Искусство XX века: традиции и новаторство

Ни в одну эпоху искусство не было зеркалом, бесстрастно фиксирующим действительность или мысли художника; оно всегда впитывало в себя основные тенденции времени и предлагало миру картину, которая могла совпадать с миром только в конечном счете. Главным в искусстве всегда была не столько сама изображаемая действительность, сколько то, как она изображена, как относится к ней художник, к каким выводам он приходит сам и хочет привести других. И если искусство классики выработало некоторые каноны в изображении мира, которыми талантливый художник пользовался талантливо, а бездарный — бездарно, то XX век стал веком новаторства, обновления форм, методов, самих способов отражения мира. Это новаторство во многом связано с главными проблемами времени, часто вырастает из них, из понимания места человека в бушующем мире.

Реалистическое искусство по-прежнему размышляет над всеми болезнями времени, стремясь к тому, чтобы вскрыть его противоречия, и если не поставить диагноз, то хотя бы обратить внимание на его симптомы. Взгляды одних оптимистичны, они видят светлые перспективы в труде, любви, разуме, справедливости. Ромен Роллам (1866—1944) в романах “Очарованная душа” и “Кола Брюньон” проводит своих героев через многие страдания мира, но ни Марк в “Очарованной душе”, ни Кола — человек из народа — не теряют мужества, порядочности, чувства юмора и трудолюбия. Скрупулезно анализируют путь немецкого обывателя к фашизму и сам фашизм как жестокую болезнь общества Лион Фейхтвангер (1884—1958) (“Братья Лаутензак”) и Ричард Хьюз (“Деревянная пастушка” и “Лисица на чердаке”). Другие авторы не обнадеживают, не анализируют,— они высмеивают, ибо смех становится самым доступным оружием реалиста, когда у него нет другого способа открыть людям истину. А. Франс (1844 — 1924) в романе “Остров пингвинов” показывает современное ему общество как напыщенных болтунов, надутых и самодовольных пингвинов, управляющих республикой так, чтобы урвать для себя побольше благ. Появляются антиутопии, удивительные по своим предсказаниям самых мрачных сторон будущего. Авторы антиутопий Олдос Хаксли (“О дивный новый мир”) и Джордж Оруэлл (“1984”, “Скотный двор”) показали, как рушатся лучшие идеалы человечества, будучи задавлены экспериментами над сознанием людей или скотоподобными вождями, признающими только террор. В статье о творчестве Дж. Оруэлла российский эстетик В. Недошивин сопоставляет надежды прогрессивных писателей прошлого и настоящего. Он делает сравнение между взглядами В. Гюго и Оруэлла. В. Гюго писал в прошлом веке: “Двадцатый век будет счастливым... Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватов, вторжений, соперничества вооруженных наций... Не будет больше голода, угнетения, проституции от нужды, нищеты от безработицы, ни эшафота, ни кинжала, ни сражений, ни случайного разбоя в чаще происшествий... Настанет всеобщее счастье. Человечество выполнит все назначение, как земной шар выполняет свое”. Оруэлл же показал, как вожди нового века извращали “в свою пользу, к личной выгоде и преуспеянию... тысячелетние мечтания человечества, потому что из “вождистского” толкования их прямо вытекали реальный террор, массовое насилие, кровь, убийство отца сыном, тысячи, миллионы жертв” [216, т. 2, с. 297, 307].

Великие романисты Европы, и среди них Эрих Мария Ремарк (1898—1970) (“На Западном фронте без перемен”, “Три товарища” и др.), страдают и смеются вместе с героями “потерянного” поколения — поколения первой мировой войны. Романтики мечтают о том, чтобы люди объединились, взяв за главные ценности простую жизнь, а у Мориса Метерлинка дети и его герои — Хлеб, Вода, Молоко, Сахар, Душа Света, Души Часов, Материнская Любовь, Великие радости ищут Синюю птицу счастья. Метерлинк показал, что “надежда для человечества и для человека заключена в безграничности и бесконечности познания, в том, что не существует, как синей птицы в клетке, “истины в последней инстанции”, и каждое новое поколение будет вновь и вновь мучительно искать и открывать для себя что-то новое, еще не познанное”[195, с. 381].

XX век, давший миру не меньше, чем прошлый, великих произведений реализма и романтизма, создал совершенно новое явление, охватившее не только искусство, но и другие стороны жизни,— модернизм. Он собрал под своим именем множество способов понимания мира и человека в мире, главное во всех направлениях модернизма — бунт человека против всякого рода “мерзостей жизни”. Абсурд человеческого бытия в изломанном мире обманутых надежд особенно наглядно выступил в изобразительных искусствах. Деформированная идея человеческого счастья, провозглашенного Гюго, предстала перед глазами зрителя в деформированном облике человека и всего, что его окружало. Объединяло модернистов то, что они не стремились к изображению действительности, считая ее враждебной и художнику, и вообще человеку. Для модернистов художник — творец иной, новой действительности, той, которая живет в их внутреннем мире и сознании. В Париже в 1908 году была первая выставка кубистов, изображающих все явления действительности и человека как систему геометрических фигур.

Экспрессионизм (лат. expressio “выражение”) обрушил на зрителя буйство цвета, напряжения в изображении стоящих или движущихся фигур, стремясь обострить до предела восприятие мира, передать предчувствие его гибели, растущее беспокойство и ужас перед надвигающейся войной, неизбежность которой понимали многие талантливые люди. Между прочим, экспрессионисты создали острейшие карикатуры на Гитлера.

Незадолго до первой мировой войны в Европе возникает абстракционизм, совершенно отказавшийся от передачи предметного мира, ощущая его как хаос, как разъятую на не связанные друг с другом части бывшей целостности. Невозможно объяснить сущность каждого из таких произведений, да и нет в этом необходимости. Стоит лишь понять, что так выглядит и уход от действительности, и неприятие мира, и чувство страха перед ним, и одиночество в нем человека, понявшего абсурд своего времени. Протест и одиночество — вот, пожалуй, главные, глубинные линии модернизма. Среди модернистов в культуре сохранятся великие имена: Пабло Пикассо (1881 — 1973), Анри Матисса (1869—1954), Сальвадора Дали (1904—1989), художника-сюрреалиста.

П. Пикассо. Герника. 1937 год

Сюрреализм, возникший между двумя войнами, еще глубже уходит во внутренний мир человека, а точнее, художника, творца. Один из теоретиков модернизма, А.Бергсон (1859—1941) говорил: “Мы имеем здесь перед собой как бы логику сновидения, но такого сновидения, которое порождается не фантазией отдельной личности, но снится всему обществу” [28, с. 42]. Художник, считают сюрреалисты, как бы опускает ведро в свое подсознание и черпает там нечто, недоступное для рационального постижения. Подсознание является своего рода “убежищем для личности, которая испытывает отвращение к действительности” [154, с. 164]. Мир, в котором не осталось ничего целого, даже время стекает вместе с растекшимися часами на картине Сальвадора Дали (см. илл. на с. 475) — это ли не предчувствие будущего атомного кошмара! О подобном еще напишут фантасты более поздних лет, это еще увидят современники в Хиросиме.