Менталитет и стихийная социализация

Влияние менталитета этноса на стихийную социализацию осуществляется главнымтобразом благодаря традиционному механизму социализации, в рамках которого действует ряд психологических механизмов (им-принтинг, подражание, экзистенциальный нажим — в первую очередь).

Кардинальную роль в усвоении и воспроизведении менталите­та этноса играет язык, который человек усваивает с детства. Это связано с рядом обстоятельств.

В о-п е р в ы х, язык отражает историю этноса, его жизнедея­тельность, восприятие мира, канон человека, мировоззрение, культуру и пр., влияет на склад мышления человека, на его цен­ности. Как писал американский лингвист Дж.Теодорсон, язык — это повозка традиций, сохранившихся и передающихся из поко­ления в поколение чувств, символов, эмоциональных ассоциа­ций и мифов.

Во-вторых, согласно гипотезе американских ученых Э.Се­пира и Б.Уорфа, восприятие и мышление человека обусловлены структурами его родного языка. Языковые навыки и нормы бес­сознательно определяют образы, «картины» мира, присущие но­сителям того или иного языка, поскольку его грамматический строй «навязывает» человеку способ членения и описания окру­жающей действительности.

Форма построения фразы — это способ отражения внешнего мира. Словарный запас также отражает особенности психологии данного этноса и той природной среды, в которой он живет. Ска жем, у эскимосов есть более десятка наименований снега (снег сухой, с настом и т.д.), но нет слова, выражающего общее поня­тие «снег». У абхазов, как выяснилось при изучении их долгожите­лей, нет наших терминов для определения возраста, зато есть спе­циальные слова, обозначающие подростка, способного сесть в седло; юношу, имеющего право носить оружие, вступать в брак; зрелого мужчину; старика, руководящего родом.

В-т р е т ь и х, как отмечал французский историк Мишель Фуко, речь, слова — не просто выражение наших чувств и мыслей, но формы социального контроля. Так, во вьетнамской культуре, как показали в своих исследованиях X. Р. Викер и X. К. Шох, подчине­ние и приспособление к строгой иерархии являются важными элементами в контексте жизни семьи и школы. Какое-либо лицо не может быть независимым, оно всегда в зависимости от партне­ра по беседе. Вследствие этого во вьетнамском языке абстрактные личные местоимения, такие как «я», «ты», «он», практически не существуют. Индивидуализированное в европейской культуре «я» имеет определенно отрицательную ценность во вьетнамском язы­ке и вьетнамском обществе.

Влияние менталитета этноса значительно во всех направлени­ях социализации человека. Остановимся лишь на наиболее суще­ственных.

Велико влияние менталитета этноса на семейную социализацию. Это можно проиллюстрировать на таких примерах. В Узбекистане родительская семья в значительно большей мере, чем в России и в странах Балтии, служит образцом для молодежи — особенно в том, что касается воспитания детей. Различия особенно велики в брачных установках. Поданным исследований 70-х — 80-х гг. про­шлого века, до 80 % узбеков считали согласие родителей на брак обязательным, а развод при наличии детей недопустимым. В то же время около 80 % эстонцев не считали согласие родителей обяза­тельным, а 50 % вполне допускали развод и при наличии детей. Вряд ли эти установки существенно изменились к началу нынеш­него столетия.

В Центральной Азии с ее благодатным климатом и исламской культурой традиции поощряют высокую рождаемость, осуждают женщин, не рожающих детей. Поэтому до сих пор счастье семьи в первую очередь — в ее многодетности. И неслучайно уровень рож­даемости в этом регионе в два с лишним раза выше, чем в Рос­сии, и в три с лишним раза выше, чем в странах Балтии.

В то же время у грузинских горцев, столетиями живущих в су­ровых природных условиях, в постоянной борьбе за выживание и пропитание, обычаи и общественное мнение, отражающие тра­диции этноса, наоборот, порицают плодовитость женщин.

В процессе полоролевой (гендерной) социализациивлияние мен­талитета этноса происходит благодаря характерным для него эталонам мужественности и женственности. Они подразумевают оп­ределенный набор черт характера, особенностей поведения, эмо­циональных реакций, установок и т.д. Эти эталоны относитель­ны, т.е. их содержание не совпадает в культурах разных этносов. Крайние варианты расхождения эталонов «мужественности» и «женственности» показала М.Мид на примере трех племен Новой Гвинеи. У Арапешей оба пола кооперативны и не агрессивны — т.е. феминизированы по нормам западной культуры. У Мундугу-моров оба пола грубы и некооперативны — т.е. маскулинизирова­ны. У Чамбула картина, обратная западной культуре: женщины доминантны и директивны, а мужчины эмоционально зависимы.

Влияние менталитета этноса очень выпукло проявляется в сфе­ре межличностных отношений.

Так, пунктуальность, высоко ценимая в Германии или Гол­ландии, сравнительно мало значима в Испании и еще меньше в Латинской Америке. Другой пример: североамериканцы запрос­то зовут друг друга по имени, что вовсе не означает наличия дружбы между ними, которая обусловливает подобное обраще­ние в Европе.

Этнические нормы в большой мере определяют стиль общения младших со старшими, величину возрастной дистанции, специ­фику восприятия ими друг друга вообще и как партнеров по об­щению в частности. В Японии, например, при общении людей разного возраста старший практически сразу присваивает себе форму общения в виде монолога, и младший это принимает как само собой разумеющееся, просто внимая говорящему.

Исследования показывают, какую роль играют этнические тра­диции в формировании у детей норм, определяющих отношение к приятелям, друзьям и другим партнерам по общению. По зару­бежным данным, например, дети, выросшие в этнических общ­ностях, где преобладают малые семьи — как это на первый взгляд ни странно выглядит, — кажутся более дружественно-теплыми и менее авторитарными в отношениях с людьми, чем дети, вырос­шие в среде, где малая семья не является идеалом (И.С.Кон).

В европейских культурах подростки и юноши в достаточно боль­шой мере эмансипируются от взрослых, могут по-разному прояв­лять свое отношение к ним, вплоть до грубости и неуважения, а в Азии и на Кавказе дело до сих пор обстоит во многом иначе. Здесь по-прежнему сильны традиции уважения и почтительности к стар­шим, даже и не очень близко знакомым.

Прекрасной иллюстрацией может служить эпизод из фильма «Листопад» известного грузинского режиссера Отара Иоселиани. Дело происходит в Тбилиси. Два юноши-соперника встречаются у подъезда дома, в котором живет «предмет» соперничества. Между ними происходит напряженный диалог, который уже вот-вот дол­жен перейти в драку, но... зрители видят, как «зверское» выраже ние лица сильнейшего из соперников неожиданно сменяется веж­ливо-почтительной улыбкой. В чем дело? Камера смещается вле­во, и мы видим старушку — соседку этого юноши, которая обра­щается к нему с вопросами о здоровье папы, мамы, сестры и т.д. И молодой человек терпеливо и почтительно удовлетворяет ее любопытство, хотя, воспользовавшись этим, более слабый физи­чески соперник попадает в «заветный» подъезд. Естественно, что это типично именно для общения в тех этносах, где почтительное отношение к старшим — норма.

Этнические традиции диктуют не только стиль общения, но даже пространственную дистанцию между партнерами в процессе общения. Исследователи, специально занимающиеся изучением этого вопроса, выделяют четыре дистанции. Во-первых, пуб­личную. Она характерна для общения между людьми в процессе различных мероприятий и составляет расстояние от 3,5 м и более. Во-вторых, социальную — от 120 см до 360 см. На этой дистанции обычно общаются люди, занятые каким-нибудь совместным де­лом. Затем идет личная дистанция (от 45 см до 120 см), в пределах которой общаются те, кто связан между собой достаточно тесным эмоциональным контактом — приятели, друзья. Наконец, интим­ная дистанция предполагает непосредственный контакт или об­щение на расстоянии не более 45 см людей, находящихся в наи­более близких, интимных отношениях (влюбленные, супруги, родители и дети).

Все дистанции имеют явные этнические различия. Например, социальная дистанция в общении латиноамериканцев нередко совпадает с той, которая североамериканцами рассматривается как личная. Или другой факт: многие из характеристик североаме­риканской интимной дистанции соответствуют русской социаль­ной дистанции, т.е. общение русских больше ориентировано на близкий пространственный контакт между партнерами, чем об­щение американцев.

Все названные выше аспекты влияния менталитета этноса на стихийную социализацию человека, а также и многие не назван­ные здесь в конечном счете ведут к тому, что у человека формиру­ется этническое самосознание, основы которого закладываются уже в детстве на неосознаваемом человеком уровне. Именно в дет­стве и в юности начинается осознание человеком совокупности своих этнических связей и складывается его отношение к этим связям. В чем это проявляется?

Во-первых, в этнической идентификации, т.е. осознании сво­ей принадлежности к определенной этнической группе. Во-вто­рых, в формировании (преимущественно неосознанном) пред­ставления о типичных чертах своей этнической общности, о свой­ствах ее как целого. Затем постепенно, с возрастом появляется осознание общности исторического прошлого своего народа (в одних этносах более обостренное, в других — почти «смазанное»). И наконец, появляется представление о родной земле.

Этническое самосознание (как и любое групповое), чувство «мы», обязательно предполагает соотнесение (и в этом смысле — противопоставление) этого «мы» какому-то или каким-то «они», т.е. другим этническим группам.

Осознание особенностей своей этнической группы не содер­жит в себе предубеждения против других этносов, но лишь до тех пор, пока идет констатация тех или иных свойств своей группы. Однако констатацией дело никогда не ограничивается, ибо она идет в сравнении с кем-то и требует оценки своего и других этно­сов.

Естественно, что сравнение и следующая из него оценка, как правило, не бывают объективными. Уже в детстве происходит ис­кажение образа своего этноса (в позитивную сторону) и других этносов (как правило, в негативном плане). Вследствие этого уже в раннем возрасте нередко возникает явление, которое психологи называют этноцентризмом. Этноцентризм — склонность воспри­нимать все жизненные явления с позиции своей этнической груп­пы, рассматриваемой как эталон. В крайней форме этноцентризм проявляется в убежденности в превосходстве своей группы, в неприятии других этнических групп с допущением по отноше­нию к ним агрессивного поведения.

Формирование этнических установоктесно связано со стилем социализации, типичным для того или иного этноса, характер­ным для тех или иных регионов, социокультурных слоев, конк­ретных семей. Этнические установки связаны также с уровнем образованности человека (хотя определяются содержательно все-таки не этим обстоятельством). Л.С.Выготский отмечал, что осо­знание сходства вообще требует более развитой способности к обобщению и концептуализации, чем осознание различий. Осо­знание сходства чего-либо с чем-либо или кого-либо с кем-либо требует наличия у человека способности к обобщению, владения понятиями, охватывающими сходные признаки ряда объектов, т.е. достаточно развитого интеллекта. А осознание различия воз­можно всего лишь на эмоциональном уровне. Поэтому осознать различия представителей двух этносов можно на уровне «они мне противны», а обнаружение сходства — дело значительно более трудное и «умственное».

Межэтнические установки могут быть весьма устойчивыми, превращаясь в стереотипы. Тем не менее они способны меняться в процессе исторического развития.

Например, в начале XVIII в. считалось, что англичане склонны к революциям и вообще к переменам в своей жизни, а французы, наоборот, весьма консервативны. Основанием этого, очевидно, служили английская революция, активная заморская торговля британцев, смена королевских династий в Англии на рубеже XVII и XVIII вв. Прошло столетие и Великая французская революция, а также последовавшие за ней события изменили названные сте­реотипы на противоположные. Другой пример: в начале XIX в. немцев считали непрактичным народом, склонным к философии, музыке, поэзии, но мало способным к технике и предпринима­тельству. Но промышленный переворот в Германии и ее объеди­нение сделали этот стереотип безнадежным анахронизмом.

В заключение отметим еще раз: менталитет этноса, усваивае­мый человеком через родной язык, а также под влиянием соци­альной практики ближайшего окружения, проявляется во всех аспектах социализации.

Менталитет и относительно социально контролируемая социализация— воспитание

Менталитет этноса влияет на воспитаниекак относительно социально контролируемую социализацию в связи с тем, что включает в себя имплицитные концепции личности и воспитания.

Имплицитные (т.е. подразумеваемые, но не сформулированные) теории личности, присущие каждому этносу, есть совокуп­ность неких представлений, несущих в себе ответы на ряд вопросов: Каковы природа и возможности челове­ка? Чем он является, может и должен быть? И др. Ответы на эти вопросы образуют имплицитную концепцию личности (И. С. Кон).

На воспитание менталитет влияет и в связи с тем, что в этносе как естественное следствие наличия имплицитных концепций личности имеются имплицитные концепции воспитания. Именно они во многом определяют, чего взрослые добиваются от детей и каким образом они это делают, т.е. содержание взаимодействия старших и подрастающих поколений, его стиль.

В каждом этносе исторически складываются несколько импли­цитных теорий личности и воспитания. Во-первых, различаются представления о том, как следует воспитывать лиц мужского и женского полов в зависимости от канонов мужественности и жен­ственности, присущих этносу. Во-вторых, различаются имплицит­ные концепции личности и воспитания социально-культурных слоев одного и того же этноса.

Имплицитные концепции воспитания можно рассматривать как неосознаваемые ценностные ориентации представителей этноса и его отдельных слоев, которые во многом определяют цели, со­держание, стиль, средства относительно осмысленного взращива­ния (воспитания) членов этноса на различных возрастных этапах.

Именно имплицитные концепции воспитания во многом оп­ределяют то, каким образом реализуются все виды воспитания (семейное, социальное, религиозное, диссоциальное, коррекци-онное), ибо на неосознанном уровне они влияют на реальное поведение субъектов воспитания (как старших, так и младших, которые довольно рано усваивают основные элементы этничес­ких имплицитных концепций воспитания) в процессе их участия в воспитательном взаимодействии. Это влияние нередко оказыва­ется более эффективным, чем систематическая педагогическая подготовка воспитателей или осознанно формулируемые ими са­мими принципы своей воспитательной деятельности.

О том, сколь существенны отличия имплицитных концепций воспитания в различных этносах, позволяет судить следующий пример. Европейцы считают, что в самом строгом и системати­ческом дисциплинировании нуждаются маленькие дети, а по мере взросления внешний контроль должен ослабевать, и ребенку сле­дует постепенно предоставлять самостоятельность. У японцев, малайцев, сингалов и ряда других народов маленьким детям пре­доставляют максимум свободы, практически не наказывают и почти не ограничивают их. Дисциплина, причем весьма строгая, появляется здесь позже, по мере взросления ребенка, усваиваю­щего нормы и правила поведения, принятые среди старших.

В целом содержание имплицитных концепций личности и вос­питания во многом определяет позицию человека как объекта социализации, а также ожидаемые и допускаемые в конкретном этносе меру и характер его субъектности и субъективности в про­цессе социализации. От имплицитных концепций личности и вос­питания в определенной мере зависит возможность сбалансиро­ванности приспособления и обособления человека в социуме, т.е. то, насколько он может стать жертвой социализации (о чем речь пойдет в последней главе пособия).

Имплицитные концепции личности и воспитания, так же как и менталитет, характеризуют оригинальность культуры того или иного этноса. Как писал французский этнолог К.Леви-Стросс: «Оригинальность каждой из культур заключается прежде всего в ее собственном решении проблем, перспективном размещении ценностей, которые общи всем людям. Только значимость их ни­когда не бывает одинаковой в разных культурах».