Экспрессивность лирической речи

Внутренний мир лирического героя запечатлевается не только предметно-логическим смыслом речи, но в еще большей мере самой ее структурой. Художественно-ре­чевые средства с присущей им экспрессией становятся основой построения лирических произведений. В лирике особенно важны подбор и расположение слов, выразитель-

ность интонаций и ритмов. Лирические произведения поч­ти всегда облекаются в стиховую форму. Лирика в про­зе (вспомним цикл тургеневских миниатюр под названием «Стихотворения в прозе») встречается нечасто.

Строгая интонационно-ритмическая упорядоченность лирических произведений свидетельствует об их родстве с музыкой. Первоначально лирика и музыка были нераз­рывно связаны: лирические произведения пелись, словес­ный текст сопровождался мелодией. И впоследствии ли­рические и музыкальные произведения сохраняли эту вза­имную близость.

Художественно-речевые средства отдельного лириче­ского произведения составляют своего рода систему, под­час многоплановую и сложную. Так, речевая ткань сти­хотворения Пушкина «Осень» являет собой как бы синтез контрастных друг другу слов и словосочетаний. С одной стороны, в нем встречаются обороты, характерные для будничной, житейской, разговорной речи: прозаизмы (вы­ражение самого Пушкина) типа вонь, комары, мухи, ор­ганизм; с другой — множество поэтических метафор (блестящие тревоги, сладко усыплен), порой используются мифологические образы (Армиды младые) и развер­нутые сравнения. В «Осени» мы находим не только инто­нации бытовой речи, воплощенные в коротких предложе­ниях (полгода снег да снег, октябрь уж наступил), но и ус­ложненные синтаксические конструкции, вдохновенные пе­речисления того, что любимо поэтом в осенней природе:

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса,

В их сенях ветра шум и свежее дыханье, И мглой волнистою покрыты небеса,

И редкий солнца луч, и первые морозы,

И отдаленные седой зимы угрозы.

Порой речевые стихии возвышенно-поэтического и буднич­но прозаического непосредственно сталкиваются:

И звонко под его блистающим копытом Звенит промерзлый дол и трескается лед.

В подобных словосочетаниях, по-своему парадоксальных, происходит, по выражению одного из литературоведов, эстетическое чудо претворения обыденного слова в слово торжественно-поэтическое.

Композиция художественной речи в пушкинской «Осе­ни» имеет глубокий содержательный смысл. «Высокая» метафорическая образность придает стихотворению ро-

мантическое звучание. В сочетании же всего этого с разго­ворной, будничной, «прозаической» речью выражается взгляд поэта на жизнь, утверждающий ценность повсед­невной, не прикрашенной реальности.

Приведем еще один пример, свидетельствующий об огромном значении в лирике собственно речевых приемов и средств. В стихотворении Маяковского «Революция» (апрель 1917 г.) поражает необычный подбор слов. Сти­хотворение это изобилует неологизмами (блески, жилясь, орлинее, изжажданней, вырычут, выгорбил, иззубленная и т. п.). Вместе с тем в нем немало архаизмов (держава, днесь, копье, рать, глава, лоно, поселяне), некоторые из них — библейского происхождения (потоп, скрижали, Си­най). Нередко архаизмы «перелицовываются» поэтом на новый лад, сливаются с неологизмами и даже становятся ими (крыл оружие, сами со святыми своих упокоим). Вся эта лирическая «экзотика» (как неологизмы, так и архаизмы) дается Маяковским рядом с прямыми сло­весными наименованиями современной ему городской жизни. В стихотворении «Революция» тщательно обозна­чен уличный быт Петрограда (фонари, дома, мостовая, трубы, площади, гудки, форд, баржа, купол Думы, Троиц­кий мост, Петропавловская крепость). Используются слова, характерные для военных лет (дула, лезвия, казармы, сире­ны, флоты, Волынский полк, роты); встречаются простореч­ные выражения (продираемся, грызся, вопит, промозглая).

Такое соединение в одном стихотворении разнородных и, казалось бы, несовместимых лексических пластов имеет глубокий художественный смысл. Сплав неологизмов и архаизмов с бытовой и просторечной лексикой воплощает идею стихотворения Маяковского. Поэт будит в читателе ощущение величественности революционного сдвига, про­исшедшего одновременно и в недрах петроградского быта и в жизни всего человечества. «Сегодня //до последней пу­говицы в одежде// жизнь переделаем снова» — смысл этой фразы из стихотворения как бы подтверждается и усили­вается использованной в нем лексикой. Сопоставление и расположение слов в стихотворении «Революция» создает представление об исключительности и грандиозности слу­чившегося, о чем нельзя сказать привычными, зауряд­ными словами. Художественная ткань этого стихотворе­ния запечатлевает непосредственную реакцию поэта на свержение русского самодержавия: автор, еще не уяснив­ший конкретных очертаний события, потрясен его масшта­бами.

Оригинально применены в стихотворении «Революция» иносказательные речевые обороты. Метафоры Маяковско­го, как правило, резко приближают изображаемое к чи­тателю, опредмечивают, материализуют, даже как-то огруб­ляют его, придают ему весомость и зримость. Так, поэт говорит о «лаке заката», солнце называет «огневым яд­ром». Вот еще несколько характерных выражений: «пенит­ся пенье», «взрыв гудков», «толпы в небо вбивают топот», «руки в железо сжимались злобой», «рассвет сомненьем колет», «уши крушит невероятная поступь». Все это, вместе взятое, придает стихотворению особую резкость и напря­женность, своего рода плакатность, так что происшедшая революция воспринимается читателем как нечто макси­мально приближенное к нему, физически ощутимое.

Своеобразен, наконец, синтаксис речи этого стихотво­рения. Описания февральских событий даются в предель­но компактных конструкциях. Всего лишь одно четве­ростишие понадобилось поэту для создания картины вос­стания Волынского полка:

Первому же,

приказавшему —

«Стрелять за голод!» —

заткнули пулей орущий рот.

Чье-то — «Смирно!»

Не кончил.

Заколот.

Вырвалась городу буря рот.

Вместе с тем стихотворение Маяковского (особенно к его концу) насыщено митинговыми возгласами, исполнен­ными радостного воодушевления:

Что ж не поете?

Или

души задушены Сибирей саваном?

Мы победили!

Слава нам!

Сла-а-ав-в-ва нам!

Так сами речевые конструкции передают напряженный ритм революционных событий.

Композиция речевых приемов и средств важна в лю­бом литературном произведении. Но именно в лирике она обретает организующую силу: мысли и чувства лириче­ского поэта воплощаются прежде всего в сопоставлении собственно речевых образов¹. В эпосе же и драме, как это

' Композиционная организация художественной речи лирических стихотворений рассмотрена в кн.: Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Л., 1972.

было сказано в предыдущих главах, наиболее существенны система персонажей, построение сюжета, расположение предметно-изобразительных деталей.

Экспрессивные начала речи в лирике концентрируются и порой доводятся как бы до максимального предела. Та­кого количества смелых, неожиданных иносказаний, та­ких выразительных интонаций, такого проникновенного и впечатляющего подбора звуков, такой строгой упорядо­ченности ритмов не знают ни «обычная» речь, ни худо­жественная проза, ни даже стихотворный эпос.

Поэтому лирика требует особой культуры художест­венного восприятия. Не искушенный в поэзии читатель, столкнувшись с усложненными, «алогическими» конст­рукциями, нередко становится в тупик.

Какая грусть! Конец аллеи
Опять с утра исчез в пыли,

Опять серебряные змеи Через сугробы поползли.

В повести Бунина «Лика» говорится о недоумении, кото­рое у юной читательницы вызвали эти строки Фета: что за непонятные змеи ползают по сугробам? Вот что сказал об этом фетовском образе Н. Асеев: «Серебряные змеи казались Валерию Брюсову садовыми дорожками, про­топтанными в глубоком снегу. Мне же представлялись они извивающимися лентами сухой снеговой пыли, под­нятой поземкой. Так различны толкования образа Фета у двоих людей, привыкших понимать стихи с полуслова»'. Лирические стихотворения — богатейший источник субъективных, во многом индивидуальных ассоциаций. Лирика оставляет простор для самых разных вариантов ее восприятия. Особенно характерно это для поэзии XX в. Многие произведения Блока и Цветаевой, Мандельштама и Пастернака являют собой не упорядоченное размышле­ние, а внешне сбивчивое самовыражение — речь «взахлеб», предельно насыщенную неожиданными ассоциациями, как бы перебивающими друг друга оборотами и выраже­ниями. Эти поэты раскрепостили лирику от норм логи­чески организованной речи. Лирическое положение стало воплощаться в словах более свободно и раскованно.

Смычок запел. И облак душный Над нами встал. И соловьи Приснились нам. И стан послушный

¹ Асеев Н. Работа над стихом. Л., 1929. С. 71—72.

Скользнул в объятия мои... Не соловей — то скрипка пела, Когда ж оборвалась струна, Кругом рыдала и звенела, Как в вешней роще тишина... Как там, в рыдающие звуки Вступила майская гроза... Пугливые сближались руки, И жгли смеженные глаза...

Образность приведенного стихотворения Блока мно-гопланова. Здесь и изображение природы — лесная ти­шина, пение соловья, майская гроза; и взволнованный рассказ-воспоминание о порыве любовной страсти; и описание впечатлений от рыдающих звуков скрипки. И для читателя остается до конца не проясненным, что здесь для лирического героя является реальностью, а что — порож­дением фантазии; где проходит граница между обозна­ченным и ассоциациями носителя речи. Подобная рас­плывчатость контуров изображаемого, конечно же, отве­чает целям автора. Волей большого поэта мы погружаем­ся в мир таких сложных и глубоких переживаний, о ко­торых можно сказать только так — языком намеков и символов. Слова у Блока как бы «бродят» вокруг предме­тов. И эта зыбкость изображения ярко и полно осущест­вляет художественные возможности лирики как литера­турного рода.

Медитации оказались в русской поэзии XX в. более свободными, разнообразными и семантически сложными. «Лирический беспорядок», известный поэзии и раньше, но наиболее характерный именно для словесного искусства нашего столетия, — это выражение интереса к диалектике человеческой души, к самым истокам переживания, к сложным, часто логически неопределимым, непроизволь­ным движениям сознания, охватывающего мир в макси­мальном многообразии его явлений. В творчестве Верле-на и Малларме, Блока, Есенина и Маяковского, Рильке и Элюара, Мандельштама и Пастернака лирика воплотила присущее ей экспрессивно-речевое начало с исключитель­ной полнотой и яркостью.

ЛИРО-ЭПИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Литературные роды не отделены друг от друга непро­ходимой стеной. Нередко произведения эпические в своей основе содержат эпизоды лирического характера: в по­вествование о событиях вторгаются эмоциональные раз-

мышления автора. Таковы знаменитые лирические от­ступления в «Дон-Жуане» Байрона, «Евгении Онегине» Пушкина, «Мертвых душах» Гоголя. Своего рода лири­ческие отступления встречаются и в драматических про­изведениях. Так, многочисленные песни (зонги) в пьесах Брехта периодически прерывают изображаемое действие. В иных случаях произведения лирические по преимущест­ву приобретают порой повествовательный, эпический ха­рактер. Такова, например, глава «На Ангаре» в поэме Твардовского «За далью — даль».

Литература знает немало произведений, в которых эпическое и лирическое начала соединяются на равных правах. Их называют лиро-эпическими. Так, главы поэ­мы «Хорошо!» объединены прежде всего единым умона­строением поэта, которое порой выражается непосредст­венно и обнаженно. В этом смысле произведение Ма­яковского представляет собой цепь эмоциональных раз­мышлений, тон которых задается первой и последними главами, собственно лирическими. Но те же девятнадцать глав поэмы являют собой и величественную хронику ре­волюции: предельно компактное, но вместе с тем тщатель­ное изображение исторических событий с помощью по­вествования. Ярки главы, посвященные Милюкову, офице­рам, штурму Зимнего, Блоку. Подобным же образом ор­ганизованы некоторые из больших стихотворений Некра­сова, например «Размышления у парадного подъезда», где кратко изображенное уличное происшествие оказы­вается поводом для прямого выражения гражданской скорби поэта.

Лиро-эпическими являются произведения так называ­емой лирической прозы. Так, повести А. де Сент-Экзюпери построены в виде цепи лирических раздумий, к которым как бы подключается повествование о событи­ях. Автор «Планеты людей» пространно размышляет о душевной близости людей, о том, что способно их объ­единить, о силе человеческой воли и, как бы иллюстрируя свои мысли, рассказывает несколько случаев из жизни лет­чиков — своих друзей и своей собственной. Нечто подоб­ное (хотя здесь более резко выражено эпическое, повест­вовательное начало, нежели лирическое) характерно для ряда произведений Ю. Смуула, О. Берггольц, В. Солоухи­на.

Однако далеко не все лиро-эпические произведения являют собой чередование эпизодов эпического и ли­рического характера. К лиро-эпике относится ряд сти-

хотворных произведений, образность которых имеет сим­волический характер и является одновременно как эпи­ческой, так и лирической. Такие поэмы, как «Демон» Лер­монтова, «Соловьиный сад» Блока, «Крысолов» Цветаевой, воспринимаются прежде всего как эпическое повествова­ние, но в конечном счете и как лирическая медитация. К подобной лиро-эпике относятся многие баллады, на­пример «Воздушный корабль» Лермонтова, где повество­вание о посещении мертвым Наполеоном родной ему Франции является как бы поводом для воссоздания ха­рактерной для поэта лирической атмосферы одиночества и тоски. Эмоциональное размышление (медитация) и по­вествование о событиях, таким образом, в ряде лиро-эпических произведений составляют нерасторжимое целое, находясь друг с другом в гармоническом равновесии.

В предыдущих главах характеризовались понятия, от­носящиеся в основном к предметной изобразительности и композиции произведений. Третья сторона формы — художественная речь — требует своей сложной системы понятий, которая рассматривается в последующих гла­вах.

Глава XIII ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЧЬ