Интонационно-синтаксическая выразительность художественной речи

Выше говорилось об отдельных словах и словосочета­ниях художественной речи в их изобразительности и вы­разительности, а также о целых образах, которые могут из них складываться и которые имеют самостоятельное предметное значение.

Но во всех видах речи слова и словосочетания вместе выражают мысли, а для этого соединяются и н т о н а-ц и о н н о-с интаксически. Синтаксис — это смыс­ловое, эмоционально-логическое соотношение и располо­жение слов в предложениях, на которые всегда разделяется речь. Интонация речи — это то голосо­ведение, с помощью которого произносятся предло­жения и в котором реализуется в ощутимом для нашего слуха материальном звучании смысловое соотношение слов.

В нехудожественных разновидностях литературной ре­чи — в речи научной, философской, публицистической, юридической и т.п. — логическое соотношение и по­рядок слов в предложениях ощутимо преобладает над эмо­циональным. В речи художественной, наоборот, эмоци­ональный смысл высказывания всегда, в той или иной мере, преобладает над логическим смыслом, хотя никогда не должен поглощать его всецело. Поэтому в художествен­ной речи интонация как эмоционально-выразитель­ное голосоведение имеет особенно большую ощути­мость.

Художественная речь в принципе всегда должна вос­приниматься не только зрительно, через восприятие ру­кописного или печатного текста, но и на слух, в своем живом и непосредственно ощутимом интонационном зву­чании. Именно в нем произведения словесного искусства могут до конца раскрыть все эмоционально-образное бо­гатство своего идейного содержания.

РЕЧЕВАЯ ИНТОНАЦИЯ

Интонация речи во всех ее разновидностях — явление сложное, разностороннее. В ней следует различать сле­дующие основные стороны: расстановку пауз, речевую ме­лодию, расстановку акцентов (логических, эмоциональных, ритмических) и темп речи.

Речевые паузы — это перерывы звучания голоса, с по­мощью которых отделяются друг от друга предложения или их смысловые части. Отдельные слова, входящие в предложение или его смысловую часть, паузами не разде­ляются, произносятся слитно и узнаются только по смыс­лу. В современных рукописных и печатных текстах рече­вые паузы обозначаются знаками препинания — точками, запятыми, точками с запятыми и т. п. Но в живой, звуча­щей речи иногда делаются и такие паузы, которые отде-

ляя одну группу слов (часть предложения) от другой, не обозначаются все же в тексте знаками препинания.

Некоторые из таких пауз возникают в речевой инто­нации для упорядочения логического смысла предложения. Так, когда в предложении и к подлежащему, и к сказуе­мому относятся по смыслу большие группы слов, они отделяются ясно ощутимой паузой без соответствующего знака препинания в тексте. Например: «Огромный блестя­щий реактивный самолет || быстро взлетел над бетонной дорожкой». Здесь первые четыре слова (группа подлежа­щего) отделяются логической паузой от последних четырех слов (группы сказуемого), но запятая между ними не ставится.

Другой подобный случай: интонационной логической паузой без знака препинания разделяются в предложении с одним подлежащим два глагольных сказуемых (с отно­сящимися к ним словами), соединенные союзом «и». На­пример: «Мальчик быстро бежал за отцом || и очень весело покрикивал». Так же разделяются однородные при­даточные предложения с союзом «и». Например: «Это были места, которые я так любил II и о которых так часто вспоминал».

Но бывает и обратное соотношение интонационных пауз и знаков препинания. Так, вводные слова всегда выделяются запятыми, но соответствующие последним интонационные паузы иногда могут и не возникать. На­пример: «Кажется, пора бы уже ему приехать». Не выде­ляются иногда интонационно и одиночные деепричастия, хотя запятой они отделяются. Например: «Синея, блещут небеса». Паузы — очень важная сторона интонации. Без них нет осмысленной речи. И неверная расстановка пауз искажает ее смысл.

Другая сторона интонации речи — ее мелодия. Обычно этот термин применяется к пению и инструментальной музыке. В них звуки голоса или инструмента, составляю­щие основу пьесы и сопровождаемые аккомпанементом, всегда имеют определенную и точную высоту. В музыке различия звуков в их высоте акустически всегда должны быть очень точны. Они называются «интервалами» (секун­дой, терцией, квартой и т.д.), на которых и строятся музыкальная гамма и ее аккорды. Малейшее отступление от должной и точной высоты каждого звука музыкальной мелодии разрушает ее, расстраивает созвучие, создает «ка­кофонию» (дурное звучание) и «диссонансы» (отсутствие созвучности). Это бывает тогда, когда у певца или му-

зыканта не хватает слуха или же когда плохо настроен инструмент.

Звучащая человеческая речь также имеет свою мело­дию. В речи особенно ясно слышатся гласные звуки слов, которые всегда имеют какую-то высоту звучания и которые, особенно если на них падает ударение, можно произносить несколько длиннее или несколько короче. Соотношение и последовательность вы­соты гласных звуков слов образуют мелодию речи.

В отличие от музыкальной мелодии речевая мелодия не может и не должна иметь определенную, точную высо­ту, а в обычной, не стихотворной речи — и определенную, точную длительность. В противном случае она будет по­хожа на оперный речитатив. В обычных условиях своего произнесения, и даже при специальной декламации, речь с точной высотой и длительностью гласных звуков произ­водила бы странное, даже смешное впечатление. Специфи­ка речевой мелодии, в отличие от музыкальной,, в том и заключается, что в ней нет этих внутренних звуковых соразмерностей и к ней неприменимы понятия «какофо­ния» и «диссонанс». При всем том на каждом националь­ном языке мелодия речи имеет свои особенности и свои степени характерности.

Подобно паузам, мелодия тесно связана прежде всего с логическим смыслом речи. Она реализует, а неред­ко даже и определяет его. Фраза меняет свое значение в зависимости от того, на каких ее словах происходит повышение и понижение голоса. Иногда даже одно и то же слово, входящее в состав фразы, мелодически может быть по-разному произнесено, и это изменит смысл це­лого. Например: «Алеша, мой боевой товарищ, погиб под Лениградом» и «Алеша! Мой боевой товарищ погиб под Лениградом» (стрелка восходящая показывает повыше­ние мелодии от слога к слогу, нисходящая — понижение ее). В первом случае «Алеша»— подлежащее, «мой боевой товарищ»— приложение к нему. Во втором случае «Але­ша»— обращение, после него стоит знак восклицания, «товарищ»— подлежащее, «мой боевой»— эпитет к нему.

В приведенном примере различие мелодического ри­сунка фразы приводит к различиям ее логического смысла. Мелодия, особенно в художественной речи, может реали­зовать и эмоциональную выразительность слов, но то и другое выражается также с помощью голосовых акцентов, связанных так или иначе с мелодией речи.

Акценты, или ударения, на слогах и словах речи —

третья существенная сторона интонации. Речевые акценты бывают различными по своему значению. В каждом из слов на одном определенном слоге ставится более сильный акцент, организующий слово и придающий ему тот или иной смысл («дорога дорога», «замок на замок»). Это слоеные акценты. Иногда такой акцент переходит с самостоятельного слова на относящееся к нему служеб­ное слово — с существительного на предлог,— и тогда существительное теряет свое ударение («Он ударил рукой по столу», «Корабль спустили на воду»). Более сильным акцентом выделяется то или иное слово в целом предложе­нии или в обособленной его части («На улице шел дождь, иногда переходящий в ливень»). Это логические ак­центы — ударения, придающие предложениям и их обо­собленным частям определенный смысл. (Здесь и далее обозначаются: ударные слоги знаком -, неударные — зна­ком ^w, логическое ударение — знаком'.)

Логические акценты и сопровождающие их повышения и понижения голоса (мелодия речи) так или иначе связа­ны с расстановкой слов в предложении, с их порядком. Решающее значение в порядке слов часто имеет мелодия речи. В одном и том же предложении, но с разной мело­дией — вопросительной, восклицательной и повествова­тельной,— слово, несущее на себе логический акцент, ста­вится на разном месте и в связи с этим меняется весь

\ / \ / \

порядок слов («Погода сегодня хорошая?» — «Хорошая

сегодня погода!» — «Сегодня хорошая погода»).

В предложениях с повествовательной интонацией сло­во, выделяемое логическим ударением, тяготеет к тому, чтобы занять последнее место. Например: «Брат вчера уехал в деревню», «В деревню вчера уехал брат», Брат уехал в деревню вчера». «Брат в деревню вчера уехал». В первом предложении логическим сказуемым, т. е. чем-то новым и поэтому наиболее важным, что утверждается об уже известных ранее явлениях, оказывается место поездки брата («в деревню»); во втором важно то, что туда поехал «брат», а не кто-нибудь другой; в третьем всего важнее, ког­да он туда уехал («вчера»); в четвертом, что он все-таки туда «уехал», хотя и были препятствия.

Если же слово, являющееся логическим сказуемым предложения, поставлено не на последнем месте, его надо произнести с особенно сильным акцентом, чтобы оказа­лась ощутимой его наибольшая смысловая важность («Брат вчера уехал в деревню»).

В любой разновидности речи, в частности и в худо-

жественной, правильное выделение слов с помощью ло­гических акцентов — при чтении вслух или «про себя»— совершенно необходимо для выявления истинного смысла каждого предложения в его связи с другими.

Но художественная речь, вследствие своей эмоциональ­ной образности, требует для раскрытия всех особенностей своего содержания не только правильной расстановки ло­гических акцентов, но и постановки дополнительных ак­центов, имеющих эмоционально-выразительное значение; это — эмфатические акценты (гр. emfasis — выразительность). Они сопровождаются и соответствую­щей эмфатической мелодией речи. Художественная речь вообще интонационно гораздо более сложна, утонченна, чем другие виды речи. В ней весь интонационно-синтак­сический строй создается писателем для наиболее совер­шенного выражения их идейно-эмоционального содержа­ния; в ней все творчески продумано и обусловлено.

С помощью эмфатических акцентов и соответствую­щих мелодий речи в художественных произведениях ин­тонационно выделяются и такие слова, которые могут не иметь логического значения, но которые все же яв­ляются особенно важными средствами выражения эмо­ционально-образной мысли. Например: «Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик ч а й-к и или звонкий гром перепела отдается в степи» (Гоголь). В этом тексте разрядкой выделены слова, со­ставляющие логическую основу всей фразы, а курсивом — слова, несущие на себе эмфатические акценты, сопровож­даемые сильным повышением мелодии речи («и серебря­ные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю...»).

Но бывает и так, что слова, требующие, по общему смыслу фразы, логического ударения, вызывают вместе с тем, по своей собственной эмоциональной образности, ударения эмфатические. Например: «Весь ландшафт спит. А вверху все дышит, все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине» (Гоголь). Здесь курси­вом выделены слова, несущие на себе не только логичес­кие, но и эмфатические акценты.

Наконец, еще одной стороной интонации является ее темп. Это степень быстроты или медленности, с которой произносятся фразы, а также их ускорения, замедления.

В художественной литературе, как и в музыке, темп ис­полнения целого произведения или его частей меняется в зависимости от особенностей их идейного содержания и от его образного воплощения. Попробуйте первую часть «Лунной сонаты» Бетховена играть в быстром темпе (alleg­ro) — это будет пародия на созданную композитором пьесу. Или спойте частушку очень медленно (adagio), она потеряет свой быстрый плясовой ритм и тем самым лишится своей специфической эмоциональной направлен­ности.

Нечто подобное происходит и с художественной речью, в особенности стихотворной, хотя точные обозначения темпа и учет его по метроному невозможны. Так, сти­хотворение Некрасова: «Душно! без счастья и воли || Ночь бесконечно длинна. || Буря бы грянула, что ли? II Чаша с краями полна!» (и т. д.) — по своему трагически-меди­тативному содержанию требует медлительной, раздумчи­вой интонации. Начало же поэмы «Кому на Руси жить хорошо»: «В каком году — рассчитывай, || В какой зем­ле угадывай, || На столбовай дороженьке || Сошлись семь мужиков: || Семь временнообязанных» (и т. д.) — требует интонации гораздо более живой, быстрой по темпу, уско­ряющейся иногда в некоторых местах.

Учитывая связь синтаксиса художественных произве­дений с интонацией их звучания, требующей чтения вслух, гораздо легче понимать в тексте отдельные собственно синтаксические явления.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ЭПИТЕТЫ

Наиболее распространенное явление художественного синтаксиса — эпитеты. Их часто рассматривают как речевое явление, существующее наряду со словами, иноска­зательными по своему значению,— метафорами, сравнения­ми. Но это неправильно. Одно и то же слово с семанти­ческой точки зрения может быть метафорой, в синтак­сическом отношении — эпитетом. Например: «Я снова здесь в семье родной, ЦМой край задумчивый и нежный» (Есенин). Сематически эпитет может быть также и мето­нимией («Их горделивые дружины ||Бежали северных мечей»— Пушкин), и иронией («Откуда, умная, бредешь ты, голова?» — Крылов) или может не иметь никакого ощутимого иносказательного значения («Ночным, душис­тым теплом повеяло от земли»— Тургенев). Но разверну­тое сравнение может также включать в себя метафори-

ческие и прочие эпитеты («Жизнь моя, иль ты приснилась мне? || Словно я весенней гулкой ранью || Проскакал на розовом коне!» — Есенин).

«Эпитет» по-древнегречески значит «прилагательное». Действительно, имена прилагательные в художественной речи очень часто бывают эпитетами, но далеко не всегда. Эпитетом имя прилагательное становится только тогда, когда оно является эмоциональн о-в ыразитель-н ы м развитием образной мысли и поэтому требует эмфа­тического выделения с помощью мелодии и акцента, более или менее сильного. Но прилагательное может развивать мысль логически ив таком случае не является эпи­тетом. Например: «Чуден Днепр при тихой погоде...» (Го­голь). В этой фразе прилагательное «чуден» является ска­зуемым и несет на себе поэтому логическое ударение. Но вместе с тем из-за своей ярко выраженной эмоцио­нальности оно требует и эмфатического акцента с соот­ветствующим повышением тона. Другое же прилагательное («тихой»), определяя обстоятельство времени («при... по­годе»), казалось бы, тоже может рассматриваться как его эпитет, но на самом деле это не так. Слово «тихой» здесь не эпитет, так как оно лишено эмфатичности и требует сильного логического ударения, потому что яв­ляется членом возникающей далее логической антитезы: «при тихой погоде»... «чуден Днепр»...—«Когда же пойдут горами по небу синие тучи» (т. е. когда разразится гроза), «страшен тогда Днепр».

Значит, не все имена прилагательные как определен-ния при существительных являются эпитетами. Но многие другие слова, не имена прилагательные, если они по эмо­циональности своего значения требуют эмфатического акцента, могут быть поняты как эпитеты.

Таковыми могут быть отглагольные прилагательные, причастия. Например: «Что если я, завороженный, \\ Соз­нанья оборвавший нить, || Вернусь домой уничиженный, || Ты можешь ли меня простить?» (Блок). Первое при­частие несет на себе эмфазу и выступает как эпитет, а другие («оборвавший» и «уничиженный») таковыми не являются, так как одно из них логически поясняет пре­дыдущее, а другое есть логическое сказуемое условного придаточного предложения.

Очень распространенной грамматической формой эпи­тета является наречие при глаголе. Например: «Море шумело глухо, сердито» (Горький); или: «Кругом трава так весело цвела» (Тургенев). Но и наречие может иногда

иметь только логическое значение и не быть эпитетом. Например: «В течение всей дороги Касьян сохранял упор­ное молчание и на мои вопросы отвечал отрывисто и не­хотя» (Тургенев). Здесь наречия логически развивают мысль всего предложения.

Иногда значение эпитета могуть иметь и отглагольные наречия, деепричастия. Например: «Люблю грозу в начале мая, || Когда весенний, первый гром, || Как бы резвяся и играя, ||Грохочет в небе голубом» (Тютчев). Но гораздо чаще они бывают лишены этого значения. Например: «Левин шел за ним, стараясь не отстать, и ему становилось все труднее» (Л. Толстой).

Эпитетами могут быть также и имена существительные, являющиеся приложением к другому существитель­ному, играющему роль подлежащего или его дополнения. Например: «Едет мужичище-деревенщина, да и сидит му­жик он на добром коне» (былина); или: «И вот обществен­ное мненье! || Пружина чести, наш кумир! \\ И вот на чем вертится мир!» (Пушкин). А вот пример приложения, имеющего только логическое значение: «Сидя в павильоне, он видел, как по набережной прошла молодая дама не­высокого роста, блондинка» (Чехов).

Значение эпитетов иногда получают имена существи­тельные, играющие роль сказуемого. Например: «Онегин был по мненью многих || (Судей решительных и строгих) || Ученый малый, но педант» (Пушкин); или: «Разрешите доложить || Коротко и просто: || Я — боль­шой охотник жить || Лет до девяноста» (Твардовский). Вот пример сказуемостного существительного, не эпитета: «Я узнал от нее, Цыганок — подкидыш... его нашли у ворот дома, на лавке» (Горький).

Даже существительные-д ополнения имеют изред­ка значение эпитета. Например: «Чудный воздух и про­хладно-душен, и полон неги...» (Гоголь); или: «...живо вспомнилось все вчерашнее — и очарование счастья... ис­чезло...» (Чехов) В большинстве же случаев дополнения имеют только логическое значение. Например: «Месяц-готов был погрузиться в черные тучи, висящие на дальних вершинах...» (Лермонтов).

Наконец, самый редкий случай — существительное-подлежащее, имеющее ощутимое эмоционально-оце­ночное значение и играющее поэтому вместе с тем роль эпитета. Например: «Задумались головотяпы над словами князя...» (Салтыков-Щедрин); или: «На тропу голубого поля ||Скоро выйдет железный гость» (Есенин). Обычно

подлежащие лишены эмфатичности и лишь логически связаны со сказуемым. Например: «Отец с наружным спо­койствием, но внутренней злобой принял сообщение сы­на» (Л. Толстой).

Итак, эпитет — слово или словосочетание, эмоциональ­но характеризующее предмет или действие. Значение эпитета могут получать слова с различной грамматичес­кой функцией. Рассматривая в тех или иных произведе­ниях характерную для них систему эпитетов, надо исхо­дить прежде всего не из грамматических соотношений слов, и из их эмоционально-выразительного значения, тре­бующего для своей реализации соответствующих эмфа­тических акцентов и мелодического рисунка фраз. При таком понимании эпитетов они получают очень большое разнообразие.

Существенны и те различия, которые были свойственны эпитетам в художественной словесности различных исто­рических эпох и различных народов. Этим проблемам посвящена специальная работа А. Н. Веселовского «Из истории эпитета» (36, 73—92).

На ранних ступенях развития эпического творчества — как устного народного, так и литературного — эпитеты отличались тем, что в них не было отчетливо ощутимой эмоциональности, что они обладали веществен­ностью своего значения, раскрывающего физические свой­ства изображаемых явлений. Но герои сказок, эпических песен и повестей, их подвиги и приключения идеализиро­вались и соответствующую особенность получали в их образах вещественные эпитеты. Они обозначали почти всегда наиболее совершенные, мощные, ценные физические свойства изображаемых явлений и предметов. В старинном, эпически изображенном, сказочном и пе­сенном «мире» солнце всегда было «красным» или «свет­лым», ветер — «буйным», туча — «черной», море — «си­ним», лес — «темным» поле — «чистым», молодцы — «уда­лыми», девицы — «красными» (красивыми), очи — «ясны­ми», ноги —«резвыми», кони — «борзыми», мечи — «булат­ными» и т. д. При традиционном исполнении сказок и песен, при заимствовании их словесного строя одними певцами и сказителями у других такие вещественно-идеа­лизирующие изображаемую жизнь эпитеты прочно за­креплялись в определенных образах и переходили из од­них произведений в другие. Эта традиция распространилась и на лирическую народную поэзию. В фольклористике такие эпитеты получили название постоянных.

³³⁷

В художественной литературе нового времени такие эпитеты применялись только в произведениях, следующих традициям устного народного творчества, имитирующих его стиль. Так, у Лермонтова: «Не сияет на небе солнце красное, || Не любуются им тучки синие...-»; у Кольцова: «Понесут ее || Ветры буйные|| Во все стороны || Света белого...» и т. д.

В более поздние исторические эпохи, в связи с появле­нием рядом с традиционным и безымянным народным творчеством творчества «личного», выражающего уже не коллективный родовой жизненный опыт, а идейно-худо­жественные интересы отдельной личности, выделившейся из коллектива,— эпитеты постепенно изменились. Они те­ряли свое постоянное и одностороннее вещественно-идеа­лизирующее значение, обогатились различными психоло­гическими ассоциациями, стали в большинстве случаев эмоциональными по своему содержанию. Веселовский на­зывает их «синкретическими эпитетами новейшей поэзии».

Кульминационным моментом в развитии ассоциативных и эмоциональных эпитетов было возникновение в передо­вых странах мира романтического творчества. Примеры о метонимической и метафорической иносказательности художественной семантики имеют к этому прямое отно­шение.

В литературе эпохи расцвета реалистического прин­ципа отражения жизни получили широкое развитие эпитеты с вещественным значением, по-своему эмоциональ­ные. Утратив идеализирующее значение, они приобрели конкретную предметную изобразительность. Например: «В окно увидела Татьяна... || На стеклах легкие узоры, || Деревья в зимнем серебре, || Сорок веселых на дворе» (Пушкин); или: «Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно-светлая. Перед самым окном был ряд под­стриженных дерев, черных с одной и серебристо-освещен­ных с другой стороны. Под деревами была какая-то соч­ная, мокрая, кудрявая растительность...» (Л. Толстой).

Новый расцвет эмоционально-метафорических эпитетов возник в поэзии XX в. (см. примеры в предыдущей главе).

ростепенный член предложения, с помощью которого раз­вивается эмоционально-образная мысль, то эллипсис — это пропуск одного из главных членов предложе­ния — подлежащего или глагольного сказуемого, или даже обоих. При этом оставшиеся члены предложения полу­чают более сильное акцентное выделение, а вся интонация фразы становится более выразительной и энергичной.

Эллипсисы нередко встречаются и в разговорной речи (например: «Ну, готово, поехали!»; «Наконец-то, завтра в театр!»; «Будьте добры, стакан чаю!»; «Пожалуйста, билет и вещи!» и т. п.); но в ней пропущенные члены предложения подразумеваются при данном контексте раз­говора, а пропуск их определяется стремлением к быстро­те и краткости высказывания.

Иначе в художественной речи. Здесь эллипсис при­меняется из собственно эмоционально-выразительных целей. Например: «Они, чтоб наутек, || Но уж никто рас­путаться не мог...» (Крылов). «Татьяна ах! а он реветь», «Татьяна в лес, медведь за нею» (Пушкин).

Особенно характерны эллипсисы в стихотворениях и поэмах Маяковского, где они создаются повышенной эмо­циональностью текста и энергией его декламационной интонации. Например: «Ведь для себя не важно ||и то, что бронзовый, || и то, что сердце — холодной железкою»; или: «...сам я IIдушу вытащу, ||растопчу, \\чтоб боль­шая! — || и окровавленную дам, как знамя».

Иногда в художественной речи пропускаются не только сказуемые, но и другие, второстепенные члены предло­жения. Создаются назывные предложения, имеющие в искусстве слова особую выразительность. Например: «Ночь, улица, фонарь, аптека, || Бессмысленный и тусклый свет» (Блок); или: «Приду в четыре», — сказала Мария. || Во­семь. Девять. Десять» (Маяковский).

Вот примеры на эллипсис подлежащего: «Превратила все в шутку сначала...» (Блок); «Изругивался, вымали­вался, резал, || лез за кем-то вгрызаться в бока. || На небе красный, как марсельеза, || вздрагивал, околевая, закат» (Маяковский).

ЭЛЛИПСИС

Синтаксическим средством выразительности, противо­положным эпитету, является эллипсис (гр. ellipsis — опу­щение). Если эпитет — это в большинстве случаев вто-

СЛОВЕСНЫЕ ПОВТОРЫ

Эмоционально-выразительное выделение слов становит­ся более сильным в том случае, когда эти слова повторя­ются в одном или нескольких соседних предложениях.

Повторение одного и того же слова в сложном пред­ложении нередко осуществляется из логических соображе­ний — для разъяснения высказываемой мысли или уста­новления более отчетливой смысловой связи между чле­нами предложения. Например: Настали минуты всеобщей торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум...» (Гончаров).

Но очень часто в художественной речи слово или несколько слов повторяются даже в одном простом пред­ложении. Они повторяются только для того, чтобы вызвать эмоционально-выразительное их произнесение. Такой син­таксический прием называется словесным повтором.

Сравним, например, следующие стихи из разных произ­ведений Пушкина: «Мой бедный Ленский! изнывая, || Не долго плакала она» и «Но бедный, бедный мой Евгений... || Увы! Его смятенный ум...». Во втором случае повтор эпитета «бедный» создает гораздо более ощутимую эм­фазу, нежели в первом, где повтора нет.

В художественной литературе, особенно стихотворной, простые словесные повторы применяются часто. Напри­мер: «Зовет меня, зовет твой стон, || Зовет и к гробу приближает» (Державин); «Еду, еду в чистом поле, || Ко­локольчик дин-дин-дин... || Страшно, страшно поневоле || Средь неведомых равнин!» (Пушкин); «Да не робей за от­чизну любезную... || Вынес достаточно русский народ, II Вынес и эту дорогу железную — || Вынесет все, что господь ни пошлет!» (Некрасов); «Наш путь степной, наш путь в тос­ке безбрежной, || В твоей тоске, о Русь!) (Блок); «Перепра­ва, переправа! || Пушки бьют в кромешной мгле» (Твардов­ский); «Я слушал, слушал этот мягкий слитный гул, и пошевельнуться не хотелось» (Тургенев).

Нередко применяется повтор эпитета при разных сло­вах одного предложения, это приводит к различиям смыс­ловых оттенков повторяющегося слова. Например: «И горько жалуюсь, и горько слезы лью, || Но строк печальных не смываю» (Пушкин): «Но рано надо мной отяготели узы || Другой, неласковой и нелюбимой Музы, || Печаль­ной спутницы печальных бедняков» (Некрасов); «Россия, нищая Россия, || Мне избы серые твои, / Твои мне песни ветровые — Как слезы первые любви!» (Блок); «И остались вдруг пустые поля, деревня впереди, и он сам, одино­кий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге» (Л. Толстой).

Подобных словесных повторов немало и в произве­дениях устного народного творчества. Например: «Скинусь

я, сброшуся горькой пташечкой, || Полечу я, горькая, в матушкин садок, || Сяду я, горькая, на сладкую яб­лонь» и т. п.

Но в фольклоре часто применяются и повторы дру­гого вида, которые можно назвать корневыми. В них рядом ставятся слова одного корня, но разной грамма­тической формы. Например: «Как увидели-то они чудо-чудное, || Чудо-чудное, диво-дивное»; «Под Черниговом силушки черным-черно, || Черным-черно, как черна воро­на»; и т. п. Подобные повторы можно найти в произве­дениях поэтов, подражающих стилю народного творчества: «Вся птичками летучими, певучими полным-полна» (Коль­цов); «Ах ты, горе-горькое, || Скука-скушная, смертная» (Блок). Но иногда они являются и результатами само­стоятельного творчества: «Так еще живы мои раны, так горько мое горе» (Тургенев).

Для устного народного творчества характерны также повторы синонимические. Это повторение слов в их синонимичности, в которой они так тесно связаны между собой по смыслу, что в тексте пишутся через дефис. Например: «Стал Вольга растеть-матереть»; «Гово­рит ему отец-батюшка»; «Ты какого будешь роду-племе­ни»; «Пропил-промотал все житье-бытье»; «Нам не делать бою-0раки-кровопролития» и т. п. Также и у поэтов, тя­готеющих к стилю народной поэзии: «Царь с царицею простился, || В путь-дорогу снарядился»; «ждет-пождет с утра до ночи» (Пушкин).

Особенную выразительность словесный повтор получа­ет тогда, когда одно и то же слово стоит в начале двух и более соседних стихов или двух и более соседних про­заических фраз. Такой синтаксический прием называется анафорой (гр. anaphora — вынесение), или «едино-начатием». Например: «Познал я глас иных желаний, ||Познал я новую печаль» (Пушкин); «Лениво дышит полдень мглистый, || Лениво катится река, ||И в тверди пламенной и чистой ||Лениво тают облака» (Тютчев).

Или:

Стонет он по полям, по дорогам,

Стонет он по тюрьмам, по острогам, В рудниках, на железной цепи; Стонет он под овином, под стогом, Под телегой, ночуя в степи; Стонет в собственном бедном домишке, Свету божьего солнца не рад; Стонет в каждом глухом городишке, У подъездов судов и палат.

(Н. Некрасов)

Так же и у поэтов нашего времени. Например: «Спокойно трубку докурил до конца, || Спокойно улыбку стер с ли­ца» (Н. Тихонов); «По русским обычаям, только пожари­ща II На русской земле раскидав позади, || На наших глазах умирают товарищи, || По-русски рубаху рванув на груди» (Симонов). То же в прозе: «Он не мог оши­биться. Только одни на свете были эти глаза. Только одно было на свете существо, способное сосредоточить для него весь свет и смысл жизни» (Л. Толстой).

Своеобразным оттенком выразительности отличается прозаическая анафора союза «и». Она была очень употре­бительна в христианской церковной литературе — в еван­гелии: с ее помощью передавалась торжественность ми­фологического повествования. По ассоциации с этим цер-ковно-книжным стилем такой же синтаксический прием, с тем же свойством выразительности применяется иногда и в новой литературе. Например: «И теперь, утомясь при­зывами к оружию, пришел в свой дом отдохнуть. И, смот­ря на багрянец заката и на синее небо, он плакал... И казалось, оно (его сердце. — Г. Я.) смягчается от ласкового дыхания короткой зари. И в душу Гамалиота опускается тихое спокойствие... И все молчали, потому что молчал учитель...» (Короленко).

Синтаксическим приемом, подобным анафоре, является эпифора — вынесение одних и тех же слов или слово­сочетаний в конце нескольких соседних стихов, или строф, или прозаических абзацев. Такова, например, развернутая эпифора в стихотворении Пушкина «Моя родословная». В нем каждая строфа заканчивается одним словом, выра­жающим основную мысль целого и выступающим в разных смысловых вариациях: «И я родился мещанин», «Я просто русский мещанин», «Я мещанин...я мещанин» и т. п. Эти повторы в конце строф передают горький и вместе с тем вызывающий юмор поэта, потомка знатного и знаменитого рода, оказавшегося почти разночинцем, «мещанином».

Совсем иную, например героическую, направленность получает иногда эпифора у других поэтов. Так, в сти­хотворении А. Межирова «Коммунисты, вперед!» четыреж­ды, завершая строфы стихотворения, повторяется призыв: «Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!»

Иногда эпифора встречается в прозе. Так, «золотое слово» Святослава Киевского в «Слове о полку Игореве» состоит из обращений к ряду русских князей той эпохи и каждое обращение заканчивается призывом восстать «за землю Русскую, за раны Игоря, буего Святославича».

От эпифоры надо отличать стихотворный рефрен (фр. refrain — припев). Рефрен пришел в литературную лирику из хоровых припевов произведений устной народ­ной поэзии. В отличие от эпифоры, которая бывает за­вершением мысли, рефрен — самостоятельное предложе­ние, часто вопросительное или восклицательное, логически обособленное от основного текста строф. Так, в стихо­творении Михаила Светлова «Гренада» каждая строфа завершается двумя восклицательными стихами, повторяю­щими и усиливающими его заглавие.

Не надо, ребята, О песне тужить. Не надо, не надо, Не надо, друзья... Гренада, Гренада, Гренада моя!

Наряду с повторами отдельных слов и небольших сло­восочетаний и в устном народном творчестве, и в ху­дожественной литературе употребляются более широкие повторы целых сложных предложений и больших обо­собленных групп слов, создающих эмоциональную значи­тельность их интонирования. При этом, в зависимости от контекста, эта значительность может быть совершенно различной. Такой прием называется синтаксичес­кой тавтологией.

Вот пример из «Мертвых душ», в котором синтакси­ческая тавтология имеет комическое звучание: «...он вновь начал выглядывать: нельзя ли по выражению в лице и в глазах узнать, которая была сочинительница; но никак нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни по вы­ражению в глазах, которая была сочинительница».

В стихотворении Брюсова «Кубок» подобным же прие­мом создается лирико-романтическая интонация:

О, дай припасть устами к краю Бокала смертного вина! Я бросил щит, я уступаю,— Лишь дай, припав устами к краю, Огонь отравы пить до дна!

Приему словесного повтора подобен прием словесной градации. Он заключается в том, что повторяется не одно и то же слово, а семантически близкие слова, которые, постепенно усиливая друг друга, создают один образ со все большей эмфатичностыо интонаций. Напри­мер: «В старину любили хорошенько поесть, еще лучше лю­били попить, а еще лучше любили повеселиться» (Гоголь);

еще: «Вдалеке возник невнятный || Новый, ноющий, дву­кратный || Через миг уже понятный \\ И томящий душу звук» (Твардовский); или: «Сгорели в танках мои това­рищи II До пепла, до золы, дотла» (Слуцкий).

СЛОВЕСНАЯ АНТИТЕЗА

Другим синтаксическим средством создания эмфати­ческих акцентов на эмоционально значимых словах являются словесные антитезы (гр. anti — против, thesa — положение). Словесная атитеза может быть и логической, не требующей эмфазы на противопоставляемых словах. Например: «Проходили длинные, короткие, с хорошей, с дурной травой ряды. Левин потерял всякое осознание времени» (Л.Толстой). Здесь противопоставление слов только поясняет разнообразие условий, в которых Левин косил с мужиками луг. Иное значение словесной антитезы в следующем примере: «То не был ада дух ужасный, II Порочный мученик — о нет! || Он был похож на вечер ясный: || Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет!.'» (Лермон­тов). Здесь попарно противопоставленные эпитеты-существительные создают неопределенную эмоциональную возвышенность характеристики «демона» и требуют со­ответствующей интонации.

Вот другие примеры эмфатической словесной антитезы: «Твои пленительные очи || яснее дня, чернее ночи» (Пуш­кин); «Другой род мужчин составляли толстые или такие же, как Чичиков, то есть не так чтобы слишком толстые, однако ж и не тонкие» (Гоголь). Вот целый лирический монолог, основанный на антитезе:

Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством.

Клянусь паденья горько<