах Радищева мы видим сочетание

этики счастья, полного развития всех заложенных в при-

роде человека возможностей, с теорией общественного до-

говора. Этика французских материалистов XVIII в. ока-

жется очень важной для Пушкина.

И все же определенные тенденции, проявившиеся со

всей полнотой в начале XIX в., ощутимы в предшествующую

эпоху. Для демократической публицистики XVIII в. был

характерен идеал гармонического, прекрасного, стремяще-

гося к счастью человека. Этот идеал был противопостав-

лен обществу, основанному на насилии и мертвящем бюрок-

ратизме, но не отрицал принципа частной собственности.

Те же философы, которые отрицали частную собственность

(Мабли) или колебались между ее осуждением и утвержде-

нием принципа эгалитарности, стремясь защитить трудовую

собственность от грабительской нетрудовой, то есть до-

пускали ограничение собственности (Руссо), в той или

иной степени склонялись к морали аскетизма. После рево-

люции положение резко изменилось. Если мы всмотримся в

"Цыган" Пушкина - первое произведение, широко, во всей

полноте философского звучания поставившее "цыганскую

тему" в русской литературе, то мы обнаружим весьма лю-

бопытные и принципиально новые, по отношению к XVIII

в., аспекты вопроса.

Цыгане Пушкина - свободный, вольный народ. В харак-

теристике их быта Пушкиным ясно чувствуется влияние

просветительского мышления XVIII в. Земфира Пушкина -

не романтическая Эсмеральда. Героиня Гюго - искра поэ-

зии в море грязи. Ее образ проецируется на цепь роман-

тических антитез: жизнь - поэзия, безобразие - красота,

грязь земли - чистота неба. Законы окружающего общества

не влияют на Эсмеральду, и само это общество менее все-

го похоже на картину союза равных и свободных "сынов

природы". Между тем читателю, знакомому с проблематикой

просветительской социологии XVIII в., бросается в глаза

связь поэмы "Цыганы" с кругом идей "философского века".

Философское пространство, в котором развивается конф-

ликт поэмы, - это антитеза противоестественной "неволи

душных городов" и "дикой вольности", естественного и

противоестественного. Мир неволи - это одновременно и

мир насилия, принуждения, подавления личности, власти

Закона, богатства и праздности. Совершенно в духе Руссо

"оковы просвещенья" (IV, 188) противопоставлены "воле".

Особенно сильно чувствовалось влияние Руссо в исключен-

ном Пушкиным монологе Алеко над колыбелью сына:

Пускай цыгана бедный внук

Лишен и неги просвещенья

И пышной суеты наук...

Не меняй простых пороков

На образованный разврат (IV, 445).

Но именно здесь начинаются и существенные для нашей

темы отличия в позиции Пушкина и Руссо. Пушкин подводит

нас к мысли, что общество цыган - это добровольный союз

людей, находящихся в "естественном", догражданском сос-

тоянии. Цыганский табор противопоставлен городу как об-

щество - не-обществу. Алеко не пошлет своего сына в го-

род:

От общества быть может я

Отъемлю ныне гражданина -

Что нужды - я спасаю сына -

И я б желал чтоб мать моя

Меня родила в чаще леса (IV, 446).

Цыганы - "природы бедные сыны" (IV, 203). Для чита-

теля, воспитанного на сочинениях Руссо и просветителей,

формулировка: "Мы дики; нет у нас законов" (IV, 201)

ассоциировалась с очень определенными публицистическими

идеями. Отсутствие законов у цыган подчеркнуто заменой

первоначального:

Я для него супругой буду

Ему по нраву наш закон (IV, 409) -

на:

Его преследует закон,

Но я ему подругой буду (IV, 180).

Однако, согласно трактату "О причинах неравенства"

Руссо, естественный человек живет вне общества, в оди-

ночестве. Он не знает общества других людей, нужда в

котором появляется лишь одновременно с земледелием и

частной собственностью. Его ум неразвит - чувство добра

и зла, справедливого и несправедливого ему чуждо. Ему

неизвестны страсти. Это тусклое, бесцветное существова-

ние.

Природа человека в "Цыганах" истолкована иначе: Пуш-

кин (как и до него Радищев) находится под очень сильным

влиянием этики французских материалистов.

Человек рожден для общежития. Общественное существо-

вание и есть "естественное". Люди вступают в общество

добровольно и для собственной пользы. Отношения между

родителями и детьми, с одной стороны, и супругами, с

другой, основаны не на долге, а на любви и собственной

выгоде каждого. Памятуя это, старый цыган уважает право

Мариулы на свободную любовь.

Добровольность и договорность этого "естественного"

общежития, основанного на личной выгоде каждого, исклю-

чает смертную казнь. Об этом писал еще Ф. В. Ушаков,

размышляя над Гельвецием. Вступление в общество - акт,

основанный на взаимной выгоде всех и каждого. Поэтому

он не сопровождается какими-либо клятвами, ограничения-

ми или обязательствами:

Я рад. Останься до утра

Под сенью нашего шатра

Или пробудь у нас и доле,

Как ты захочешь... (IV, 180)

Цыгане не предъявляют прав на жизнь Алеко:

...оставь же нас,

Прости, да будет мир с тобою (IV, 202).

Уже сказанное в высшей мере интересно. Своеобразная

смесь руссоизма и гельвецианства оказывается весьма ха-

рактерной для русской демократической мысли конца XVIII

- начала XIX в. Из учения Руссо отвергается мысль о

том, что человек, вступая в общество и превращаясь из

человека в гражданина, теряет часть естественной свобо-

ды, мысль о диктаторских правах социального организма

над своими членами. Русский вариант подразумевает про-

тивопоставление общества государству. Речь идет не о

поисках справедливого государственного строя, а о поис-

ках внегосударственной социальной структуры. Вместо

ранней антитезы: закон "неволи душных городов" и закон

цыган ("Ему по нраву наш закон") - противопоставление:

закон - не-закон ("Его преследует закон").

"Внегосударственное" по своей природе общество цыган

отличается еще водной существенной чертой: оно не знает

феодальных отношений (Пушкину прекрасно было известно,

что молдавские цыгане - крепостные', но он оставил этот

материал за пределами поэмы), но чуждо и буржуазных от-

ношений - номады лишены собственности и собственничес-

кого эгоизма. Еще Руссо подчеркивал, что чувство рев-

ности порождается не пламенным темпераментом южанина, а

психологией гражданина, то есть собственника. "Караибы

- народ, менее всех других удалившийся от естественного

состояния, - наиболее миролюбиво разрешают возникающие

на этой почве столкновения; им почти незнакомо и чувс-

тво ревности, хоть они и живут в жарком климате, где

страсти эти всегда, по-видимому, бывают более деятель-

ны"2. В другом месте Руссо прямо связывает появление

ревности с переходом к оседлости: "Люди, скитавшиеся до

сих пор в лесах, перейдя к более оседлому образу жизни,

понемногу сближаются друг с другом... Кратковременные

отношения, вызываемые естественным влечением, ведут за

собой, благодаря возможности часто посещать друг друга,

отношения, более нежные и прочные". Однако тотчас же

"вместе с любовью просыпается ревность. Торжествует

раздор, и нежнейшая из страстей получает кровавые жерт-

воприношения"3. Любопытно, что и Пушкин в отброшенном

позже "руссоистском" монологе Алеко заставил героя наз-

вать ревность чувством, чуждым гвободному миру цыган.

Предсказывая счастливую будущность своему "дикому" сы-

ну, он говорит:

1 Он писал: "Всего замечательнее то, что в Бессара-

бии и Молдавии крепостное ястояние есть только меж-

ду сих смиренных приверженцев первобытной свободы" :Х1,

22).

2 Руссо Ж.-Ж. О причинах неравенства. С. 62.

3 Там же. С. 75.

Нет не преклонит он [колен]

Пред идолом какой-то чести

Не будет вымышлять измен

Трепеща тайно жаждой мести (IV, 446).

Однако для Радищева и Руссо (поскольку возврат к до-

общественному состоянию невозможен) альтернативой любой

форме несправедливого общества был идеал свободного со-

юза земледельцев, работающих на своей земле. В основу

идеального строя положена эгалитарная собственность.

Это был тот, крестьянский по существу, идеал, который

широко прозвучал в русской литературе XVIII - начала

XIX в., определив специфическую трактовку знаменитого

второго эпода Горация "Beatus ille". Человек "златого

века" - "плугом отчески поля орющий"2.

...Подобно смертным первородным

Орет отеческий удел

Не откупным трудом, свободным,

На собственных своих волах".

...В отеческих полях работает один4.

Этот уже традиционный для русской поэзии идеал в по-

эме Пушкина резко модифицируется: цыгане - народ, не

знающий собственности. Идеалом становится кочевник, а

не трудолюбивый земледелец, владелец равной и трудовой

собственности.

Чрезвычайно существен и этический поворот. Пушкин

близок к Руссо и другим мыслителям демократического

крыла XVIII в. (например, Мабли), связывая свободу и

бедность. Цыгане свободны, ибо бедны:

...привыкни к нашей доле

Бродящей бедности и воле (IV, 180).

...Ты любишь нас, хоть и рожден

Среди богатого народа.

Но не всегда мила свобода

Тому, кто к неге приучен (IV, 186).

А в примечании к "Цыганам" Пушкин писал о "дикой

вольности, обеспеченной бедностию" (XI, 22).

Однако здесь начинается существенное расхождение,

говорящее о принадлежности Пушкина к той струе русской

общественной мысли (к ней принадлежал и Радищев), кото-

рая испытала глубокое влияние гельвецианского материа-

лизма. "Бедность" для Руссо, и особенно для Мабли, -

средство

1 Ср. у Руссо: создание общества влечет "возникнове-

ние вредных и диких правил условной части" (Руссо Ж.-Ж.

О причинах неравенства. С. 103).

2 Тредиаковский В. К. Стихотворения. Л., 1935. С.

205.

3 Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1933. С. 229.

4 Поэты 1790-1810-х годов. Л., 1971. С. 522.

преодоления страстей - губительного, антиобщественного

начала в человеке. Поэтому несправедливое, социально

порочное общество, раздираемое конфликтом нищеты и бо-

гатства, - одновременно и царство ярких, губительных

страстей, которые неизвестны "естественному" человеку.

Руссо говорит о контрасте "между косностью первобытного

состояния и возбужденной деятельностью, на которую тол-

кает нас наше самолюбие" в цивилизованном обществе. У

Пушкина, в отличие от этих представлений, проводится

мысль о жизненной полноте, яркости, самобытности народа

и каждой единицы, составляющей народный коллектив. Это-

му противопоставлена мертвенность, [однообразие, стан-

дартность рабской жизни в городах. Не случайно воля не-

изменно окрашена в эпитеты веселья, а рабство - скуки:

Как вольность, весел их ночлег...

Все живо посреди степей... (IV, 179)

Крик, шум, цыганские припевы,

Медведя рев, его цепей

Нетерпеливое бряцанье,

Лохмотьев ярких пестрота,

Детей и старцев нагота,

Собак и лай и завыванье,

Волынки говор, скрыл телег,

Все скудно, дико, все нестройно,

Но все так живо-неспокойно,

Так чуждо мертвых наших нег,

Так чуждо этой жизни праздной,

Как песнь рабов однообразной! (IV, 182).

С этим связано и другое представление: наибольший

расцвет человеческой личности - это жизнь творца, ху-

дожника. И цыгане ведут жизнь, погруженную в искусство.

Музыка становится для них бытом, искусство - каждоднев-

ным занятием, источником существования:

Старик лениво в бубны бьет,

Алеко с пеньем зверя водит... (IV, 188)

Музыка и неволя - антонимы. В мире цыган искусство и

труд стоят в одном ряду ("железо куй - иль песни пой").

Свободное искусство вознаграждается:

Земфира поселян обходит

И дань их вольную берет (IV, 188).

(В черновиках было: "И плату бедную берет", но Пуш-

кин подчеркнул мысль:

"И добровольцу дань берет", а затем уже нашел и

окончательный вариант.) В городах же - человек раб, он

зависит от других людей:

I Руссо Ж.-Ж. О причинах неравенства. С. 77.

Там вольность покупают златом,

Балуя прихоть суеты,

Торгуют вольностью - развратом

И кровью бледной нищеты (IV, 440).

Следует подчеркнуть, что высказанные здесь Пушкиным

представления весьма далеки от идей романтизма. При

всем различии в оттенках, романтизм неизменно противо-

поставлял активную личность толпе. Именно яркость, ге-

ниальность, внутреннее богатство или даже колоссальное

преступление выделяли романтического героя, делая его

непохожим на "людей", "толпу", "народ", "чернь". У Пуш-

кина уже с "Кавказского пленника" намечается принципи-

ально иное противопоставление: герой, преждевременно

состарившийся духом, и яркий, активный народ. Народ в

"Цыганах" - не безликая масса, а общество людей, испол-

ненных жизни, погруженных в искусство, великодушных,

пламенно любящих, далеких от мертвенной упорядоченности

бюрократического общества. Яркость индивидуальности не

противополагается народу, - это свойство каждой из сос-

тавляющих его единиц. При таком наполнении самого поня-

тия "народ" цыгане становятся не этнографической экзо-

тикой, а наиболее полным выражением самой сущности на-

рода. Не случайно народность воспринимается Пушкиным в

эти годы, в частности, как страстность, способность к

полноте сердечной жизни. (Ср. "Черную шаль", явно тяго-

теющую в своем замысле к "Братьям-разбойникам", перво-

начально задуманным в том же романсно-балладном ключе,

- ср. набросок "Молдавской песни":

Нас было два брата - мы вместе росли -

И жалкую младость в нужде провели... (IV, 373)

И то, что ключ к народности ищется в "цыганской" или

"молдавской" теме, - не случайно. Дело и в том, что об-

раз русского крестьянина влек за собой совершенно иной

круг идей - тему крепостничества ("но мысль ужасная

здесь душу омрачает..."), а не идеальной жизни, народа

в чистой субстанции этого понятия. Но и в другом: еще

со времени Державина установилось противопоставление

бурного, страстного, темпераментного "цыганского" типа

и "чинного" облика русской крестьянки.

Возьми, египтянка, гитару,

Ударь по струнам, восклицай;

Исполнясь сладострастна жару,

Твоей всех пляской восхищай.

Жги души, огнь бросай в сердца

От смуглого лица.

Неистово, роскошно чувство,

Нерв трепет, мление любви,

Волшебное зараз искусство

Бакханок древних оживи.

Жги души, огнь бросай в сердца

От смуглого лица.

Как ночь, - с ланит сверкай зарями,

Как вихорь, - прах плащом сметай,

Как птица, - подлетай крылами,

И в длани с визгом ударяй.

Жги души, огнь бросай в сердца

От смуглого лица...

Нет, стой, прелестница довольно,

Муз скромных больше не страши;

Но плавно, важно, благородно,

Как русска дева, пропляши...

("Цыганская пляска". 1805)

Здесь уже находим и существенный для "цыганской" те-

мы образ яркой, жгущей душу страсти, и не менее сущест-

венное для нее сочетание любви и смерти - не имеющее и

тени мистицизма свидетельство силы земного чувства:

Топоча по доскам гробовым

Буди сон мертвой тишины.

Страсть, которая не удерживается в пределах умерен-

ной гармонии, а пожирает человека, страсть - дисгармо-

ния ("в длани с визгом ударяй") - вместе с тем и полное

проявление человека, вызывающее воспоминание об антич-

ной полноте жизни, то есть о "нормальном" человеке:

Волшебное зараз искусство

Вакханок древних оживи.

Мысль о том, что только страсть, выводящая человека

за пределы привычного, в "ненормальном" обществе возв-

ращает человека к человеческой норме, родилась в XVIII

в., но, пройдя сквозь века, прозвучала и в "Сказках об

Италии" Горького ("Тарантелла" и другие), и в известных

словах Блока:

...только влюбленный

Имеет право на звание человека .

Показательно, что еще для И. Дмитриева "цыганская"

тема оказалась за пределами искусства: в стихотворение

"К Г. Р. Державину" (1805) он ввел образ условно-поэти-

ческой буйной толпы:

Рдяных Сатиров и Вакховых жриц -

и лишь в примечаниях пояснил: "Здесь описаны цыгане

и цыганки, которые во все лето промышляют в Марьиной

роще песнями и пляскою". Итак, не только яркость, при-

поднятость над обыденностью героя-цыгана привлекают на-

ше внимание при рассмотрении темы настоящего исследова-

ния. Для того

1 Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1960. Т. 2.

С. 289. В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в

тексте с указанием тома и страницы.

чтобы отличить, к романтической или неромантической,

идущей из глубин демократической мысли XVIII в. тради-

ции следует отнести тот или иной образ, существенно

другое: отношение героя к народу, понимание природы че-

ловека и природы народа. В этом смысле очень характерна

поэма Е. Баратынского "Цыганка" ("Наложница"), позволя-

ющая проследить различие между Земфирой Пушкина и Сарой

Баратынского. Поэма Баратынского написана в период

сближения поэта с пушкинскими требованиями психологи-

ческого реализма (это очень сильно отразилось в предис-

ловии, вызвавшем одобрение Белинского), однако принцип

структуры характера у Баратынского романтический. Это

тем более заметно, что влияние пушкинской традиции,

вплоть до прямых цитат', ощущается очень явно. Свобод-

ный, основанный лишь на любви, а не на долге и тем бо-

лее не на юридических обязательствах, союз героя и Сары

определен словами, почти точно заимствованными из пуш-

кинской поэмы. И все же сказанное лишь ярче подчеркива-

ет разницу в структуре образов. Два женских персонажа

поэмы Баратынского противопоставлены, в духе романти-

ческих поэм, по принципу темперамента, напоминая анти-

тезу Зарема - Мария в "Бахчисарайском фонтане". То, что

героиня - цыганка, в данной связи должно подчеркнуть

темперамент как основу характера. Иной смысл имеет про-

тивопоставление Сары герою. Их характеры приравнивают-

ся. За покрывалом бытового повествования вырисовываются

романтические контуры сильных, страстных, одиноких на-

тур. Оба героя находятся в одинаковых отношениях к лю-

дям, народу. "Люди" - это сила, которая не принимает

своеобразия, самобытности яркой личности, стремится ни-

велировать ее под общий уровень и тем губит. Для героя

это "свет", который осудил его разгульную жизнь и

властно навязывает ему требования "приличий", безжа-

лостно казня за их нарушение. И то, что дело здесь не

только в сатире на "свет", а в романтическом осуждении

"толпы" (то есть народа), ясно, поскольку по отношению

к Саре ту же роль играет хор. Хор в поэме Баратынского

- совсем не свободный союз ярких, полных жизни людей, в

среде которых и личность человека получает полное раз-

витие:

хор нивелирует, он не терпит своеволия. Порыв Сары к

счастью он наказывает убийством ее возлюбленного и

властно возвращает героиню к общему существованию. С

этим связан трагический конец: герой-отщепенец погибает

под двойным ударом общества и хора, а героини влачат

свое существование, подчинившись власти коллектива. Ве-

ра становится холодной и приличной женщиной света, а

Сара - подчиненной хору и утратившей власть над своей

судьбой цыганкой. Общество казнит "беззаконную комету".

Все это бесконечно далеко от соотношения человека и на-

рода в мире пушкинских цыган.

Само появление "цыганской" темы было связано с воз-

никновением интереса к народу, литературному изображе-

нию народного характера, с тем специфическим пониманием

природы человека и народа, которое зародилось в XVIII

в. Однако оформиться эта тема смогла лишь в начале XIX

в., когда стало возникать представление о мире собс-

твенности как не меньшем носителе

Ср. стихи: "И от людей благоразумных...", "Своим

пенатам возвращенный..." с "Евгением Онегиным". Есть

совпадения и с другими поэмами Пушкина.

зла, чем мир бюрократического гнета. Именно тогда воз-

ник герой-номад, цыган, бродяга, погруженный, вместо

имущественных забот, в поэзию, музыку, искусство. Под-

линный народ в своих высших потенциях - "племя, поющее

и пляшущее". Не случайно рядом с "цыганской темой" воз-

никает образ народа, живущего в краю песен - "стране

искусства". Так возникает сначала гоголевская Украина,

затем гоголевская Италия, а позже - тема Италии в русс-

кой литературе, которая дойдет до Горького и Блока как

своеобразный двойник "цыганской темы". По сути дела, и

казаки в "Тарасе Бульбе" - номады, которые отреклись от

мира семейственного, имущественного и предались "това-

рийству", войне и веселью. Это (что чрезвычайно сущест-

венно) воспринимается автором как приобщение личности к

стихии, коллективу и коллективным страстям. Но, принци-

пиально отличаясь от романтиков, Гоголь считает, что

такое приобщение человека к чему-то большему, чем он

сам (дружбе, народу, истории, в конечном счете - сти-

хии), не означает потери себя. Вместо романтической ан-

титезы: яркая личность, отделенная от народа, - смирен-

ная безличность, приобщенная к целому (народу, семье,

обычаю, обряду, религии, фольклору), здесь бедность и

раздробленность, вплоть до полной призрачности личнос-

ти, взятой в отдельности, - и яркость, индивидуальная

полнота человека, отдавшего себя стихии.

Такова стихия боя - веселая, поглощающая и обогащаю-

щая личность. Это тоже - погружение в искусство, в му-

зыку: "Андрий весь погрузился в очаровательную музыку

пуль и мечей. Он не знал, что такое значит обдумывать,

или рассчитывать, или измерять заран<