Жан Рэй: поиск Черной Метафоры

Литературная кри­ти­ка - за­ня­тие неб­ла­го­дар­ное, и ее не­обы­чай­ное рас­п­рос­т­ра­не­ние в на­ше вре­мя - еще од­но сви­де­тель­с­т­во кри­зи­са сов­ре­мен­но­го пе­ре­жи­ва­ния. Ас­си­ми­ля­ция, сис­те­ма­ти­за­ция ли­те­ра­ту­ры, яр­лы­ки оцен­ки, рек­ла­ма - все это впол­не со­от­вет­с­т­ву­ет все­яд­но­му ха­рак­те­ру ци­ви­ли­за­ции треть­его сос­ло­вия и «ры­ноч­но­му» вос­п­ри­ятию ис­кус­ства. Речь идет не о за­ме­ча­тель­ных мас­те­рах кри­ти­циз­ма, ко­то­рые, об­ла­дая не­ма­лым твор­чес­ким по­тен­ци­алом, соз­да­ют ли­те­ра­ту­ро­вед­чес­кие и эс­се­ис­ти­чес­кие ар­те­фак­ты, но о по­ден­щи­ках ли­те­ра­тур­ной ин­дус­т­рии, штам­пу­ющих ге­ни­ев, ве­ли­ких пи­са­те­лей и про­чих чем­пи­онов бел­лет­рис­ти­ки. О них дол­го го­во­рить не сто­ит, но сле­ду­ет ска­зать па­ру слов о тра­ди­ци­он­ной на­уке о ли­те­ра­ту­ре. Проб­ле­ма­тич­ность ее ар­гу­мен­та­ции и ме­то­ди­ки ста­ла оче­вид­на не вче­ра: раз­де­ле­ние ли­те­ра­тур­но­го про­цес­са на «шко­лы и нап­рав­ле­ния», на­по­ми­на­ющие «отря­ды и ви­ды» зо­оло­гии, кон­с­та­та­ция вли­яния пи­са­те­ля и вли­яния на пи­са­те­ля - все это соз­да­ет «общую кар­ти­ну», в ко­то­рой ни­как не при­сут­с­т­ву­ет уни­каль­ность той или иной твор­чес­кой па­ра­диг­мы. Фе­но­ме­но­ло­ги­чес­кая кри­ти­ка и струк­тур­ный ана­лиз в си­лу сво­ей край­ней спе­ци­фи­ки не го­дят­ся для реп­ре­зен­та­ции ав­то­ра «ши­ро­ко­му чи­та­те­лю». Впро­чем, что та­кое «ши­ро­кий чи­та­тель»? Это вы­ра­же­ние, рож­ден­ное в ту­ма­не де­ма­го­ги­чес­ких моз­гов, раз­га­дать не­воз­мож­но, так как лю­бой текст под­ра­зу­ме­ва­ет из­б­ран­но­го чи­та­те­ля, ис­к­лю­чая над­пи­си на сте­нах и ло­зун­ги, кои нап­рав­ле­ны прос­то в кос­ми­чес­кое нич­то. По­это­му удоб­нее все­го, да­же рис­куя нав­лечь стран­ный уп­рек в субъ­ек­ти­виз­ме, по­раз­мыс­лить над кни­гой вмес­те с во­об­ра­жа­емым чи­та­те­лем, из­ло­жить сво­бод­ные впе­чат­ле­ния вне вся­кой ди­дак­ти­ки и по­уче­ния.

Реймон Жан Ма­ри де Кре­мер (1887-1964), из­вес­т­ный как Жан Рей, прос­ла­вил бель­гий­с­кую ли­те­ра­ту­ру и мож­но с боль­шим ве­ро­яти­ем ска­зать, что пос­ле Мо­ри­са Ме­тер­лин­ка ник­то из бель­гий­с­ких ав­то­ров не стя­жал столь ши­ро­ко­го ин­тер­на­ци­ональ­но­го приз­на­ния. В от­ли­чии от дру­гих клас­си­ков чер­ной фан­тас­ти­ки - Лав-краф­та, Май­рин­ка и Эвер­са - Жан Рей про­жил бур­ную, опас­ную, та­ин­с­т­вен­ную жизнь. По его соб­с­т­вен­ным сло­вам. До сих пор друзья и би­ог­ра­фы не наш­ли дос­то­вер­ных под­т­вер­ж­де­ний ос­ле­пи­тель­ной фак­то­ло­гии его бы­тия. Дваж­ды прос­т­ре­лен­ный, он сто раз рис­ко­вал жиз­нью, пе­реп­лы­вая Ат­лан­ти­ку на сво­ей шху­не и дос­тав­ляя кон­т­ра­бан­ду в Аме­ри­ку, сто­ну­щую под игом су­хо­го за­ко­на: уми­рал от го­ло­да и жаж­ды в ав­с­т­ра­лий­с­ких джун­г­лях, ув­ле­кал­ся по­но­жов­щи­ной в нар­ко­ма­но­вых квар­та­лах Шан­хая: об­ме­ни­вал вис­ки на жем­чуг и жем­чуг на вис­ки в По­ли­не­зии: ра­бо­тал… ук­ро­ти­те­лем львов. Злые прав­до­люб­цы ут­вер­ж­да­ли, что эти ле­ген­ды объ­яс­ня­ют­ся аг­рес­сив­ным во­об­ра­же­ни­ем аван­тю­рис­ти­чес­ки нас­т­ро­ен­но­го бур­жуа, и что пос­ле го­до­вой от­сид­ки в тюрь­ме за ка­кие-то фи­нан­со­вые про­ка­зы, Жан Рей мно­го лет са­мым обык­но­вен­ным и доб­ро­воль­ным об­ра­зом про­си­дел в биб­ли­оте­ках род­но­го го­ро­да Ген­та. Что мож­но ска­зать? Ува­жа­емые лю­ди под­т­вер­ди­ли на­ли­чие пу­ле­вых шра­мов на гру­ди, его друг - пи­са­тель То­мас Оу­эн удос­то­ве­рил мас­тер­с­кое об­ра­ще­ние с па­рус­ной ях­той. Вот и все до­ка­за­тель­с­т­ва. Он лю­бил рас­ска­зы­вать о сво­их по­хож­де­ни­ях и ког­да его ло­ви­ли на про­ти­во­ре­чи­ях, не­из­мен­но от­ве­чал: «Жан Рей есть Жан Рей. С ним ни­ког­да не зна­ешь…» За­ме­ча­тель­ная эру­ди­ция и до­воль­но при­лич­ное ко­ли­чес­т­во на­пи­сан­ных книг вы­зы­ва­ли сом­не­ния в под­лин­нос­ти ин­тен­сив­но-опас­ной жиз­ни. Во-пер­вых, ког­да? Во-вто­рых, За­чем? На вто­рой воп­рос Жан Рей от­ве­чал с пи­рат­с­кой пря­мо­той: для де­нег, толь­ко для де­нег. Весь­ма не лю­бил раз­го­ва­ри­вать о сво­ем твор­чес­т­ве, но, как вспо­ми­на­ет Пьер Пи­рар, «…ему нра­ви­лось, ког­да го­во­ри­ли о его го­ти­чес­ком ли­це, жес­то­ких гла­зах, гу­бах ин­к­ви­зи­то­ра или о его ка­мен­ном сер­д­це. Он лю­бил ги­по­те­зы о сво­ем та­ин­с­т­вен­ном прош­лом, а ког­да его на­зы­ва­ли пи­ра­том, он был прос­то в вос­тор­ге» . [170] Его от­ли­ча­ла нес­рав­нен­ная от­ва­га и тро­га­тель­ная лю­бовь к вис­ки - имен­но лю­бовь, а не бес­п­ре­рыв­ная жаж­да об­ла­да­ния. Лжец, мис­ти­фи­ка­тор, бут­ле­гер, аван­тю­рист юж­ных мо­рей, блис­та­тель­ный со­чи­ни­тель, фе­но­ме­наль­ный изоб­ре­та­тель сю­же­тов, че­ло­век с дур­ной ре­пу­та­ци­ей, кто он - Жан Рей? Кто он - на са­мом де­ле. За­ме­ча­тель­ное вы­ра­же­ние, ана­ли­зу ко­то­ро­го мы и хо­тим пос­вя­тить пос­ле­ду­ющий текст.

* * *

В пре­дис­ло­вии к «Кни­ге Фан­то­мов», скром­но под­пи­сан­ном «изда­те­ли», мож­но про­честь та­кие сло­ва: «В этом ве­ке толь­ко двое или трое смог­ли соз­дать все свои кни­ги на еди­ном чер­ном ды­ха­нии. Один из них - бель­ги­ец Жан Рей». Ска­за­но спра­вед­ли­во и со зна­ни­ем ма­те­ри­ала, осо­бен­но ес­ли учесть, что, «изда­те­ли» - псев­до­ним ин­те­ре­су­юще­го нас ав­то­ра. Чер­ное ды­ха­ние мож­но упо­до­бить «чер­ной пнев­ме» - тай­ной и ре­ша­ющей ма­ги­чес­кой суб­с­тан­ции, ко­то­рую ис­ка­ли ал­хи­ми­ки и спа­ги­рис­ты. Это ис­кус­ствен­но най­де­ный сти­му­ля­тор, про­во­ци­ру­ющий жизнь т. н. «мер­т­во­го объ­ек­та» или ин­тен­си­фи­ци­ру­ющий ак­тив­ность жи­во­го ор­га­низ­ма. Най­ти его чрез­вы­чай­но труд­но и ос­та­ет­ся толь­ко удив­лять­ся быс­т­ро­му ус­пе­ху дя­ди Кван­си­уса. («Ру­ка Гет­ца фон Бер­ли­хин­ге­на»). Ги­по­те­ти­чес­кое су­щес­т­во­ва­ние «чер­ной пнев­мы» поз­во­ля­ет под­вер­г­нуть та­кие по­ня­тия как «жизнь» и «ре­аль­ность» серь­ез­ной ре­дак­ции и, рав­ным об­ра­зом, поз­во­ля­ет из­ме­нить воз­зре­ния на фан­тас­ти­ку во­об­ще и на фан­тас­ти­чес­кую ли­те­ра­ту­ру в час­т­нос­ти.

Авторы ста­тей и книг о фан­тас­ти­чес­кой ли­те­ра­ту­ре рас­смат­ри­ва­ют оную как ре­зуль­тат сво­бод­ной сю­жет­ной ин­вен­ции и соз­на­тель­но­го сме­ще­ния на­ту­раль­ных ак­цен­тов в не­кую бес­поч­вен­ность, раз­ре­жен­ность, ха­отизм. Это всег­да на­си­лие над ре­аль­нос­тью, бег­с­т­во от ре­аль­нос­ти, бо­лее или ме­нее кри­ми­наль­ное дей­с­т­во: «Автор фан­тас­ти­чес­ко­го ро­ма­на пы­та­ет­ся ком­пен­си­ро­вать скуд­ную, ни­щую ре­аль­ность рос­кошью во­об­ра­жа­емо­го кон­ти­ну­ума» . [171] Ле­гис­ла­ту­ра вос­п­ри­ни­ма­емо­го ми­ра по­ла­га­ет­ся не­зыб­ле­мой, не­пос­ред­с­т­вен­ная дан­ность соз­на­ния - пер­вич­ной. Наш мир «на са­мом де­ле» ста­би­лен, пред­с­ка­зу­ем, его за­ко­ны тож­дес­т­вен­ны для всех. По­это­му дос­тиг­нуть эф­фек­та «истин­но­го стра­ха», что яв­ля­ет­ся од­ной из це­лей фан­тас­ти­ки, в ус­ло­ви­ях от­но­си­тель­но по­нят­но­го кон­ти­ну­ума не­воз­мож­но - так счи­та­ют из­вес­т­ные кри­ти­ки Ро­же Ка­йюа и Цве­тан То­до­ров. В си­лу за­ко­на ре­фе­рен­ции нез­на­ко­мую си­ту­ацию мож­но всег­да со­от­нес­ти с дру­гой, по­нят­ной си­ту­аци­ей. Опас­ность и уг­ро­зы при­выч­ной сфе­ры оби­та­ния всег­да по­рож­да­ют од­ноз­нач­ный тер­рор, но от­нюдь не бо­лее слож­ное и ку­да бо­лее за­га­доч­ное чув­с­т­во хор­ро­ра - ис­тин­но­го стра­ха. Воз­бу­ди­те­лей по­доб­но­го чув­с­т­ва не­об­хо­ди­мо по­мес­тить ли­бо в по­тус­то­рон­нее («Пос­лед­ний гость»), ли­бо в об­ласть эк­зо­ти­чес­кую и труд­но­дос­туп­ную («Ку­зен Пас­се­ру»), ли­бо в па­рал­лель­ную все­лен­ную («Пе­ре­улок св. Бе­ре­гон­ны»). Толь­ко в мес­те раз­ры­ва уни­вер­саль­ной ко­ге­рен­т­нос­ти или все­об­щей вза­имос­вя­зи мо­жет про­со­чить­ся не­ве­до­мый, нез­деш­ний хо­лод.

Эту впол­не по­зи­ти­вис­т­с­кую кон­цеп­цию спо­со­бен раз­де­лить пси­хи­атр или по­ли­цей­с­кий, но не ав­тор фан­тас­ти­чес­ко­го про­из­ве­де­ния. Яв­но или скры­то кри­ти­цизм та­ко­го ро­да ос­но­ван на из­вес­т­ном по­ло­же­нии Фрей­да о «ком­пен­са­ции»: пи­са­тель в си­лу тех или иных при­чин (бо­лез­нен­ная ин­т­ро­вер­сия, раз­ные пси­хи­чес­кие де­ви­ации и т. п.) не спо­со­бен при­нять и за­во­евать объ­ек­тив­ные, ре­аль­ные цен­нос­ти внеш­не­го ми­ра и, сле­до­ва­тель­но, ему ни­че­го не ос­та­ет­ся, как, по­ви­ну­ясь ин­с­тин­к­ту са­мо­сох­ра­не­ния, ком­пен­си­ро­вать не­ес­тес­т­вен­ный ва­ку­ум во­об­ра­жа­емым при­ори­те­том. В дан­ном слу­чае, нас за­ни­ма­ет лишь ме­та­фи­зи­чес­кий ас­пект проб­ле­мы. До­пус­тим, ви­ди­мый мир ре­аль­но су­щес­т­ву­ет, но это еще не оз­на­ча­ет, что дол­ж­но ему при­пи­сы­вать осе­вой и цен­т­ра­ли­зо­ван­ный ха­рак­тер, а его цен­нос­ти по­ла­гать фун­да­мен­таль­ны­ми. Сов­сем нап­ро­тив: все бо­лее и бо­лее ощу­ща­ет­ся хруп­кость и тран­зит­ность «луч­ше­го из воз­мож­ных ми­ров», эфе­мер­ность лю­бой точ­ки опо­ры. Мож­но ли это наз­вать «ре­аль­нос­тью» с не­об­хо­ди­мой ат­ри­бу­ти­кой пос­то­ян­с­т­ва и за­ко­но­мер­нос­ти? Ес­ли же пла­не­тар­ная струк­ту­ра под­вер­же­на эн­т­ро­пии, в луч­шем слу­чае, это мож­но наз­вать «по­ка еще ре­аль­нос­тью».

Греческий по­эт Кал­ли­мах по­ве­дал та­кую ис­то­рию: од­наж­ды Апол­лон за­ме­тил двух змей, ис­то­ща­ющих си­лы в бес­п­ре­рыв­ной, урод­ли­вой борь­бе. Выр­ван­ные при этом кус­ки мя­са прев­ра­ща­лись в ана­ло­гич­ных змей и они тут же при­ни­ма­лись за ана­ло­гич­ное за­ня­тие. Апол­лон по­ра­зил­ся убо­гой жиз­ни зем­ных тва­рей и бро­сил зо­ло­той жезл: змеи об­ви­лись вок­руг жез­ла - так ро­дил­ся фе­никс. Один из ва­ри­ан­тов ми­фа о ка­ду­цее Гер­ме­са. Миф до край­нос­ти мно­гоз­на­чен. Две змеи: муж­чи­на и жен­щи­на, муж­с­кое и жен­с­кое на­ча­ло в че­ло­ве­ке, ду­ша и те­ло, че­ло­век и его ок­ру­же­ние и т. п. Вы­вод Кал­ли­ма­ха: «сол­неч­ный бог об­ра­тил приз­ра­ков в свет­лую явь» («Чет­вер­тый гимн Апол­ло­ну»).

Следовательно, бо­жес­т­вен­ное вме­ша­тель­с­т­во есть неп­ре­мен­ное ус­ло­вие воз­ник­но­ве­ния «ре­аль­нос­ти», и су­щес­т­ва, ли­шен­ные по­доб­но­го кон­так­та, не мо­гут на­зы­вать­ся ре­аль­ны­ми. Воз­ра­зят: здесь ми­фи­чес­кая ги­по­те­за, а мы жи­вем в ин­тер­че­ло­ве­чес­ком прос­т­ран­с­т­ве, дос­туп­ном вос­п­ри­ятию, ис­сле­до­ва­нию, ис­чис­ле­нию. Но по­че­му эту ес­тес­т­вен­ность все бо­лее про­ни­зы­ва­ют зло­ве­щие об­ра­зы и ме­та­фо­ры и по­че­му - соз­на­тель­но или нет - для ее ха­рак­те­рис­ти­ки все бо­лее упот­реб­ля­ют­ся ин­фер­наль­ные прит­чи и па­ра­бо­лы? Си­зиф, Да­на­иды, Ок­нос, веч­но спле­та­ющий трос­т­ни­ко­вый ка­нат, ко­то­рый веч­но рас­п­ле­та­ет иду­щая сле­дом ос­ли­ца - из­люб­лен­ные сим­во­лы че­ло­ве­чес­ких за­ня­тий в аб­сур­д­ной все­лен­ной. Ни ма­лей­ше­го по­ня­тия о рае, как сос­ре­до­то­чии жи­вой жиз­ни, за­то сколь­ко угод­но пред­с­тав­ле­ний об ад­с­кой бес­ко­неч­нос­ти и му­чи­тель­ной эс­ка­ла­ции кош­ма­ра. В ир­лан­д­с­ком эпо­се «Пу­те­шес­т­вие св. Бран­да­на в ад» ге­рой пос­ле блуж­да­ний в пе­ще­рах и ла­би­рин­тах по­па­да­ет в бес­к­рай­нее прос­т­ран­с­т­во, где его взо­ру от­к­ры­ва­ет­ся сле­ду­ющая кар­ти­на: вок­руг де­мо­нов кру­жат­ся ду­ши греш­ни­ков: ста­ра­ясь из­ба­вить­ся от ок­ро­вав­лен­ной пас­ти, они пы­та­ют­ся, так ска­зать, выр­вать­ся со сво­ей ор­би­ты и тут же втя­ги­ва­ют­ся в сфе­ру дру­го­го де­мо­на. Дос­той­ная ил­люс­т­ра­ция к но­вым те­ори­ям звез­д­ных сис­тем, «кро­то­вых нор» и «тун­не­лей» прос­т­ран­с­т­вен­но-вре­мен­но­го кон­ти­ну­ума.

Парацельс раз­ли­ча­ет «бо­жес­т­вен­ный ар­хе­ос», ко­то­рый си­но­ни­ми­чен энер­гии, фор­ме и за­ко­но­мер­нос­ти, от «чер­ной пнев­мы», не да­ющей са­мо­дос­та­точ­ную жизнь, но про­во­ци­ру­ющей воз­мож­ность эк­зис­тен­ции лю­бо­го объ­ек­та пу­тем его ав­то­дес­т­рук­ции. Унич­то­жа­ясь, объ­ект ак­ти­ви­зи­ру­ет­ся в унич­то­же­ние ино­го. Так Те­одюль Нотт из рас­ска­за «Ве­ли­кий Нок­тюрн» про­жил всю свою жизнь за один день, но, ожив­лен­ный чер­ной пнев­мой Тег­ра­та, об­ре­чен вла­чить спро­во­ци­ро­ван­ное су­щес­т­во­ва­ние дол­гие го­ды, вы­нуж­ден­ный уби­вать, хо­чет он то­го или нет. Ли­шен­ный «бо­жес­т­вен­но­го ар­хе­оса» объ­ект не­об­хо­ди­мо и пер­вич­но аг­рес­си­вен. При­ми­тив­ный, ос­нов­ной язык по­доб­но­го кос­мо­са - язык уг­ро­зы и на­си­лия, сколь­ко бы не ту­ма­ни­ла его лек­си­ка друж­бы, эро­тиз­ма, пат­ри­отиз­ма и т. п. Это един­с­т­вен­ный язык, од­ноз­нач­но по­нят­ный всем без ис­к­лю­че­ния оби­та­те­лям кос­мо­са: да­же кам­ни, по мне­нию ге­оло­гов и юве­ли­ров, ме­ня­ют свой ко­ло­рит, пред­чув­с­т­вуя уг­ро­зу. И ес­ли это так, а есть оп­ре­де­лен­ные ос­но­ва­ния для по­доб­но­го ут­вер­ж­де­ния, то, по­ле­ми­зи­руя с вы­ше­упо­мя­ну­ты­ми кри­ти­ка­ми, ре­зон­но пред­по­ло­жить, что страх есть не прос­то эмо­ция сре­ди дру­гих, но фун­да­мен­таль­ная ка­те­го­рия бы­тия. Сле­до­ва­тель­но, эк­зис-тен­ци­ональ­ный смысл зак­лю­ча­ет­ся не в пре­одо­ле­нии стра­ха, что не­ле­по и на­ив­но, а в пог­ру­же­нии, вхож­де­нии, по­пыт­ке по­ни­ма­ния это­го слож­ней­ше­го яв­ле­ния. Ког­да че­ло­век бо­ит­ся, стес­ня­ет­ся сво­его стра­ха, опа­са­ясь сме­хот­вор­ных об­ви­не­ний в тру­сос­ти, он по­ки­да­ет тем­ную, за­пу­тан­ную тро­пин­ку са­мо­поз­на­ния и вы­хо­дит на тор­ную до­ро­гу мас­со­во­го иди­отиз­ма и ли­це­ме­рия. От­к­рыть­ся сво­ему стра­ху, приз­нать се­бя су­щес­т­вом аг­рес­сив­ным и жес­то­ким, заб­ро­шен­ным в мир так на­зы­ва­емо­го зла, то есть в кос­мос бес­по­щад­ных слу­чай­нос­тей, кон­т­рак­ций и ре­пуль­сий, стрях­нуть мо­рок лжи­вой «по­зи­тив­ной эти­ки», зна­чит от­к­рыть­ся… ир­ре­аль­нос­ти соб­с­т­вен­но­го бы­тия.

Так как жизнь не из­на­чаль­ная дан­ность, жизнь есть ги­по­те­за или, в луч­шем ва­ри­ан­те, труд­но­дос­ти­жи­мая цель. И по­ка цель не дос­тиг­ну­та, мы толь­ко иг­руш­ки эмо­ци­ональ­ных спа­дов и нап­ря­же­ний, чью фун­к­ци­ональ­ность ме­нее все­го спо­со­бен кон­т­ро­ли­ро­вать ра­зум го­лов­но­го моз­га - яв­ле­ние сре­ди яв­ле­ний, на­бор ин­тер­че­ло­ве­чес­ких ба­наль­нос­тей и пред­рас­суд­ков. По сво­ей пас­сив­ной и реф­лек­тив­ной при­ро­де он лишь фик­тив­ный ко­ор­ди­на­тор, веч­но нес­по­кой­ное зер­ка­ло. В от­ли­чии от соз­на­ния, лю­бая эмо­ция об­ла­да­ет спе­ци­фи­чес­кой энер­ги­ей и ак­тив­ной ло­ги­кой. Ес­ли мы, раз­лю­бив ко­го-ни­будь, го­во­рим: «это бы­ло на­важ­де­ние», мы рас­суж­да­ем оши­боч­но: толь­ко на­ша эмо­ция при­да­ет эф­фект ре­аль­нос­ти прин­ци­пи­аль­но­му на­важ­де­нию ок­ру­жа­юще­го.

Такого ро­да пред­по­ло­же­ния не­об­хо­ди­мо иметь в ви­ду при ана­ли­зе фан­тас­ти­чес­кой ли­те­ра­ту­ры во­об­ще и про­из­ве­де­ний Жа­на Рея в час­т­нос­ти. Один из луч­ших его ин­тер­п­ре­та­то­ров - Жак ван Герп лю­бо­пыт­но рас­суж­да­ет об он­то­ло­гии кош­ма­ра: «В этой все­лен­ной един­с­т­вен­ные ги­ды - ин­ту­иция и страх. Ра­зум - гру­бый ин­с­т­ру­мент, по­мо­га­ющий гиб­нуть, но не спас­тись. Это все­лен­ная ве­щей, ко­то­рые днем зре­ют к от­м­ще­нию и про­буж­да­ют­ся ночью: кар­ти­на, ста­туя, нас­тен­ные ча­сы, коль­цо, от­ре­зан­ная ру­ка» . [172] По­че­му они «зре­ют к от­м­ще­нию»? По­то­му что соз­да­ны на­си­ли­ем и на­сы­ще­ны его энер­ге­ти­кой. Страх раз­ры­ва­ет при­выч­ную сеть ра­цио, выс­во­бож­дая бун­ту­ющую кон­к­рет­ность: уг­ло­ва­тая тень што­ры наб­ра­сы­ва­ет­ся на ро­яль, ис­те­ка­ющий чер­ной кровью, из ко­то­ро­го под­ни­ма­ет­ся бе­ло­зу­бый и чу­до­вищ­ный негр… вос­п­ри­ятие обос­т­ря­ет­ся, об­на­жая де­мо­ни­чес­кую суть ве­щей, ко­ор­ди­на­ты рас­хо­дят­ся бе­ше­ной кри­виз­ной, так как про­па­да­ет по­люс праг­ма­ти­чес­кий рав­ноз­нач­нос­ти объ­ек­тов. И по­том наб­лю­да­тель, ес­ли не по­ги­ба­ет и не схо­дит с ума, удив­лен­но пог­ля­ды­ва­ет на де­жур­ную обы­ден­ность ве­щей, по­че­му-то при­пи­сы­вая се­бе, а не им, сво­бод­ную во­лю к су­мас­шес­т­вию. Толь­ко ре­пе­рес­сив­но ра­цио мо­жет ус­та­но­вить свой дик­тат и под­чи­нить мир сво­ему приз­рач­но­му гос­под­с­т­ву - ина­че рас­ко­ван­ное во­об­ра­же­ние рас­се­ет с тру­дом ци­ви­ли­зо­ван­ное «я» в прос­т­ран­с­т­ве чуж­дых и аг­рес­сив­ных сущ­нос­тей. Но в этой ги­бель­ной аван­тю­ре скрыт уни­каль­ный шанс, о ко­то­ром упо­ми­на­ет Жан Рей в пре­дис­ло­вии к рас­ска­зам То­ма­са Оу­эна: «Страх име­ет бо­жес­т­вен­ное про­ис­хож­де­ние. Без чув­с­т­ва стра­ха вы не най­де­те в ги­пер­ге­омет­ри­чес­ких прос­т­ран­с­т­вах Бо­гов и Ду­хов. Ес­ли страх толь­ко вы­зы­ва­ет дур­но­ту и не ос­тав­ля­ет на ва­ших гу­бах прив­кус ог­нен­но­го ви­на и не про­буж­да­ет тре­пе­та оше­лом­ля­ющей ра­дос­ти или тре­вож­ной бла­го­дар­нос­ти - не от­к­ры­вай­те этой чер­ной кни­ги чу­дес» .

* * *

Экспрессивная ци­та­та, на­по­до­бие не­ко­то­рых фраг­мен­тов Но­ва­ли­са, ос­тав­ля­ет впе­чат­ле­ние за­га­доч­нос­ти. Нас­чет «прив­ку­са ог­нен­но­го ви­на» мож­но бо­лее или ме­нее по­нять, но по­че­му имен­но страх по­мо­жет отыс­кать Бо­гов и Ду­хов «в ги­пер­ге­омет­ри­чес­ких прос­т­ран­с­т­вах»? Ес­ли страх лишь спо­соб­с­т­ву­ет поз­на­нию кош­мар­ных спек­т­ров олим­пий­с­ких бо­гов («Маль­пер­тюи») или ду­хов, на­се­ля­ющих пе­ре­улок св. Бе­ре­гон­ны, то как Жан Рей на­де­ет­ся выб­рать­ся из аб­со­лют­ной глу­би­ны без­д­ны? Или здесь име­ет­ся в ви­ду пре­обо­ре­ние «стра­жа по­ро­га» и путь эзо­те­ри­чес­ко­го пос­вя­ще­ния? Фан­тас­ти­чес­кая ли­те­ра­ту­ра пред­по­ла­га­ет ме­та­фи­зи­чес­кое уси­лие и каж­дый ав­тор соз­на­тель­но или не­воль­но ком­мен­ти­ру­ет ту или иную тра­ди­цию.

Согласно из­вес­т­ной кон­цеп­ции Арис­то­те­ля це­лое боль­ше сос­тав­ля­ющих час­тей. Мож­но ли рас­смат­ри­вать ми­роз­да­ние как неч­то це­лое?

Безусловно, пос­коль­ку ина­че по­ня­тие «ре­аль­ность», рав­но как по­ня­тие «те­ле­оло­гия», «тер­мо­ди­на­ми­ка», «энтро­пия», «прог­ресс», те­ря­ет вся­кий смысл. Но не­уч­тен­ная, ир­ра­ци­ональ­ная до­ля столь же бе­зус­лов­но оп­ре­де­ля­ет не­пос­ти­жи­мую судь­бу арис­то­те­лев­с­ко­го це­ло­го. Ес­ли наз­вать эту «не­уч­тен­ность» бо­жес­т­вен­ным про­ви­де­ни­ем или фи­ло­соф­с­ким кам­нем, мы по­лу­чим воз­мож­ность эн­те­ле­хии и «те­ла квин­тэс­сен­ции» в эзо­те­ри­чес­кой док­т­ри­не, уто­пию, прог­ресс и гу­ма­низм в со­ци­оло­гии и ли­те­ра­ту­ре. Ес­ли же пред­с­та­вить не­ве­до­мую ра­зу­му часть «ка­та­ли­за­то­ром рас­па­да» - нас ожи­да­ет дис­то­пия, ядо­ви­тая и пог­ло­ща­ющая амор­ф­ность и кош­мар­ные сюр­п­ри­зы то­таль­ной эн­т­ро­пии. Со­вер­шен­но оче­вид­но, что пос­лед­нее яв­ля­ет­ся иде­оло­ги­чес­кой пре­ро­га­ти­вой чер­ной фан­тас­ти­ки.

Когда Жан Рей пи­сал о том, что кро­ме не­го толь­ко двое или трое су­ме­ли соз­дать свои кни­ги «на еди­ном чер­ном ды­ха­нии», он, ско­рее все­го, имел в ви­ду Лав­к­раф­та, Май­рин­ка и Эвер­са. С ме­та­фи­зи­чес­кой точ­ки зре­ния и Гус­тав Май­ринк и Ганс Гейнц Эверс впол­не тра­ди­ци­он­ные ав­то­ры, так как нес­мот­ря на не­обы­чай­ную сю­жет­ную и пси­хо­ло­ги­чес­кую раз­вет­в­лен­ность, они в прин­ци­пе приз­на­ют идеи сот­во­рен­нос­ти ми­ра и арис­то­те­лев­с­ко­го це­ло­го, то есть пер­вич­ность кре­атив­ной ми­фо­ло­ге­мы. У Лав­к­раф­та все об­с­то­ит ина­че. По его мне­нию, че­ло­век вы­нуж­ден приз­нать все­лен­ную ор­га­низ­мом или ме­ха­низ­мом, да­бы ут­вер­дить свой на­ив­ный ан­т­ро­по­цен­т­ризм, хо­тя ни ма­лей­ших ос­но­ва­ний для это­го нет. В без­лич­ном ми­ро­вом ха­осе «чер­ная пнев­ма» ди­на­ми­зи­ру­ет объ­ек­ты энер­ги­ей рас­па­да и дис­со­лю­ции - это, в свою оче­редь, про­во­ци­ру­ет мо­дус ви­вен­ди - убий­с­т­во и по­жи­ра­ние. Ко­ли­чес­т­вен­ное и ка­чес­т­вен­ное раз­но­об­ра­зие дан­ных про­цес­сов на­зы­ва­ет­ся бы­ти­ем. Лю­бовь, доб­ро­та, бла­го­ра­зу­мие, пре­дан­ность - толь­ко бо­евые при­емы, за­са­ды, ка­муф­ляж сти­хий­но аг­рес­сив­ной тва­ри… Та­ко­во «на са­мом де­ле» кре­до Лав­к­раф­та, ус­т­ра­ня­юще­го ам­би­ва­лен­т­ность жиз­ни и смер­ти, ре­аль­нос­ти и меч­ты, «жи­во­го че­ло­ве­ка» и приз­ра­ка, пос­коль­ку в ре­жи­ме дис­со­лю­ции и на­ту­раль­ной ме­та­мор­фо­зы ло­ги­ка те­ря­ет дис­т­ри­бу­тив­ные фун­к­ции: язык и дру­гие зна­ко­вые сис­те­мы унич­то­жа­ют и унич­то­жа­ют­ся в об­щей, веч­ной и бес­по­щад­ной борь­бе.

Жан Рей не столь ка­те­го­ри­чен, хо­тя по­доб­ные тен­ден­ции весь­ма ощу­ти­мы в его про­из­ве­де­ни­ях. Жизнь по­ни­ма­ет­ся как цеп­ная ре­ак­ция убийств в рас­ска­зе «Мис­тер Глесс ме­ня­ет курс». В рас­ска­зе «Ку­зен Пас­се­ру» ав­то­дес­т­рук­ция про­яв­ля­ет­ся не­уто­ми­мой жаж­дой на­жи­вы: Жизнь Пас­се­ру - ак­ти­ви­зи­ро­ван­ное гни­ение, се­рия кош­ма­ров, ко­то­рые, нас­коль­ко мож­но су­дить, от­нюдь не кон­ча­ют­ся со смер­тью. Че­ло­ве­чес­кое су­щес­т­во­ва­ние уже не рас­це­ни­ва­ет­ся в пе­ри­оди­чес­кой сме­не рож­де­ния, рас­ц­ве­та и увя­да­ния, это су­гу­бое увя­да­ние, кор­ро­зия, гни­ение: «Воз­мож­но, жизнь на этой нич­тож­ной зем­ле - толь­ко ре­зуль­тат гни­ения, раз­ло­же­ния. Все вок­руг и мы са­ми - толь­ко сим­п­то­мы пор­чи, изъ­еда­ющей дур­ной плод. Смысл все­лен­ной не под­да­ет­ся уси­ли­ям на­ше­го моз­га. Мы, воз­мож­но, ба­цил­лы, виб­ри­оны в ха­оти­чес­ком звез­д­ном кош­ма­ре» . («Свя­той Иуда из но­чи»). Но как наз­вать од­нос­то­рон­ний про­цесс, эн­т­ро­пию в се­бе, ли­шен­ную ди­хо­то­ми­чес­ко­го про­ти­вос­то­яния? Нон­сенс. Да.

Но ес­ли мы не мо­жем пред­с­та­вить од­но­род­ной, веч­ной, гар­мо­ни­чес­кой струк­ту­ры, а со­вер­шен­но оче­вид­но, что не мо­жем, зна­чит нон­сенс и бес­смыс­ли­ца не­об­хо­ди­мо вхо­дят не толь­ко в лю­бую те­орию поз­на­ния, но и во­об­ще в лю­бую ком­по­зи­цию. Кор­ро­зия сис­те­мы объ­яс­ня­ет­ся, преж­де все­го, внут­рен­ним дис­со­нан­сом, при­су­щим ей из­на­чаль­но: к при­ме­ру, не­раз­ре­ши­мый ин­тер­вал «три­тон» - му­зы­каль­ный дьявол, - в кон­це кон­цов, раз­ру­шил по­ня­тие о клас­си­чес­кой гар­мо­нии.

В фан­тас­ти­чес­кой ли­те­ра­ту­ре «не­уч­тен­ная до­ля» или «ирра­ци­ональ­ная сос­тав­ля­ющая» иг­ра­ет при­мер­но та­кую же роль, как зап­рет­ная ком­на­та в «Си­ней бо­ро­де». Вок­руг нее кон­цен­т­ри­ру­ет­ся сю­жет­ная ли­ния и нап­ря­жен­ное лю­бо­пыт­с­т­во ге­ро­ев. Вспом­ним ка­юту школь­но­го учи­те­ля в «Ма­йен­с­кой псал­ты­ри», ап­пар­та­мен­ты ка­пи­та­на Су­да­на в «Ве­ли­ком Нок­тюр­не», пе­ре­улок св. Бе­ре­гон­ны в од­но­имен­ном рас­ска­зе. Ес­тес­т­вен­но, по­доб­ное «по­ме­ще­ние», на­хо­дит­ся ли оно здесь или в прос­т­ран­с­т­ве дру­го­го из­ме­ре­ния, оп­ре­де­ля­ет тра­ги­чес­кую судь­бу ге­роя, ибо ав­тор фан­тас­ти­чес­ко­го тек­с­та мо­жет вы­ду­мать что угод­но, кро­ме счас­т­ли­во­го кон­ца. Но ин­те­рес­но дру­гое: до­воль­но час­то это мес­то име­ет пря­мое или кос­вен­ное от­но­ше­ние к про­ис­хож­де­нию ге­роя. Оби­та­тель апар­та­мен­тов - отец Те­одю­ля Нот­та, зло­ве­щая ста­ру­ха из пе­ре­ул­ка - ба­буш­ка Ар­хи­пет­ра. Обоб­щая си­ту­ацию, мож­но зак­лю­чить, что «ирра­ци­ональ­ная сос­тав­ля­ющая» в тех или иных слу­ча­ях мо­жет пос­лу­жить при­чи­ной ма­ни­фес­та­ции це­ло­го: зна­чит «зап­рет­ная ком­на­та» не прос­то про­из­воль­но выб­ран­ное по­ме­ще­ние, но центр до­ма, при­чи­на или по­вод его пос­т­ро­ения. Сле­до­ва­тель­но, на­ше мне­ние о це­ле­со­об­раз­нос­ти не име­ет, в прин­ци­пе, ни­ка­ко­го от­но­ше­ния к до­му. Рав­ным об­ра­зом, на­ша жизнь и те­ку­щее раз­мыш­ле­ние о ней не сов­па­да­ют и не пе­ре­се­ка­ют­ся.

Но в свою оче­редь «ирра­ци­ональ­ная сос­тав­ля­ющая» яв­ля­ет­ся час­тью ка­ко­го-то ино­го, не­ве­до­мо­го це­ло­го. Вы­вод: то, что мы при­вык­ли счи­тать и на­зы­вать сис­те­мой, ор­га­низ­мом, ком­по­зи­ци­ей толь­ко ого­во­рен­ная или при­выч­ная ус­лов­ность. И «на са­мом де­ле» это крат­ков­ре­мен­ное, ге­те­ро­ген­ное со­еди­не­ние ком­по­нен­тов, пос­то­ян­но тя­го­те­ющих к раз­ла­ду и не­ве­до­мой ав­то­но­мии. Это про­ис­хо­дит на всех уров­нях мак­ро и мик­ро­кос­ма: те­ло, ду­ша, дух ис­то­ща­ют свои си­лы в бес­п­ре­рыв­ной меж­до­усо­би­це, раз­ные чле­ны те­ла ис­тя­за­ют друг дру­га. Бы­ло ли та­кое по­ло­же­ние сколь угод­но из­на­чаль­ным или здесь сок­ру­ша­ет­ся це­ле­нап­рав­лен­ный за­мы­сел, ког­да ин­фер­наль­ная аг­рес­сия упор­но разъ­еда­ет сот­во­рен­ный мир? Пер­вую точ­ку зре­ния раз­де­ля­ет Лав­к­рафт - пи­са­тель во­об­ще бо­лее кон­цеп­ту­аль­ный не­же­ли Жан Рей, ко­то­рый всег­да куль­ти­ви­ро­вал ме­та­фо­ри­чес­кую мно­го­ли­кость про­зы. Жа­ну Рею при­су­ща теп­ло­та, юмор и со­чув­с­т­вие, что в со­че­та­нии с не ме­нее про­чув­с­т­во­ван­ным жес­то­ким хо­ло­дом аут­сай­да вы­зы­ва­ет уди­ви­тель­ный эф­фект. Он пос­ле­до­ва­тель­ней Лав­к­раф­та в сво­ем ро­ман­тиз­ме: поп­ран­ное бла­го­род­с­т­во, ис­ко­вер­кан­ная гар­мо­ния, воз­мож­но, зас­тав­ля­ют его ис­к­рен­не пе­ре­жи­вать. И все-та­ки внут­рен­няя ло­ги­ка тек­с­та ве­дет его к весь­ма ана­ло­гич­ным ре­ше­ни­ям. Он всег­да су­гу­бо ори­ги­наль­но ин­тер­п­ре­ти­ру­ет да­же са­мую тра­ди­ци­он­ную те­му, нап­ри­мер, аван­тю­ру от­руб­лен­ной ру­ки. Франс Кван­си­ус ожив­ля­ет не прос­то ру­ку, но же­лез­ный про­тез: в ре­зуль­та­те ужас­ный об­ру­бок, те­ряя вся­кий на­мек на при­над­леж­ность к че­ло­ве­ку, прев­ра­ща­ет­ся в от­чуж­ден­ный и од­ноз­нач­но аг­рес­сив­ный объ­ект - ин­но­ва­цию в мор­фо­ло­гии кош­ма­ра («Ру­ка Гет­ца фон Бер­ли­хин­ге­на»).

При этом Жан Рей пы­та­ет­ся все-та­ки упо­ря­до­чить сти­хий­ную аг­рес­сию уни­вер­су­ма, по край­ней ме­ре най­ти ма­те­ма­ти­чес­кое или, вер­нее, псев­до-ма­те­ма­ти­чес­кое объ­яс­не­ние, апел­ли­руя к мод­ной в его эпо­ху те­ории чет­вер­то­го из­ме­ре­ния. Соз­на­ние не в си­лах объ­яс­нить рож­де­ние, ста­нов­ле­ние и фун­к­ци­ональ­ность це­ло­го, пос­коль­ку при­чи­на по­яв­ле­ния це­ло­го не­по­нят­на с точ­ки зре­ния ра­цио, луч­ше ска­зать, с точ­ки зре­ния тра­ди­ци­он­ной ма­те­ма­ти­ки. И на по­мощь при­хо­дит ме­та­ге­омет­рия Ло­ба­чев­с­ко­го, прос­т­ран­с­т­во Мин­ков­с­ко­го, кон­цеп­ция «ми­ро­вой ли­нии» Ри­ма­на и, ес­тес­т­вен­но, те­ория от­но­си­тель­нос­ти. Не­об­хо­ди­мо ус­т­ра­нить де­фект соз­на­ния, мно­го­ве­ко­вую кос­ность клас­си­чес­кой сте­ре­омет­рии, - счи­та­ет ге­рой рас­ска­за «Мон­д­шайн-Дам­п­фер»: «Че­ло­ве­чес­кого ра­зу­ма и те­ории от­но­си­тель­нос­ти дос­та­нет, да­бы рас­пи­лить фун­да­мент трид­ца­ти­ве­ко­во­го эм­пи­риз­ма, от­к­ры­тий, эк­с­пе­ри­мен­тов: на­до рас­ша­тать эв­к­ли­дов гра­нит» . Ес­ли по­мес­тить «ирра­ци­ональ­ную сос­тав­ля­ющую» в чет­вер­тое из­ме­ре­ние, мож­но уто­лить при­су­щую че­ло­ве­ку жаж­ду по­ряд­ка. Фран­цуз­с­кий пи­са­тель Габ­ри­эль де Лот­рек в ро­ма­не «Месть оваль­но­го пор­т­ре­та» (1922 г.) выд­ви­нул идею ли­ми­та­ции: су­щес­т­ва, жи­ву­щие на плос­кос­ти, ли­ми­ти­ро­ва­ны пер­вым из­ме­ре­ни­ем - ли­ни­ей, объ­ем­ные (со­ли­ды) - плос­кос­тью, а су­щес­т­ва чет­вер­то­го из­ме­ре­ния - со­ли­да­ми. Да­лее по­вес­т­ву­ет­ся об ужа­сах ми­ра чет­вер­то­го из­ме­ре­ния. По­че­му? Ве­ро­ят­но, из со­об­ра­же­ний чис­то бел­лет­рис­ти­чес­ких - кто же бу­дет чи­тать о со­ци­аль­ной гар­мо­нии, ца­ря­щей в чу­жом кон­ти­ну­уме? И пра­во­мер­но ли во­об­ще воз­ла­гать ви­ну за бес­ко­неч­ные жес­то­кос­ти и нес­п­ра­вед­ли­вос­ти на­ше­го ми­ра на су­ществ, вы­ве­ден­ных в ма­те­ма­ти­чес­ком ин­ку­ба­то­ре? Нет. Ужас, вну­ша­емый аут­сай­дом, не под­ле­жит сом­не­нию, но рав­но и объ­яс­не­нию, пос­коль­ку о нем со­об­ща­ют толь­ко ан­тен­ны на­ших ин­ту­иций. Да и мож­но ли най­ти удов­лет­во­ри­тель­ное объ­яс­не­ние? Яв­лял ли мир гар­мо­ни­чес­кое це­лое, ко­то­рое с не­дав­них пор под­вер­г­лось мощ­ной ин­фе­раль­ной ата­ке? Или раз­г­ра­ни­че­ние «это­го» и «по­тус­то­рон­не­го» чис­то фик­тив­но и мир сво­бод­но про­ни­зы­ва­ет­ся энер­ги­ями аут­сай­да? Или мы жи­вем в раю и прос­то не по­ни­ма­ем на­ше­го счас­тья? Ри­то­ри­чес­кие воп­ро­сы. Жан Рей в эпо­ху три­ум­фаль­но­го ус­пе­ха но­вой фи­зи­ки и ма­те­ма­ти­ки, воз­мож­но, ис­пы­ты­вал при­су­щий мно­гим ху­до­жес­т­вен­ным на­ту­рам ком­п­лекс не­пол­но­цен­нос­ти по от­но­ше­нию к пред­с­та­ви­те­лям серь­ез­но­го, точ­но­го, слож­но­го зна­ния. Но, тем не ме­нее, его при­хот­ли­вый и нер­вот­ре­пет­ный твор­чес­кий по­рыв не мог не от­к­ло­нять­ся при встре­чах с гру­бой ли­ней­нос­тью пусть да­же ме­та­ге­омет­ри­чес­ко­го объ­яс­не­ния. От­сю­да не­убе­ди­тель­ность на­уко­об­раз­ных ком­мен­та­ри­ев, с по­мощью ко­то­рых ге­рои пы­та­ют­ся про­яс­нить но­вые эк­зис­тен­ци­аль­ные ус­ло­вия, от­сю­да не­из­беж­ность сар­кас­ти­чес­ких за­ме­ча­ний по это­му по­во­ду. Фан­тас­ти­чес­кое прос­т­ран­с­т­во с цен­т­ром в та­вер­не «Альфа» прив­ле­ка­ет нас вов­се не по­то­му, что че­рез не­го про­хо­дит «ми­ро­вая ли­ния» Ри­ма­на, пе­ре­се­ка­ющая глав­ные со­бы­тия жиз­ни Те­одю­ля Нот­та: его фас­ци­на­ция про­ис­хо­дит от пу­га­ющей жиз­нен­нос­ти ли­хо­ра­доч­ной гре­зы, от пред­чув­с­т­вия хо­лод­ной точ­нос­ти не­ве­до­мых де­та­лей и бо­лез­нен­но вер­ной ок­рас­ки во­об­ра­жа­емой стра­ны, ко­то­рую каж­дый из нас ли­бо ви­дел во сне ли­бо очень бо­ял­ся уви­деть («Ве­ли­кий Нок­тюрн»).

Жан Рей ока­зал­ся ме­нее удач­лив, не­же­ли Лав­к­рафт, в по­пыт­ке на­уч­но­го обос­но­ва­ния фан­тас­ти­чес­кой сти­хии. Идея вто­рич­нос­ти во­об­ра­же­ния по от­но­ше­нию к ре­аль­нос­ти не име­ет шан­сов ут­вер­дить­ся в мыш­ле­нии прин­ци­пи­аль­но об­раз­ном. Ес­ли та­кой че­ло­век да­же и приз­на­ет ра­ци­ональ­ную кон­цеп­цию бы­тия, он все рав­но пос­то­ян­но ощу­ща­ет вли­яние и дей­с­т­вие мно­жес­т­ва чуж­дых ми­ров на сфе­ру, кон­т­ро­ли­ру­емую соз­на­ни­ем. Это вли­яние под­та­чи­ва­ет не­зыб­ле­мость пос­ту­ла­тов Ньюто­на или Эй­н­ш­тей­на, оно раз­мы­ка­ет соз­на­ние в от­к­ры­тую сис­те­му, где пос­те­пен­но рас­п­лы­ва­ют­ся по­ня­тия объ­ема, по­ло­же­ния, при­тя­же­ния, мас­сы, фи­гу­ра­тив­нос­ти, ори­ен­та­ции. И ког­да Жан Рей пы­та­ет­ся на­уч­но ско­ор­ди­ни­ро­вать аре­ал хищ­ных, гип­но­ти­чес­ких сущ­нос­тей, он так или ина­че от­да­ет пред­поч­те­ние «спру­ту прос­т­ран­с­т­ва в тем­по­раль­ном ма­ре­ве», то есть чер­ной ме­та­фо­ре.

* * *

…туманы, дож­ди, лан­ды, дю­ны, зы­бу­чие пес­ки, вам-пи­ри­чес­кие бо­ло­та, не­ве­до­мые га­ва­ни, мо­ря, не обоз­на­чен­ные на кар­тах, мер­т­вые ко­раб­ли, су­мас­шед­шие бус­со­ли, тай­фу­ны, маль­с­т­ре­мы, под­ва­лы, чер­да­ки, оби­те­ли бе­ги­нок с дьяво­лом-квар­ти­росъ­ем­щи­ком, не­ви­ди­мые ули­цы, блуж­да­ющие мо­ги­лы, ствол тро­пи­чес­ко­го де­ре­ва, ожив­лен­ный раз­ру­ши­тель­ной во­лей, обезь­яны, кар­ли­ки, ин­фер­наль­ные по­ли­ши­не­ли, па­уки, стрей­ги, спек­т­ры, го­улы, кры­сы, сред­не­ве­ко­вые хи­ме­ры, зом­би, убий­цы-эк­топ­лаз­мы, вхо­дя­щие и вы­хо­дя­щие че­рез зер­ка­ло…

Мир Жана Рея

Он не бо­ит­ся трю­из­мов, про­ход­ных срав­не­ний, ба­наль­ных эпи­те­тов, так как пред­чув­с­т­ву­ет где-ни­будь на по­во­ро­те стра­ни­цы соз­ре­ва­ние ред­кой ме­та­фо­ры, сум­рак блек­ло-фи­оле­то­вых тро­пов. По­че­му ба­наль­нос­ти и про­ход­ные мес­та? Ве­ро­ят­но, от ско­рос­ти пись­ма, хо­тя та­кую ско­рость нель­зя объ­яс­нить толь­ко вне­ли­те­ра­тур-ны­ми при­чи­на­ми, нап­ри­мер, нех­ват­кой вре­ме­ни. Это проб­ле­ма тем­пе­ра­мен­та, ис­к­лю­чи­тель­но силь­но­го об­раз­но­го мыш­ле­ния. На стра­ни­це, на про­тя­жен­нос­ти рас­ска­за раз­б­ро­са­ны сос­ре­до­то­чия нап­ря­жен­нос­ти - те­ма­ти­чес­кий узел, вер­баль­ная пу­ан­та, рез­кая об­на­жен­ность кош­ма­ра - и текст стре­мит­ся к ним, ста­ра­ясь быс­т­рее пе­ре­сечь ком­по­зи­ци­он­ные пре­пят­с­т­вия и вы­нуж­ден­ные ус­лов­нос­ти - грам­ма­ти­чес­кие или опи­са­тель­ные. Эл­лип­ти­чес­кий, иног­да су­до­рож­ный стиль, пос­то­ян­ная раз­бив­ка тек­с­тов на фраг­мен­ты, за­час­тую весь­ма при­хот­ли­вая раз­бив­ка, не за­ви­ся­щая от те­ма­ти­чес­ко­го или эмо­ци­ональ­но­го ак­цен­та, энер­гич­ный ритм, не­ожи­дан­но рож­да­ющий­ся в ка­кой-ли­бо фра­зе и прев­ра­ща­ющий пос­ле­ду­ющий пе­ри­од в по­эму в про­зе. Это не ра­бо­та опе­ра­то­ра с вер­баль­но-зна­ко­вой кла­ви­ату­рой: Жан Рей чув­с­т­ву­ет жи­вую ор­га­ни­ку сло­ва и вос­п­ри­ни­ма­ет язык, как все­ве­ду­щее су­щес­т­во, с ко­то­рым в луч­шие ми­ну­ты воз­мо­жен ре­ша­ющий ди­алог.

Имена, имя, суб­с­тан­тив. Свя­щен­ное зна­че­ние име­ни, на­ре­че­ние, кре­ще­ние, зак­ля­тие, связь по­име­но­ван­но­го с тран­с­цен­ден­т­ным но­си­те­лем име­ни. Что все это? Где все это? Как в пят­над­ца­том ве­ке про­изо­шел по­во­рот к но­вой ис­то­рии, так в на­ча­ле двад­ца­то­го ис­то­рия по­вер­ну­ла… к чер­ной ме­та­фо­ре.

Мы пе­ре­жи­ва­ем кри­зис грам­ма­ти­чес­ких форм, вы­ра­зив­ший­ся преж­де все­го в кри­зи­се име­ни, суб­с­тан­ти­ва. Иерар­хи­чес­кая связь в кон­с­т­рук­ции пред­ло­же­ния при­об­ре­та­ет все бо­лее ус­лов­ный ха­рак­тер и язык ста­но­вит­ся все бо­лее от­к­ры­той сис­те­мой, до­пус­ка­ющей сво­бод­ную фун­к­ци­ональ­ность зна­ков. Лю­бой член пред­ло­же­ния мо­жет иг­рать роль суб­с­тан­ти­ва, и суб­с­тан­тив, в свою оче­редь, мо­жет быть до­пол­не­ни­ем, гла­го­лом и да­же меж­до­ме­ти­ем. При­выч­ные и пос­то­ян­ные цен­т­ры сме­ни­лись псев­до­цен­т­ра­ми, воз­ни­ка­ющи­ми в ре­зуль­та­те стол­к­но­ве­ний, фо­ку­си­ро­вок, слу­чай­нос­тей, ка­тас­т­роф. Неч­то, за­яв­ля­ющее пра­ва на ре­аль­ность и ста­биль­ность, «на са­мом де­ле» рас­п­лы­ва­ет­ся в ту­ман­ное не­до­ра­зу­ме­ние, сно­ви­де­ние, фан­тазм. И нап­ро­тив, оче­вид­ный фан­том аб­с­т­рак­т­но­го мыш­ле­ния вре­за­ет­ся в жизнь уг­ло­ва­то и ве­со­мо. Мир сом­ни­тель­ных ори­ен­та­ций не мо­жет быть зам­к­нут: он сна­ча­ла рас­па­да­ет­ся, а за­тем прев­ра­ща­ет­ся во что-то иное. Но у та­ко­го прев­ра­ще­ния нет за­ко­но­мер­нос­тей. Оно со­вер­ша­ет­ся ме­та­фо­ри­чес­ки.

Суть ме­та­фо­ры зак­лю­ча­ет­ся в пол­ной не­объ­яс­ни­мос­ти пе­ре­хо­да од­но­го в дру­гое. Од­на­ко, есть ме­та­фо­ра сак­раль­ная и есть ме­та­фо­ра ин­фер­наль­ная. Сак­раль­ная ме­та­фо­ра - фор­му­ла пос­вя­ще­ния. Хо­тя не­офит и не мо­жет объ­яс­нить про­цес­са, он, тем не ме­нее, зна­ет цель. Сов­ре­мен­ный че­ло­век, для ко­то­ро­го бы­тие по­те­ря­ло прин­ци­пи­аль­ный смысл, по­доз­ре­ва­ет, что пос­ле смер­ти воз­мож­но «что-то бу­дет», но уве­рен лишь в од­ном - в пол­ной не­объ­яс­ни­мос­ти пе­ре­хо­да. Ин­фер­наль­ность по­доб­ной ме­та­фо­ры пред­по­ла­га­ет тай­ну тран­с­фор­ма­ции схе­ма­ти­чес­ки из­вес­т­но­го в со­вер­шен­но не­из­вес­т­ное. Здесь сов­ре­мен­ная фан­тас­ти­чес­кая бел­лет­рис­ти­ка от­ли­ча­ет­ся от фоль­к­ло­ра или клас­си­ки. В сказ­ках и ле­ген­дах эт­нос по­тус­то­рон­не­го ми­ра приб­ли­зи­тель­но из­вес­тен: кол­дун, к при­ме­ру, зна­ет, что ему не­об­хо­ди­мо прев­ра­тить­ся в ли­кан­т­ро­па, а не в ко­го-ни­будь еще. Ему вну­ше­но или до­ве­ре­но «имя», зак­ли­на­ние, дей­с­т­вен­ный суб­с­тан­тив. В ме­та­фо­ре ли­те­ра­тур­ной или сак­раль­ной всег­да та­ит­ся срав­не­ние, пусть сколь угод­но слож­ное, но рож­да­ющее хо­тя бы ил­лю­зию по­ни­ма­ния. Ар­гу­мент ме­та­фо­ры, то есть нап­рав­лен­ность тран­с­фор­ма­тив­но­го тя­го­те­ния, под­да­ет­ся ин­ту­итив­ной раз­гад­ке. Зло­ве­щее пред­чув­с­т­вие, воз­ни­ка­ющее от пер­вых стра­ниц Эд­га­ра По, пе­ре­хо­дит в мрач­ное по­ни­ма­ние с по­яв­ле­ни­ем «мас­ки крас­ной смер­ти». Но о ка­ком по­ни­ма­нии мо­жет ид­ти речь, ког­да ус­лов­но из­вес­т­ное, нап­ри­мер, ко­рысть Дэ­в<