Условия возрождения благотворительности и меценатства

Перестройка и последовавшие за ней социально-политические и финансово-экономические реформы привели к кардинальному изменению общественного строя в России. Радикально начали меняться все основные приоритеты общественного бытия. Разгосударствление предприятий, экономики в целом привело к появлению значительных частных капиталов, дифференциации обще­ства на богатых и бедных, ослаблению коллективистских начал в жизни общества и усилению индивидуализма, эгоцентризма, стяжательства. Привычные нормы, ценности, приоритеты общественной и личной жизни подверглись основатель­ной ревизии. Для большинства российского населения реформы стали причи­ной значительного снижения уровня жизни и соответствующего культурного потенциала.

Вместе с тем, реформы повлекли за собой либерализацию социальной, экономической и политической жизни, дали простор для более полной реализа­ции личностного и творческого начала в жизни россиян, открыли простор для частной инициативы и многообразия форм деятельности практически во всех сферах общественного бытия, для плюрализма теорий и идей, включая сюда и сферу культуру.

Оценивая современную социокультурную ситуацию, Ю-А. Лукин выделил следующие ее черты: «Углубление процесса культурной дифферен­циации, появление множества субкультур, ценности, нормы и способы культурной деятельности, которые во многом отличаются друг от друга; усиление динамики социокультурных процессов, появление и быстрое ис­чезновение культурных образцов, которые рассматриваются как художе­ственно-эстетические идеалы на протяжении короткого промежутка времени; изменение иерархии видов искусства, выдвижение на авансцену по степени и масштабам своего воздействия таких форм культурно-художе­ственной деятельности, как телевидение, дизайн, презентации, конкурсы, шоу, лотереи; возникновение нового художественно-образного языка, со­ответствующего идеям и потребностям современного этапа обществен­ного развития, состояния общественного сознания; расшатывание опор, базы так называемой «нормативной культуры»; существование на рав­ных самых различных культурно-эстетических систем и творческих мето­дов вместо долгие годы господствовавшего единственно официально поощряемого социалистического реализма»

Данная характеристика дает достаточно полное представление о культур­ных изменениях в стране. К ней лишь следует добавить, что сложившаяся в совет­ский период система учреждений культуры оказалась в результате реформ в глубоком кризисе. Государственные организации культуры, за десятилетия при­выкшие к скудной, но гарантированной бюджетной поддержке, крайне болез­ненно реагируют на новые экономические реалии. В результате рухнувшей мо­нополии государства на руководство практически всеми сферами обществен­ной жизни многие учреждения культуры, являющиеся национальным достояни­ем, оказались на гране гибели.

Одновременно с этим, в стране наблюдается достаточно интенсивный про­цесс реорганизации сферы культуры, ее переориентации с преимущественного обслуживания интересов государства, на удовлетворение актуальных культур­ных потребностей российского общества, населения России. Такого рода дея­тельность явно выходит за пределы тотального государственного регламентиро­вания и требует поиска новых форм, способных стимулировать развитие отече­ственной культуры.

Современная культурная ситуация отличается повышенным динамиз­мом. Для того чтобы разумно ориентироваться в ней, недостаточно при­вычного советского опыта. В связи с этим крайне актуальным для совре­менной России становится изучение зарубежного и возрождение богатого отечественного опыта общественной и частной поддержки культуры и об­разования, в котором значительное место принадлежит благотворительнос­ти и меценатству.

Большинству современных политиков и ученых понятно, что для успешно­го осуществления в России экономических преобразований необходимо реше­ние целого комплекса проблем, в том числе и социально-культурного характера. Ибо, с одной стороны, переход к свободным рыночным отношениям актуализи­рует потребность в новом типе предпринимателя социально ответственном субъекте и гражданине своей страны, относящимся к своей деятельности как способу проявления творческих способностей, средству самореализации. С дру­гой - общественное сознание, желает оно того или нет, оказывается перед необ­ходимостью признать и принять предпринимательство как органичную состав­ляющую российской действительности, без которой уже трудно представить даль­нейшее развитие культуры.

Это стало ясно уже в начале 90-х годов XX века. Тогда, оценивал ситуацию, сложившуюся в области культуры, ученые отмечали: «Выживание культуры в условиях вхождения России в рыночную экономику зиждется, как представляется, на следующих принципах: I) приоритетность культуры в обеспечении бюд­жетными средствами; 2) участие субъектов рыночной экономики (экономических единиц) - концернов, ассоциаций, консорциумов, кооперативов и т.д., а так­же общественных организаций (партий, фронтов, союзов) и отдельных граждан - в развитии и финансировании культуры; 3) рациональное сочетание бюджет­ного финансирования и коммерческих начал в деятельности учреждений куль­туры; 4) укрепление материально-технической базы культуры и усиление соци­альной защищенности ее работников; 5) льготное налогообложение как соб­ственно учреждений культуры, так и предприятий,учреждений и органи­заций (государственных, коллективных, частных и т.д.), финансирующих за счет прибыли деятельность таких учреждений (курсив -Л.Л.); 6) усиле­ние муниципальных начал в области финансирования, налогообложения, цено­образования, ставок и тарифов применительно к сфере культуры»¹⁶*.

Критическое состояние сферы культуры объяснялось существующей системой финансирования, построенной на пресловутом остаточном принципе выделения ресурсов. Для того чтобы выйти из этого состояния, предлагалось, в самом общем плане, положить в основу финансирования культуры множественность источников при сохранении нормативных ассигнованиях из государствен­ного бюджета. При этом допускалось финансовое обеспечение культуры через сеть благотворительных фондов при условии, что часть прибыли субъектов ры­ночной экономики, направляемая на формирование таких фондов, будет в обя­зательном порядке исключаться из сумм, подлежащих налогообложению, без каких-либо ограничений¹⁶⁷.

Это идеи, безусловно, обоснованные и благие, ориентированные на опыт функционирования западной экономики. Однако стихийно складывающиеся идеология и практика предпринимательства невольно вступают в противоречие с психологическими стереотипами поведения, опосредствованными традици­онными ценностями, нормами, представлениями, которые вырабатывались в результате длительного существования в обшей культурной атмосфере, обусловленной сначала православием, а затем коммунистической идеологией. Это проявляется, в частности, в том, что привычные для россиян социальные гаран­тии государства стали подменяться проповедью философии самовыживания. Государство под видом политики демократических реформ открыло и факти­чески легализовало возможности не только для честного, цивилизованною, но и для сомнительного предпринимательства в области финансовых спекуляций, ведущих к быстрому приобретению гигантских капиталов. Провозглашая благие намерения относительно возрождения российской культуры, государство фак­тически устранилось от формирования и проведения последовательной и взве­шенной культурной политики. В результате неподготовленная к этому культура

внезапно оказалась перед лицом стихии рыночных отношений. Как пишет в сво­ей книге И. Горлова, «фактом нашей жизни стало опасное сокращение финанси­рования культуры как на федеральном, так и на региональном уровнях. Бюджет, закладывающий менее процента совокупного дохода страны на содержание учреждений культуры, удовлетворение духовных запросов людей, перестал быть законом и не выполняется»"⁵⁸.

Оценивая эту ситуацию, бывший министр культуры Е. Сидоров в 1997 г. отмечал, что, несмотря на принятие в последние пять лет шести указов Президента о поддержке культуры, а также соответствующие уси­лия министерства, преодолеть господствовавший в советское время оста­точный подход к выделению бюджетных средств не удалось. В 1995 г. раз­разился экономический кризис. В результате, ассигнования на культуру из федерального бюджета оказались в сопоставимых цифрах ниже преды­дущего года в среднем на 18 %. В целом же в сопоставимых ценах финансирова­ние культуры из федерального бюджета сократилось по отношению к предыду­щему году на 18 % в 1995 г. и еще на 56 % в 1996 г¹⁶⁹. Кризис 1998 г. вообще сделал эти соотношения неисчислимыми.

Легальный и нелегальный бизнес проник в область культуры, где из чисто коммерческих соображений частнособственнического характера на российскую аудиторию хлынул мутный поток эротики, порнографии, насилия, преступности, мистики и сектантства, проводниками которых стали средства массовой информации, кинотеатры и театры, современ­ные аудио- и видео средства.

Это случилось во многом потому, что на очередном переломе истории российская культура оказалась в новых для нее социально-эко­номических и духовных условиях. Особенность ситуации состоит в том, что политическая либерализация экономики явно была однобокой и ущербной. Она не сопровождалась четкой государственной политикой в отношении сохранения, функционированияи развития российской культуры.

А между тем с российской науке есть достаточно взвешенные подходы к пониманию культурной политики. Так, А.Я Флиср, например, определяет культурную политику следующим образом: «Совокупность научно обоснованныхвзглядов и мероприятий по всесторонней социокультурной модернизации об­щества и структурным реформам, по всей системе культуропроизводящих ин­ститутов, как систему новых принципов проиорционирования государственной и общественной составляющих в социальной и культурной жизни, как комплекс мер по заблаговременному налаживанию научного и образовательного обеспе­чения этих принципов, по целенаправленной подготовке кадров для социокуль­турных процессов завтрашнего дня, а главное - как осмысленную корректиров­ку общего содержания отечественной культуры»¹⁷⁰.

Однако создается впечатление, что российская культура функционирует вопреки каким-либо рациональным принципам культурной политики. По-види­мому, в результате социально-политических и экономических реформ российс­кая культура оказалась как бы наедине с собой. Государственная монополия на организацию культурной жизни в стране рухнула, а вместе с ней ушла в прошлое стабильная и относительно достаточная государственная поддержка. Теперь куль­туре приходится во многом искать новые или возрождать давно забытые формы своего существования.

Это проявляется, прежде всего, в том, что современная российская культу­ра наряду с ослабевшим, но не исчезнувшим полностью государственным сек­тором стала широко практиковать негосударственные формы своей организа­ции - общественные и частные¹⁷¹.

Как пишет А.К. Воробьев, «в ходе экономической реформы на месте старых жестко централизованных отраслевых структур, включая профсоюзы, стали возникать различного рода объединения, ассоциации, акционерные об­щества... Какие-то перешли в ведение государственных органов культуры. Другие реорганизовались в различного рада культурные центры, работаю­щие на внебюджетные средства, или закрылись, а их помещения и оборудова­ние были проданы»¹⁷².

Сфера культуры вынужденно вступила в стадию стихийного реформи­рования, подталкиваемая к нему финансово-экономическими условиями при отсутствии действенной и целенаправленной культурной политики.

НецЫ\Ч2которые исследователи полагают, что причины современного бед­ственного состояния культуры, так или иначе, проистекают «из действующей системы налогообложения, которая, обрушивая на учреждения культуры и искусства налоговое бремя, часто никаких материальных стимулов меценатам не предоставляет (за ними признается право «ссужать» искусству не боле? 5 ?-& своей прибыли)»¹⁷³.

В таких условиях выход из создавшегося бедственного положена.,, российской культуры видится в обращении к западной и отечественной исто­рии, изучении их богатого опыта по организации и обеспечению развития культуры, где велика и значительна роль как традиционных благотворитель­ности и меценатства, так и относительно нового по своим целям и задачам спонсорства. Думается, что именно на этом пути можно найти, по край­ней мере, теоретические решения проблемы цивилизованного развития оте­чественной культуры.

Напомним, что современная нам культура представляет собой сложную систему ценностей, норм и традиций, которая складывается из накопленного веками творческого опыта, традиций, помогающих обеспечить и сохранить устойчивость общества, реализовать его культуротворческиЙ потенциал. Но история человечества показывает, что в самой культуре одновременно сосуществуют идеалы и ценности, пря­мо противоположные друг другу, способные, при резких социальных изменениях, приходить в резкое противоречие. В тех случаях, когда про­исходит резкая культурная поляризация социальных слоев и групп, она порождает отчуждение культуры и личности. Чтобы преодолеть его, личности неизбежно приходится отрицать господствующие формы куль­туры посредством создания другой, в сфере которой это отчуждение для нее снимается (например, контркультура молодежи, образ жизни и взглядов хиппи, битников и т.д.)¹⁷⁴.

В современной социально-политической ситуации становится жиз­ненно насущным дифференцированный подход к проблеме удовлетво­рения духовных запросов различных слоев и групп населения на основе глубокого и всестороннего изучения их интересов. При этом возникает необходимость в определенной дифференциации при поисках путей и пропорций сочетания просветительской, воспитательной и иных функ­ций культуры.

И тут опять-таки с определенной ясностью встает вопрос о сохране­нии и приумножении наработанного в этом направлении опыта.

Как бы то ни было, но развитие культуры свободного и вместе с тем соци­ально-ответственного предпринимательства, способного обеспечить возрождение России, делает весьма актуальными восстановление традиционного эконо­мического и духовного отношения к «делу», бизнесу, где не последнее место принадлежит осознанию новыми поколениями отечественных предпринимате­лей своей социальной и культурно-национальной миссии - не только личное процветание и обогащение, но и милосердное содействие благосостоянию и нравственному здоровью всего общества, от состояния которого зависит и их собственная судьба.

Сейчас нередко задается вопрос о том, могут ли хоть в какой-то степени современные бизнесмены продолжать прерванную линию развития или же они целиком строят свою деятельность в соответствии с новейшими западны­ми (прежде всего-американскими) принципами менеджмента и маркетин­га. «Могут ли и в какой степени «новые русские» воспринять ценностные ориентации и культурно-этические традиции своих дореволюционных пред­шественников? Какое место занимали предпринимательские ориентации в обшей системе российской культуры и каковы перспективы формирования национальных ориентации у российского бизнеса, приобретения им «рос­сийского лица» вместо «вестернизированного имиджа», столь назойливо предлагающего себя со всех сторон?»¹⁷⁵.

Конечно, образ дореволюционного российского предпринимателя нео­днороден, зачастую противоречив. В нем причудливо переплетаются тяжелый самодур и тонкий меценат, эксплуататор, мелочный скопидом и благородный радетель об общественном благе, благочестивый благотворитель-христианин и безбожный надувала, выжига. «Тем не менее в целом эти противоречивые, на первый взгляд, взаимоисключающие характеристики оказываются равно присущими общей системе российской культуры, образующей сложную иерархию ценностных ориентации и поведенческих стереотипов»¹⁷⁶.

Однако, несмотря на вполне оправданные сомнения и опасения, в целом возрождение традиций российского меценатства в наши дни вселя­ет надежду на сохранение и поддержку неповторимой русской культуры. Правда, явление это в наши дни все-таки еще достаточно редкое. Истинное меценатство, не требующее взамен ни широкой огласки, ни предоставле­ния помещений, ни других личных выгод случаи в практике поддержки культурных инициатив единичные.

Современное российское предпринимательство, переживая общие для страны трудности, связанные с периодом становления рыночных отноше­ний, пытается возродить национальные традиции благотворительности. Среди положительных моментов современной российской благотворительности можно отметить процесс привлечения к решению общественных проблем все большего числа людей, сближение интересов представителей бизнеса и культуры, налаживание контактов и взаимопонимания между ними, которое открывает дорогу предпринимательским средствам в культуру. Сегодня в России активно формируется так называемый третий сектор, значительную часть которого составляют благотворительные организации'⁷⁷. «В их дея­тельности видят множество положительных сторон: они способствуют раз­витию плюрализма и разнообразию форм гражданской активности, участию людей в общественной жизни, компенсируют «безразличие» рынка к соци­альным проблемам и недостаток компетентности государства в решении этих проблем»¹⁷*.

Формирование третьего сектора в России в известной мере напоми­нает то, что уже давно и успешно функционирует на Западе, Так, по стати­стическим данным, в начале 90-х годов к «третьему сектору» в США отно­сили около 1 млн. организаций, во Франции-600тыс., в Великобритании-более 250 тыс. 11ри этом значительную часть «третьего сектора» в этих стра­нах образуют благотворительные организации. Даже в современной Рос­сии насчитывается такого рода организаций около 40 тыс. Это, конечно, большой прогресс в деле восстановления отечественной благотворитель­ности. Однако «результаты пройденного «новой» российской благотвори­тельностью короткого пути неоднозначно: с одной стороны, достигнуты несомненные успехи, с другой, - ситуация в благотворительности отягоще­на множеством сложных внутренних проблем»¹⁷⁴. Так, частные предпри­ниматели и организации предпочитают напрямую оказывать посильную помощь нуждающимся, не прибегая к помощи формирующейся сети бла­готворительных фондов, не без оснований полагая, что у этих специализи­рованных благотворителей большинство собранных ими средств идет не на реальные дела, а на оплату собственного аппарата.

Более благополучно выглядит в этом отношении постепенно возрож­дающаяся церковная благотворительность, длительное время пребывавшая под запретом. В настоящее время уже несколько десятков действующих в Москве храмов и монастырей «взяли на себя патронаж над домами ребенка, детскими больницами, школами-интернатами, пансионатами для вете­ранов труда, уход за больными (обычно наиболее тяжелыми) в больницах, оказание гуманитарной, медицинской и духовно-просветительской помо­щи прихожанам, предоставление бесплатных обедов для бедных после воскрес­ной службы и т.д. Несколько православных общин планируют устройство бога­делен»¹⁸⁰.

В настоящее время наблюдается также частичное восстановление тради­ций русского меценатства. Однако оно находится лишь в начальной стадии. Для его восстановления в объемах Х1Х-ХХ веков нет пока ни экономических, ни политических, ни юридических условий. Да и вкусы современных меценатов оставляют желать лучшего, так как они связаны в основе своей с протежирова­нием внедрению далеко не лучших образцов западной массовой культуры в рос­сийскую культурную среду, что вряд ли отвечает традициям отечественного меценатства, преследовавшего цели общественного блага России.

Возможно, это несколько преувеличенное суждение. Но оно вполне объяс­нимо, ибо испокон веков люди, владеющие значительными капиталами, даже в том случае, если они стремились часть их употреблять на общественные нужды, становились предметом критики со стороны самых различных слоев общества. Впрочем, благотворительность и меценатство можно рассматривать в качестве определенного механизма если не устранения, то, по крайней мере, смяг­чения той социальной напряженности, которая возникает при значительном имущественном расслоении в обществе. Сначала патриархально-крестьянская Россия обвиняла предпринимателя в разрушении традиции общинного бытия. И купец-предприниматель, вчерашний крепостной крестьянин или небогатый мещанин, испытывал одновременно гордость и смущение своим богатством. Христианское требование не собирать себе богатств на земле, а собирать их на «небе», не было для богатого человека в России пустым звуком. Поэтому купе­ческая благотворительность сглаживала капиталистический индивидуализм соб­ственника, до определенной степени примиряла его с неимущими слоями об­щества. Вместе с тем щедрые пожертвования купцов и скоробогатеев в культуру в действительности скрывали их своекорыстие и духовную ограниченность. Ибо в подавляющем большинстве случаев религиозный капиталист, занимаясь бла­готворительностью, как бы приносил покаяние за неправедно нажитые богат­ства, успокаивая свою большую совесть, но вместе с тем продолжал «грешить» - наживать капиталы.

Для большинства современных предпринимателей религиозные мотивы и мотивы общественного блага не актуальны. Они были воспитаны на атеистических идеях, а потому не испытывают религиозных угрызений совести за свою капиталистическую деятельность, за катастрофическое обнищание российского народа и государства. Частнособственнический интерес преобладает над пони­манием общественной необходимости. Такой предприниматель вызывает есте­ственное негативное отношений не только со стороны народа, живущего за чер­той бедности, включая сюда представителей науки, образования, культуры и дру­гих работников так называемой бюджетной сферы, но и властных структур, госу­дарственных чиновников, поступающих «по службе» вопреки своим должност­ным обязанностям всячески поддерживать законное предпринимательство.

Конечно, предприниматель может игнорировать осуждение обществом его эгоистической деятельности и продолжать идти своим путем. Однако та­кое отношение к общественному мнению не способствует достижению проч­ного общественного согласия, без которого вряд ли возможно длительное и устойчивое развитие предпринимательства. Обострение социальной напря­женности чревато социальным взрывом, при котором, безусловно, постра­дают и праведно, и неправедно приобретенные капиталы. Выходом из этой ситуации может быть только грамотная сознательная политика, в которой не последнее место занимает и сфера культуры. Только на этом пути возможно обеспечить дальнейший рост капиталов и их работу не только на благо от­дельных лиц, но и общества в целом.

В этом отношении материальные возможности предпринимателей, ре­ализуемые для организации и осуществления благотворительной и меце­натской деятельности, открывают новому классу не только перспективу поднять и упрочить свой социальный статус, но и до определенной степени ослабить социальное и психологическое напряжение, неизбежно возника­ющее при капиталистическом утверждении ими своего положения в каче­стве элиты общества. Благотворительность и меценатство предстают как средство, позволяющее хоть в какой-то степени решать социальные и про­фессиональные проблемы других слоев общества, способствуют укрепле­нию мира и согласия и даже косвенно ведут к утверждению новых для Рос­сии или, вернее, хорошо забытых в ней форм нравственности.

Исследователи отмечают, что в среде представителей коммерческих струк­тур распространено мнение, согласно которому, «благотворительная деятель­ность способствует улучшению морального климата среди сотрудников фир­мы, удовлетворяет естественное чувство сострадания, не позволяет превращать­ся в делающих деньги роботов»¹⁸¹.

Это весьма важное наблюдение, которое обнадеживает, что современ­ная благотворительность руководствуется не только финансово-экономи­ческими мотивами, но и духовными. Однако этот уровень духовности все же далеко отстоит от существовавшего некогда в России. Десятилетия то­тального атеистического воспитания сделали свое дело. Традиционные рос­сийские мотивы благотворительности и меценатства, корни которых уходят в православную духовность и культуру, утрачены. Возродить их в полном объеме невозможно. Поэтому не приходится удивляться, что с появлением значительного количества богатых людей - «новых русских» традиционное русское отношение к богатству и его использованию на благо общества не спешит возрождаться.

И дело здесь далеко не в том, что, как говорится в одном современном исследовании, «ни один ич представителей династии Рокфеллеров, Мелло-нов, Ротшильдов, столь часто упоминающихся сегодня в периодической пе­чати Рябушинских, Морозовых, Третьяковых, Прохоровых не мог себе по­зволить заниматься благотворительностью и меценатством до тех пор. пока шла ожесточенная борьба за выживание, за «место под солнцем». И только тогда, когда основа благополучия династии была заложена, начинался пери­од вложения капиталов в строительство театров, больниц, учебных заведе­ний и т.д.»¹⁸².

Данное утверждение можно признать справедливым для Рокфелле­ров, Меллонов и Ротшильдов. Но факты истории русской культуры убеди­тельно говорят о том, что Прохоровы, Рябушинские, Морозовы и прочие российские предприниматели были стихийными благотворителями незави­симо от размеров их капиталов. Бытовое христианство порождало и быто­вую благотворительность. Другое дело - меценатство. Для того чтобы на­чать вкладывать средства в образование, культуру и искусство, нужно было осознать их ценность и необходимость не только для отдельных лиц, но и для России, Отечества. У русских благотворителей, как дворян, так и купцов-промышленников, такое сознание формировалось независимо от объемов их капиталов. Поэтому большой капитал и устойчивое социальное положе­ние - условие для меценатской деятельности в России желательное, но не необходимое.

В этой связи сомнительным представляется также следующее утверж­дение К.К. Гарсиа-Касалеса: «Появление института меценатства также свя­зано с долгосрочной перспективой. Социальная практика свидетельствует: институт меценатства в обществах, основанных на рыночной экономике,

возникает на определенной ступени их развития, тогда, когда сформирова­ны крупные состояния, когда снижается уровень конкурентной борьбы, когда образуется свободный капитал за счет сверхприбыли»¹⁸'.

На наш взгляд, это утверждение имеет своим источником позитивистскую и марксистскую интерпретацию экономических процессов и отношений, кото­рая не учитывает внеэкономических причин и предпосылок. Между тем, как утверждает другой исследователь идей и представителей современного россий­ского предпринимательства, «когда сейчас говорят об этических традициях рос­сийского предпринимательства, часто имеют в виду свойственную ему тради­цию благотворительности и меценатства. Помимо изначальных христианских установок на благотворительность как религиозный долг помощи ближнему и проявление любви к нему, у филантропии российских предпринимателей есть и социально-культурные корни. Периферийное место хозяйственного успеха в системе ценностей заставляло желающих увековечить свое имя и заслужить ува­жение и признательность современников и потомков, стремиться проявить себя в других, более престижных сферах деятельности. Для российского общества такими сферами были защита отечества, отсюда охотные и значительные пожер­твования купечества на оборону в периоды войн, а также духовная и интеллекту­альная сферы, к которым и стремились приобщиться преуспевающие предпри­ниматели с помощью активной меценатской деятельности, пожертвований на университеты, картинные галереи, музеи, архивы, научные издания и т.д.»'".

Духовные цели и ыетости для традиционной российской экономической системы не пустой звук, ибо в России не только материальное производство определяло сознание, но и состояние ментальное™ во многом детерминирова­ло производство- Сохраняется эта тенденция, хотя и в ослабленном варианте, в наши дни. В противном случае практически не мыслимо объяснить, почему большинство современных россиян упорно не приемлют усиленно навязывае­мую им нынешними политиками идеологию и практику личного обогащения всеми возможными законными и даже незаконными средствами.

3.2. Спонсорство какрезультат

современной эволюции благотворительности и

меценатства.

Современная благотворительность тесно связана не только с меценатством, но и со спонсорством, которое вполне уместно рассматривать в качестве совре­менного результата эволюции как благотворительности, так и меценатства. Од­нако провести грань между тем, где конкретно кончаются благотворительность и меценатство и начинается спонсорство, очень трудно. Скорее можно говорить об интеграции этих понятий и соответствующих им явлений в благотворитель­ной деятельности предпринимателя или производственного объединения, а так­же о специфическом механизме поддержки культурной инициативы, каким и является спонсорская деятельность.

Довольно часто спонсорство смешивают с понятиями «пожертвование и покровительство», т.е. благотворительностью, что в принципе неправильно, так как спонсорство преследует определенные коммерческие цели или всюду. В зтом отношении частная спонсорская деятельность коренным образом отлича­ется и от классического меценатства, и от государственного субсидирования как следствия соответствующей культурней политики, так как, в отличие от государ­ства, имеющего целью функционирование культуры в целом, спонсор имеет право индивидуального выбора: кому оказать финансовую помощь и матери­альную поддержку. Спонсор проявляет свою волю, делает выбор, предоставляя определенную сумму на культуру, используя эту деятельность в своих коммер­ческих интересах. В нашем случае спонсорство - форма оказания помощи уч­реждениям культуры и культурным инициативам, имеющая целью не беско­рыстную благотворительность, а извлечение сопутствующих коммерческих выгод в виде рекламы, повышения имиджа и т.д.

Часто такая помощь выполняет функцию связей предпринимателя или орга­низации с общественностью. Вместе с тем спонсорство столь же часто выполня­ет функцию маркетинга. Оно помогает создать, укрепить, изменить репутацию, достичь новой или влиятельной аудитории, выйти на новые территории, разви­вать отношения с обществом. При этом маркетинговая эффективность спонсор­ства с трудом поддается оценке.

Только с большой долей условности спонсорство можно попытаться пред­ставить как специфическую благотворительную деятельность, в которой при­сутствует коммерческое начало. Ибо для функционирования и развития некото­рых сфер культуры спонсорство, безусловно, - объективное благо: культура от спонсорской деятельности выигрывает. Однако посредством спонсорства пред­приниматель или предприятие (фирма) также получают определенную выгоду в

той или иной форме как результат инвестиций в некоммерческий сектор. А это уже лежит вне пределов традиционной для России благотворительности.

На Западе спонсорская поддержка искусства и культуры имеет традицион­но широкое распространение. В большинстве европейских стран искусство и культура все больше финансируются из многих источников. Правительства, осоз­навая значение частной поддержки культурных инициатив, ищут методы поощ­рения компаний, играющих видную роль в этой области. Вместе с тем и компа­нии осознают свой гражданский долг и преимущества положения, которое дает роль спонсора, что также является для них весомым стимулом для поддержания культуры.

Это явление принимает настолько массовый характер, что нуждается в упорядочивании, организации. Поэтому Европейское сообщество в Маастрийском договоре в статье 128 определило место и значимость культуры в Европейском сообществе. Здесь право в сфере культуры трактуется как ком­плекс правил, регламентирующих общественную и частную культурную дея­тельность и взаимосвязи между ними. Эти правила и являются законами, при­нятыми в юриспруденции и адаптированными к системе культуры. Интерес­но, что «право в сфере культуры подразделяется на четыре подвида: право, действующее в сфере сохранения накопленного культурного достояния; пра­во личности на творческое и культурное развитие; правовые аспекты функ­ционирования меценатства (курс. -Л.Л.) в сфере культуры; правовая за­щита интеллектуальной собственности»¹⁸⁵.

Нас в данном случае интересует отношение Европейского сообщества к меценатству и его конкретное воплощение в национальной культурной полити­ке европейских стран.

Знакомство с этим вопросом демонстрирует, что большинство стран Евро­пы имеют национальные спонсорские ассоциации, регулирующие отношения между спонсорами и поддерживаемыми ими институтами. Во Франции даже действует Ассоциация содействия развитию торгово-промышленного меценат­ства , которая в известном смысле координирует частную и об­щественную деятельность предпринимателей по поддержанию и стимулирова­нию культуры.

Известно, что до середины 80-х гг. государство во Франции было «един­ственным меценатом». Оно выделяло и продолжает выделять на цели культуры около 1 млрд. франков. Однако для успешного сохранения и развития культуры требуется около 3 млрд. франков.

Эта проблема требовала осмысления и решения. Французское общество смогло найти и то, и другое. Инициатором решения данной проблемы стал А.-Д. Перен, президент Фонда Картье, предложивший в 80-е годы разработать новые формы финансирования культуры. Суть предложения Перена своди­лась к кардинальному «пересмотру взаимоотношений сферы культуры и де­лового мира, к всемерному поощрению промышленного меценатства, т.е. привлечению капиталов крупных фирм. ..»(курс. мой. -Л..//.)"⁷.

Многие положения и предложения доклада были весьма положительно восприняты обществом. В стране стали возникать меценатские организации, сформирован Высший совет по меценатству, главной задачей которого стави­лось наладить сотрудничество государства и предпринимателей в реализации культурных программ. Для регламентации меценатской деятельности предпо­лагалось разработать соответствующее законодательство.

Чтобы согласовать интересы государства, общества и промышленников в деле сохранения и развития культуры предполагалось придал, меценатству фор­му аренды или «общественно полезных концессий»¹⁸⁸. В этом случае меце­натствующее предприятие обеспечивало бы содержание ценных с точки зрения истории и культуры зданий под контролем государственных служб и при усло­вии значительных налоговых льгот.

Пробуждение интереса к промышленному меценатству представляет собой один из аспектов более общей тенденции в культурной жизни фран­цузского общества - децентрализации культурной деятельности, ибо к мо­менту появления доклада Перена было ясно, что государство исчерпало в основе своей возможности по финансированию культуры и без расширения культурной активности на местном, региональном уровне не представлялось возможным решить, например, проблему использования, анимации таких памятников французской культуры, как 2400 пустующих храмов¹⁸⁴.

Аналогичная ситуация сложилась и с многочисленными французски­ми музеями, которым явно не хватало централизованно выделяемых гос<