Viii. ценность правдивости ранней традиции

Способна ли память удерживать в течение ряда последовательных поколений факты истории или что

либо ещё, в знании чего люди всегда заинтересованы? Сначала каждый готов ответить «нет», подумав о том,

как редко два человека согласно могут изложить, даже вкратце, самое обычное событие. Но всмотритесь в суть. Заметьте, насколько различна сила памяти у разных людей и как её можно культивировать, и особенно как она усиливается, когда с чем-либо связана зависимостью, и слабеет, когда этого недостает. Вот маленький

факт, но не лишенный значения: детям следует запомнить, помимо религиозных идей, длинную серию исторических имен, дат и событий (тут и английские короли, и американские колонии, и президенты), и это

далеко превосходит по трудности ту историю Израиля, которой, по мнению Куенена, не следует доверять,

поскольку она сохранена только в памяти. Это доказывает, что вопрос заключается не столько в силе

памяти, сколько в том, насколько память оценивает что-либо как священное и должное сохраняться нетронутым. Что касается свидетельств силы памяти, то разве не известен факт передачи «Илиады» с ее 15 677 строками из поколения в поколение задолго до того, как она был записана? И даже это просто пустяк по сравнению с Ведами. Ригведа, с ее 1017 гимнами, в четыре раза превосходит объем «Илиады». И это только часть древней ведической литературы, ведь она вся была создана, зафиксирована и пронесена только через память, или, как сказал Макс Мюллер, «через память, подверженную строжайшей дисциплине». В Индии и

сейчас существует класс жрецов, знающих наизусть всю Ригведу. И любопытно то подтверждение верности, с

которой достигалось и передавалось дальше запоминание: они строго придерживались передачи в древней

дословной форме законов, запрещающих практику, которая тем не менее была введена.

Так, теперь находят, что сами Веды порицали обычце «сати» (погребения живой жены вместе с телом

умершего мужа. — Н. Г.). Это было впервые отмечено европейскими учёными, но с тех пор подтверждено и

индийскими знатоками Вед. Ничто более точно не подтвердит преданность традиционной памяти и передачи её. Это имело также дальнейшее влияние на возникновение так называемого мозаичного законодательства. Оно показывает, что обычаи, неизменно существующие в стране в течение веков, не обязательно осуждались лишь в поздние времена. Но есть и более поучительные факты в передаче ведической литературы. Приверженцы ведической традиции никогда не верили в то, что записано в Индии вот уже 2,5 тысячи лет назад. Они верят в то, что память дисциплинируется путём восприятия в совершенстве и устной передаче священных книг. У них есть рукописи и даже уже напечатанные тексты, но, говорит Макс Мюллер, «они узнают свои законы не из этого; они заучивают как заучивали их предки тысячи лет назад, воспринимая слова из уст учителя, чтобы ведическая традиция никогда не нарушалась». В течение восьми лет своей юности они полностью поглощены такими знаниями: «Они заучивают каждый день по нескольку строк, повторяя их часами, и эти звуки раздаются во всём доме; и таким путём они усиливают свою память до такой степени, что, когда заканчивается срок их ученичества, вы можете «открыть» их, как книгу, и обнаружить любой нужный вам отрывок, или слово, или ударение». И в правилах, данных в самих Ведах, Макс Мюллер обнаруживает, что такое изустное обучение, в точности как современное, проводилось по меньшей мере еще за 500 лет до н. э. (1).

Весьма похожее на это проводилось в раввинских школах, в среде которых возник Талмуд. Вся эта обширная литература, намного превосходящая по объёму и Гомера, и Веды, и всю Библию, служила до последнего периода возрастанию изустной традиции. Это была прозаическая традиция, которая наиболее трудна для запоминания, и всё же она была вся записана, помнящие её старики продолжали так же учить в

школах; по сути дела, это не прекратилось и теперь: мой друг д-р Готтейль (Нью-Йорк) сказал мне, что в кругу его информаторов по науке есть человек, знающий наизусть весь Талмуд и могущий продолжать цитировать текст с любого заданного слова, повторяя всё слог за слогом с абсолютной точностью.

При наличии таких фактов нам следует пересмотреть наши представления о том, что именно можно

удерживать в памяти — наши идеи порождены весьма ограниченным применением к тому, от чего мы сейчас

зависим. Такие факты показывают, что память, сосредоточенная на традиции, может, по меньшей мере, действовать как точный инструмент для передачи многим поколениям того, запоминанием чего люди обеспокоены.

После прочих впечатляющих и интересных доказательств, извлечённых из истории народов самых разных уровней культуры, автор приходит к заключению: «Если в собранных мною фактах есть хоть что-нибудь ценное, то это, по крайней мере, следующее: необходимо воспринимать отброшенные традиции старых героических времён и времён утра мира с гораздо большим доверием, чем все то, к чему мы привыкли за последние годы. Надо читать Гомера и Геродота с новым интересом, и лучше всего старые как мир библейские истории. Я знаю, они не дадут нам детализированных указаний, как бы требующихся для заучивания в школе. Но они дадут нам возможность взглянуть на миновавшие дни, на картины разных мест, где мужчины и женщины любили и боролись, как, например, в таких старых погребённых городах, как Гиссарлык, или размышляли на берегах Ганга, или уходили из Халдеи вслед за Авраамом, или следовали за Моисеем, покидая могучую Египетскую империю и уходя в дикое одиночество Синая, — то есть картины жизни, вехи великих дел, и помыслов, и служения, и законов: рассвет истории, а не абстрактныx теорий и не ослепительных солнечных мифов, но реальных народов и реальных людей (Brooke Herford. The Atlantic Monthly for August, 1883).

-----

(1) См.: F. Max Muller. Origin and Growth of Religion. New York edition. P. 146—161.