Темный Ветер с зеленых холмов 3 страница
Яма погружается в дрему, растворяясь в этом безликом шепоте ночи. Слова проникают в сознание тихой рекой, омывая холодными волнами возбужденный разум.
- Свет и Тьма... день и ночь... это лишь сны... они меняются местами, мерцают, текут... куда? Ты чувствуешь?
Яма медленно кивает головой. Он уже ничего не чувствует, кроме этого всезнающего завораживающего шепота:
- Никуда... никуда... Это образы... зыбкие, как вода, и податливые, как песок... им нет места в твоей голове... Отпусти их от себя... в никуда...
Яма смеется, он испытывает чувство легкости и радости, готовность уплыть вместе с этими образами вслед за своими страхами и надеждами. В никуда.
Призрачные отсветы на каменных ликах древних статуй, застывших в нишах стен погруженного в сумрак святилища.
- Вот они - смотри... Мастера иллюзий... Белый Будда и Синий Будда. Какой образ истинный, а какой ложный? Ты знаешь? Яма смеется.
- Грань, разделяющая реальное и воображаемое, исчезает...
Воспоминание погасло, и только слова Наставника еще звучали затихающим эхом в памяти.
Иллюзии... Одно из двух: либо они манипулируют человеком, либо человек ими. Но для того, чтобы овладеть этой возможностью, необходимо понять природу иллюзий, их суть. А для этого нужно нечто большее, чем пять органов восприятия, присущих обычному человеческому мироощущению. Только с помощью сверхчувственного восприятия возможно проникнуть за видимую часть фасадов окружающего мира. Так наставляли Яму его Наставники, и он запомнил эту истину. Здесь, в Москве, он остро ощущал напряженность, витающую в воздухе. Аура этого города была насквозь пропитана смертью. Повсюду - на улицах и во дворах, в зданиях и скверах сама атмосфера была насыщена ядовитыми зловещими флюидами, наслаиваемыми десятилетиями. Какоето мрачное проклятие, казалось, душило Москву невидимыми щупальцами. Здесь всегда нужно было быть настороже. Яма шел по улице и наблюдал за прохожими: богатыми и бедными, старыми и молодыми. Он чувствовал страх скрытый в этих людях. Этот страх имел давнюю, очень древнюю природу. Передаваясь веками по звеньям родовой цепи, он оседал глубоко, на самом дне чувственной сферы, отравляя дух и затуманивая разум. Созерцание московских улиц вызвало у Ямы отвращение и брезгливость. Так, анализируя свои впечатления, он дошел до нужного ему дома, адрес которого держал в памяти уже несколько месяцев.
Двери в подъезд оказались распахнутыми настежь, несмотря на то, что были снабжены "кольцевым" кодовым замком. Подобная мера защиты, конечно же, не являлась серьезным препятствием для преступных намерений, но иногда ограждала жильцов подъезда от дворовой шпаны, наркоманов, пьяниц и обычных граждан с переполненными мочевыми пузырями, использующих теплые подъезды и холодное время года предельно практично.
Сейчас двери были открыты. Подобный факт уже о многом говорит внимательному человеку. Например, о том, что в подъезде давно уже не совершалось ничего предосудительного: никого не обворовывали, не убивали, не насиловали и даже, вероятно, не раскрашивали постыдными надписями стены. Жильцы просто успокоились, а, значит, потеряли бдительность, забывая поговорку о том, что беда приходит тогда, когда ее совсем не ждешь.
Яму здесь не ждали. Он не был желанным гостем в этом доме, но это уже не имело никакого значения. Он пришел сюда не гостить.
Яма отошел от подъезда и слился с темнотой, господствующей в глубине двора, там, где лестницы и качели создавали целый детский городок, опустевший с наступлением сумерек. Отсюда, невидимый для посторонних глаз, Яма внимательно изучил расположение окон нужной ему квартиры, отметил расположение балконов, пожарной лестницы, клумб внизу и всевозможные пути отхода - через забор, арку, баки газгольдеров, беседку, гаражи... Все было учтено. В вопросах, касающихся жизни и смерти, нельзя допускать ошибок. Даже самый незначительный на первый взгляд просчет может повлечь слишком значительные последствия для того, кто берет на себя смелость участвовать в подобной Игре. Поэтому Яма не торопился.
Вверху, над кроной дерева, под которым он стоял, послышался тихий шелест. И тут же колючий зуд, словно микроразряды тока, завибрировал по всей поверхности тела. Яма запрокинул голову, разглядывая причину этой вибрации, уже зная, что послужило ее источником. Через секунду он увидел их. Это были летучие мыши, проносившиеся над двором живыми комочками тьмы, шурша кожистыми крыльями. Однако сейчас этот звук показался Яме шумом крыльев "алдачей" - духов смерти, прилетевших за скорой добычей и витающих в нетерпении среди переплетения веток, проводов и темного неба.
* * *
В коридоре зазвонил телефон. Игорь Семенович Орский, президент коммерческого банка "Ультра", недовольно поставил на журнальный столик чашку с горячим какао и, запахнувшись в шелковый халат, не спеша покинул гостиную. Его недовольство имело вполне понятные причины - человек, принявший душ и расслабившийся в мягком кресле с чашечкой изумительного ароматного напитка, не ждал ничего хорошего от позднего телефонного звонка. Это могла быть Валерия со своей очередной истерикой, и ладно, если бы она, а не какиенибудь производственные неприятности. О работе сейчас думать хотелось меньше всего. Нет, поздние звонки определенно не сулят ничего хорошего. Ну вот... Трубка молчала. В ответ на раздраженное "алло", повторенное несколько раз, не последовало ни единого звука. Абонент на другом конце линии связи хранил ледяное молчание... или развлекались телефонные хулиганы... или произошло несоединение на АТС... или... Орский с силой бросил трубку на рычаг и, выматерившись, выдернул из розетки телефонный шнур, сводя к минимуму все дальнейшие недоразумения. Раздражение никогда не было хорошим советчиком, но Орский не хотел сейчас никаких контактов с миром за дверью, никаких неожиданностей и неприятностей. Чашка какао, телевизор - и все. Все! Он одернул халат и, посмотревшись мимоходом в зеркало, поправил сбившиеся волосы. На мгновение ему вдруг показалось, что в квартире чемто пахнет. Слабый сладковатоприторный запах, чемто напоминающий дым от сгорающих прелых листьев или какойто травы, смешанной с откровенно синтетическими добавками. Игорь Семенович подумал, что, вероятно, именно так и пахнет "анаша", которую, возможно, курят сейчас в подъезде представители местной молодежи. Орский хмыкнул и покачал головой. Коридор сразу както странно качнулся из стороны в сторону. Банкир нахмурился и прислушался к своему состоянию. "Устал. Давление. Нужно сегодня пораньше лечь спать".
Вернувшись в гостиную, Игорь Семенович почувствовал во рту странный железистогорьковатый привкус. Машинально отпив сладкого какао, Орский с усилием подавил неприятный рвотный позыв и удивленно поставил чашечку обратно на столик. Вдруг сильно закружилась голова, заслезились глаза и защипало в носу. Озабоченный своим состоянием, Орский судорожно вздохнул, чувствуя, как сильно распух во рту язык и спазм сковал онемевшую грудь.
"Господи..." - мелькнула испуганная и растерянная мысль, - "что это со мной?".
Все тело покрылось холодной испариной и мелко затряслось, словно в лихорадке. Предметы вокруг окрасились в фосфоресцирующие желтые и зеленые цвета, больно бьющие по зрению пронзительны ми вспышками.
"Господи... Плохо мне... Плохо". Мысли скакали в бешеной пляске в такт лимонному мерцанию, уже залившему все вокруг. Орский встал и сделал несколько шагов обратно в коридор, где стоял, спасительный теперь, телефон. Но онемевшие вдруг ноги неожиданно подломились, и президент банка упал сначала на колени, потом на грудь, ударившись об пол нечувствительным подбородком. Организм как будто вмиг лишился всей жизненной силы, причем гак стремительно, что разум успел лишь только испугаться. Анализировать происходящее было просто невозможно. Бесформенная черная клякса расплылась по всей периферии зрения, погружая человека в бездонную пропасть, разверзнувшуюся прямо под ним, в поду дорогой московской квартиры.
"Все. Умираю...", - последняя мысль мелькнула и растаяла в наступившей темноте. Орский захрипел и, отчаянно выгнувшись, мучительным усилием перекатился на спину. Все пространство вокруг залепила сплошная непроницаемая жидкая тьма. Тьма...
- Игорь! Игорешка, помоги отцу передвинуть стол, - голос мамы прозвучал так отчетливо и близко, что Орский сразу открыл глаза.
Яркое солнце заливает ослепительным белым светом квартиру его детства, и он, семилетний, стоит посреди коридора, растерянно вслушиваясь в родные, до боли знакомые звуки: шелест высоких тополей в парке за окном, звяканье посуды на кухне и голоса...
"Мама! Мамочка! Она там...". Мальчик бросился на кухню, но замер у входа в гостиную, пораженный увиденным - отец выдвигает огромный массивный стол на середину комнаты. Так в семье Орских всегда готовились к какомунибудь празднику. Отец обернулся, подмигнул и, улыбнувшись неподвижно замершему сыну, кивнул на тяжелую ношу:
- Игорешка, ну что же ты стоишь? Давай, сынок, помогай.
Отец! Живой! Живой!!! Стол со скрипом встал на место, а отец, чтото весело напевая себе под нос, наклонился к нижней дверце шкафа, доставая белую праздничную скатерть. Игорь, неуверенно улыбаясь, опасаясь поверить в это чудо, сделал робкий шаг в гостиную, не чувствуя своих ног. Ему вдруг захотелось подбежать к отцу и обнять его крепкокрепко. Что же это? Отец! Живой!.. Если смерть возвращает человека опять в детство, это здорово! Если так умирают, то нужно было умереть еще раньше, много лет назад, а не цепляться за эту дерьмовую адскую жизнь, шагая по головам. Как хорошо! Он снова вернулся назад, в детство, к родителям, которые уже давно ждут его здесь, в светлой квартире на изнанке мира. Им будет хорошо здесь всем вместе! На кухне зазвенела посуда и голос мамы:
- Семен, принеси мне салатницу, будь добр.
Игорь весело рассмеялся и, подпрыгивая, помчался на кухню. Нужно обрадовать маму - он наконецто вернулся к ним. Они знали об этом, готовились встретить его, чтобы все было как раньше: праздничный стол и они - втроем. Им будет хорошо здесь, всем вместе. Как раньше. Хорошо.
На кухне никого не было. НИКОГО. И в ванной тоже. И в спальне, и в гостиной... Игорь замер в коридоре, отчаянно мотая головой, словно пытаясь стряхнуть с себя это наваждение. Затем робко позвал звонким голосом, готовым в любой момент сорваться на плач:
- Папа, пап... Мама... Вы где?
Тишина. Никого. Только что они были здесь, живые, только что...
Загробная жизнь оказалась на самом деле не такой уж и предсказуемой... Игорь почувствовал, как текут по щекам горячие слезы и, уже не сдерживая плач, закричал:
- Папка, где выыы?..
Из гостиной послышался голос отца, сдавленный и приглушенный:
- Игорь, ты очнись, сынок, очнись. А не то сойдешь с ума...
Мальчик упал на колени, чувствуя, как не хватает воздуха для очередного вдоха и сердце мучительно пульсирует в груди, угрожая разорваться в клочья.
- Ааааа... - детский крик и слезы навзрыд, - папочка, помоги мне...
Игорь Семенович вздрогнул всем телом и открыл мокрые от слез глаза. Он действительно плакал, лежа на полу в коридоре, и это значило, что он попрежнему жив. Запределье отпустило его, попугав своим страшным ликом. Теперь сознание функционировало четче, значит, приступ прошел. Смерть выпустила свою жертву обратно, в мир живых.
Орский несколько раз глубоко вдохнул, выдохнул и попробовал пошевелиться. Мышцы отозвались пронзительной болью, словно сотни иголок вонзились в каждый сантиметр кожи. "Мышечный спазм. Нужно подождать".
Через несколько минут боль прошла, и банкир уже мог слабо шевелить онемевшими пальцами. А вот ниже пояса, казалось, ничего не было. Ноги, неестественно изогнувшись, лежали на полу, словно части тела, принадлежавшего кому-то другому. В этом зрелище было чтото жуткое, зловещее и тоскливое.
"Хорошо, подожду", - както отстраненно подумал Орский, уставившись в потолок. - "Ничего страшного, сейчас все пройдет". Он еще находился под впечатлением своего страшного, но удивительного видения, очевидно, спровоцированного этим странным приступом. И кто знает, может, это были превратности умирающего мозга, а может быть - реалии посмертного существования? И может быть, гдето его действительно ждет самое счастливое время, в котором он бы хотел остаться навсегда?
"Ничего, ничего. Сейчас отлежусь, и все будет и порядке. Позвоню в "скорую". Разберемся, что это за причуды...".
Дыхание до сих пор давалось тяжело - легкие тоже восстанавливали после приступа свою нарушенную моторику. Дышать удавалось после первых глубоких вдохов почемуто только небольшими порциями, но это все равно лучше, чем ничего. Желудок вдруг наполнился какойто отвратительной горечью. Орский попробовал перевернуться на живот. С третьей попытки ему это удалось, и как раз вовремя, вязкая рвотная масса стремительным потоком хлынула наружу.
"Тьфу ты, черт, что же это? Неужели отравился?".
Банкир попытался отползти от едкой лужи, разлитой перед лицом.
"Ничего, сейчас. Сейчас...".
Орский медленно полз в сторону телефона, прилагая невероятные усилия к каждому движению. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, обессиленным, жалким и разбитым. Но, надежда на то, что все закончится благополучно, заставляла его преодолевать сантиметр за сантиметром. Через несколько секунд он опять потерял сознание.
Его подняли с пола сильные крепкие руки и поставили на ноги - тонкие мальчишеские ножки, слабенькие, но послушные.
- Папа!
Орскийстарший приложил палец к губам, словно заговорщик, и кивнул головой в сторону входной двери:
- Ты слышишь, сынок?
Они замолчали, вслушиваясь в тишину по ту сторону двери.
- Там ктото есть... - зловещий шепот отца волной ужаса захлестнул мальчика с головой.
- Кто? - хотел спросить Игорь, но не успел. Жуткий по силе удар обрушился на дверь с той стороны.
Игорь отскочил назад и спрятался за отца, а тот стоял, ссутулившись, безвольно опустив руки вдоль тела, и молча наблюдал за сотрясающейся от ударов дверью.
- Папа! Папочка! Я не хочу... Нет!! Что же ты стоишь? Побежали отсюда. Я боюсь! Побежали... - сын тряс отца за рубашку, обезумев от страха, а тот лишь грустно пожал плечами и обреченно покачал головой: "Куда бежать, Игореша? Некуда...".
Столько тоски было в его голосе, столько бессилия и безнадежности, что Игорь почувствовал, как его разум сжимается от страха до размеров крохотной точки, теряя все пространственновременные ориентиры. Новый удар потряс дверь, и она, гулко ухнув, задрожала, чудом удерживаясь на петлях. Игорь зажмурился, обхватывая голову руками. Удары прекратились. Мальчик, прищурившись, медленно открыл глаза. Рядом уже никого не было. И только голос, тихий и далекий, послышался откудато из глубины квартиры: "Открой ему, сынок. Это смерть".
Мальчик всхлипнул и. выгнувшись, упал назад, в темноту, опять принявшую его в свои спасительные объятия, гдето там, глубоко внизу...
Тишина... Лишь за окном гостиной послышался рокот проезжающей мимо машины. Орский облизал пересохшие губы и вытер рукой слезы. Сознание будто заморозили. В голове не было ни единой мысли, только память о страхе, жутком, нечеловеческом. Тело уже практически вернуло себе возможность двигаться. Банкир поднял перед собой растопыренную ладонь, фокусируя на ней плавающее зрение: "Уже лучше. Гораздо".
"Чтото сделать хотел... Что? Аа...". Телефон стоял на тумбочке в полуметре от распростертого на полу тела. Орский приподнялся на локтях и протянул к аппарату дрожащую руку. Когда трубка оказалась в ладони, он облегченно вздохнул и набрал "03". Молчание. Ни ответа, ни гудков, ни шума, ничего.
"Черт бы вас побрал, сволочи".
Повторив набор, банкир тщетно вслушивался в мертвенную тишину в трубке. Его блуждающий взгляд наткнулся на шнур, свисающий с тумбочки.
"Вот дерьмо, я же его сам выключил".
Протянув руку, он воткнул вилку в розетку и вздрогнул. Телефон сразу же пронзительно зазвонил.
- Алло, кто это? - хриплый голос президента "Ультры" походил сейчас на сипение запитого алкаша. - Алло, кто? Кто?
Молчание. Ктото позвонил, но лишь для того, чтобы поиздеваться над ним.
- Кто это? Алло, мне нужна помощь, мне плохо... Алло... Орский чувствовал, что ктото слушал эти жалобные хрипы. Слушал и молчал.
- Эй, не молчите, сволочи! Позовите когонибудь на помощь, я умираю. Лера, это ты?
Игорь... - Орский оцепенел. Голос отца. Там!! В трубке!! - Игорь, не сопротивляйся. Это бессмысленно, я знаю... Открой ему сынок, и мы снова будем вместе... - короткие гудки отбоя.
В дверь постучали. Тихо. Без нажима. Там ктото стоял все это время. Тот, кто хотел войти в квартиру. Отец сказал, что это смерть. Смерть. Она войдет и уведет его к отцу и маме, и они опять будут вместе. Навсегда.
Снова стук. Орский уронил телефонную трубку на пол и безвольно опустил руки, прижавшись головой к стене. Он вдруг почувствовал невероятную тоску, смертельную, томительную грусть. И не было сил противостоять ей. Нужно было идти и открывать дверь.
Банкир встал на подламывающиеся ноги, постоял немного, пошатываясь, а затем сделал шаг, еще один. Ноги неохотно повиновались ему, еще не восстановив свою динамику. А может, это организм боролся с подавленным разумом, не желая двигаться к единственному препятствию, отгораживающему обреченного человека от неизвестности, притаившейся за дверью. Еще шаг.
- Не надо, - прошептал Орский, всхлипывая, словно это семилетний мальчик пытался разжалобить свой самый страшный детский кошмар, вымаливая у него пощады.
- Ну не надо, пожалуйста. - Еще шаг. Тот, кто стоял там, в подъезде, воздействуя на его сознание, не знал пощады. Он тянул к себе невидимым магнитом, лишив воли и сил к сопротивлению. Еще шаг. Вот она - дверь. Мощная металлическая установка, намертво вросшая в стены системой "крабов" и спаренных электрозамков. Такую невозможно открыть снаружи. Только изнутри.
- Папа, помоги мне, папочка... Я боюсь. Я уже рядом... Помоги, - шептали дрожащие губы, а руки, словно принадлежа другому хозяину, уже тянулись к запирающему механизму замков. Клац - четыре штыря синхронно отщелкнулись, исчезая в нише замка.
- Господи, ну не надо, не надо же... - Там, в подъезде, была тьма. И от нее ощутимо, даже сквозь толстый лист металла, веяло потусторонним холодом.
- Все. Конец. Ну не надо!! - Слезы капают на пол, стекая по трясущимся мокрым щекам. Нужно бежать. Куда? Тогда убить... Дар. Нужно вспомнить, как это делается. Пробудить в себе уничтожающую силу, направить ее против этого ужаса за дверью. Уничтожить его. Убить. Убить! Убить!!!!
Орский почувствовал как внутри, в области солнечного сплетения чтото неуловимо шевельнулось. Как будто задрожал какойто аспидночерный кокон, скрывающий в себе неведомую жизнь, которая начинала пробуждаться. Словно детеныш какойнибудь хищной рептилии пытался продавить сковывающие его границы яичной скорлупы. Банкир глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от этого неприятного ощущения. Вдруг давление на мозг исчезло. Словно свежий ветер ворвался в черепную коробку. Орский торопливо отдернул руку от второго замка. Тот, кто был за дверью, почемуто перестал внушать, на мгновение упустив контроль. Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы осознать весь ужас происходящего. Орский стремительно закрыл первый замок и прижался, обмирая, горячим лбом к холодному пластику, покрывающему дверь. За дверью было тихо. Может, тот уже ушел? Может, его спугнули?
Нет! Тихие шаги. Нет! Он там!! За дверью!! Легкая тень набежала на сознание и снова исчезла. Орский понял, что тот снова пытается возобновить контроль, завладеть его волей, наладить связь, поймав его мысли. Этого нельзя допустить! Иначе - конец! Нужно чтото делать... кричать, звать на помощь, звонить в милицию... Банкир схватил трубку, но она безжизненно молчала. Тот, видимо, перерезал провода, ведущие к распределительному щиту АТС в подъезде.
- Эй ты, убирайся, гад. Убирайся! - горло издавало вместо криков сиплые визгливые стоны.
- Открой мне, - шепот у двери. Орский отшатнулся назад, словно увидев чудовище в сантиметре от своего лица, но, поскользнувшись в собственной рвоте, снова упал на пол. Быстро вскочил, опять припадая к двери, понимая, что она надежно защищает его от чужака. Вопли перешли в испуганнояростный рык:
- Вонвонвон... Я тебе не открою, гад... Никогда!
- Открой дверь, - голос мертвый, как шепот призрака.
Нет! Нет! Пет! Убирайся!!
- Игорешка... - Отец! Там, за дверью?! Не может быть!
- Игорешка, открой мне, сынок. Я пришел за тобой.
- Ааа... Нет! Нет! Ты не отец! Ты только кажешься им. Убирайся! - Истерические крики стали обретать силу.
- Ладно. Я ухожу. Слышишь? Ухожу... - Голос удаляется. Орский напряженно вслушивается в затихающие шаги.
"Ушел или притворяется? Неважно. Теперь это неважно. Этому ублюдку, кто бы он ни был, теперь не удастся командовать мной. Нужно просто выждать. Послушать еще, а потом позвать на помощь. Все кончилось. Господи...".
Орский опять заплакал, но теперь это были уже слезы радости и облегчения. По ногам побежали теплые струи мочи, это, не выдержав напряжения, расслабилась гладкая мускулатура.
Звон разбитого стекла остро резанул по издерганным нервам. "Это в гостиной. Боже мой! Окно...". Орский метнулся туда, но затем понимание необратимости трагедии выключило в нем все чувства. Он медленно опустился на колени и безучастно стал ждать своего мучителя.
Какоето движение, напоминающее дуновение ветра, ворвавшегося сквозь распахнутое окно. Дверь гостиной начала медленно открываться.
Яма, словно каменная статуя, замер перед обычной с виду дверью. Если бы ктонибудь наблюдал за ним сейчас, он мог бы поклясться, что с тех пор как этот облаченный и черное человек убрал в рюкзак небольшой баллон с хоботком резинового шланга, увенчанного гонкой иглой, его тело не сделало ни единого движения, застыв в странной позе.
Яма прикрыл глаза и, прислонившись лбом к двери, отпустил спои мысли странствовать по извилистым лабиринтам иллюзии, созданной им в этом мире. "Грань, разделяющая реальное и воображаемое, исчезает...".
Чтото действительно неуловимо сдвинулось в привычном мире вокруг. Изменилась какаято константа в сложнейшем комплексе пространственно временных координат. В древности это называли магией. Так шли минуты, но за обманчивой тишиной скрывалась драматическая, исполненная чувств и переживаний, мистерия. В нее были погружены только двое - беглец и мститель, жертва и охотник, долгожитель и мастер иллюзий. Никто из жильцов этого дома даже не подозревал о том, что здесь, в самом центре Москвы, в этом подъезде, в нескольких метрах от привычной и налаженной жизни, может произойти нечто подобное, даже не имеющее аналогов в обычном человеческом восприятии.
Яма терпеливо ждал. Он стоял вот так, не двигаясь, уже двадцать минут, но время перестало иметь для него значение. Стрелки часов совершали теперь бессмысленные движения, не означавшие сейчас ровным счетом ничего. Пройдут час, два, сутки... Яма был погружен в собственный мир со своими законами и ориентирами. Противник уже здесь, рядом. Он уже вступил в Игру. Нужно только немного подождать. Яма не двигается. Кажется, он грезит наяву, глаза его полуприкрыты, дыхание медленное и глубокое. МАГИЯ. Страшное слово, потерявшее свое истинное значение в этом убогом "цивилизованном" мире. Шарканье ног за дверью. "Вот так. Тихо. Иди ко мне...". Яма улыбается кончиками губ. Он чувствует близость противника на расстоянии вытянутой руки, его прерывистое дыхание, его дрожь, его детские переживания и грезы. Это Корчун выворачивает наизнанку пойманного в свои темные объятия человека.
"Слышишь шум крови в венах врага? Слышишь его дыхание? Бешеный стук сердца? Страх, источаемый его мыслями?".
Щелкщелк. Открылся один замок. Яма не двигается. Он знает - их должно быть два. Он тщательно изучил дверь, прежде чем начать Игру. Вот он - смертельный ужас, бьющий изза дверей упругой струей. Поздно. Слишком поздно.
"Неистовый натиск... Ярость... Хищная сталь клинка... Удар...".
"Открой мне дверь. Открой. Открой. Открой...".
Далеко внизу хлопнули входные двери, и в подъезд вошли двое - мужчина и женщина. Шумные, возбужденные, чтото увлеченно рассказывающие друг другу. Их шаги раздаются в замкнутом пространстве подъезда оглушительно громко, особенно для сверхчуткого слуха. Яма не двигается, хотя часть его сознания автоматически фиксирует и анализирует все посторонние звуки. На слух можно определить, на какой этаж поднимаются люди: это изменение ритма шагов, бряцанье ключей, шорох пакетов, перекладываемых из руки в руку, речевые нюансы... Все это нужно отследить и сделать для себя выводы, чтобы успеть принять своевременное решение и не дать повода для нежелательного визуального контакта.
Яма сжал зубы, чувствуя, что этот досадный эпизод ослабил его концентрацию и, как следствие, - контроль над жертвой. Человек в квартире ускользнул из сферы влияния его воли, почувствовав секундную заминку.
Щелкщелк. Открытый ранее замок опять защелкнулся. Это было крайне нежелательно. Нельзя прерывать процесс, теперь придется заново налаживать зыбкий мысленный контакт с полуотравленным мозгом. Обычно второй раз это удается значительно труднее, если вообще удается. Теряется "эффект неожиданности", поврежденная эмоциональная сфера автоматически блокирует все сенсорные центры, замыкаясь на своих видениях, вызванных Корчуном. Словно рыба, сорвавшаяся с крючка и обезумевшая от боли в разорванной губе, уходящая на дно и не обращающая уже никакого внимания на множество соблазнительных насадок, плавающих вокруг. Шаги все ближе. Яма неслышно переместился на площадку между этажами, спрятавшись за трубу мусоропровода. Шумная парочка прошла мимо, даже не посмотрев в его сторону. Через минуту наверху закрылась дверь, и все стихло. Яма вернулся на площадку и снова встал перед дверью, пытаясь уловить возбужденное излучение чужой психосферы. Какието смутные образы, бессвязные мысли... Вот, кажется... Вотвот. Нахлынули и утекли кудато зыбкие волокна обрывочных мыслей. Игрок почувствовал, что его опять ловят, и инстинктивно заистериковал. Послышались жалобные повизгивания, словно за дверью бился в агонии смертельно раненный зверь. Яма наклонился к самой двери и тихонько прошептал:
- Открой мне.
Крики стали громче. Это было уже опасно. Ситуация явно выходила изпод контроля. Через минуту перепуганный насмерть человек начнет орать во все горло и поднимет на ноги весь дом. Нужно успокоить его, притупить страх, расслабить до предела натянутые нервы. Чтобы затем ударить по ним с новой силой.
- Я ухожу. Слышишь? Ухожу... - Вопли мгновенно стихли. Это агонизирующий разум хватается за спасительную соломинку в тщетной надежде на спасение.
Время пошло на секунды. Яма стремительно двигался по лестнице вверх, преодолевая за один прыжок по шестьсемь ступеней, словно мифический демон, беззвучно несущийся по витым переходам средневекового замка.
Дверь на чердак открыта. Он позаботился об этом заранее, спилив старый ржавый замок и тщательно исследовав запутанные грязные закоулки чердачных катакомб. Он бежал в темноте, не сбавляя шага, огибая огромные балки, составляющие каркас крыши, разрубая рукой огромные сети паутины, натянутые между ними.
Вот и окно. Яма одним прыжком оказался на крыше и почти сразу нашел нужное ему место. Привязав к длинному штырю антенны прочную веревку, он стал короткими прыжками спускаться по стене дома, стараясь огибать светлые участки рядом с освещенными окнами квартир. Что ж, этот вариант тоже был предусмотрен. Окна - самое уязвимое место в любом жилище. Их невозможно полностью изолировать от мира, как дверь, на то они и окна. Решетки, сигнализация, усиленные стекла - все это значительно усложняет проникновение, но не настолько, чтобы проникатель предпочел этому входу штурм стальной двери. К тому же обыватели обычно попадают под ошибочное мнение, что высота сама по себе является достаточной гарантией безопасности. В данном случае это оказалось смертельной ошибкой.
Яма неслышно приземлился на карниз и внимательно осмотрел окно. Кроме стандартных датчиков отключенной сейчас сигнализации, на раме и на стекле не было никаких следов сложной охранной спецтехники. Что ж, этого и следовало ожидать - установить такую дверь и забыть про окна, понадеявшись на тонкий слой стекла и высоту в шесть этажей. Глупо.
Яма был уверен, что противника в комнате нет. Аналитические функции мозга очень сильно затормаживаются под влиянием психотропа, попавшего в организм. Скорее всего, Орский сидит до сих пор в коридоре, у спасительной двери, не веря еще в собственное спасение. Осмотрев с карниза шестого этажа темный двор внизу, и убедившись в отсутствии нежелательных свидетелей, Яма коротким и стремительным ударом выбил стекло форточки и, просунув в отверстие руку, открыл затворную раму изнутри. Тихо проскользнув в комнату, он тут же закрыл окно.
"Мы владеем энергией, вернее обладаем способностью генерировать и фокусировать ее. Эта энергия, подобно клею, соединяет иллюзии, из которых состоит все".
Яма достал из рюкзака и надел двухцветную маску, тут же превратившись в сверхъестественное существо, лик которого был разделен пополам двумя полями - белым и бледноголубым.