Малый город и стихийная социализация

Влияние малого города на социализацию,определяемое его историей, функциями и социально-психологическим климатом, отличается от влияний деревни и более крупных городов.

И.З.Заринский называет образ жизни малого города «полуго­родской» культурой и определяет специфику его влияния на жи­телей противоречивым пониманием пространства и времени. Он считает, что в условиях «полугородской» культуры появляется особое маргинальное сознание, в котором сосуществуют атрибу­ты сознания горожанина и сельского жителя.

В этом сознании время тяготеет к цикличности, поскольку рас­порядок жизни существенно зависит от циклов работ, например на приусадебном участке. Но при этом оно остается линейным и дискретным, так как связано со сложно структурированной жиз­нью промышленного предприятия. Пространство «полугородской» культуры центрично, как в деревне, но в то же время оно и «со­относительно», так как включено в систему взаимодействия с об­щественными пространствами улиц, площадей и многоэтажных домов.

Личность, с одной стороны, индивидуализирована, ибо по­ставлена перед необходимостью проявления осознанных уси­лий (городской образ жизни), с другой — деиндивидуализиро-вана, поскольку подчинена специфическим для деревни фор­мам социального контроля. На основании этого И.З.Заринский делает вывод о том, что ценностная структура «полугородской» культуры являет собой арену борьбы взаимоисключающих цен­ностей.

В то же время, как показало исследование В. С. Магуна, сегод­ня нет принципиальных различий между притязаниями (в сферах карьеры, заработка, богатства — квартира, дача, машина) моло­дых людей, живущих в столице, в областном центре или даже в райцентре при условии, что они уже проучились в школе до один­надцатого класса. Их объединяет общее информационное и «то­варное» пространство, общее или близкое содержание образова­ния, общая приверженность выбору долговременной образователь­ной стратегии.

Все это, однако, не исключает некоторого «запаздывания» происходящих изменений в малых городах по сравнению с более крупными, что по-своему сказывается в процессе социализации их жителей.

Так, можно констатировать, что в отличие от более крупных в малых городах большую роль в жизни их жителей играет влияние авторитетов как макроуровня (власти, ТУ и т.п.), так и микро­уровня (уважаемых жителей).

Для детей, подростков, юношей и девушек сохраняется зна­чение авторитета родителей и значимость родственных отноше­ний.

Так, по данным И.В.Кулешовой, 51 % учащихся г. Конаково Тверской области считают одной из основных ценностей обще­ние с родителями. А 56 % подростков и старшеклассников г. Дан-кова Липецкой области положительно относятся к пребыванию в гостях у родственников и знакомых семьи и к совместному с ними проведению досуга (М. В. Никитский).

У подрастающих поколений малых городов фиксируются две стратегии определения индивидуального будущего (С. В. Горохов): первый тип — «оседлый», т.е. выбор востребованных в городе профессий, стремление рано выйти замуж; второй — «эмигрантский», т.е. стремление уехать в более круп­ные города на учебу или даже без определенных планов.

В общем виде социализация в малом городе имеет следующие отличия от социализации в сельских поселениях и более крупных городах.

В малом городе по сравнению с деревней больше возможно­стей для:

- образовательного и профессионального выбора; -разнообразия занятий в свободное время;

- потребления духовных ценностей;

- социального творчества, самореализации, самоутверждения (М. В. Никитский).

По сравнению с более крупными городами в малом городе меньше стимулов, влияющих на мобильность его жителей, и меньше вариантов для осуществления выбора в различных сферах.

Поселок

Поселок как вид поселения

Поселок — абсолютно или относительно территориально огра­ниченная концентрированная форма расселения людей а) эмансипи­рованных от сельского образа жизни, б) не уко-рененных в городском образе жизни, в) лишенних опоры на исторические традиции, свойственной жителям малого города.

Поселок в предложенном выше понимании специфичен именно для нашей страны (а также для ряда бывших республик СССР). Историческими предшественниками современных по­селков были слободы — фабричные села, пригородные селения ремесленников, стрельцов, отставных солдат и т.п. Многие из них со временем превратились в промышленные малые и даже средние города (например, Павлов-на-Оке), а часть вошла в состав больших городов, сохранив на долгое время некоторую обособленность.

Разрастание городов, поглощавших близлежащие сельские по­селения, привело к возникновению в средних и более крупных городах микрорайонов с явно выраженными остаточными при­знаками сельского образа жизни (индивидуальная застройка, при­усадебные участки). Мигранты из села и так называемые «лимит­чики», обычно компактно селившиеся в 30 —40-е гг. XX в. в домах барачного типа, а позднее в общежитиях и многоэтажных домах новых микрорайонов, фактически создавали внутригородские поселки, культурно-бытовая среда которых имела много черт сель­ского образа жизни (оборудование жилищ, гигиенические тради­ции, интенсивные соседские связи и т.д.).

В 30 —80-е гг. XX в. индустриализация, урбанизация, катастро­фы (Чернобыльская авария, последствия войны, межнациональ­ные конфликты), строительство водохранилищ привели к массо­вой миграции населения. В процессе ее возникали поселки раз­личного типа.

Нередко поселки возникали на месте крупных новостроек. Братск, например, зарождался как совокупность поселков гидро­строителей, строителей алюминиевого завода, лесопромышлен­ного комплекса и др. В каждом — своя котельная, свое ведом­ственное снабжение и т.д.

Таким образом, можно констатировать наличие поселков, до­вольно существенно различающихся между собой, но объединен­ных коренным сходством — эмансипированностью их жителей от сельского образа жизни и их неукорененностью в городском об­разе жизни. В общем виде можно назвать следующие типы посел­ков:

рабочие — при добывающих или перерабатывающих предприя­тиях, а также крупных железнодорожных станциях;

переселенческие, в которые «свезли» жителей деревень из зон затопления при строительстве ГЭС и водохранилищ, а также с территорий создававшихся закрытых зон;

вынужденных переселенцев и беженцев из бывших республик СССР, «горячих точек» и экологически загрязненных террито­рий;

пригородные поселки, жители которых преимущественно ра­ботают в городе;

поселки внутри крупных городов, в которых живут рабочие одного завода или сосредоточены мигранты первых поколений (которых называли лимитчиками).

Несмотря на типологические различия поселки, как правило, имеют много общего в образе жизни, социально-психологичес­кой атмосфере, что и позволяет рассматривать их как специфи­ческий фактор социализации человека. (Особняком стоят курорт­ные поселки, о которых речи не идет.)

Поселок и социализация

Специальные исследования поселкакак среды социализации обнаружить трудно. В различных репрезентативных исследованиях (например, ВЦИОМ) не выделяют­ся данные, полученные в поселках. Видимо, они «топятся» в дан­ных либо о малых городах, либо о селах.

Для характеристики поселка как среды социализации его жи­телей довольно большой материал дают литературные произведе­ния, журналистские работы, а также непосредственные наблюде­ния. Так, именно писатели дали картины жизни поселков различ­ного типа — заводских, переселенческих, пригородных, описа­ния специфического поселкового быта, показали типы поселко­вых жителей (В.Астафьев, Э.Лимонов, В.Маканин, В.Распутин, А. Рыбаков).

Поселок как поселение и не сельское, и не городское, а некое промежуточное, срединное, создает специфические условия для социализации своих жителей. Социализация поселкового жителя происходит во взаимодействии с системой отношений, норм, ценностей, обычаев, традиций, которые и не сельские, и не го­родские, и даже не сплав традиционных сельских и урбанисти­ческих. Все их (нормы, отношения и пр.) даже вряд ли можно считать переходными от сельских к городским. Скорее всего, в поселке человек оказывается в рамках особого, совершенно ино­го срединного образа жизни.

В поселке нет анонимности жизнедеятельности человека. Жизнь семьи, жизнь каждого открыта для окружающих. Низкий культур­ный уровень основной части жителей определяет и содержатель­ную сторону их общения, — как правило, бедного информацией, событийного, примитивно-досугового. Нормы поведения различ­ных половозрастных групп жителей достаточно единообразны. В поселке жизнь каждого настолько зависит от норм среды, что противопоставлять себя им практически невозможно, поэтому люди здесь малорефлексивны, малосклонны к эмоционально глу­боким дружеским отношениям. Главное для них — раствориться в «стае», найти свою «заводь».

На основе анализа произведений В.Маканина литературовед Л.Аннинский дал картину уральского поселка: «Маканин не дает "картин", но два-три его штриха на уровне эмблемы или знака достаточны для того, чтобы почувствовать строй оттиснутой здесь души. За стеной стрекочет швейная машинка сплошным, сквоз­ным, успокаивающим жужжанием: все идет нормально. Таким же сплошным, сквозным, проходящим сквозь стены лейтмотивом несется ругань. И тоже успокаивает: ругань, ссора, даже драки — вовсе не знак неприязни или вражды — это знак жизнедеятель­ности, стабильности, знак равновесия, знак законности этой жизни.

Теснота, скученность, многолюдье. Общий быт, жизнь на виду, беззастенчивая открытость. Это тоже форма саморегуляции: знак честности и чистоты, знак душевной преданности всех всем. Жизнь барака — смесь солидарности и воинственности, стремления выб­раться из этой кучи куда-то в иную жизнь (в иное многолюдье) и цепкой круговой взаимосвязи, поруки. Цепкость и беспочвенность вместе: существование держится в безвоздушном пространстве, теснотой держится "прижатостью" к ситуации. Теснота спаситель­на, безындивидуальность надежна. "Ауры" душ смяты — идет куч­ная гонка, жизнь валом, скопом, "всем народом". Вырабатывает­ся невиданная способность к адаптации, умение, не удивившись, удержаться и прижиться в любой ситуации. Жизнь, в которой от тебя не зависит ничего, но выпасть (и перепасть) тебе может что угодно, надо только понимать закон ситуации, принимать его, использовать.

В.Маканин — "Колумб барака" — он чует глубинный психо­логический принцип этого пристанища. Он создает уникальный пейзаж: три заводских жилдома, между которыми — под деревом — стол для общих чаепитий; население трех домов, словно бы наско­ро выстроенных на пустыре, сходится на эти трапезы, как на смотр и на исповедь. В домах — вроде бы полужизнь; полная жизнь — под открытым небом, за общим столом на дворе. Впрочем, двора нет — есть полупустырь. Это не традиционный деревенский дом "о пяти стенах" и не традиционный дом горожанина — крепость-комната. Это — междомье, образ жилья промежуточного, вре­менного, призрачного... и вместе с тем фатально непреложного и реального для огромного количества людей».

А вот описание другого поселка — переселенцев из зоны за­топления в повести В.Распутина «Пожар». Поселки — различных типов, но атмосфера в них весьма схожая: «Неуютный и неопрятный, и не городского, и не деревенского, а бивуачного типа был этот поселок, словно кочевали с места на место, остановились переждать непогоду и отдохнуть, да так и застряли. Но застряли в ожидании, — когда же последует команда двигаться дальше, и потому — не пуская глубоко корни, не охорашиваясь и не обуст­раиваясь с прицелом на детей и внуков, а лишь бы лето перелето-вать, а потом и зиму перезимовать. Дети между тем рождались, вырастали и сами к этой поре заводили детей, рядом с живым становищем разрослось и другое, в которое откочевывали наве­ки, а это — все как остановка, все как временное пристанище, откуда не сегодня завтра сниматься...

И голо, вызывающе открыто, слепо и стыло стоял поселок: редко в каком палисаднике теплили душу и глаз березка или ря­бинка. Те же люди, которые в своих старых деревнях, откуда они съехались, и жизни не могли представить себе без зелени под окнами, здесь и палисадники не выставляли...».

В поселке солидарность жителей имеет весьма относительный характер, заканчиваясь там, где возникает вопрос индивидуаль­ного благополучия. В этой ситуации житель поселка не считает нужным «озираться» на мнение окружающих. Аморальность и ан­тисоциальное поведение в поселках типичны. Их осуждение на вербальном уровне обычно не подкрепляется неформальными негативными санкциями, они не отвергаются социальной прак­тикой жителей.

Так, типична в различных модификациях ситуация, о которой рассказывает Андрей Уланов в опубликованном в «МК» очерке о Мичуринске, где есть свой пригородный поселок, называемый ласково Кочетовкой. Эта железнодорожная станция славится на весь регион устоявшимися воровскими династиями. В тюрьму здесь «хо­дят», как в армию, только куда более охотно. Общепринятый тост за здоровье ребенка: «Вот вырастет, отсидит свое, поумнеет...».

С наступлением сумерек пол-Кочетовки выходит надело с сан­ками и колясками. Место промысла у всех одно — стоянка товар­ных вагонов. Железная обшивка контейнеров не спасает. Недавно местной милицией обнаружено кочетовское ноу-хау — огромная открывалка, с виду напоминающая консервный нож. Режет лю­бые контейнеры, как «жестянку». В этих «выходах» на равных при­нимают участие и взрослые, и молодежь, и подростки.

В то же время в поселках подростки и молодежь сбиваются в собственные «стаи», противостоящие и взрослым в своем посел­ке, и сверстникам округи. Именно ребята из поселков болезненно утрированно следуют модным веяниям, почерпнутым либо из кино- и телесмотрения, либо из поездок в центр города или в соседние города.

Два полюса притяжения — город и село, — определяя средин­ный характер поселкового образа жизни, диктуют доминанту по ведения жителей. Здесь больше всего одобряются усредненность поведения, усредненность стиля жизни («не высовывайся!»), ус­редненность человеческих характеров. В результате поселковая соци­ализация продуцирует своеобразный срединный тип человека — и не селянина, и не горожанина.

Л.Аннинский выделяет ряд характеристик человека срединно­го типа: «Это человек обстановки. Это заводная ежесекундная ак­тивность в сочетании с глубинным непробиваемым фатализмом... В поселке обкатывается, вырабатывается подобранный, находчи­вый, хладнокровный, крепкий человек. Никакого прекрасноду­шия... Человек тертый, мятый, опытный... В нем живет непре­рывная уязвленность. Болезненная обидчивость этого маленького человека, его бешеное самолюбие, его взрывная неуравновешен­ность...»

Поселок как вид поселения предоставляет своим жителям боль­шие возможности, чем село, для социальной мобильности. Если это поселок в городе или рядом с ним — благодаря территори­альному фактору. Если поселок иного типа — благодаря неукорененности его жителей на земле. Но использование этих возможностей, с одной стороны, затруднено социально-психо­логической атмосферой поселка, а с другой стороны, связано с индивидуальными особенностями конкретного человека — жи­теля поселка.

Человек слабый так и остается «человеком барака» — усред­ненным, беспочвенным, живущим как бы в невесомости, безро­потно отдающимся потоку барачно-поселкового существования.

Человек сильный может вывернуться из потока, преодолеть его, как Мюнхгаузен вытащить сам себя из болота и «стать зау­рядным, средним, среднестатистическим инженером, ...занима­ющим какое-то там "надцатое место в команде" начальника, от­рабатывающий это место, набирающий и теряющий очки на не­весомой шкале престижа».

Сказанное не означает, что поселок всегда таков, каким он описан (речь идет о тенденции, конкретные ситуации могут быть существенно иными), а поселковый образ жизни — фатален для судьбы его жителей. Человек ведь не только объект и жертва, но и субъект социализации. Поэтому в поселках вырастали и вырас­тают эффективно социализированные и даже неординарные лич­ности.