Глава 5. Типы и трансформации этнического самосознания
В исторические периоды благополучия этническая принадлежность теряется среди идей и образов современного мира (Лебон, 1995а). В кризисные периоды истории, когда индивид стремится сохранить равновесие, филогенетически более поздние идентичности утрачивают свою актуальностьи уступают место «старым» и «проверенным» групповым «принадлежностям», тем, которые наиболее доступны, устойчивы и близки обыденному сознанию. И, как показывают исследования, самой востребованной в России 1990-х гг. оказалась не такая сверхкрупная идентичность как, например, цивилизация (в терминологии Данилевского–Шпенг-лера–Тойнби) или нация (как ее определяет Ренан), а именно этническая группа. В условиях глобальных изменений в обществе поиски или трансформации этнической идентичности это не просто философская или психологическая проблема. Это жизненно важный вопрос определения субъектом своей позиции в системе человеческих отношений в целом. На основе выделения типов идентичности и характеристики тенденций ее трансформации мы попытаемся обозначить в этой главе общую психологическую диспозицию в сфере межэтнического взаимодействия у разных народов некоторых республик России и ее изменения под влиянием различных ситуаций межэтнической напряженности.
ТИПЫ ЭТНИЧЕСКОГО САМОСОЗНАНИЯ
Кризисы общества Э.Эриксон рассматривал как особый поворотный пункт в развитии личности, когда создаются элементы новой идентичности (Encson, 1967) Это поворот к поискам новой идентичности также и дляцелых общностей людей – этнических групп и наций.
Трансформации этнического самосознания начинаются с его ядра – этнической идентичности. Мы будем рассматривать три вида ее трансформации. Во-первых, этническая идентичность может размываться, что выражается в неопределенности этнической принадлежности, неактуальности этничности. Во-вторых, возможен отход от собственной этнической группы и поиски устойчивых социально-психологических ниш не по этническому критерию. В-третьих, этническая идентичность может гиперболизироваться и в контексте межэтнических отношений принимать дискриминационные формы.
Рассматривая трансформации этнической идентичности мы имеем в виду ее изменения относительно «позитивной этнической идентичности». Что вкладывается в это понятие? Позитивная этническая идентичность характерна для большинства людей и представляет такой баланс толерантности по отношению к собственной и другим этническим группам, который позволяет рассматривать ее, с одной стороны, как условие самостоятельного и стабильного существования этнической группы, с другой – как условие мирного межкультурного взаимодействия в полиэтническом мире. Поэтому позитивная этническая идентичность приобретает для нас статус «нормы». В ее структуре соотносятся позитивный образ собственной этнической группы с позитивным ценностным отношением к другим этническим группам.
Соответственно описанным выше основным видам трансформации этнической идентичности отклонения от «нормы» могут происходить по типу этнической индифферентности, гипоидентич-ности (этнонигилизм) и гиперидентичности (этноэгоизм, этнои-золяционизм и национальный фанатизм).
Этническую идентичность по типу «нормы» характеризует высокая толерантность и готовность к межэтническим контактам. Позитивность отношений к собственным и другим народам, сочетающаяся в «норме», вовсе не предполагает эмоциональной однозначности этих отношений. В противоположность космополитизму, идеологии «гражданина мира», человеку с «нормальной» этнической идентичностью свойственно естественное предпочтение собственных этнокультурных ценностей. Это как бы начальная ступень этноцентризма, когда стремление к позитивной этнической идентичности является необходимым условием сохранения целостности и неповторимости этнической общности в этнокультурном многообразии мира.
Безусловно, понятию «норма» тут не придается абсолютного значения. Когда психологи говорят о «зоне нормы», имплицитно допускается, что она колеблется в известных пределах и не может быть жестко очерчена. Бесчисленное множество людей так или иначе выходит за пределы «нормы» либо временно, либо хронически {Юнг, 1995, с.332). Незначительные отклонения от нормы очень обычны и проходят незамеченными, так как не приводят к «очевидным симптомам болезни». Для психологии понятие «нормы» особенно значимо на операциональном уровне. В нашем случае «норма» – это такая система установок, на которую опираются одобряемые обществом социальные роли, определяющие позицию личности в межэтнических отношениях. В этом смысле понятие «нормы» представляет собой идеальную конструкцию.
Эмпирические данные подтверждают эту точку зрения. В наших исследованиях высокая социальная желательность такой позиции и ее укорененность в сознании российских граждан определили безусловное доминирование «нормы» над всеми другими типами этнической идентичности. Свыше 80% опрошенных нами титульных и русских жителей республик отнесли себя к категории людей, для которых эта позиция наиболее приемлема в межэтническом взаимодействии. Причем на частоту выбора «нормы» не повлияла даже ситуация затяжной конфликтной напряженности в Северной Осетии-Алании. Это значительный психологический потенциал по сдерживанию напряженности между народами России. Однако по мере ее роста, у респондентов менее благополучных республик позиция «нормы» чаще сочеталась с гиперидентичными установками.
Если рассматривать выделенные здесь типы этнической идентичности в континууме «личностная–групповая» идентичности, то «норма» ближе к «личностному» полюсу, а ее кризисные трансформации, как результаты «расширения» личности – к «групповому». И гипоидентичность, и гиперидентичность – индикаторы состояния психической инфляции, отражающие на уровне сознания степень рассогласования сознательных и бессознательных компонентов в структуре идентичности. И гипоидентичность, и гиперидентичность вызывают в структуре этнического самосознания активизацию негативных элементов вследствие идентификации с коллективной «тенью» – наиболее ущербной стороной собственной группы.
Неизбежные попытки в кризисных ситуациях очередного вытеснения «коллективной тени» в сферу бессознательного могут дать разные результаты. Индивиды, у которых самосознание трансформировалось по типу гипоидентичности, плохо справляются с таким вытеснением, оно носит у них иррациональный характер. В результате этнонигилистические тенденции отражают нежелание поддерживать собственные этнокультурные ценности, выражаются в ощущении этнической неполноценности, ущемленности, стыда за представителей своего этноса, иногда негативизма по отношению к ним и в трудностях в общении. Этнонигилисты, вытесняя «коллективную тень», отчуждаются от собственной группы. Отрицание как один из общих защитных механизмов при этом типе идентичности может активизировать общую агрессивность.
Индивиды с трансформацией этнического самосознания по типу гиперидентичности, отчуждая негативную «коллективную тень», проецируют ее на другую этническую группу. В основе трансформации такого типа лежит гипертрофированное стремление к позитивной этнической идентичности. Гиперидентичность – своеобразный этнический нарциссизм. Это предполагает переход от естественного предпочтения по ряду параметров собственной этнической группы к абсолютной убежденности в превосходстве над «чужими». При таком типе идентичности более вероятным становится насилие как форма действия и агрессивный стиль решения конфликтов. Гиперидентичность – это характеристика самосознания «наступательного» типа, отражающая стремление представителей группы к этническому доминированию. В межэтническом взаимодействии она проявляется в различных формах этнической нетерпимости: от раздражения, возникающего как реакция на присутствие членов других этнических групп, до отстаивания политики ограничения их прав и возможностей.
Основой гиперидентичности является этноцентризм именно в том понимании, которое идет еще от П.Гумпловича и У.Самнера (см Рощин, 1994) и выступает одним из ключевых понятий в известной книге Т.Адорно и его коллег «Авторитарная личность» (Adorno, Frenkel-Brunswik, Levinson, Sanford, 1950). Распространенное и жесткое разделение на «своих» и «чужих» порождает негативные образы «чужих» и враждебные установки по отношению к ним, а также иерархическую авторитарную точку зрения на групповое взаимодействие, в котором «своя» группа доминирует, а «чужие» группы являются подчиненными. Р.Левайн и Д.Кэмпбелл, рассматривая этноцентризм как производное от реакции на конфликт и угрозу со стороны других групп, выделили его основные симптомы: увеличивающуюся плотность групповых границ, уменьшение числа «отступников» в группе, усиление их наказания или даже отвержение их как «дезертиров» (Levine, Campbell, 1972).
Относительно лояльный вид гиперидентичности мы обозначаем как этноэгоизм. Он может выражаться и в безобидной форме на вербальном уровне как результат восприятия через призму конструкта «мой народ». Но может предполагать, например, напряженность и раздражение в общении с представителями других этнических групп или признание за своим народом права решать проблемы за «чужой» счет.
Более глубокие трансформации этнической идентичности соответствуют формированию этнического самосознания по типу эт-ноизоляционизма. Это проявляется в убежденности в превосходстве своего народа, в признании необходимости «очищения» национальной культуры, негативном отношении к брачным межнациональным союзам, ксенофобии.
Крайним видом гиперидентичности является «национальный фанатизм» – готовность идти на любые действия во имя так или иначе понятых этнических интересов, вплоть до этнических «чисток», отказа в праве пользования ресурсами и социальными привилегиями другим народам, признания приоритета этнических прав народа над правами человека, оправдания любых жертв в борьбе за благополучие своего народа.
С целью исследования трансформации этнического самосознания на основе данной типологии была создана специальная методическая разработка (см. раздел II, глава 9).
Трансформации этнического самосознания у народов республик россии
Мы сравнивали тенденции трансформации этнической идентичности в четырех республиках России – Туве, Татарстане, Саха (Якутии) и Северной Осетии-Алании (см. рис. 8, 9). Подчеркнем, что речь шла именно о тенденциях трансформации в соответствии с выделенными типами этничности. Это определялось методическим подходом к ее исследованию. Согласно ему, во-первых, рассматривались только отдельные аспекты формирования этнической идентичности. Во-вторых, возможность одновременного выбора нескольких индикаторов и высокая социальная желательность некоторых из них (в первую очередь «нормы») позволяла определить лишь общую межэтническую диспозицию этнического самосознания.
Доля респондентов, условно говоря, этнически индифферентных, в частности, отнесших себя только к типу людей, которые «никогда серьезно не относились к национальным проблемам», практически одинакова по всем республикам и колеблется в пределах 10–12%. Однако выбор этого индикатора нередко сопровождался также выбором индикаторов «нормы» и гиперидентичности. Поэтому при рассмотрении этой тенденции в целом можно сказать, что почти у половины наших респондентов (от 35 до 43% среди титульных народов и от 45 до 53% среди русских) позиция «индифферентности» дополняет общую установку на межэтническое взаимодействие. Больше всего таких лиц среди татар и русских Татарстана, где уровень межэтнической напряженности не повышался до этнических конфликтов. Меньше всего этнически индифферентных среди Саха и осетин.
Для русского населения республик в целом менее характерна акцентированность на этничности. В основе усиления тенденций формирования этнической идентичности по типу индифферентности лежат психологические механизмы. Нельзя исключать того, что в условиях высокой актуальности национальных проблем рост «безразличных» среди русских может иметь защитный характер и являться еще одним способом их адаптации в различных ситуациях межэтнической напряженности
Рис. 8. Тенденции трансформации этнической идентичности
(титульные национальности)
Возможно, этническая индифферентность и у титульных народов, и у русских формируется также и на основе отторжения слишком актуальной, но неприятной проблемы либо по принципу «если проблемы не замечать, то ее и не будет», либо по принципу «если у меня нет проблем, значит их нет вообще». Кроме того частично высокая представленность этнически индифферентных людей как среди титульного, так и среди русского населения республик определяется группой социально пассивных респондентов. По данным ВЦИОМа она составляет обычно от 15 до 20% выборки.
Можно также предположить, что те респонденты, у которых выражены тенденции к этнической индифферентности, предпочитают оставаться в стороне от этнополитической жизни общества. Однако это не значит, что им удается уйти от реальности. Почти треть этнически индифферентных осетин и Саха принимали личное участие в межэтнических спорах в Северной Осетии-Алании и Саха (Якутии). В Татарстане эта цифра значительно меньше. Тем не менее 10% этнически индифферентных татар упомянули о личном участии в межэтнических разногласиях и бытовых конфликтах. Именно такой опыт, возможно, и укрепил у части респондентов этой группы отношение к этническим проблемам как к тому, на чем не стоит сосредоточиваться.
На последнем месте по степени выраженности находятся эт-нонигилистические установки. Доля тех, кто испытывал трудности во взаимодействии с представителями своего народа или стеснялся своей этнической принадлежности не достигает и 5% – от 0,5 у осетин до 4,5% – у якутов. Слабость этнонигилистических тенденций и у титульных народов и у русского населения республик сочетается с гиперболизацией этничности в групповых идентификационных матрицах.
Гиперидентичные тенденции продемонстрировали в среднем треть титульных респондентов и пятая часть русских. Вообще случаев, когда респонденты выбирали только индикаторы, которые можно было оценить как проявления этноэгоизма, этноизоляцио-низма и национального фанатизма, значительно меньше, чем таких, когда интервьюируемые давали ответы, соответствующие, скажем, и этноизоляционистскому поведению и этнической открытости. Людей с гиперэтническим самосознанием среди русских от 1 до 5%, среди титульных народов от 3 до 9,5%. Эти данные показывают, что доля негативно настроенных на межэтническое взаимодействие людей среди жителей республик невысока. Но и не так незначительна, чтобы их игнорировать.
Рис. 9. Тенденции формирования этнической идентичности в
различных ситуациях межэтнической напряженности
(русские в республиках)
У Саха и русских во всех республиках гиперидентичные установки занимают третье место после «нормы» и этнической индифферентности. У осетин и татар они выходят на второе место. Наиболее выражены гиперидентичные трансформации этнического самосознания у осетин. Среди них более 60% отнесли себя к людям, которых или раздражает общение с другими национальностями, или они не одобряют межнациональные браки, или же считают, что годятся любые средства в борьбе за интересы своего народа. Татары дали меньше таких ответов (48%). И хотя причины кризисного изменения этнической идентичности и в Северной Осетии-Алании, и в Татарстане имеют этнополитический характер, их социально-психологическая основа различна. В Татарстане – это результат отражения в сознании титульной национальности поддерживаемой в массах активной идеологической борьбы за самостоятельность. В Северной Осетии-Алании – это один из результатов затяжной ситуации межэтнической напряженности. Как мы видим, ситуация межэтнической напряженности является значимым фактором роста гиперидентичных тенденций, в частноети, этноэгоистических и этноизоляционистских. Русские Северной Осетии-Алании по этим показателям также опережают русских Татарстана и Саха (Якутии).
Современные этносоциальные процессы в республиках определяют более высокий уровень гиперидентичности у титульных народов по сравнению с русскими. Например, в Татарстане меньшая гиперидентичность русских – отражение на психологическом уровне поддержки ими идей суверенизации республики и одобрения «особой» позиции Татарстана в Российской Федерации. Это также можно рассматривать как результат меньшей ассоциированности русских в республиках со своей группой и наличие среди них немалой доли тех, кто не стремится к этническому обособлению.
Ситуация этнического конфликта в Северной Осетии-Алании существенно повысила, по сравнению с другими этническими группами, гиперидентичность как у осетин, так и у русских. Это психологический результат совокупности ряда факторов. С одной стороны, не являясь прямыми участниками конфликта, русские в той или иной степени оказались в него втянутыми, вплоть до непосредственного участия (например, поддержка осетинской стороны казачеством в момент вооруженных столкновений в ходе осетино-ингушского конфликта). С другой, ощущение себя этническим меньшинством и связанные с этим беспокойство и неуверенность усугубляются не только ростом межэтнической напряженности, но и растущей неустойчивостью позиции русских в социально-профессиональной структуре республики. Последнее в значительной мере усиливается притоком беженцев и вынужденных переселенцев в Северную Осетию-Аланию в 1990-х гг.
Повышенная по сравнению с русскими гиперидентичность титульных народов – это отражение их группового стремления к доминированию на своей этнической территории, к ассоциированности со своими этническими группами по самым разным параметрам. Меньшая гиперидентичность русских подтверждает сделанный выше вывод о том, что этническая принадлежность для русских в республиках не так значима, как для титульных народов. В целом русские республик стремятся в первую очередь сохранить свой социально-профессиональный статус, устоявшуюся разделенность сфер занятости и поэтому демонстрируют более высокий уровень этнической толерантности.
Социально-демографические особенности и типы этнического самосознания
Рассмотрим социально-демографические особенности респондентов с различными типами этнического самосознания. Здесь будет представлен анализ по трем показателям: уровню образования, роду занятий и возрасту. Из-за малочисленности не рассматривается подгруппа «этнонигилистов». Напомним, что мы не можем представить отчетливые социально-демографические границы между подгруппами, так как, выбирая несколько индикаторов, один и тот же респондент нередко оказывался в двух или даже трех подгруппах, представляющих респондентов с различными тенденциями трансформации этнического самосознания.
Среди городских жителей республик этнические установки по типу «нормы» чаще встречались среди работников умственного труда со средним специальным и высшим образованием. Особенно это характерно для высокообразованной русской интеллигенции. Например, свыше 90% русских руководителей в Северной Осетии-Алании и столько же специалистов в Татарстане отметили, что готовы к деловому партнерству с представителями любого народа. В Северной Осетии-Алании 70% русских респондентов, имеющих среднее специальное или высшее образование, выбрали «норму».
Эта же категория лиц, особенно у титульных народов, отличалась наибольшей этнической индифферентностью. Половина всех осетин и Саха, выразивших «несерьезное» отношение к национальным проблемам, – лица с высшим образованием. Меньше всего этнически не акцентированных среди татарской интеллигенции. Среди этнически индифферентных русских оказалась значительной доля квалифицированных рабочих. Но в целом и у русских свыше 70% этнически индифферентных имеют либо высшее или незаконченное высшее образование, либо специальное техническое. Причем установки «нормы» и этнической индифферентности во всех этнических группах оказались более характерными для женщин.
Своеобразие ситуации состоит в том, что и среди лиц с гиперидентичными установками основная доля также приходится на интеллигенцию. Ее представители наиболее активны и разнообразны в своих проявлениях. Они не могли не среагировать на индикаторы «нормы», как на наиболее социально желательные. Соблюдая правила хорошего тона, они должны были подчеркнуть свою искреннюю или маскировочную лояльность к людям иной этнической принадлежности. И в то же время многие из них, вероятно, переживая истинные патриотические чувства к своему народу, составили костяк группы, которая заинтересованно отслеживает неизменность дистанции по отношению к другим этническим группам. Это подтвердили данные и по исследованию лидеров и активистов национальных движений (см. раздел I, главы 2–3).
В Татарстане и Саха (Якутии) среди людей, в этническом самосознании которых представлены установки «нормы», больше молодых (до 39 лет). А вот в Северной Осетии-Алании чаще готовы следовать «норме» русские и осетины более зрелого возраста. Например, среди осетинских респондентов в возрасте до 39 лет «норму» выбрали 47%, в то время как среди татар и Саха той же возрастной группы соответствующие индексы отметили соответственно 62 и 81% респондентов. Еще реже «норму» выбирают проживающие в Северной Осетии-Алании русские того же возраста (41%). Получается, что ситуация межэтнической напряженности в Северной Осетии-Алании оказала основное влияние на более молодых людей, от 20 до 40 лет. Именно представители этой возрастной группы, а также лица старше 50 лет, разделили между собой основную долю гиперидентичных ответов.
Для 20–30-летних, которые наиболее ориентированы на социальные достижения и уже психологически достаточно зрелые, актуален процесс формирования избирательных установок на межличностное взаимодействие. Часть 30–40-летних людей, пытающихся осмыслить итоги жизни, склонна к переоценке жизненных ценностей. И у первых, и у вторых под воздействием ситуации затяжной межэтнической напряженности и в процессе адаптации к новым этносоциальным условиям межэтнические различия начинают приобретать важное значение при выборе дружеского и делового круга общения.
Наиболее активная возрастная группа как в проявлениях инто-лерантности, так и толерантности среди титульных народов и среди русского населения республик – это 30–39 лет. Причем основную часть этой группы составляют работники умственного труда со специальным или высшим образованием. Респонденты этого возраста в Татарстане и Саха (Якутии) по типу этнического самосознания в большинстве своем ближе к «норме». Но вместе с тем среди них больше лиц с гиперидентичными установками. Это та группа еще молодых людей, кому пришлось не просто «выбирать свою дорогу», но и реально «перестраиваться» в конце 1980–начале 1990-х гг. Они, как правило, деятельны и завоевывают себе место под солнцем.
У них есть еще шанс в случае неудачи изменить свою жизнь, что-то исправить. В межэтнических отношениях эта группа лиц придерживается утилитаристских установок и поэтому в зависимости от ситуации готова как к сотрудничеству, так и к соперничеству. И если у русских этого возраста гиперидентичные установки выступают как защитные, чтобы не отдать завоеванное собственными силами жизненное пространство, то у представителей титульных народов они могут быть попыткой изменить свою жизнь также и за счет смены этнополити-ческих и социальных ориентиров в обществе. Что перевесит – готовность к сотрудничеству или к соперничеству – в большой степени определяется конкретной этносоциальной ситуацией. Например, в Северной Осетии-Алании – республике с опытом этнического конфликта, у 30–39-летних осетин-респондентов по сравнению с этими же возрастными группами в других республиках усилены гиперидентичные тенденции, а число выбравших «норму» и этническую индифферентность снижено.
Если говорить о возможностях роста межэтнической напряженности, то в каждой республике в середине 1990-х гг. определились гипотетические группы с наименьшим уровнем этнической толерантности и, соответственно, с наибольшим конфликтным потенциалом. В Саха (Якутии) выделились более образованные, занимающиеся главным образом умственным трудом и более зрелые по возрасту Саха. Среди русских – более молодые, менее образованные люди, среди которых сравнительно большая доля рабочих. В Северной Осетии-Алании большее психологическое напряжение, связанное с этничностью, оказалось характерным для молодых, образованных и лучше устроенных в социально-профессиональном плане осетин, а среди русских – для зрелых, также высоко образованных, но менее удовлетворенных своим социальным статусом. В Татарстане большее напряжение наблюдалось среди молодых, менее образованных татар. Среди них значительную часть составили квалифицированные рабочие. У русских Татарстана болезненнее всего этническое напряжение переносили более зрелые и более образованные люди, занимающиеся главным образом умственным трудом.
Толерантные и интолерантные лица в межэтническом взаимодействии
Трудно не согласиться с тем, что одни люди от природы болей терпимы, другие – менее. Достаточно очевидно это качество проявляется в проблемных этноконтактных ситуациях. Этническая нетерпимость – реально значимая форма проявления кризисных трансформаций этнической идентичности. Основой этнической нетерпимости является повышенная чувствительность к лицам других национальностей. Она может выражаться в широком диапазоне – от легкого дискомфорта и раздражения, никак не реализуемых в поведении, до различных форм дискриминирующего поведения и даже взрывов негодования и ненависти.
Толерантность–интолерантность – это всегда проблема отношения одной этнической группы к другой. Именно поэтому толерантность явилась для нас одной из ключевых социально-психологических характеристик при исследовании межгруппового взаимодействия и изменений этнического самосознания. Какова природа этнической нетерпимости как качества группового уровня? В поисках ответа на этот вопрос мы попытались в разных ситуациях межэтнической напряженности определить соотношение этнически толерантных и интолерантных лиц и некоторые психологические различия между ними.
Среди наших респондентов были и просто наблюдатели, и непосредственные участники, и жертвы этнических конфликтов, а также идеологи национальных движений в республиках (те, кого нередко определяют как «конструкторов» взаимоотношений между народами). Сравнивались следующие три группы. Первая – это титульное и русское население трех республик России, в которых был различный уровень межэтнической напряженности – Татарстана, Саха (Якутии) и Северной Осетии-Алании. Вторая – это вынужденные русские переселенцы и беженцы из Чечни. Вынужденные переселенцы, покинувшие Чечню в 1993–1994 гг., прошли через межличностные конфликтные ситуации на этнической почве. Беженцы, спасшиеся из Грозного в январе 1995 г., пережили кризисную ситуацию межэтнической напряженности и оказались жертвами самой страшной формы организованного насилия – войны. Третья группа респондентов – представители национальных движений – лидеры и активисты «Стыр Ныхас» (Северная Осетия) и «Хостуг Тыва» (Республика Тува). В 1994 г., когда мы проводили их опрос и тестирование, эти движения были наиболее активными. К 1996 г. «Стыр Ныхас» завоевало еще более прочные позиции в республике. «Хостуг Тыва», напротив, практически прекратило свою деятельность.
Соотношение толерантных и интолерантных лиц определялось на основе методической разработки «Типы этнической идентичности» (см. раздел II, глава 9). При опросе вынужденных переселенцев, беженцев и активистов национальных движений методика «Типы этнической идентичности» применялась в сочетании с другими социально-психологическими методами. Опрашивая титульных и русских респондентов в республиках, мы использовали в рамках социологического опроса сокращенный вариант этой методической разработки.
К толерантным лицам мы отнесли тех респондентов, этническую идентичность которых можно охарактеризовать по типу «нормы» (естественное предпочтение собственных этнокультурных ценностей, сочетающееся с позитивным отношением к другим этническим группам), либо по типу «нормы» и «этнической индифферентности» одновременно.
Группу жтолерантных лиц составили респонденты с этническим самосознанием по типу «гиперидентичности». Сюда вошли также те респонденты, у которых наряду с гиперидентичностью в общую межэтническую диспозицию попадала либо «норма», либо «этническая индифферентность», либо и то и другое одновременно.
Две дополнительные группы среди толерантных и интолерант-ных лиц следует рассматривать скорее как потенциальные персоналии для этих категорий. У них выражены как толерантные, так и интолерантные установки. Но их соотношение было не одинаково. Перевес одной из тенденций позволил нам провести условную границу и разделить всех респондентов на две категории. Лица, у которых преобладали толерантные установки в этноконтактных ситуациях, были отнесены к категории «толерантных». Соответственно лица с доминированием интолерантных установок попали в альтернативную категорию. Внутри каждой категории выделяются подгруппы со своими особенностями и с очень различной степенью этнической интолерантности. Но в данном случае остановимся главным образом на сравнении в целом двух выделенных нами категорий лиц.
Таблица 5
Соотношение толерантных и интолерантных лиц среди жителей республик России
| Северная Осетия | Татарстан | Саха (Якутия) | ||||
| осетины | русские | татары | русские | Саха | русские | |
| Коэффициент соотношения | 1 95 |
Таблица 6
Соотношение толерантных и интолерантных лиц среди активистов национальных движений и перемещенных лиц
| «Хостуг Тыва» | «Стыр Ныхас» | Вынужденные переселенцы (Грозный) | Беженцы (Грозный) | |
| тувинцы | осетины | русские | русские | |
| Коэффициент соотношения | 1.0 | 1.8 | 1.2 | 0.7 |
Данные таблиц 5 и 6 отражают зависимость уровня толерантности–интолерантности как от ситуации межэтнической напряженности, так и от опыта участия в ней. Чем выше коэффициент соотношения, тем больше в группе толерантных лиц. Неожиданностей нет По мере усиления межэтнической напряженности возрастает число интолерантных лиц среди респондентов. Чем драматичнее опыт респондентов в ситуации межэтнической напряженности, тем больше среди них этнически нетерпимых. У представителей этнических групп в нашем исследовании не замечено «культурной» предрасположенности к этнической интолерантности, также как и к агрессивному поведению. Это говорит о том, что этническая нетерпимость в большой степени есть ситуативная характеристика.
Одно из доказательств этого тезиса – наибольшее число толерантных лиц среди русских в республиках (см. табл. 5) и наименьшее – среди русских беженцев из Грозного (см. табл. 6). Среди последних, по сравнению с другими подгруппами интолерантных респондентов, выделяются «этнонигилисты» – те, кто продемонстрировал негативное отношение и к собственной этнической группе, русским. Кризисная ситуация межэтнической напряженности, вылившаяся в войну между Россией и Чечней, породила у ее жертв всплеск ксенофобных реакций без разбора на «своих» и «чужих».
Очень высок уровень интолерантных лиц среди вынужденных переселенцев из Грозного. Они не успели попасть в такую тяжелую ситуацию как беженцы. Но для роста нетерпимости у них есть " свои причины. Это и посттравматический стресс, который усиливает трудности адаптации в новой среде, и последствия социально-психологической депривации как до миграции, так и после.
Наибольшее число интолерантных лиц (50%) оказалось среди членов национального движения «Хостуг Тыва», активность которого пришлась на 1991–1993 гг. И хотя у значительной части этих лиц проявились только тенденции интолерантности, тем не менее их число отражало декларируемые цели, задачи и антирусскую настроенность движения. Его представители ставили в 1992 г. вопрос о фиксировании в Конституции республики права выхода из Российской Федерации. Неумеренность лозунгов и интолерантность позиций членов движения не придала ему устойчивости и не нашла достаточной поддержки в тувинском обществе. Это еще одна из причин исчезновения движения «Хостуг Тыва» с политической арены в 1995 г.
Нетерпимость беженцев и вынужденных переселенцев находит свое оправдание как результат сложнейших жизненных ситуаций, в которых они оказались. А что же обычные жители республик России, в которых многие годы воспевалась дружба народов? Оказывается среди них, в большинстве своем лишь наблюдателей межэтнической напряженности, немало людей с доминированием интолерантных установок. Наибольшее число таких лиц обнаружено среди осетин (33%), наименьшее – среди русских Татарстана (15%). Но среди татар в относительно благополучном Татарстане число интолерантных лиц лишь немного меньше (27%), чем в неспокойной Северной Осетии-Алании.
В начале 1990-х гг., когда атмосфера насилия становилась все более ощутимой в нашем обществе, публицисты, писатели, ученые активно обсуждали психологические факторы, определяющие рост общей нетерпимости в обществе и постоянные поиски врага. Выделим несколько главных моментов. Современный россиянин, бывший советский человек, воспитан в духе большевистской нетерпимости, основанной на нелюбви к различиям и непримиримости в борьбе с врагами. Как отметила одна писательница, в советской литературе национальные герои, прославляемые даже в книжках для дошкольников, были, как правило, из числа тех, кто больше других пролил крови (Век XX и мир. 1990. №7). Подводя итог прошлому, наш человек накопил букет обид и несет в себе жажду возмездия. В разных поколениях и в разных культурах возмездие принимает свои формы, но его психологическая основа одна – нетерпимость. Обиды же в психологическом плане являются накопителями раздражения и ненависти. Бывший советский человек в определенном смысле отказался от своей истории. В результате вытеснения общей памяти из массового сознания в сочетании с невозможностью уйти от самого себя он пребывает в постоянном конфликте. Ощущение опасности не только не покидает россиянина, но и возрастает. Ожидание неприятностей мобилизует защитные психологические механизмы, среди которых не последнее место занимает агрессия. И все это на
фоне массовых депрессий, неврозов, фрустраций, злокачественность природы которых состоит в снижении симпатий не только к окружающему миру, но и к самому себе. Вот такова не слишком благоприятная психологическая основа развития любого диалога в стране и питательная почва для взращивания интолерантных лиц и проявления ими своих агрессивных качеств.
Помимо общих психологических факторов, рост этнически нетерпимых есть, возможно, результат и политической практики этнического национализма, доставшегося республикам в наследство от бывшего СССР (Тишков, 1994), и следствие закономерной генерализации негативных эмоций, вызванных самыми разными причинами, в сферу межэтнических отношений.
Интолерантных лиц в республиках среди русских как минимум в полтора раза меньше, чем среди титульных народов. Здесь, конечно, можно предположить, что терпимость наравне с терпеливостью свойственна русским как качество национального характера (Касьянова, 1995). Но, видимо, все же не в большей степени, чем для других народов в нашем исследовании. Напр<