Русские княжества во второй половине xiii в.

После смерти Александра Невского осталось четверо его сыновей: Василий, Дмитрий, Андрей, Даниил. На великое княжение стал претендовать Андрей, а оспаривал его притязания Ярослав Ярославич Тверской (1230—1271) — брат Александра Невского. К хану Берке были отправлены послы обеих сторон. Хан вызвал к себе Ярослава и в 1264 г. «отпустил» с ярлыком на великое княжение.

В 1266 г. Берке скончался, а на ханский трон был возведен Менгу-Тимур (1266—1282), сын второго сына Батыя Тукана. «И бысть ослаба на Руси от насилия татарского», — отметит Татищев. На факт этот указывают и сохранившиеся летописи: Тверской сборник, Никоновская и ряд других XV—XVI вв. Поскольку в Новгородской Первой летописи этого сюжета нет, можно предполагать, что он заимствован из несохранившегося ростовского свода. Последовала ли на самом деле «ослаба» — неясно. Возможно, что она и коснулась только Ростова.

Однако именно при Менгу-Тимуре наиболее активно действовала баскаческая система. Баскаки были при всех князьях, контролируя их действия и вмешиваясь в тех случаях, когда интересам Орды усматривалась какая-либо угроза. С баскаками располагались и татарские отряды, выполнявшие как бы полицейские функции за счет местного населения. Менгу-Тимур проводил довольно амбициозную внешнюю политику, не оглядываясь на великих ханов и активно используя русское войско в походах. Еще при жизни Берке среди монгольских полководцев выделялся темник Ногай, который при Менгу-Тимуре стал ведущим полководцем Орды, контролировал обширную территорию от Дона до Дуная и практически все Северное Причерноморье. Соседи областей, контролируемых Ногаем, стремились установить с ним непосредственные отношения. В числе их были и русские князья, искавшие помощи у татар в своих усобицах и спорах за уделы.

Л.Н. Гумилев придавал большое значение упоминанию в летописях под 1269 г. похода на немцев (в ответ на нападение их на Псков) русского войска и татарских отрядов, возглавляемых владимирским баскаком Иаргаманом и его зятем Айдаром, обращая особое внимание на фразу «зело бо бояхуся и имени татарского». Отсюда Гумилев сделал вывод, что татары защищали Русь от внешней западной угрозы. Но у татар были и свои резоны продвигаться на запад, а княжество Литовское было одним из объектов притязаний Орды, тем более что в его составе было немало русских земель, а литовские князья-христиане обычно искали помощи на Руси против сородичей-язычников.

Надо сказать, что новый великий князь Ярослав Ярославич был на редкость далеким от понимания даже текущих проблем Руси, не говоря уже о каких-то перспективах. Он сам обращался в Орду за помощью против тех же новгородцев и сам приводил татар на Русь. В 1266 г. он выступил против псковичей, которые приняли на княжение пришедшего из раздираемой усобицами Литвы князя Довмонта. Главной своей задачей Довмонт (ум. 1299 г.) считал поддержку христианства в Литве, ради чего совершил с псковичами два успешных похода на Литву. Действия князя активно поддерживали и новгородцы, поскольку и те и другие постоянно страдали от набегов языческой Литвы. Ярослав же прибыл в Новгород, чтобы идти на Довмонта к Пскову. Новгородцы «возбраниша ему», приглашая идти на помощь псковичам. Но князь вернулся во Владимиро-Суздаль-скую Русь.

В 1270 г. снова возник конфликт Ярослава с новгородцами, причем на сей раз новгородцы выступали довольно дружно. Вопрос решался на вече, которое постановило изгнать князя из города, «и приятели его и советники его избиша, и дворы их и имение разграбиша». По Татищеву, к Ярославу «на Городище» «мнози побегоша», в том числе тысяцкий Ратибор с дружиной. На Городище Ярославу новгородцы направили «грамоту», в которой излагались «вины» князя. Грамота эта сама по себе любопытна как показатель «будней» в отношениях князя и города. «Неправда» князя заключалась в том, что он держал много ястребов и соколов и, таким образом, отнял у новгородцев Волхов и «иные воды», по которым и новгородцы охотились на уток. Другая вина — князь держит много псов и отнял у новгородцев заячьи ловли. Перечисляется несколько новгородцев, у которых князь отнял много серебра. Возмущало их и стремление Ярослава изгнать иноземцев, живших в городе, поскольку у них были договоры по всему Волго-Балтийскому пути и с городами Ганзы о равноправной торговле. Намекнув и на «иные вины», новгородцы заключают: «Не можем терпеть твоего насилия; поиде, княже, от нас добром, а мы себе князя добудем». Ярослав отправил к вечникам сына Святослава и тысяцкого с покаянием, соглашаясь «исправиться» «на всей воле новгородской». Но новгородцы были непреклонны: «Княже, не хощем тебя, иди от нас добром; аще ли не тако, то прогоним тебя и не хотящу ти».

Ярослав ушел из Новгорода и направил Ратибора в Орду просить татарской помощи, обвиняя новгородцев в том, что они его не слушают, не дают дани в Орду, выгнали сборщиков дани и иных «смерти предаша», самого Ярослава с бесчестием выгнали, а на хана возводят хулу. Естественно, хана эта просьба обрадовала, и он стал готовиться к походу. В этой ситуации Дмитрий Александрович отказался от очередного предложения новгородцев прийти к ним на княжение. Ситуацию разрядил княживший в Костроме Василий Ярославич. Он направил посольство в Новгород предупредить о намерении Ярослава с

Дмитрием Александровичем и смоленским князем Глебом Рос-тиславичем вместе с татарами идти на Новгород, сам же отправился в Орду отговорить хана от намерения послать свое войско. Князь убедил хана в том, что виноват во всем сам Ярослав, новгородцев же убеждал помириться с повинившимся князем.

Ярослав с сыновьями и названными князьями все-таки направились к Новгороду, но новгородцы огородились острогом, образовали внушительный оборонительный заслон, который Ярослав не решился штурмовать. Он обратился за помощью к митрополиту Кириллу, покаялся в своих винах перед ним и обещал вновь покаяться перед новгородцами, и тот сумел помирить князя и новгородцев.

В том же году проявил себя рязанский баскак. Он донес Мен-гу-Тимуру о том, что Роман Ольгович Рязанский хулит хана и ругает его веру. Роман Ольгович был вызван в Орду и подвергнут мучительной казни. Впоследствии Роман будет как мученик за веру причислен к лику святых.

В 1271 г. скончался Ярослав Ярославич, по одним летописям «в Татарех», по другим — «идя из Орды». В 60 — 70-е гг. XIII в. русские князья постоянно навещали Орду, и неизвестно, умирали ли они там от естественной болезни, или им в этом «помогали». После кончины князя родился его сын, нареченный Михаилом. Это — будущий великий князь Тверской Михаил Ярославич.

Великим князем после Ярослава стал младший Ярославич — Василий, упомянутый выше костромской князь. И сразу возникают разногласия, выливающиеся в усобицу Василия Ярославича с племянником Дмитрием Александровичем из-за Новгорода. В итоге в 1272 г. Василий направляет воеводу Семена на новгородские волости, а сам идет к Переяславлю и Торжку, который сжег и посадил там наместников. Семен же вернулся «со многим полоном» из новгородских волостей.

В 1273 г. на новгородские земли обрушился еще более массированный набег, в котором помимо «низовских» полков Василия Ярославича участвовали татарские отряды тех же Иагармана и Айдара и «татары ханские», а также приглашенные тверским князем Святославом Ярославичем (сыном Ярослава Ярославича) татарские отряды из Орды. Были разграблены новгородские волости, города Волок, Бежицк, Вологда. Отовсюду во Владимир и в Тверь тянулся «полон», а новгородских купцов повсюду захватывали и грабили. В этих условиях новгородцы не решились отстаивать свои владения и склонили голову перед Василием Ярославичем и, соответственно, перед грабившими их татарами.

Как видно, русские князья сами отдавали свои земли на татарское разорение. Возможно, именно эта ситуация могла стать главной причиной возвращения митрополита Кирилла в Киев. В следующем 1274 г. он привезет во Владимир нового епископа, киево-печерского архимандрита Серапиона. Сера-пион Владимирский (ум. 1275 г.) станет известен как автор «Слов» и «Поучений», проникнутых болью за пороки современников: междоусобия князей, «несытоство имения», «резо-имство» — ростовщичество и вообще «всякое грабление». И все это творилось на фоне очевидной для всех картины монголо-татарского произвола и насилия, разграбления русских земель, буквального порабощения, т. е. обращения в рабство и продажу на невольничьих рынках многочисленного «полона». К сожалению, в следующем году Серапион скончался. Но его позиция, позиция митрополита Кирилла и в целом Русской Церкви, несмотря на привилегии, полученные от ордынских ханов в виде освобождения от даней и постоев, показывает, что церковь, по крайней мере на высшем уровне, стремилась мобилизовать население на борьбу с ордынским игом. И именно этой цели служили канонизации князей Михаила Черниговского и Романа Олеговича Рязанского, погибших в Орде в муках, но не потерявших человеческого и христианского достоинства.

Под 1275 г. летописи сообщают о большом походе монголо-татар и русских князей на Литву. Одни из них говорят о возвращении «с большим полоном», а другие, напротив, отмечают, что участники похода «не успевше ничто же, възвратишася назад» (Симеоновская и Троицкая летописи). Но именно в этом сообщении мы находим изображение реальной картины ордынской «помощи»: «Татарове же велико зло и многу пакость и досаду сътвориша христианом, идуще на Литву, и пакы назад идуще от Литвы того злее створиша, по волостем. По селом дворы гра-бяще, кони и скоты и имение отъемлюще, и где кого стретили, облупивше нагого пустять; ...и всюды, и вся дворы, кто чего отбежал, то все пограбиша погании, творящеся на помощь при-шедше, обретошася на пакость. Се же написах памяти деля и пользы ради». Как видно, «помощь» обернулась очередным разорением русских земель.

В 1275 г., по сообщению Никоновской летописи и Татищева, произошла вторая перепись потенциальных плательщиков дани на Руси. Текст Татищева оказывается наиболее информативным, поскольку только в нем указаны размеры дани: «Князь великий Василей поиде во Орду к хану. Егда прииде князь великий во Орду и принесе дань урочную со всея земли по полугривне с сохи, а в сохе числиша два мужи работнии, и дары многи, и выход особ, и хан прият его с честию, но рече: «Ясак мал есть, а люди многи в земли твоей. Почто не от всех даеши?» Князь же великий отьимаяся числом баскаков прежних (т. е. отговаривался данными первой переписи. — А.К.). И хан повеле послати новые численники во всю землю Русскую с великими грады, да не утаят люди». В более кратком изложении Никоновской летописи отмечено, что иноки и церковный притч от даней освобождались.

В зиму 1276—1277 гг. скончался князь Василий Ярославич. Преемником Василия Ярославича на великокняжеском столе стал его племянник и недавний противник Дмитрий Александрович (ум. 1294 г.). Новгородцы сразу же пригласили Дмитрия Александровича к себе.

Другие русские князья потянулись в Орду за новыми и подтверждением старых ярлыков и оказались мобилизованными Менгу-Тимуром для похода на Северный Кавказ, где 8 февраля (уже 1278 г.) был взят «ясский» (аланский) город Дедяков. Мен-гу-Темир князей русских «похвалив велми и одарив всех, и отпусти их на Русь, в свои их отчины с многою честию и с дары».

А великий князь Дмитрий Александрович тем временем занимался только новгородскими делами. Вскоре после появления в Новгороде он организовал поход на Карелу «и взя землю их на щит». В следующем году он срубил город, а затем в 1279 г., вместе с посадником и «с болшими мужи» обложили город камнем. И, как обычно, после этих успехов князь и новгородцы перессорились, и Дмитрий Александрович ушел в Переяславль, где в это время находился митрополит Кирилл и где он скончается 7 декабря. Сюда из Новгорода прибыл епископ Климент ради благословения у митрополита и с предложением мира и любви от новгородцев ко князю. Князь, однако, не примирился и пошел на Новгород с «низовской» ратью. Снова «с челобитьем, и с молением, и с дары» новгородцы высылают навстречу князю Климента. Взяв дары, Дмитрий вернулся с братьями во Владимир.

1281 г. заполнен в летописях сообщениями об усобицах. Одна развернулась в Ростове, где правил дуумвират братьев Дмитрия и Константина. Между ними и возникла вражда, и Константин отъехал к великому князю Дмитрию Александровичу во Владимир, но великий князь примирил братьев.

Другая усобица оказалась серьезней и тяжелей по последствиям. Андрей Александрович (ум. 1304 г.), младший брат Дмитрия Александровича, отправился в Орду к хану, «ища себе княжения великого под братом своим старейшим». И «многими дарами» добился желаемого ярлыка на великое княжение. Получив известие о намерении Дмитрия защищаться, Андрей вновь обратился к хану, акцентируя внимание на непослушании Дмитрия распоряжениям самого хана. Хан направил на Русь вместе с Андреем двух своих воевод с татарской ратью. Придя к Мурому, Андрей попытался объединить вокруг себя других русских князей, чтобы совместно идти к Переяславлю на старшего брата. Татары же разорили и Муром, и все предместья Владимира, Юрьева, Суздаля и Переяславля: «Все пусто сътвориша и пограбиша люди, мужи и жены, и дети, и младенци, имение все то пограбиша и поведоша в полон». Князь Дмитрий с малой дружиной, женой, детьми, боярами и двором бежал к Новгороду и остановился в Копорье, готовясь при случае бежать «за море». Новгородцы не только отказались помогать князю, но взяли в заложники двух его дочерей и бояр. Татары же продолжили грабежи под Ростовом, Тверью и Торжком: «Испустошиша и городы, и волости, и села, и погосты, и манастыри, и церкви пограбиша, иконы и кресты честныя, и сосуды священныя служебныя, и пелены, и книги, и всякое узорочие пограбиша, и у всех церквей двери вы-секоша, и мнишьскому чину поругашася погании...»

Князь Андрей Александрович утвердился на великокняжеском столе и отпустил татар в Орду. Но результатом монголо-татарской «помощи», к которой прибегали, к сожалению, многие князья, стало очередное разорение русских земель.

Дмитрий Александрович с помощью псковского князя Дов-монта сумел сохранить свою дружину и казну в Копорье и вернулся в Переяславль, куда стали собираться и многие пострадавшие от татарского разорения. Получив известие об этом, Андрей Александрович снова отправился в Орду и привел новую ордынскую рать. Дмитрию с семьей, дружиной и со всем двором пришлось бежать к Ногаю, который держался независимо от Сарая и принял беглецов «с честью», но реальной помощи не оказал.

В русских летописях нет сведений о кончине Менгу-Тимура в 1282 г. Между тем это событие существенно меняло расклад политических сил и в Орде, и на Руси. В Орде начинается «замятия» — борьба за стол великого хана, которая велась до тех пор, пока в 1290 г. не утвердился сын Менгу-Темира хан Тохта (правил в 1290 —1312 гг.). Тохта пришел к власти с помощью Ногая, а в 1300 г. именно им Ногай будет убит. В русских источниках он упомянут уже под 1291 г., в то время как правившие 8 лет его предшественники по именам ни разу не названы.

В условиях внутриполитической борьбы в Орде соискатели великокняжеского стола на Руси на столь массированную «помощь», какую получил Андрей Александрович в 1281 г., рассчитывать не могли. Может быть, это обстоятельство и примирило соперников, причем Дмитрий снова вернулся во Владимир, а Андрей пошел в Нижний Новгород. Борьба между братьями, однако, будет продолжаться, хотя Дмитрий сохранит титул «великого князя» до своей кончины в 1294 г.

В 80-е гг. XIII в. произошли некоторые события, отмеченные большинством летописей. Прежде всего это связано с появлением в 1283 г., после трехлетнего перерыва, на митрополичьем столе в Киеве митрополита — «гречина» Максима (ум. 1305 г.). В следующем году в Киев были созваны все епископы, где митрополит знакомился с владыками, занимавшими русские епархии. В 1288 г. Максим поставил епископам во Владимир, Суздаль и Нижний Новгород Иакова, а в 1289 г. в Ростов игумена монастыря Иоанна Богослова Тарасия. По просьбе Михаила Ярославича Тверского, его матери и бояр в Тверь был утвержден епископом игумен общежительского монастыря Богородицы литвин Андрей.

Многие летописи отметили также «зло», происшедшее в Курском княжении в 1284 — 1285 гг., т. е. во время смуты в Орде. Событиям этим посвящалась специальная повесть, в которой ставилась принципиальная проблема: бороться с татарами или приспосабливаться к их власти? Вопрос этот вставал в условиях жесточайших репрессий в основном перед отдельными личностями, сознательно шедшими на мученическую смерть (Михаил Черниговский, Роман Олегович Рязанский и некоторые другие).

Летописная «Повесть» ставила главный вопрос времени: как жить дальше? В Никоновской летописи и у Татищева дается вводное пояснение: дань ордынские ханы и их князья собирали разными путями — либо

отдавали ее на откуп тем же баскакам, либо ее привозили в Орду сами русские князья, либо продавали право на ее сбор «гостям», т.е. приезжавшим в Орду купцам, которые «тако корысть себе приобретаху».

События разворачиваются вокруг курского баскака Ахмата. По Симео-новской летописи это был «бесерменин злохитр и велми зол», а по Никоновской и «Истории» Татищева — «князь татарский», «Темиров сын». Баскак «откупаша у Татар дани всякия и теми даньми велику досаду творяше князем и черным людем в Курском княжении». Помимо этого, баскак в вотчине князя Рыльского и Ворголского Олега создал две слободы, куда стекались люди из разных мест, и «насилие творяху христианам», окрестные волости «пусто сътвориша». Олег, договорившись со своим родичем Святославом Липецким, отправился с жалобой в Орду, учитывая, что Ахмат ориентировался на Ногая. Из Орды дали князю «приставы» и разрешение разорить слободы, а их со Святославом людей вывести в свои волости, что и было совершено.

Ахмат находился в это время у Ногая, и, услышав о случившемся, «замысли сдумати клевету на Олега к царю Ногаю». В результате Ногай дал Ахмату рать, с которой тот разорил земли князей, а захваченных в плен бояр изощренно казнил. «А трупья бояр тех, сообщают летописи, — повеле по деревьям развешати, отъимая у всякого голову да правую руку; и начаша бесермена вязати головы те кътором боярскыя, а руки выкладоша в судно и въставиша на сани и поидоша от Воргола, и при-шедше в села и потом в Туров. Хотеша же послати по землям головы и пукы боярскыя, ино некуда послати, все княжение изымано, и тако пометаша головы и рукы боярскыя псом на снедь... Мнози человеци от мраза изомроша, людие облуплени суще (т. е. раздеты), мужие и жены и младенци». Завершая рассказ обычным рефреном о наказании за грехи, автор особо подчеркивает: «Мню же и князей ради, понеже жи-вяху в которе». Князья, действительно, жили «в которе», т. е. в распрях. Это относилось и к двум названным князьям, и последующие события проявили это в полной мере.

Ахмат оставил двух своих братьев сторожить слободы, а сам отправился в Орду, «держася рати Татарскыя», поскольку «не сме жити в Руси», пока князья оставались на свободе. И уже в следующем году Святослав Липецкий, не посоветовавшись с Олегом, решил провести акцию мести. «Два бесермена» с тридцатью русскими переходили из одной слободы в другую, когда были перехвачены дружиной Святослава. Были убиты эти «бесермены» и 25 человек русских. Братья Ахмата бежали в Курск, а слободы разошлись кто куда. Олег, вернувшийся из Орды, осудил акцию Святослава. И у татар, и на Руси такие нападения квалифицировались как «разбойные». Олег настаивал на том, чтобы Святослав шел оправдываться в Орду, но Святослав отреагировал жестко: «Аз сам ведаюся в своем деле, прав аз, аже есмь тако учинили, то суть мои ворози».

Олег упрекал Святослава в нарушении договоренностей и в нежелании искать справедливости в Орде. Сам он снова отправился в Орду и, вернувшись с татарским войском, «уби князя Святослава по цареву слову». А вслед за тем брат Святослава Александр убил Олега и его сына Давыда. «И сътворися радость диаволу и его поспешнику бесерменину Ахмату», — заключается рассказ в Симеоновской летописи. Никоновская летопись и «История» Татищева содержат указание на то, что Александр тоже ходил в Орду с дарами и получил от хана рать, с которой и расправился с Олегом и (в этом варианте) с двумя его сыновьями. И завершается повесть в этих источниках философски: «Многа убо и велика сиа повесть, но множества ради оставлена бысть; может бо и малая сиа повесть человеку ум имущему плач и слезы сътворити».

Поводом для «плача и слез» могло послужить и еще одно деяние русских князей. Вскоре после занятия Тохтой великохан-ского стола в Орде Андрей Александрович и князья ростовские, а также епископ ростовский Тарасий отправились в Орду с жалобой на Дмитрия Александровича. Хан сначала думал вызвать в Орду Дмитрия, но затем решил отправить с просителями своего брата Дюденя с большой татарской ратью. Перея-славцы разбежались, а Дмитрий бежал в Псков. Печально знаменитая «Дюденева рать» в 1293 г. рассыпалась по Суздальской земле, взяла и разорила 14 городов, включая Владимир, Суздаль, Переяславль, Москву. В стороне от разорения осталась только Тверь (но и она была разорена в следующем году другой ордынской ратью). Дюдень собирался идти и на Новгород, но новгородцы откупились богатыми дарами. Ордынская рать повернула назад в степь, перегруженная, как обычно, награбленным имуществом и «полоном», а Андрей Александрович продолжал добиваться великокняжеского стола основательно разоренного Владимира, который и получил после смерти Дмитрия в 1294 г.

Новый цикл межкняжеских противоречий начался в 1296 г., чем снова воспользовались татары: на Русь прибыл Олекса Нев-рюй с татарской ратью, выполняя и функции посла. Князья собрались на съезд, где против Андрея Александровича встали Михаил Тверской, младший брата Даниил Александрович и представители переяславцев. На сей раз разошлись мирно, но противостояние сохранилось.

В 1299г. Киев покинул митрополит Максим, «не терпя насилья от татар... и весь Киев разыдесь». Максим поначалу направился в Брянск, но в конечном счете оказался во Влади-миро-Суздальской земле и занял владимирскую кафедру. Этот факт показывает, что даже при всех многократных разорениях

со стороны Орды и внутренних усобицах, именно Северо-Восточная Русь оставалась в перспективе единственной землей Руси, где могло начаться возрождение. Следующий XIV в., который тоже будет нелегким для Руси, подтвердит это положение, и именно здесь в конечном счете начнется преодоление страха, растерянности, мелочных конфликтов князей и неорганизованности.

ПРОБЛЕМА «ОРДЫНСКОЙ ДАНИ»

Вопрос о размерах «ордынской дани» — главный в оценке последствий монголо-татарского ига, в исторической литературе в полной мере не разработан. Причина этого — недоверие к уникальным данным «Истории Российской» В.Н. Татищева. В результате же в «трудах» евразийцев появляются утверждения о том, что дань, наложенная Золотой Ордой на Русь, была совсем невелика. Так, постоянный мотив публикаций Л.Н. Гумилева — русские жили при татарах стольже привольно, как и ранее. Другой евразиец В.В. Кожинов, поддерживая эту концепцию, утверждал, что «в среднем на душу населения годовая дань составляла всего лишь один-два рубля в современном исчислении! Такая дань не могла быть обременительной для народа, хотя она сильно била по казне собиравших ее русских князей (в чем логика? — А.К.). Но даже и при этом, например, князь Симеон Гордый, сын Ивана Калиты, добровольно жертвовал равную дани сумму денег для поддержания существования Константинопольской патриархии».

Подобное ответственное утверждение дается со ссылкой на статью П.Н. Павлова, опубликованную в 1958 г. в «Ученых записках» Красноярского пединститута. В статье такого заключения нет и быть не могло: мы не знаем ни общей суммы дани, ни численности населения, обложенного данью. Едва ли не лучший знаток татарской политики на Руси А.Н. Насонов остановился в недоумении, встретив указание на то, что татары выделили на территории Великого княжества Владимирского 15 тем, т.е. 15 «округов» с населением по 10 ООО человек в каждом («тьма» — 10 ООО). Ведь это означало по меньшей мере десятикратное сокращение населения в результате нашествия! В конечном счете видимо, так оно и было. Но решение данного вопроса должно осуществлять не путем деления одного неизвестного на другое неизвестное, а выяснением норм обложения.

Как было отмечено, в нашей литературе указание В.Н. Татищева на размеры дани не привлекло должного внимания. Один из крупнейших и авторитетных историков первой половины XX в. Б.Д. Греков заметил, что «конечно, Татищев не выдумал здесь «сохи», а взял ее из летописи, до нас недошедшей». Но он усомнился в том, что «соха» могла быть представлена двумя работниками.

«Соха», очевидно, значит то же, что и «плуг» в «Повести временных лет», с которого платили дань вятичи и радимичи, а также многие западнославянские племена. «Плуг», как и «соха», предполагали размеры поля, которое может быть обработано за сезон. Представление о «плуге» как единице обложения дает автор XII в. Гельмольд, говоря о балтийских славянах: это пара лошадей или волов, впрягаемых в орудие пахоты, и, соответственно, размер обрабатываемого ими участка земли. В конце ХIX в. на пару лошадей в среднем приходилось 7,2 десятины пашни. За семь столетий технология сельскохозяйственного производства изменилась мало. Но все-таки 7 десятин, видимо, максимальный размер древней «сохи».

Б.Д. Греков усомнился в том, что «соха» может определяться количеством работников. Но взаимосвязь между обрабатываемой площадью, численностью рабочего сКота и количеством рабочих рук предполагалась всегда. Возможны были и другие варианты в зависимости от местных условий. В новгородской грамоте середины XV в. о предоставлении князю Василию Васильевичу «черного бора» (татарской дани) с Новоторжских волостей поясняется: «А в соху два коня, а третье припряжь (т. е. пристяжной. — А.К.)». Поскольку «сохи» по местностям различались, Иван III в 1478 г. с присоединением Новгорода «велел въспросити, что их соха; и они сказали: 3 обжи соха, а обжа один человек на одной лошади орет (т. е. пашет. — А.К), а кто на трех лошадех и сам третей орет, ино то соха».

В новгородской грамоте имеется и перечень равноценных замен «сохи» для промыслового населения: чан кожевничий, невод, «четыре пешци» (т. е., безлошадные), кузнец, лавка. За ладью и чан для выварки соли числили две «сохи». Испольщики (работавшие исполу, из половины урожая) вносили по «полсохи». В городе окладной единицей служил «двор» или «дом». Но предполагалась и дифференциация по роду занятий. Как отмечалось выше, «соху» могла заменять «деревня». При этом «деревня» часто была меньше «сохи». Так, в новгородских писцовых книгах 1500 г. упоминается шесть владычных деревень, насчитывавших вместе с погостом лишь 11 дворов с 14 жителями, что составляло 13 обж, или 4 с третью сохи.

Когда-то «двор» и «соха» в основном совпадали. Но в монгольский период семьи были и малочисленны, и маломощны, что было естественно и связано с тяготами жизни. Поэтому редкий двор мог вести хозяйство на уровне «трудовой нормы» начала XX в., примерно совпадающей со старой «сохой». В упомянутом погосте высевалось 52 коробья хлеба (примерно 350 пудов), или 80—90 пудов на «соху», как и в начале XX столетия. Урожай исчислялся соотношением посеянного и полученного. Различаясь в разных местах и в разное время, в северной половине Руси он обычно составлял от сам-два до сам-четыре. В голодные годы часто не собирали и семена. Урожай сам-два оставлял на потребление те же 80—90 пудов, сам-четыре, соответственно, 240—270 пудов. Это и есть основной доход крестьян, включенных в «соху».

Важно определить, что стоила в названном татищевском тексте «полугривна». Новгородская гривна содержала 204 грамма серебра, полугривна — 102 грамма. Скорее всего, «рубль» равнялся «полугривне» (рубль — это отрубленная часть). Что можно было купить на эту сумму в XIII—XV вв. и где мог добыть серебро крестьянин? В.О. Ключевский подсчитал, что рубль конца XV в. стоил в 130 раз больше рубля конца XIX в. Это связано и с уменьшением содержания серебра в рубле, и с неуклонным отставанием производства от роста находящегося в обращении металла.

В конце XIX в. батрак и однолошадный крестьянин зарабатывал и потреблял с семьей за год продуктов на сумму менее ста рублей. Это много меньше, чем рубль XV в. Упомянутый П.Н. Павлов сделал выписку из Псковских летописей о ценах на хлеб в XV в.: они колебались от 87 до 250 пудов за рубль. Псковские летописцы вообще внимательно следили за ценами и выплатами. Так, под 1424 г. сообщается о сооружении каменной стены у псковского кремля: 200 мужей три с половиной года строили стену и получили за это по 6 рублей каждый (1200 рублей на всех). Под 1465 г. летопись говорит о новом строительстве стены. На сей раз трудились 80 «наймитов». За три года они получили 175 рублей, т. е. немногим более двух рублей на каждого.

Такова была плата за труд в XV в. В XIII—XV вв. она не могла быть большей, поскольку и серебра было много меньше, и производительность труда, в частности ремесленного, упала в связи с разрушением многих городов и угоном ремесленников в рабство. 1 рубль — это почти предел платы, которую мог получить работник за год. А добыть «серебро» в деревне всегда было во много раз сложнее. Приходилось ждать купцов и, предлагая свою продукцию, мириться с их неизбежно заниженными ценами. Таким образом, «ордынская дань» в размере одного или двух рублей в год — это был настоящий грабеж, практически не оставлявший населению деревень и городов возможностей не только для расширения производства, но и для обычной жизни.

«Ордынская дань» не была постоянной. Обычно князья пытались добиться ее уменьшения, а Орда — увеличения. Уменьшить дань можно было, очевидно, заменой какими-то иными услугами, вроде поставки вспомогательных ратей в татарское войско. Но до середины XIV в. действовали нормы, установленные еще первыми переписями, проведенными в XIII в. Об этом говорят косвенные данные. Так, сразу после смерти Ивана Калиты жители Торжка, опираясь на помощь Новгорода, отказались вносить дань. Симеон Гордый направил к Торжку большое войско, и новгородцы согласились отдать «бор по волости», а новоторжцев обязали внести 1000 рублей. Мир восстанавливался «по старым грамотам». Видимо, это та сумма, которую обычно вносил Торжок. Вряд ли город имел в это время более тысячи облагаемых дворов (после монгольского разорения таких городов были единицы). А это совпадает с уровнем, утвержденным в XIII в. Другие косвенные данные — воспоминания о тяжести дани при хане Узбеке. В летописях есть указания на то, что были попытки распространить дань и на духовенство. Так, в 1342 г. в Орду был вызван митрополит Феогност, от которого требовали «полетной» дани, так как он имел большие доходы, обирая низшее духовенство и мирян. От претензий митрополиту пришлось отбиваться взятками: он оставил в Орде 600 рублей.

Ослаблением Орды русские князья будут пользоваться, а освобождение от дани было важнейшей задачей в рамках свержения ига вообще. Но после нашествия Тохтамыша под 1384 г. летописи сообщают о «дани тяжкой» «по всему княжению великому, всякому без отдатка, со всякие деревни по полтине. Тогда же и златом даваша в Орду, а Новгород Великий дал черный бор». О дани «по рублю с двух сох» говорится и в письме Едигея Василию Дмитриевичу несколько позднее, в начале XV в. Этимологически «рубль» — это отрубленная часть. А потому «рубль» должен соответствовать половине гривны. Но Дмитрий Донской, начав собственную чеканку монеты, установил величину рубля равной новгородской гривне. Следовательно, после нашествия Тохтамыша была восстановлена изначальная грабительская дань.

«Соха» вовсе не была единственной мерой обложения. В. В. Каргалов насчитывает 14 видов даней. Содержание татарских посольств, насчитывавших по тысяче и более человек и живших месяцами на Руси, обходилось нередко дороже и самого «черного бора». Поэтому восстания в большинстве случаев являлись ответами на насилия, чинимые «послами».

Переводить рубли эпохи монгольского владычества в рубли современные — дело бессмысленное. Ведь рубль того времени — это больше годового потребления половины крестьянских дворов рубежа нашего века. По сравнению с варягами и хазарами монголо-татары забирали в десятки раз больше. Напомним, что в соответствии с «Повестью временных лет» вятичи и радимичи платили хазарам, а затем русским князьям по «щелягу» с плуга, где «щеляг» — это западный шиллинг, название самой мелкой монеты в Польше. Поэтому можно удивляться, как люди выживали в условиях монголо-татарского ига. В то же время неудивительно, что выживали немногие. И такое положение сохранялось более двух столетий.

Нельзя сравнивать и два разнопорядковых явления — «ордынскую дань» и «подарки» константинопольским патриархам. Собственно «подарки» не были столь обязательными и столь накладными, хотя они не были и вполне добровольными. Вымогание взяток с кандидатов на митрополичьи столы — повседневная практика константинопольских патриархов, о чем прямо говорят летописи в записях XTV в. А Симеону Гордому пришлось раскошелиться по вполне житейскому поводу. В 1346 г. он «отослал» от себя вторую жену и посватался к дочери Александра Михайловича Тверского. Но митрополит-грек Феогност «не благословил его и церкви затвори». Пришлось направить посольство в Константинополь за «благословением». А подобные расходы, действительно, сопоставимы с «ордынской данью». И собиралась княжеская казна все с тех же крестьян.

Так на самом деле выглядело монголо-татарское господство на Руси в течение почти двух с половиной столетий. И факты не так далеко запрятаны, чтобы отказываться от их выявления. А факты в данном случае — «упрямая вещь»: они лишний раз вскрывают умозрительность и спекулятивность евразийства, и заодно, по сути, демонстрируют неуважение прошлых и нынешних евразийцев к предкам, если и не к своим, то той страны, о которой идет речь.

Литература

Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII века о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. Т. 3. М.; Л., 1940.

Базилевич К. В. Восточная Европа под властью монгольских завоевателей. М., 1940.

Бартольд В. В. Сочинения. Т.1—2. М.,1963.

Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели русской земли». М.; Л., 1965.

Бичурин И. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1—2. М.; Л., 1950; Т. 3, 1953.

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь; М., 1997 (перевод с англоязычного издания 1953 года).

Воронин Н. Н. Раскопки в Переяславле Залесском. Раскопки в Ярославле // МИА. № 11. М., 1949.

Греков Б. Д. Татарское нашествие (XIII—XV вв.) // Исторический журнал. 1937. № 6.

Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950.

Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и урянхайский край. Ч. 1,2. СПб. - Л., 1914- 1930.

Грушевский М. С. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия. Киев, 1891. (Книга переиздана репринтом в Киеве в 1991 г. с переводом заглавия на украинский язык.)

Грушевский М. С. Очерк истории украинского народа. СПб., 1906.

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970.

Гумилев Л. Н. Меня называют евразийцем // Наш современник. 1991. №1.

Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1992. Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии. Эпохи и цивилизации / Пред. СБ. Лаврова. М., 1993.

Ильин И. А. Самобытность или оригинальничание? // Мир России — Евразия. М., 1995.

Каргалов В. В. Монголо-татарское нашествие на Русь. М., 1966.

Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. М., 1967.

Каргер М. К. Древний Киев. Т. 1. М.; Л., 1958.

Карпини Плано. История монголов / Пер. Малеина. СПб., 1911.

Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. Т. 1. М.; Л., 1941.

Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и виза