История, историография. м., 2011, с. 49-82.

Сегодня все охотно признают, что в современном мире произошли и продолжают происходить важные изменения, затрагивающие самые разные сферы жизни людей. Предпринимаются попытки осмыслить этот новый мир (или, по крайней мере, отдельные его стороны) с помощью концептов «постсовременности», «постиндустриального общества», «информационного общества», «эпохи постмодерна» и др. Очевидно, впрочем, что это осмысление происходит по разным векторам. Два полярных - и, по-видимому, наиболее часто встречающихся - можно обозначить как «консервативный» (основывающийся на приверженности существующим мыслительным традициям) и «радикальный» (настаивающий на необходимости революционных перемен в этих традициях вследствие их непригодности для осмысления новых реалий).

Наука

…Как бы там ни было, совершенно очевидно: повторять привычную формулу о том, что «ученый исследует объективно существующие факты и познает вечные законы природы и общества», больше нельзя без того, чтобы не вызвать обвинения в невежестве.

Каковы, однако, основные черты этого нового взгляда на науку? Попытаюсь обозначить некоторые из них:

1. Прежде всего, научное знание, как и знание вообще, не является «реальностью». Оно - часть общества и его культуры и потому ими определяется, «конструируется». При таком подходе то, что мы сегодня называем «научными дисциплинами» (историей, химией, астрономией), представляет собой отдельные «субкультуры», возникшие в Новое время, когда сложилась развитая система производства и распространения знания. ….Таким образом, то, что мы обозначаем понятием «наука», представляет собой частный случай, особую форму знаний людей о мире. К тому же, форму в известном смысле ничуть не лучшую, по сравнению с другими, ей предшествовавшими или продолжающими существовать параллельно, поскольку знания людей о мире в разных культурах определяются тем, что Мишель Фуко назвал «режимом истины». («Их режим истины отличается от нашего, который, нужно сказать, весьма специфичен, хотя и стал почти всеобщим. У греков был свой режим истины. У арабов и магрибинцев – свой»). То есть наше современное знание не обязательно лучше - оно просто другое …..

Признание культурной детерминированности науки лишило смысла противопоставление «реалистического» и «конструктивистского» подходов к пониманию ее сути. Можно сказать, например, что «природа» или «история» - это реальности. Однако сами наши представления о том, что такое «реальность», культурно обусловлены. «Чистого» реализма, следовательно, не может быть в принципе, поскольку мы не имеем к «реальности» прямого (т.е. не опосредованного нашим сознанием) доступа. В качестве иллюстрации этого тезиса часто приводят ньютонову физику, являющуюся краеугольным камнем науки Нового времени. В основе ее, как известно, лежит проблема взаимодействия двух тел. Однако природа не знает ситуаций, когда два тела взаимодействуют изолированно от других. Таким образом, представление о том, что для описания «реальной» вселенной можно использовать бинарную модель, является характернейшим примером культурной детерминированности знания.

Другой пример культурной детерминированности научного знания, на этот раз из биологии, - прочно закрепившееся в учебниках описание процесса оплодотворения, прославляющего приключения отважной спермы. Совершенно очевидно, что оно целиком построено на «классическом» для европейского общества понимании «мужской» и «женской» ролей…. ученые описывают «объективно происходящий» процесс в понятиях, соответствующих социально сконструированным половым ролям, в результате чего складывается далекая от нейтральной («объективно-научной») драматическая картина встречи «активной» спермы и «пассивной» яйцеклетки.

Так же социально и культурно детерминировано и базисное для научного знания понятие «истина» - вопреки имплицитно присутствующему в классической науке представлению о его онтологичности. … Взгляд на науку как на часть исторически конкретного общественного целого приводит к заключению, что принятое в обществе «официальное» научное знание является не столько «объективным» объяснением неких реалий, сколько результатом соперничества и борьбы, «за фасадом» которых часто стоят отношения власти. То объяснение, которое по тем или иным причинам победило в этой борьбе, и стало «истиной».

…В общем, согласно этому «модному» взгляду, и сам процесс производства научного знания, и научное сообщество (научные институты, исследовательские программы и т.д.) следует рассматривать как элементы и в известном смысле результаты определенных отношений власти и подчинения….

Еще один поворот, определивший «модный» взгляд на науку, связан с новым пониманием характера ее развития и функционирования. …Развитие выступает не просто как «накопление знаний», которое на определенном этапе, в соответствии с гегелевской диалектикой, приводит к качественным скачкам («открытиям») и имеет определенный вектор («прогресс»). … Такой взгляд ведет и в целом к иному пониманию нашего когнитивного взаимодействия с миром: мы воспринимаем мир не как нечто, задающее нам вопросы, на которые у нас нет ответов, но как бесконечный источник ответов, на которые у нас пока нет вопросов. Но тогда получается, что главным критерием «научности» выступает не критерий истинности/ложности теории, а то, в какой мере она способна породить плодотворную исследовательскую программу (И. Лакатос). Новое знание, с этой точки зрения, порождает не конкретные решения проблем, а является частью динамичного процесса, в котором меняются как сами проблемы, так и их осмысление.

Историческая наука

Столь же непривычно выглядят и «модные» представления об исторической науке. Большинство историков… продолжают основываться на двух основополагающих посылках относительно производимого ими знания. Во-первых, они исходят из того, что это знание составляет достоверную истину, которая объясняет и оценивает множество жизненно важных «как» и «почему»: от «правды» истории государств и народов до «правды» человеческого бессознательного. Во-вторых, они считают, что производство такого знания является неотъемлемой частью процесса развития цивилизации и так же, как и в естественных науках, направлено единственно на то, чтобы сделать мир лучше. «Модный» же взгляд скептически относится к этим основополагающим посылкам, упрямо доказывая, что они основаны на очевидных противоречиях, неразрешенных вопросах и культурных предрассудках.

…Какое влияние оказывает этот постмодернистский вызов на современную историографию? По Иггерсу, одновременно и очень малое (если историки игнорируют утверждения теоретиков постмодерна и продолжают верить в то, что осуществляют «научную реконструкцию» прошлого - пусть неполную и частичную), и очень большое (если они принимают эти утверждения и, следовательно, признают, что объективное исследование прошлого в принципе невозможно). Во втором случае им приходится признаться в не очень приятных для коллег по «цеху» вещах. Например, что их наука, как и наука вообще, - это просто один из практикуемых в западном мире ритуалов, в такой же степени способный ответить на экзистенциальные вопросы, как и мифологическое сознание «диких» народов. А историческое сознание (в соответствии с утверждением Х.Уайта) - это «специфически западный предрассудок, с помощью которого возможно утверждение задним числом предполагаемого превосходства современного индустриального общества».

…Особенно отчетливо заметны в этой переориентации «возвращение рассказа» и отказ от наукообразности, в результате чего грань между историей и литературой, фактом и вымыслом становится все более зыбкой. Находит поддержку мысль Фрэнка Анкерсмита о том, что освободить историка от его «предубежденности» и тем самым дать возможность проникнуть в прошлое способны микроисторические подходы. Историков начинают привлекать такие сюжеты, как социальное «конструирование» в различных культурах телесности, сексуальности, семьи, знания, технологии и т.п., из этих же теоретических посылок проистекает новая «история женщин».

…Одна из центральных идей Фуко, восходящая к философии истории Ницше, звучит примерно так: представление о том, что можно реконструировать прошлое или что прошлое может каким-то образом беспокоить настоящее, является притворством, скрывающим отношения власти и подчинения. Соответственно, задача исторического исследования заключается не столько в «реконструкции прошлого», сколько в уяснении настоящего. Это уяснение состоит прежде всего в проблематизации, в показе историчности вещей и понятий, кажущихся нам сегодня очевидными: «история служит для того, чтобы показать, что то - что - существует не существовало вечно; т.е. что вещи, кажущиеся нам наиболее очевидными, всегда возникают в результате стечения противоречий и случайностей в ходе непредсказуемой и преходящей истории». Если следовать дальше за мыслью Фуко, то сама историческая наука должна стать другой. В современном мире проблема истории, утверждает он, - «уже не проблема традиции, прочерчивания линии, но разделения, границ; уже не проблема устойчивых основ, но изменений, которые выполняют роль новых основ». Причем важно подчеркнуть, что эта «дестабилизации настоящего», по мысли Фуко, вовсе не направлена на то, чтобы нанести кому-то вред, наоборот, в конечном счете она призвана сделать мир более открытым и разнообразным, а человека - более свободным.

…Наконец, последняя характеристика «модного» исторического знания - историзация и проблематизация привычных для большинства историков понятий, безусловно, прямо или косвенно вдохновленная методологией «истории настоящего» М. Фуко. Как уже отмечалось выше, именно Фуко последовательно подчеркивал, что большинство понятий, которыми оперируют гуманитарные науки, сложились в Новое время в определенной эпистемологической ситуации: в какой-то момент они просто стали удобными (и потому принятыми научным сообществом) конструктами. …Это «историзирующее» направление в историографии породило большое количество исследований, из которых в качестве примера укажу лишь на три работы, мне наиболее близко знакомые. Первая - популярная монография известного американского историка Патрика Гири «Миф о нациях: Средневековое происхождение Европы». Согласно позиции автора, которую он убедительно доказывает, анализируя становление идеи «нации» в европейской науке XIX в. (и в историографии в особенности), то обстоятельство, что миллионы современных европейцев гордятся своим происхождением от кельтов, франков, галлов, гуннов, сербов и т.п., является с исторической точки зрения абсурдом. Главная задача работы Гири – «деконструировать» миф об онтологичности нации и представления о ней как о вечной и неизменной реальности. Вторая книга написана археологом Флорином Куртой («Сотворение славян: История и археология в районе Нижнего Дуная ок. 500-700 гг.»), однако, по большому счету, и ее задача, и общее конструктивистское понимание «нации» очень схожи с подходом Гири. В книге доказывается, что появление обозначений «склавены» и «анты», которые часто трактуются как «первые упоминания о славянах», явилось результатом определенной военно-политической ситуации: византийские авторы стали применять их для обозначения своих противников, концентрировавшихся на северной границе государства. Славянская «этничность», таким образом, выступает в ней как византийское «изобретение», укорененное в средневековых реалиях и имеющее очень мало общего с понятием «нация», сложившимся в XIX в. Третья работа, монография Ларри Вульфа «Изобретая Восточную Европу», «подрывает» одно из базовых понятий иного рода: речь в ней идет об историзации и проблематизации понятия не этнического, а географического. Автор показывает, что в привычном делении европейского континента на Западную и Восточную Европу нет ничего «естественного»: до XVIII в. его просто не существовало. Концепция отдельной «отсталой» Европы появилась только в эпоху Просвещения, когда его деятели с высот своих знаний стали со снисходительным любопытством обозревать окружающий их мир.

В таком же «модном» конструктивистском ракурсе сегодня рассматриваются и другие привычные историкам понятия. Его приверженцы считают, что историзация и проблематизация укоренившихся в наборе исследователей «инструментов» позволяет более критично подойти к процессу производства исторического знания, взглянуть на него свежим взглядом и увидеть новые исследовательские горизонты…..

Феодализм

…Вместо заключения от размышлений известных историков-медиевистов, предназначенных в первую очередь их коллегам по «цеху», обратимся к текстам иного рода - англоязычной учебно - справочной литературе. В какой мере в них отразился охарактеризованный выше «модный» взгляд? Выбор «учебников» в данном случае исходит из представления об их репрезентативности как историографического «жанра», поскольку в них аккумулируется, усредняется и упрощается существующее разнообразие историографических подходов. Т.е. из допущения, что они в состоянии дать на наш вопрос вполне определенный ответ. Ограничимся при этом одним понятием феодализма.

Передо мной три богато иллюстрированные книги, написанные известными историками и вышедшие в крупнейших издательствах англоязычного мира. Предназначены они для студентов колледжей и начальных курсов университетов ….

Если расположить эти пособия по времени публикации, то начать следует с первого тома двухтомника «Вызов Запада: Народы и культуры от каменного века до века глобализации», вышедшего в 1995 г. В этом издании понятие «феодализм» упоминается дважды в основном тексте и один раз в примечаниях. В первом абзаце дается самое общее определение понятия: «историки часто называют социальную и экономическую систему, созданную отношениями между вассалами, лордами и фьефами феодализм». За этим определением идет краткое изложение сути системы: «Средневековый феодализм включал институты, созданные личными обязательствами между лордами и вассалами; военизированный образ жизни и ценности, которые они разделяли; небольшие, расположенные в разных местах владения; экономическую систему, основанную на манорах и зависимых сервах, составлявших ее опору...» …Самое интересное для нашей темы, однако, содержится в примечании. В нем говорится о многозначности понятия «феодализм» и прослеживаются основные изменения его содержания: «Термин феодализм имел (и продолжает иметь) много различных значений. Во Франции XVIII в. он означал систему привилегий, которыми пользовалась знать, и состояние несвободы сервов (крестьян), которое они терпели в больших поместьях, работая на нобилей. В XIX в. Карл Маркс использовал термин феодализм для описания системы, в которой доминировал военизированный правящий класс собственников. Многие историки в Англии продолжают использовать это понятие. В последнее время, однако, некоторые историки попытались провести различие между манориализмом (в том случае, когда речь идет о сервах и землевладельцах) и феодализмом (когда речь идет только о правящих классах). Другие же историки находят термин феодализм бесполезным именно потому, что он имеет так много различных значений».

Второе издание, иллюстрированная «Энциклопедия Средних веков», вышедшая в 1999 г. под общей редакцией Нормана Кантора, как можно судить по названию, имеет более специальный характер. Ее отличительной особенностью является претензия на то, чтобы представить читателю «последние достижения науки...

Нужно сразу сказать, что «феодализм», безусловно, рассматривается создателями энциклопедии как одно из наиболее важных понятий: ему посвящена отдельная содержательная статья, оно довольно часто встречается в тексте, к тому же особо выделено в указателе в числе нескольких десятков главных (таких как «инквизиция», «крестовые походы», «папство», «университеты», «черная смерть» и др.). Впрочем, предоставим слово автору статьи: «С XVIII в., - читаем в самом ее начале, - историки использовали термин "феодализм" (или "феодальная система") для обозначения социальных, военных, политических и в некоторых случаях экономических отношений, обнаруживаемых в средневековой Западной Европе (с IX в. н.э. по 1500 г.). Первоначально придуманный как конструкт, охватывающий определенные специфические черты средневековой жизни, он также использовался как абстрактная модель или идеальный тип, релевантный не только для средневековой Европы, но и для других времен и регионов. Хотя он олицетворяет черты, ассоциирующиеся со средневековой Европой, "феодализм" в этом смысле обозначает общую ступень социального, политического и (для Карла Маркса и Фридриха Энгельса, а также их последователей) экономического развития. Тогда как многие, включая некоторых ученых, все еще считают термины "феодальная система" и "феодализм" значимыми и полезными, другие аналогичные конструкты, имеющие еще более давнюю историю (как, например, "восточный деспотизм") сегодня обычно отвергаются как упрощенные и вводящие в заблуждение. Множество историков считают, что такая же судьба в конце концов ждет и феодальные конструкты».

После такой вполне однозначной констатации в статье дается объяснение обстоятельств появления этих терминов. «По-видимому, - читаем дальше, - ученые разработали конструкты "феодализм" и "феодальная система" потому, что они искали систему и порядок в истории человеческого общества. Появление этих конструктов хронологически тесно соотносится с популярностью стиля научной концептуализации, связанной с системой Коперника и "системой мира", ассоциирующейся с именем Исаака Ньютона (1642-1727). Ученые верили, что если космос функционирует системно, непременно должны быть обнаружены системы для объяснения того, как функционирует и развивается человеческое общество».

Наконец, третье издание – «Средневековый мир», вышедшее под редакцией Розамонд Маккиттерик в 2003 г. Это пособие охватывает период всемирной истории, как утверждают издатели, характеризующийся культурной изменчивостью и политическим разнообразием: от распространения ислама на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Европе до открытия европейцами Америки. Средневековье при этом выступает не в своей привычной нам западоцентричной ипостаси, но как мир, включающий в себя противоречивое многообразие культур. Какое же место, спросим, в этом мире отводится «феодализму»? Увы, для его описания авторы посчитали понятие «феодализм» необязательным или даже вовсе ненужным - книга обходится без него….

Проблемные вопросы к разделу

1. Сравните трактовку понятия «феодализм», данную К. Марксом и Л.С. Васильевым. В чем их позиции сходны, а в чем различны?

2. В чем отличие зарубежного и советского подхода к проблеме русского феодализма?

3. Почему неевропейские страны не могут быть вписаны, с точки зрения Л.Васильева, в формационную концепцию К. Маркса?

4. Каково место России в системе «Запад-Восток», которую описывает Л. Васильев. Он признает феодализм в России?

5. Какова постмодернистская трактовка «феодализма»? В чем причины появления этого понятия и каковы признаки его «кончины»?

6. Какие сопутствующие обстоятельства, популярные идеи естественных наук поспособствовали появлению такой научной категории, как «феодализм»?

РАЗДЕЛ 5.