Копенгагенская структурная школа, или школа глоссематики

«Глосса» - язык, суффикс «эма» указывает всегда на абстрактность, инвариантность единицы. Это язычество в другом смысле, наука о собственно языке.

Представлена небольшой группой ученых. Главная фигура Луи Ельмслев. Идеи глоссематики, прежде всего, были изложены в его работе 1943 года «Пролегомены (введение) к теории языка». Ряд работ представителей школы появился в копенгагенском журнале «Автолингвистика» второй половины 30-х годов. Поэтому школа и называют Копенгагенской, большая часть представителей действительно были датскими учеными.

Ельмслев открыто провозглашал себя последователем учения де Соссюра, но при этом сам указывал, что особое впечатление на него произвели математические теории Рассела и Уайтхеда, а с другой стороны идеи Венского логического кружка, в частности его главы Карнапа, идеи ряда польских лингвистов. Довоенная Польша была филиалом венских логиков. Переработав эти идеи, он создал свое направление в лингвистике.

Как он сам писал, для него и его сторонников важнейшим был итоговый постулат де Соссюра о том, что истинным объектом лингвистики является язык, рассмотренный в самом себе и для себя. Философской основой глоссематиков (как их позже стали называть) послужил позитивизм. Ельмслев писал: «Постулирование объектов как чего-то отличного от терминов отношений является излишней аксиомой, следовательно, метафизической гипотезой, от которой лингвистике предстоит освободиться». То есть любой объект - это пучок отношений и только , с этой точки зрения интересен, поэтому так называемая практика их не интересовала. Он писал, что лингв. теория не может быть проверена существующими тестами, также как и математическая теория, так как она задается некими первичными аксиомами. Отсюда еще один его исходный постулат: лингвистическая теория должна представлять собой исчисления, состоящие из наименьшего числа исходных наиболее общих посылок. Ни одна из этих посылок не обладает аксиоматической природой, задается достаточно произвольно.

Проблему соотнесения понятий с объективной действительностью сторонники глоссематики считали ложной. Считали, что предметы познания создаются нашим мышления, а процесс конструирования понятия определяется языком. Поэтому следует заниматься языком соответствующей науки.

Лингвистика должна быть имманентной алгеброй языка, т.е таким методом описания структуры, которая состоит из функций, связывающих отдельные единицы. Она ( лингвистика) не нуждается ни в каких определениях, заимствованных из других наук, должна существовать в рамках одной себя.

Еще одно направление за пределами языкознания , которое повлияло на оформление взглядов глоссематиков, идеи психологов, в частности гештальтпсихологии (для себя ) Гусера. Еще в начале 20 века он писал, что для построения чистой логики нужен анализ языка, только так можно выявить объект логического исследования. Нужно выявлять нечто постоянное, существующее вне времени. В частности в этом задача лингвистики. Отсюда предложение ввести наряду с синхронией и диахронией ввести третью ось панхронию, или ахронию. Это те факторы, которые действуют на протяжении долгой истории какого-то языка и вообще дают о себе знать в истории любого языка.

Интересы традиционной лингвистики, как указывали копенгагенцы, сосредотачивались в основном на познании исторических и доисторических условий функционирования языка и изучении контактов между народами, связанных с языковыми отношениями. Ельмслев говорил, что традиционная лингвистика трансцендентна, в том смысле, что ее интересовали явления, находящиеся за пределами языка. Собственно внутренние отношения, присущие языку, ее не очень интересовали. В лучшем случае она занималась изучением двух или трех родственных языков.

Ельмслев же исходит из того, что лингвистическая теория должна искать что-то постоянное, что и делает язык языком, то есть то, что, прежде всего, будет связано с языковой реальностью. Должна быть какая-то система, которая будет лежать в основе сегодняшнего функционирования и в основе языковых изменений. На поиски этого постоянного и должна быть направлена лингвистическая теория. Способность этой теории описать нечто постоянное Ельмслев назвал эмпирическим принципом. В его понимании эмпирический принцип – это следующее: описание должно быть свободным от противоречий, исчерпывающим и предельно простым. Требование непротиворечивости предшествует требованию исчерпываемости, которое в свою очередь предшествует требованию простоты. Ельмслев в достаточно прозрачных терминах поясняет, что это такое. Требование непротиворечивости, он считает, должно заключаться в самой теории, то есть она должна быть построена так, чтобы в ней не было внутренних противоречий, как в математике нет противоречащих теорем. Требование исчерпываемости разъяснялось копенгагенцами следующим образом: описание является полным, если оно проводится до тех пор, пока в пределах применяемого метода не останется никакого остатка, то есть пока весь описанный предмет не будет сведен к структуре определенного типа. Относительно термина простоты, специально подчеркивалось, что этот термин не следует понимать в бытовом плане (это вовсе не легкость понимания). Описание простое, если оно, будучи последовательным и полным, раскрывает предмет как состоящий из наименьшего числа описывающих единиц, таких единиц, которые входят в конечный результат исследования.

Один из соратников Ельмслева Ульдаллемзамечал, что построение описания, или как он называл, алгебра описания, предполагает борьбу двух противоположных начал: с одной стороны, желание сделать эту алгебру как можно более общей, приложимой к максимально широкому кругу конкретных описаний, с другой - стремление обеспечить наибольшую простоту конкретных описаний. Между этими двумя полюсами и должен лавировать лингвист. Объективное описание, разумеется, проще, чем субъективное. Субъективное предполагает данные из личного опыта, личных склонностей, настроений. Объективное же использует только часть человеческого опыта, но такую часть, которая доступна лингвисту. Он замечает, что последовательное описание проще, чем непоследовательное, потому что противоречие предполагает наличие большего количества исходных идей, чем отсутствие противоречия. Исчерпывающее описание проще неполного описания, так как в любом остатке заложено противоречие, то есть остатка не должно быть. Эти требования (исчерпываемость, непротиворечивость, простота) перекликаются с требованиями, выдвинутыми задолго до копенгагенцев Панини, для которого все те же три принципа были основополагающими. Копенгагенцы с трудами Панини скорее всего знакомы не были, таким образом они пришли к этому спонтанно. То, что с разницей в две тысячи лет ученые пришли практически к одному выводу, очень показательно.

Традиционная лингвистика в образовании понятий шла, прежде всего, от простого к сложному: от отдельных звуков к фонемам, от конкретных значений к обобщенным. Она была по сути индуктивной. Глоссематика, напротив, строит свою теорию на основе дедукции, причем делает это сознательно. Ельмслев открыто заявляет, что метод, которым должны пользоваться лингвисты – это эмпирический, дедуктивный метод. «Эмпирический» значит предполагающий исследование только языковых структур и ничего больше. «Дедуктивный» значит предполагающий движение от общего к частному. Таким образом, сама теория глоссематики выглядит как система формальных предпосылок и выводимых из них теорем. Именно они, в конечном счете, позволяют дать общее исчисление соответствующей системы.

Ельмслев считал, что теория должна быть полезна для описания и объяснения устройства текста на любом языке, то есть она должна быть универсальной, не должна зависеть от одного конкретного языка. Точно также как языковая структура не зависит от способов, которыми выражаются соответствующие языковые противопоставления

Ельмслев писал, что лингвистическая теория предписывает анализ текстов, который ведет нас к появлению языковой формы. Эта форма скрыта за субстанцией, непосредственно доступной чувственному восприятию. Собственно изучая эту форму, мы устанавливаем систему языка.

Ельмслев подробно поясняет противопоставление «форма-субстанция». Он считает, что в языке любой элемент (любая фраза) может быть выражен многими способами, иначе говоря, может иметь разные манифестации. Сообщение может быть выражено графически с помощью букв, может быть передано телеграфом с помощью электрических сигналов азбуки Морзе, флажками, как в корабельной сигнализации, наколками на бумаге для слепых людей. Таким образом, можно сказать, что какое-то высказывание выражается в самых разных субстанциях: в графике, в жестах, в колебании воздуха, электрических волнах и так далее. Эти разные субстанции есть проявление чего-то одного, того, что Ельмслев называет формой. То есть форма у него – это нечто постоянное, какая-то абстрактная сущность, а субстанция – переменная.

Пример: «Я иду домой» Форму этого выражения можно передать самыми разными способами, субстанциями.

Может быть и по-другому, когда одна и та же физическая субстанция будет предполагать разные формы.

Пример: понятие «дом» может выражаться по-разному. В русском слово «дом» и в английском слово «house».

Вот таким образом формируется противопоставление, известное и до Ельмслева, противопоставление «форма-субстанция».

Глоссематики ввели еще одну оппозицию «содержание-выражение». Таким образом, они различают 4 пласта языковой структуры: форма выражения и субстанция выражения, форма содержания и субстанция содержания. Эти термины, конечно, условны, отнюдь не связаны с бытовым пониманием выражения или содержания, а являются лингвистической интерпретацией. Существует некая бесформенная масса, нерасчлененная и недифференцированная, которая предстает в двояком обличии: либо в виде массы человеческого опыта, мыслей, предметов, либо в виде нерасчлененной цепи звуков, которыми в определенном спектре пользуются люди. Т.о. факты действительности могут отражаться в языке, в языке появляется мир оформленных мыслей. Это форма содержания. А при оформлении массы звуков в конкретном языке проявляется форма выражения. Для иллюстрации своих положений Ельмслев приводит следующий пример: допустим, мы имеем одну и ту же субстанцию выражения, или цепь звуков, которая состоит из единиц типа «б» «е» «р» и так далее, есть и субстанция содержания, которая является представлением о Берлине как столице Германии. В разных языках субстанция выражения будет разной, субстанция содержания одной и той же, так что понятие Берлин в английском будет выражаться как «Berlin», в немецком как Берлин, в японском – Берлину и т.д и т.п.

Может быть и обратное. Достаточно распространенный случай, когда мы имеем дело с одной и той же субстанцией выражения и разными субстанциями содержания

Пример: английское причастие «got» - полученный или получил

Немецкое «gott» - бог

Датское «godt» - хорошо

Все 3 единицы фонетически реализуются одинаково, но у них совершенно разные субстанции содержания.

Каждый язык проводит свои границы в аморфной массе мыслей, по-разному их располагает, выделяет разные факторы. Это похоже на одну и ту же горсть песка, которая принимает разные формы, на облако в небе, которое вновь и вновь меняет свое очертание. Подобно тому, как песок может принимать различные формы, а облако вновь и вновь меняет свои очертания, в разных языках принимает различную форму\ различную структуру и исследуемый нами материал. Материал каждый раз остается субстанцией для новой формы и не может существовать иначе. Таким образом, в лингвистическом содержании, мы устанавливаем специфичную форму, форму содержания, которая не зависима и произвольна в отношении к материалу и формирует его субстанцию содержания. Точно такие же примеры, можно провести с термином «света», с терминами «родства» и массой других семантических полей в человеческих языках. К примеру с категориями числа, времени, наклонения и тд. Скажем, аморфный цветовой спектр будет выражаться по-разному в разных языках, даже в соседствующих. К примеру, контакт германского - английского и кельтского-уэльского, имевший место уже на протяжении более чем тысячелетия, предполагает, что в английском понятия: зеленый, синий, серый, коричневый выражаются четырьмя разными лексемами, а в уэльском только тремя. Отдельно то, что соответствовало бы нашему понятию «светло-зеленый», отдельно то, что прочие зеленые, все оттенки синего и светлый оттенок серого, и наконец, третья лексема общая для серого и коричневого.

Таким образом, понятие форма содержания одни и те же, а формы выражения разные. Ельмслев так выделяет в языке 2 плата:

· План содержания

· План выражения

Каждый из этих планов имеет свою субстанцию и свою форму. Форма постоянна, она определяющая. Субстанция – зависимая и переменная.

Ельмслев никогда не отрицал, что эти понятия – переформулированные идеи Гумбольдта. Форма плана содержания у него – внутренняя форма языка.(Г.) А форма выражения – Гумбольдтовская внешняя форма языка.

Изучение форы содержания Ельмслев считал задачей особой лингвистической дисциплины – Лериматики (гр.плерес-полный), а соответствующие единицы называл плеремами. А изучения формы выражения – кенематика, а соответствующие единицы – кенемами (гр. Кенес - пустой) Примерно, можно сказать, что Ельмслевские кенемы соответствуют фонемам в фонологии, а плеремы – значениям семантики.

По Ельмслеву, форма абсолютно автономна от субстанции. Лингвистика должна изучать именно форму, а то, что лежит вне её – не языковый материал, а так называемая субстанция. Сами формы представляют собой единицы, состоящие из пучков отношений и только.

ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ ПОНЯТИЕ, КОТОРОЕ ИСПОЛЬЗОВАЛОСЬ ВСЕМИ ЛИНГВИСТАМИ. Ребят, нас просят обратить внимание.

Коммутационный тест/отношение коммутации, с которым связаны план выражения и план содержания. Коммутация достаточно простая вещь. Суть заключается в том, что изменения в плане выражения, влекут за собой изменения в плане содержания.

Если мы в слове «дом» заменим первую согласную на «р» , то мы получим изменение в плане содержания. Значит, мы можем сказать, что между «д» и «р» имеет место отношение коммутации, но это далеко не всегда так. К примеру, человек с нормальный дикцией произнесет слово «рад», где первая единица будет характеризоваться раскатостью (вибранты), но могут быть случаи картавости. Звуки которые получатся в этих случаях - взаимопонятные вещи. План содержания при этом не меняется. Мы не имеем дело здесь с отношением коммутации, а с другим отношением- субституцией - замена одного «р» на другое не препятствует пониманию значения слова. Т.о. одно является субститутом другого.

Зачем коммутативный тест?

Для того, чтобы определить различия в языке инвариантов и вариантов. Элементы плана выражения плана содержания могут характеризоваться взаимозависимостью, в этом случае они являются инвариантами.

Например, в предложении «я сделаю это, когда он придёт» мы можем заменить содержание «когда он придёт», на другое «когда она расскажет». В этом случае изменится и план выражения всего сложного предложения. Следовательно, единицы «когда он придёт» и «когда она расскажет» выступают как инварианты, или как меняющиеся сущности одной и той же единицы более высокого порядка придаточного предложения времени, более абстрактной единицы.

А при субституции взаимозаменяемые элементы, являются вариантами одного инварианта. Можно «когда она придёт» заменить на «при её приходе». Это всё варианты некого единого предложения инварианта.

То же самое распространяется на фонологию.

«суд» и «пут»: «с» и «п» - разные элементы,

А «суд» и «сад»: 2 разных «с» - варианты одного инварианта

Единицы содержания «дерево» и «лес» (лес как материал) в русском языке- инварианты. А «лес»- материал, и «лес» - роща - варианты.

Ельмслев говорит, что в языковой структуре нужно разметить единицы, определить какие из них являются вариантами, а какие инвариантами. Выделение варианта или инварианта основано на принципе сводимости, т.е. позволяет сводить элементы языка, к некоторому ограниченному числу простых элементов, который получаются в результате дробления более сложных элементов.

Легко понять, как происходит это дробление в плане выражения, где мы будем двигаться по такой цепочке: текст, периоды, предложения, словосочетание, слова, слоги, фонемы.

Можно точно также работать с планом содержания. Неразложимые далее единицы плана содержания, Ельмслев называет фигурами. Понятие фигуры новое. Его не было у Соссюра и его непосредственных учеников. Соссюр считал, что знак- единство означающего и означаемого.

Ельмслев пошел дальше. Он показал, что план выражения в знаке, состоит из мелких фигур плана выражения, из которых можно собирать соответствующие означающие. Эти мельчайшие единицы - дифференциальные признаки, набор которых определяет соответствующая фонема.

Важным его открытием было то, что фигуры существуют и в плане содержания, там тоже можно выделить мельчайшие единицы, так сказать атомы плана содержаний, из которых, как из элементарных смыслов будут строиться означаемые.

Пример: Знак «мальчик» разложим на фигуры: человеческое существо, молодой, мужской пол. Если заменить последнюю фигуру на другую, например на женский пол, получим знак «девочка».

По мнению Ельмслева введение понятия «фигура» позволяет скрыть внутренние собственные функции языка. Отсюда его установка на функциональность. Изучать отношения между единицами языка нужно под знаком функций.

Функция у Ельмслева - такая зависимость, которая отвечает условиям анализа. Члены функции- ф\пунктиры.

Функции могут быть постоянными, в том случае, когда присутствие элемента является необходимым условием для присутствия другого.

И могут быть переменными, когда присутствие элемента не является необходимым условием для присутствия другого ф\пунктира.

На основе общего понятия функций, он устанавливает 3 важнейших типа функций, которые характеризуют отношения между разными планами языка, они необязательно прикреплены к какому-то одинаковому языковому уровню, могут относиться как фонологии, так и к морфологии и т.д.

1) функция интердепенденцией = взаимозависимость. Под интердепенденцией понимается функция между двумя постоянными, когда один член предполагает существование другого и наоборот. Эта функция существует между планом выражения и планом содержания. Если имеет место один, то имеет место и другой. Она между существительным и глаголом, между гласной и согласной, между морфемой падежа и морфемой числа. Поскольку ни одна из этих категорий, без другой не существует.

2) детерминация - функция между константой(постоянная величина) и переменной. Она предполагает одностороннюю зависимость, когда один член имплицирует существование другого, но обратного нет. Случай управления в языке – типичный случай детерминации.

В русском языке предлог «для» требует Р.п., предлог «над» Т.п., но не наоборот. Прилагательному в качестве определения нужно существительное, но существительное может употребляться без определения. Т.о. между существительным и прилагательным отношение детерминации. Такое же отношение между главным и придаточным предложением, наличие придаточного, предполагает существование главного, но главное предложение может существовать и без придаточного.

3) констелляция = свободная зависимость. Когда ни один из двух функтивов не предполагает существование другого.

Пример: отношение между наречием и глаголом. Она употребляются независимо друг от друга. В русском языке эта функция проявляется в отношении категории лица и рода глаголов. В настоящем времени выражается лицо и не выражается род, в прошедшем времени выражается род, но не выражается лицо.

Ельмслев занимался проблемами соотношения языка и речи, его не удовлетворяла та дихотомия, то противопоставление, которое ввел Соссюр. Он предпочел усложнить это противопоставление. Т.е. дихотомию Соссюра язык- речь он перевел в четырехчленное деление: схема – норма – узус (употребление) - речевой акт. Схема - чистая форма. Ельмслев приводит пример с французским «Р», про который на уровне схемы можно сказать, что эта единица относится к категории согласных и т.о. противопоставлена гласным. Она принадлежит к таким согласным, которые встречаются в конечной и начальной позициях слова. В начальных группах «Р» стоит на втором, а в конечных группах на первом месте. Далее эта единица обладает способностью вступать в коммутацию с другими элементами той же категории. Например, она вступает в коммутацию с «Л». Замена «р» на «л» приводит к изменению в плане содержания, к появлению новых смыслов.

Такое определение для «р» говорит многое о его способности реализовываться, но ничего не говорит о самом процессе реализации. Процесс реализации по Ельмслеву – это уже норма.

Норма - материальная форма, связанная с социальной реализацией, но от своей манифестации не зависит. И с точки зрения нормы французское «р» можно определить как вибрант, который допускает 2 варианта: либо раскатистое «р», либо грасированное «р».

Узус - язык как совокупность навыков, приятых в данном обществе. С точки зрения узуса принимаются 2 варианта «р»: «р» как альвеолярный раскатистый вибрант, либо «р» как щелевой увулярный согласный.

Акт речи - речевой поступок- конкретное говорение конкретного лица.

Между этими 4 членами Ельмслев устанавливает знакомые нам зависимости: норма детерминирует узус и акт речи, между которыми отношение интердепенденции, т.е. одно не существует без другого. И все 3 понятия норма, узус и акт речь детерминируют схему.

В конечном счёте, важны только начальная и конечная точки - акт речи и схема. Это подлинные лингвистические реальности.

Норма - некоторая абстракция, которая искусственно получается из узуса, а узус может меняться в зависимости от условий жизни данного социума.

Это одно из новшеств, которое копенгагенцы внесли в лингвистику.

Ельмслев настаивал во всех своих работах на применимости своей теории к любой языковой структуре, но с одним условием : форма структуры должна быть аналогична форме естественного языка. Поэтому ряд знаковых структур вполне поддаются описанию лингвистических терминов.

Он произвел анализ несложных знаковых систем, таких как :сигналы светофора, сигналы телефонного диска, бой часов, азбука Морзе, перестуки заключенных в тюрьме и т.д. и т.п. все эти структуры Ельмслев назвал нелингвистическими языками. Одновременно показал, что все они вторичны, базируются на языке. Имеем дело проявлением субстанции одной и той же формы. Т.е. язык тоже можно включить в общую теорию знаковых систем.

Копенгагенская школа перестала существовать к 50-60 гг. прошлого века, но целый ряд их положений был активно усвоен лингвистами других направлений, в частности противопоставление плана содержания и плана выражения, субстанции и формы, коммутативного теста, четырехчленное деление на схему, норму, узус, акт речи и другие.

(Ещё раз). Отношение к языку и речи. Ельмслев неоднократно подчеркивал, что заслуга де Соссюра в том, что он открыл язык. До него лингвисты практически занимались речью. Но противопоставление язык-речь Ельмслев посчитал слишком слабым, и вместо этого двухчленного деления сделал четырехчленное.

Это деление на:

- схему – это чистая форма, которая определяется независимо от ее социальной реализации и от материального выражения. Ельмслев рассматривает пример с французским «р», которое определяется в рамках схемы следующими характеристиками: согласный; согласный, который может встречаться в начальной и конченой позиции; согласный, которяй в начальных группах согласных стоит на втором месте, а в конечных группах согласных – на первом месте; согласный, который вступает в коммутацию с другими единицами той же категории, например, с «л» (замена «р» на «л» ведет к изменению смысла). Это всё, считает Ельмслев, что можно сказать об «р» в рамках понятия схемы.

- норму – некая материальная форма, связанная с данной социальной реализацией. С этой точки зрения, французское «р» определяется как вибрант (дрожащий)

- Узус (употребление) – совокупность навыков, которые приняты в данном обществе и обусловлены определенными выражениями, манифестацией. С этой точки зрения, «р» определяется как альвеолярный раскатистый вибрант, или как щелевой увулярный плавный

- речевой акт – индивидуальный речевой поступок, говорение как таковое.

Между этой четверкой понятий Ельмслев устанавливает свою любимую тройку зависимостей. Соответственно, норма детерминирует (определяет) узус и акт речи.

Между У и АР – отношения взаимозависимости (интердепенденция). Каждый из них предполагает наличие другого.

Все три (АР, У, Н) детерминируют схемой. Ельмслев комментирует это таким образом:

У, АР и С отражают лингвистическую реальность, а Н – это некая обстракция, некое искусственное построение, получаемое из У. Для наших языков это различение весьма важно, поскольку для многих из них понятие Н в принципе отсутствует, и нет нормирующих органов, которые бы определяли, где кончается грань между литературным и разговорным языком.

Это то дополнение, достаточно важное, которое Ельмслевцы в теорию языкознания.

Развили также идеи де Соссюра, о том что язык – это лишь одна из многих знаковых систем, циркулирующих в обществе. Но Соссюр всё-таки, хотя и осторожно, говорил о том, что язык – главная, базисная система. Ельмслев от этой идеи отказался. В своих работах он предлагает анализ таких семиотических систем, как сигналы светофора, бой часов, телефонные коды, азбука Морзе, стуковая азбука заключенных в тюрьмах и т.д. Все эти структуры он называет нелингвистическими языками. И с его точки зрения звуковая субстанция человеческого языка – вещь в общем-то случайная и необязательная, она может быть заменена любой другой. Как он пишет, субстанция не является необходимой предпосылкой для существования языковой формы, но языковая форма является необходимой предпосылкой для существования субстанции. Производность одной манифестации (например, жесты, телодвижения, азбука для слепых) по отношению к другой (например, к звукам языка) не меняет того факта, что это все манифестации данной языковой формы. С этой точки зрения, язык – это частная семиотическая система в ряду других семиотических систем, циркулирующих в обществе. В этом и состоит, пишет Ельмслев, суть моей теории. Она позволяет применить мои постулаты к любой структуре, форма которой аналогична форме естественного языка.