Журналист на рынке политических идеологий

Самоопределяясь в сфере социально–политических идеологий, журналист сталкивается со множеством разнообразных идеологических систем, отличающихся друг от друга теми ответами, которые они дают на фундаментальные для жизни общества и человека вопросы: каковы те ценностно–целевые приоритеты, на достижение которых ориентирует людей данная идеология? Кому в обществе должна принадлежать власть? Каков характер этой власти? и т.д. и т.п.
Для того, чтобы как–то упорядочить это множество, пользуются различными классификациями.
Так, например, характеризуя комплекс общественно–политических идеологий, в пространстве которых формировались несколько поколений советских людей., А.Амальрик выделял официальную идеологию (которая делится на жестко–авторитарное и относительно–либеральные направления) и неофициальные идеологии: "подлинный марксизм–ленинизм", "христианская" и "либеральная идеология". Андрей Амальрик точно подметил, что "все эти идеологии в значительной степени аморфны, их никто не формулировал с достаточной полнотой и убедительностью, и зачастую они только как бы сами собой подразумеваются их последователями: последователи каждой доктрины предполагают, что все они верят в нечто общее, что точно, однако, никому не известно".31
Современные исследователи обычно пользуются для классификации партий (а следовательно, идеологий, организационным воплощением которых эти партии являются) традиционной шкалой "левый–правый". Левыми называются партии, которые готовы пожертвовать значительной частью экономической эффективности ради идеи социальной справедливости. Эти партии выступают за более широкий государственный сектор, делают ставку на развитые социальные программы в сфере образования, здравоохранения. Они поддерживают приоритет коллективистских форм в общественной и политической жизни. Крайне левый фланг заполняют коммунисты. Сейчас, по разным подсчетам, существует от одинадцати до тринадцати партийных группировок, разделяющих коммунистическую идеологию.
Что касается правой части спектра, то одни аналитики размещают в ней либеральные идеологии, другие – консервативные, третьи – державно–государственнические. Другой подход использовала исследовательская группа И.Клямкина. Исследователи выделили шесть основных типов ориентаций, которые отличаются друг от друга представлением о двух центральных проблемах, вставших перед посткоммунистическим обществом, – о характере создаваемой экономики и характере государственности.
Первый тип – "импер–социалисты" (установка на государственный сектор экономики и воссоздание централизованного союзного государства).
Второй – "импер–капиталисты" (частный сектор плюс союзное государство).
Третий – "национал–социалисты" (ориентация на государственный сектор и национальное государство).
Четвертый – "национал–капиталисты" (частный сектор плюс национальное государство).
Пятый – "СНГ–социалисты" (установка на государственный сектор и укрепление Содружества независимых государств).
Наконец, шестой – "СНГ–капиталисты" (частный сектор плюс СНГ).32
Эти и некоторые другие классификации просты в восприятии и позволяют как–то структурировать партийно–идеологическое пространство. Однако с их помощью трудно выявить то богатство и разнообразие индивидуальных идеологических позиций, которое как раз и является главной особенностью российской ситуации, когда два, три, четыре политических лидера, находящихся как будто в одной точке лево–правого спектра с пеной у рта доказывают принципиальность своих расхождений. Попытки объяснить эту ситуацию только личными амбициями годятся для публицистики, но не для науки.
Анализ множества интервью с журналистами, их ответов на тестовые ситуации позволяет выдвинуть гипотезу, что на индивидуально–личностном уровне все множество социально–политических идеологий можно представить как множество точек (точнее, сгущений точек) в некоем многомерном пространстве, векторы которого задаются ответами на следующие вопросы:
1) какова целевая ценность, на которую по мнению сторонников данной идеологии следует ориентировать общественное развитие;
2) какой механизм, способ общественных преобразований является предпочтительным;
3) какими должны быть взаимоотношения между индивидом, обществом и государством.33
В идеологическом пространстве, образуемом этими векторами, существуют, взаимодействуют, переходят одна в другую, угасают множество идеологических систем. Одни похожи как близнецы, и лишь натренированный глаз заметит различающиеся детали; другие разительно отличаются друг от друга, размещаясь на разных полюсах идеологического пространства. Однако все это множество тяготеет к нескольким устойчивым, существующим десятки (а иногда и сотни) лет идеологическим системам. Именно на них мы и сосредоточим свое внимание.
Говоря о таком измерении любой идеологической системы, как ее базовые ценности, мы имеем в виду те идеалы, которые личность вычленяет в качестве "смысложизненных". Поскольку идеология есть система идей, то у любой идеологии всегда есть некая фундаментальная, сердцевинная идея–ценность ("свобода, "равенство и коллективизм","порядок и традиции", "могущество государства", "величие нации"и др.), на которой возводится все здание данной идеологии. Разумеется, встречаются идеологии, где на роль главной претендуют несколько идей. Более того, чаще всего именно так и бывает. Однако внимательный анализ показывает, что на индивидуальном уровне из множества "претенденток на главную роль" всегда выбирается какая–то одна, обретающая форму аксиомы.
С точки зрения этой целевой ценности участвовавшие в экспериментах журналисты выделили несколько отчетливо различающихся идеологий, выбор между которыми и составляет проблему идеологического самоопределения журналиста в России: либерализм, социализм и консерватизм.
Главная ценность, на которую ориентируется либерализм – свобода. Либеральная идеология признает в качестве высшей ценности и главного богатства общества – свободную суверенную человеческую личность. Либерализм проповедует свободу от групповых, классовых, националистических и т.п. предрассудков, космополитизм, терпимость, индивидуализм, демократизм и т.п.
Для либерального умонастроения характерны независимость по отношению к традициям, привычкам, догмам, стремление к активному самоопределению в мире, требование ликвидации или смягчения различных форм государственного и общественного принуждения по отношению к индивиду.
Либеральная идеология исходит из признания универсального характера естественных прав человека, таких как неприкосновенность личности, свобода передвижения, свобода мысли. Наряду с этим речь идет о правах политических, национальных, экономических, социальных и культурных, о праве на судебную защиту. Государство, по мнению либерально ориентированного журналиста, не дарует, не жалует эти права людям, оно лишь признает их неотчуждаемость и всеобщность. Гражданин имеет право на все, что не запрещено.
Разумеется либеральная идеология, опирающаяся на тезис о свободном человеке, имеющем неотъемлемое право на самореализацию своего личностного потенциала, может быть доведена до абсурда. Либеральное сознание противоречиво относится к силе (и, соответственно, к слабости). Либерал – чье имя происходит от слова "свобода" – не любит человека с ружьем как носителя грубой силы, лишающей свободы. Но точно также, если не больше, он не любит и презирает слабых – как слабых людей (люмпенов), так и политиков, защищающих интересы слабых – социалистов, социал–демократов.
В этом смысле характерно письмо, опубликованное в "Независимой газете": "Обучаясь языку человеческой культуры, самоутверждающаяся личность, как саламандра, живет в пламени войны с себе подобными, выстраивая из тел поверженных врагов пирамиду государственной иерархии. Когда одерживает победу Личность, торжествуют Иерархия и Индивидуализм. Когда побеждает Общество, приходят Равенство и Демократия.
Символ Веры, Равенства и Демократии – нравственный императив: "Моя свобода кончается там, где начинается свобода другого".
Это – ложь, породившая Демократию, большинством голосов осудившую Сократа и Христа.
Свобода – это не общественный договор о совместном выпасе, не "право на свободу", свобода – беспредельная воля сильной личности.
Борьба за свободу не нуждается в оправдании сладкоголосых сирен от философии и юриспруденции, как не нуждается в оправдании борьба за существование. Как похороненный заживо впивается в холодную землю судорожно сведенными пальцами, срывая ногти и глотая прах, с мыслью о глотке воздуха в гаснущем мозгу, так прорывается сквозь мир, как сквозь землю своей могилы, брошенный в жизнь человек, тщетно надеясь – и не успевая – достичь за отпущенные ему мгновения абсолютной и недостижимой, сверхчеловеческой свободы."34
Такая извращенная концентрация на идее свободы, присущая некоторым неофитам либерализма, и дает основание врагам этой идеологии утверждать, что стоит человеку воспринять идеологию либерализма, как он требовать от всех окружающих исполнения своих прав и немедленно забудет об обязанностях. Однако либерализм тут ни причем. Суть либерализма – не анархический бунт эгоистического индивидуализма, а творческая свобода личности. И тот факт, что многие граждане России (а может быть и вся страна в целом) оказались неготовы к такому пониманию либерализма, – это проблема не либерализма, а России, в которой к либерализму всегда относились с большим подозрением.
Поскольку Россия ни экономической, ни политической свободой никогда не отличалась, то ни практических, ни теоретических основ либерализма для себя не выработала. А либерализм известного литературного персонажа, который "читал Адама Смита и был глубокий эконом", был обыкновенным щегольством русского барина. Русская историческая традиция от славянофилов до Солженицына неизменно отрицала западный либерализм во имя внутренней религиозной свободы. Законность и право как "этические минимумы" человеческой жизни третировались как формы внешнего ограничения и принудиловки. Они казались чуждыми высоким идеалам подлинной духовной свободы.
Эта традиция жива и сегодня. В прессе регулярно появляются материалы, авторы которых стремятся развенчать "либерально–рационалистический миф", повинный, по их мнению, в повсеместно наступившем культурно–экологическом кризисе, и требуют предпринять экстраординарные меры по его преодолению. Некоторые идеологи утверждают, что "абсолютный антропоцентризм" либерализма, отрицающий божественный Абсолют ведет к неизбежному исчезновению стимула для различения правды и неправды, способствует творению новых мифов, открывает подлинную дорогу "тоталитаризму".
Разумеется, невозможно переоценить фундаментальный вклад, который русская мысль внесла в проблему свободы внутренней, духовной, поскольку, не будучи свободной внутренне, личность не может стать свободной и в во внешнем, общественном смысле. Однако что касается механизмов, обеспечивающих внешнюю, общественную свободу, то здесь нам как раз приходится на ходу подбирать и подгонять к российским условиям западные наработки. Интереснейшим документом в этом отношении является "Либеральная хартия", написанная группой ученых Института национальной модели экономики и имеющая целью сформулировать естественный для посткоммунистической России режим отношений государства, экономики и общества.35
Здесь нет возможности обсуждать данный тезис подробно, но очевидно, что в посттоталитарной ситуации политические шансы либерализма особенно призрачны. Распад официальной метаколлективности сопровождается отнюдь не самоопределением личности (а это основа либерального выбора), а самоопределением коллективным, прежде всего национальным. Отстаивание ценностей нового коллективизма приобретает весьма агрессивную форму.
Вместе с тем есть основания полагать, что либеральная идеология будет распространяться в России и оказывать влияние на политический и экономический процессы через воздействие на наиболее активных и профессиональных его субъектов. Значительное большинство квалифицированных экономистов придерживаются либеральных взглядов и ценностей, сходная ситуация сложилась в среде политологов, в несколько меньшей степени – среди журналистов, юристов, социологов.
Другой важнейшей ценностью, привлекающей внимание многих журналистов, является равенство людей. Эта ценность структурирует идеологию, которую принято называть социалистической или коммунистической. В изначальной дилемме: свобода или равенство социализм выбрал равенство, либерализм – свободу. Разумеется, равенство не является единственной идеей социализма. По меньшей мере столь же важной является идея коллективизма, противопоставляемая индивидуализму. Кроме того, социалистическую идеологию (в ее экономической части) обычно увязывают с идеей обобществления собственности.36
Кроме вышеперечисленных, социалистическая идеология включает в свой состав еще несколько постулатов, делающих ее привлекательной для многих журналистов. Это убежденность в том, что источником прибыли является труд наемных работников (все другие факторы создания прибыли – учет коньюнктуры на рынке, талант предпринимателя, применение техники – в расчет не принимаются). Это вера в то, что логика деятельности капиталистической экономики ведет к обнищанию большинства людей и многое другое.
Сторонников социалистической идеологии не смущает то обстоятельство, что реализация основных постулатов социалистической идеологии в том виде, в котором она сложилась у нас: общественная собственность на средства производства, централизованная плановая экономика, действующая на распределительных принципах, социальная защищенность граждан, осуществляемая во всевозрастающих масштабах через общественные фонды потребления, привела к печальным последствиям.
Так что можно констатировать: для России спор между либерализмом и социализмом не только не окончен, а, собственно говоря, только начинается.
Разумеется, ярый апологет социалистической или либеральной идеологии считает, что сторонники иной идеологии заблуждаются. Однако строго научное отношение к этой проблеме дает основание для вывода о том, что борьба "социализма" (уравнительности, эгалитаризма) с либерализмом есть источник движения любого общества. Одно служит противовесом другому. Гипертрофия "социализма" ведет к социальному взрыву через неэффективность производства и обнищание. Гипертрофия либерализма тоже ведет к социальному взрыву, но уже через поляризацию общества по основанию "массы – капиталисты". Соперничество этих двух сил уподобило политическую жизнь большинства европейских стран во второй половине XX века движению гусеницы–пяденицы; рывок вперед "головной части" общества под управлением либералов сменялся подтягиванием "хвостовой части" под водительством социалистов. Общественное мнение ставило общий прогресс западного мира в заслугу обеим тенденциям, однако за социалистами устойчиво сохранялся ореол "прогрессивных сил", в то время как с успехами либеральных "консерваторов" интеллектуальные круги мирились скрепя сердце. В наших условиях, когда в общественном сознании сильны тяга к уравниловке, социальная зависть, речь может идти не столько о "лекарствах", сколько об их соотношении. Не обойтись и без "социализма", как иногда трудно обойтись, например, без стрихнина. Хотя бы и в гомеопатических дозах.
Сторонникам либеральной и социалистической идеологий в журналистской среде противостоят носители консервативной идеологии, главными ценностями которой являются "стабильность" и "порядок". Консерватизм стремится к минимизации изменений. Лозунг консерваторов – "Когда нет необходимости менять, то необходимо не менять". При этом если на Западе консерватизм иногда сочетается с либеральными ценностями, то в России фундаментальные ценности "стабильности" и "порядка" разворачиваются в консервативном сознании в идеи приоритета общества и государства над личностью, индивидом. То есть одной из главных идей российских консерваторов является уверенность, что целое (под которым понимается любое объединение людей: народ, государство, религиозная община, политическая партия и т.п.) выше отдельного, конкретного человека, который всегда рассматривается как часть какого–то целого.
Сторонники консервативной идеологии видят единственный путь спасения общества в возврате в прошлое, в восстановлении попранных идеалов и разрушенных ценностей, в реанимации забытых политических моделей.
Центральная идея российских консерваторов – возврат общества к его естественным истокам, зиждущимся на религии. В соответствии с этим предлагается реконструировать и государство, которое также должно строиться и функционировать на основе утверждаемых религией морально–этических норм. Консерваторы, абсолютизируя отечественное былое, отторгают весь (или почти весь) исторический и культурный опыт, накопленный другими народами, созданный в иных цивилизациях.
Предложенный выше второй классификационный признак позволяет выявить новое измерение идеологического пространства, связанное с отношением к насилию как средству решения политических проблем. С точки зрения этого критерия в журналистской среде отчетливо выделяются сторонники эволюционного пути общественного развития, радикалы и экстремисты. Эволюционисты считают, что единственным нормальным способом развития общественных систем является постепенное накопление позитивных итогов развития; главным средством решения всех конфликтов являются консультации и компромиссы. Право, закон рассматриваются эволюционистами как сакральная ценность. Среди известных российских журналистов эту идеологию талантливо выражают и отстаивают такие разные люди как О.Лацис, Ю.Феофанов, В.Шохина и некоторые другие. В частности, в одной из публикаций Виктории Шохиной, появившейся в "Независимой газете" непосредственно после октябрьских событий 1993 года, автор выступила против признанных мэтров российской интеллигенции, требовавших от Президента применения насилия для решения задач демократизации общества.37
Радикализм как идеология предполагает возможность использования не обусловленного законом насилия в исключительных случаях для достижения чрезвычайно важных общественных целей. Радикалы готовы использовать для решения общественно–политических споров и более жесткие, по сравнению с допускаемыми эволюционистами, средства давления на власть: митинги, забастовки, пикеты, голодовки и др. При этом радикалы допускают не только законные, организованные в соответствии с существующим правовым регламентом, согласованные с властями способы выражения своих интересов, но и, так сказать "дикие", объявленные спонтанно, без предварительных переговоров с властными структурами.
Радикалы из демократического лагеря после поражения сторонников "Белого дома" потребовали "Распустить все партии, движения и иные организации прокоммунистической, профашистской и националистической ориентации и исключить впредь возможность деятельности подобных организаций". "Прекратить выпуск изданий, служивших трибуной прокоммунистическим, профашистским, и националистическим организациям, пропагандировавших человеконенавистническую идеологию и ответственных за идеологическую подготовку мятежа".38
Возражая против такого подхода, О.Лацис писал в "Известиях" о необходимости строжайшего соблюдения законности при осуществлении таких мер, как закрытие общественных организаций "за ориентацию", или прекращение выхода газет только за то, что "они были трибуной".39
Экстремисты отличаются от радикалов (и уж тем более от эволюционистов) принципиальной ориентацией только на крайние, конфронтационные, насильственные средства и способы разрешения общественных противоречий. С точки зрения сторонников экстремистских идеологий, существуют такие политические цели, ради которых оправданы человеческие жертвоприношения.
Высшим проявлением экстремизма является терроризм. Виктория Чаликова когда–то писала:, "стар, как мир, не терроризм, а террор: насилие, политическое убийство. Терроризм в современном смысле слова – систематическое устрашение, провоцирование, дестабилизация общества насилием – феномен второй половины ХХ века и в этом смысле подобен двум другим зловещим спутникам новейшей истории – ядерно–радиационной угрозе и экологическому кризису".40
Кредо современных террористов сводится к одной простой идее: необходимо озлобить массы и поднять их на гражданскую войну, в огне которой сгорит вся "прогнившая цивилизация". Надо признать, что определенная часть российских журналистов сочувственно относится к "левому терроризму" как в Европе, так и в России.
Не лишне напомнить в этой связи, что России экстремизм и его крайняя форма – терроризм всегда вызывали интерес у определенных групп населения, которые могли обратить на себя внимание только посредством диких эксцессов, и у интеллектуалов, выражавших интересы этих групп. Достаточно напомнить Нечаева с его лозунгом: "Нравственно то, что служит революции". Большевизм устами В.И.Ленина хотя и осуждал индивидуальный террор (не с этических, а с методологических и стратегических позиций), ставил в заслугу народовольцам то, что они своим героическим террористическим методом борьбы способствовали последовательному революционному воспитанию русского народа.
Сталинский террор и разоблачение сталинизма выработали у определенной части интеллигенции, которая получила условное наименование "шестидесятники", стойкое отвращение к революционному насилию. Советское диссидентство было принципиально мирным, правозащитным движением. Репрессии 60–70–х годов не вызвали ответных насильственных акций. Люди шли на гибель и изгнание, но не пытались "бунтовать народ".
Констатируя этот факт, В.Чаликова ставила вопрос: "Будет ли иммунитет России к "терроризму снизу" стойким, сохранится ли он и в условиях более глубокой демократизации нашего общества?". И нотка сомнения, звучавшая в этом вопросе, оказалась пророческой. Достаточно напомнить о множестве событий, происходивших за последние годы, чтобы сделать вывод о том, что террористические идеологии набирают влияние.