Попытки создания синтетических форм искусства

Анализируя модернистские течения в различных видах искусств XX столетия, рано или поздно мы обязательно придем к выводу, что все они развивались не изолированно друг от друга. В авангардном искусстве художника уже не удовлетворяет привычный способ вос­приятия художественного произведения. Он пытается синтезиро­вать в процессе творчества разные начала, создавая новый взгляд на предмет — объемный, полный, эмоционально насыщенный.

Опыты Кандинского в этой области исследуют соотношение цвета с музыкальным звуком, танцевальной пластикой, с различны­ми запахами. В 1912 году в Мюнхене В. Кандинский создает (совме­стно с композитором Гартманом) музыкальную композицию «Жел­тый звук» — первую «бессюжетную» драму, где героями выступают гора, волшебный цветок, таинственные формы (напоминающие Ужасы из «Синей птицы» М. Метерлинка) и символический цвет. Основой синтеза, утверждал Кандинский, является не механичес­кая аппликация, а внутренняя синестезия звука и цвета. Каждый предмет, каждое явление имеет свой «внутренний звук». Красный цвет, который мы не видим, а только представляем, вызывает чисто внутреннее звучание, поясняет В. Кандинский (см.: Кандинский В. О духовном в искусстве. Гл. V—VI). Оно не имеет отношения ни к холодному, ни к теплому цветам. Поэтому такое духовное видение неточно. Но оно в то же время и достаточно определенно, так как «ос­тается только внутреннее звучание» без случайных деталей. Оно похоже на внутреннее звучание, которое мы представляем при сло­ве «труба». Выбрав нужный нам оттенок красного на холсте, мы ог­раничиваем его абстрактной формой: треугольником или квадратом. То есть придаем цвету субъективный смысл. Разъяснения Кандин­ского показывают, что одно из значений понятия «внутренний звук» включает «голоса» самых живописных средств безотносительно к тому, что они воспроизводят. Звук становится равным духовному. Этот же принцип внутреннего, нераздельного существования цвета и звука в композиции «Желтый звук» был сохранен и в современном воспроизведении композиции В. Кандинского, музыку к которой на сей раз написал А. Шнитке.

Широко известны опыты по синестезии звука и цвета, произ­водимые русским композитором Александром Скрябиным. Значе­ние художника -творца А. Скрябин трактовал как своеобразное мес­сианство. Для решения этой сверхзадачи требовалось привлечения соответствующих «спецсредств». Так родился замысел материаль­ного Все искусства, органически объединяющего возможности Всех видов творчества, причем с «участием всех», с разрушением границ между «сценой» и «залом», исполнителями и слушателями. Среди нетрадиционных средств, которые Скрябин решил привлечь, так называя «световая симфония», первая гениальная репетиция кото­рой была предпринята в «Прометее» («Поэма огня». 1910). А. Скря­бин был первым, кто ввел в партитуру самостоятельную партию светового инструмента, в нотной записи которой осуществлялась визуализация тонального плана музыки, основанного на ассоциаци­ях «простого» (красного), теплого и земного цвета и «сложного» (си­него), холодного и небесного.

Проблемы практического сближения искусства и литературы разрабатывали немецкие, французские и латиноамериканские ро­мантики. Обращался к ним и русский поэт Андрей Белый. Ему при­надлежит мысль о возможности объединения искусств при сохране­нии музыки в качестве центрального искусства. В качестве основной посылки в объединении А. Белый рассматривал пространственно-временную связь. Отдельные искусства, по А. Белому, не в состоя­нии передать полноты действительности, т. е. представления и ее из­менений. Узловой формой, связующей время с пространством, ста­новится поэзия. У А. Белого она служит источником проявления музыки в художественной культуре,

Основные виды и жанры искусства, сформировавшиеся еще в античности, всегда существовали вместе. Их синтез был естествен­ным. Но именно модернизм сделал еще один шаг по пути освоения синестезии. Он позволил художникам начать интенсивные поиски в освоении искусством всех пяти человеческих чувств, активно вклю­чить их в процесс восприятия художественного произведения.

4. Постмодернизм: углубление эстетических экспериментов

XX века

В 60—70-х годах в западноевропейской эстетике произошел но­вый поворот. Этот поворот в культурологии принято называть «постмодернизмом».

Этот термин начал широко применяться с 1979 года, когда вышла книга французского философа Жана-Франсуа Лиотара «Постмодернистское состояние». Среди литераторов его впер­вые применил американский исследователь Ихаб Хасан в 1971 году. Он же и придал ему современный смысл.

Термин «постмодернизм» не может быть понят, как обозна­чение какого-либо стиля. Он подразумевает цитирование извест­ных образцов, но может делать это путем каталогизации, а может— в манере намеренно бредового коллажа. По мнению И. Хасана, модернизм остается детищем эпохи Гуманизма и Просвещения, постмодернизм же построен на развалах утраченных идеалов, и потому он — антиинтеллектуален по сути. Ж.-Ф. Лиотар считает,
что постмодернизм «вспоминает» свой культурный анамнез по­добно пациенту во время психоаналитического сеанса. Постмо­дернизм не занимается ретроспекциями, но извлекает из куль­турной памяти обрывки сновидений, какими для него и являются
былые стили и направления, и строит на их основе разнородные
эклектические образования.

Эклектика в сфере современной культуры вызревала в ходе всей европейской истории XX века. Уже в начале столетия культу­ра перестает быть комфортным пространством. В одной точке со­средоточиваются все духовные начала: Восток и Запад, африкан­ская, азиатская, европейская культуры сталкиваются друг с дру­гом и усиливают процессы ассимиляции тех художественных явлений, которые еще недавно отличались чистотой (общий смысл искусства, назначение художника, художественный материал и проч.). Смещение различных духовных пластов постоянно увели­чивается и ставит человека на грань хаоса, начала бытия. Человек начинает ощущать, что только он сам отвечает за свое бытие. Это, возможно, определяет главную ценность жизни.

В середине века испуганное человечество начинает пятить­ся назад. Целый ряд процессов характеризует этот возврат (орто­доксальное христианство, эстетизм, мощные государственные обо­лочки и проч.). И, как следствие этого, культура «убегает» от диало­га в сторону передразнивания. Отражение этих явлений находит полное выражение в искусстве постмодернизма.

Передразнивание не лишает современный художествен­ный процесс диалогичности, но показывает «диалог» в переверну­той форме. Такая смещенность особенно важна, когда она связана с изменением ценностных ориентации общества. В данном случае

— с отказом от гуманистических принципов и замещением их игровыми. Артистизм в контексте современности может означать разрыв с традицией, прекращение содержательного диалога куль­турных эпох. Он может стать символом внешней виртуозности или умелой имитацией.

Такой путь художественного развития ставит на одну грань с художником и зрителя, а это — грань варварства, точка отсчета. Основные смысловые понятия получают смещение. И всякий раз приходится разрешать личностно культурные дихотомии: хаос или космос, культура или антикультура, ответственность за свое нача­ло или свобода произвола.

В эстетике и искусстве постмодерна и теоретик, и художник являются фигурами молчащими. В контексте традиционной куль­туры, художник — это мастер, творческий субъект, высокое ре­месло которого сводится к выражению общечеловеческих ценнос­тей в языке того или иного искусства. Мера талантливости здесь напрямую связана с мерой овладения художником материалом ис­кусства — словом, звуком, цветом, камнем... В контексте постмо­дернистской культуры не отменяются ни талант, ни интуиция ху­дожника, но обесценивается достаточно многое — годы труда, ко­торые обычно тратит художник, овладевая ремеслом. Центральной становится проблема «дилетантизма в искусстве».

В своей основе постмодернизм антитоталитарен. Недаром Ж.-Ф. Лиотар подмечает: «Определяющим для постмодернизма является не только то, что нет больше мифов единства, но и то, что их потеря не вызывает огорчения». Ценность человека определяет­ся фактом его эмпирического существования, и постмодернисты не считают себя вправе предъявлять ему дальнейшие культурные требования, вырабатывать в нем нормативное «я». Фактичность и есть ценность, это данное, а не заданное, наличествующее, а не дол­женствующее быть. Постмодерн как культура оказывается чисто количественным феноменом — физическое приращение, возрас­тание бытия, «восстание масс».

В отличие от модернизма постмодернизм часто восприни­мается как поток, письмо на надувных, электронных, газообраз­ных поддержках, которое кажется слишком трудным и интел­лектуальным для интеллектуалов, но доступным неграмотным, дебилам и шизофреникам. Поэтому, считают постмодернисты, их искусство необходимо воспринимать как чистое эксперимен­таторство, освобожденное от лжеэстетических связей с любыми социальными структурами.

Постмодерн пришел в европейскую культуру на волне сту­денческих революций 1968 года и стал реакций на искусство, кото­рое к концу XX века вкусило уже все прелести общества потребле­ния. Он попытался привнести в безыдейное к тому времени общест­во новую сверхидею: сегодня подлинного художника в мире окружают враги. Постмодерн насыщает его революционным по­тенциалом, создавая новую художественно-революционную ситуацию, изобретая новую цивилизацию. Таким образом, постмодерн достаточно органично вписывается в леворадикальную концепцию эстетического бунтарства. Он созвучен идеям новой сексуальности и новой чувствительности.

Во всех своих разнообразных проявлениях модернизм не мо­жет претендовать — да, впрочем, никогда и не претендовал — на широкую популярность. Его эстетика по природе своей не могла быть общедоступной. Модернизм в течение столетия отстаивал все­го лишь право на лабораторную работу и общественную значимость такой работы. Однако, плодотворность модернизма видится не только в том, что он подготавливал нечто новое, превращаясь тем самым не более чем в «переходную ступень» или «этап». В искусст­ве, как и в науке, вообще не может быть держателей абсолютной истины. Модернизм (равно как и постмодерн) — это всего лишь вну­треннее беспокойство искусства, озабоченного задачей сверить свою эпоху с позабытым в суете Вечным.

ЛИТЕРАТУРА_________________

Батракова С. Искусствам утопия: Из истории западной живописи и архитектуры

XX века. — М, 1990.

Бердяев Н. Кризис искусства. — М., 1990; Как всегда об авангарде. — М., 1992.

Кандинский В. О духовном в искусстве. — М., 1992.

Модернизм: Анализ и критика основных направлений. — М., 1987.

Наков А. Русский авангард. — М., 1991.

Самосознание европейской культуры XX века. — М., 1991.

Раздел третий

Основные этапы развития культуры

России

глава 1

становление культуры России