Дьявол собственной персоной 23 страница
Где синее вино рассвета
Омоет нас;
Там рощу повергает лето
В немой экстаз;
Капель с росистых веток плещет,
Чиста, легка,
И плоть взволнованно трепещет
От ветерка;
В медунку платье скинь с охоткой
И в час любви
Свой чёрный, с голубой обводкой,
Зрачок яви.
И ты расслабишься, пьянея, –
О, хлынь, поток,
Искрящийся, как шампанея, –
Твой хохоток;
О, смейся, знай, что друг твой станет
Внезапно груб,
Вот так! – Мне разум затуманит
Испитый с губ
Малины вкус и земляники, –
О, успокой,
О, высмей поцелуй мой дикий
И воровской –
Ведь ласки пóросли шиповной
Столь горячи, –
Над яростью моей любовной
Захохочи!..[21]
Он прошептал последние слова в мои губы, уже закрыв книгу. Я и представить не могла какое влияние на мое тело мог произвести мой первый мужчина. Каждое прикосновение только заставляло меня еще сильнее хотеть его, и я не замечала ничего кругом, пока его руки раздевали нас обоих.
– Риз, – по его обнаженному телу прошла дрожь, когда я коснулась его, – я люблю тебя.
Я никогда, никому этого не говорила.
Мы занимались любовью часами. Как только мы останавливались, чтобы передохнуть, нас окружала тишина – непроницаемая, невесомая пелена. Но об одном никто из нас не осмеливался заговорить.
До следующего полнолуния оставалось всего три недели.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мы можем все изменить
– ЗАЙДИ, Я ХОЧУ ПОКАЗАТЬ тебе кое–что. Риз открыл дверь в свою комнату, но я не увидела ничего такого, чего не было здесь раньше. – Сюда.
"Сюда" оказалось в ванной. Декор был обычным: белая мраморная ванна, вешалка для полотенец из красного дерева, прислоненная, как лестница, к стене, свежие полотенца свисали с ее балок. Но слева, под зеркалом, от стены до стены, были вырезаны в камне две раковины, где днем ранее была одна.
– Когда тебе удалось это сделать?
Мое недоумевающее лицо заставило его рассмеяться.
– Физический мир не совсем проблема для меня, помнишь?
Конечно, я помнила. Тем не менее, его нечеловеческая сторона все еще поражала меня каждый раз.
– Это было предложение, кстати. Он провел пальцами по пустому кристальному ванному набору (держатель зубной щетки, мыльница, коробка с косметическими салфетками), рядом с идентичным набором, в котором стояли его собственные вещи.
– Риз, это так мило с твоей стороны. Но я не возражаю делить с тобой ванную, когда остаюсь здесь на ночь.
– Мы закончили с ночевками. Я хочу, чтобы ты жила здесь с сегодняшнего дня.
Эффект, вероятно, был именно таким, каким он ожидал: я смотрела на него в шоке, не шевелясь.
– Ну же, скажи это! Скажи, что переедешь ко мне.
– Перееду... как? Я должна оставаться в общежитии, как все остальные.
– Не беспокойся об общежитии. Он вытащил свой телефон.
– Подожди... Что ты делаешь?
– Звоню в офис расселения, прежде чем они закроются на зимние каникулы. Они будут благодарны за заблаговременное предупреждение, раз уж тебе не понадобится комната весной.
– Оставить комнату за мной не означает, что я не хочу здесь жить.
Телефон застыл на полпути в воздухе.
– Ты не уверена насчет этого?
– Это не то что я имела ввиду. Комната может быть запасным вариантом, на случай если ты... – Я не хотела говорить остальное.
– В случае если я, что?
– Изменишь свое мнение.
– Я никогда не изменю своего мнения.
Он смотрел на меня, пока я не сказала, что я тоже не передумаю. Тогда он набрал номер. Попросил к телефону одно женщину по имени, поблагодарил ее за организацию комнаты в общежитии для Джейка в сентябре, спросил о ее планах на праздники запятая провел светскую беседу о бутик–отелях в Рио, затем, наконец, сообщил ей, что его девушка переезжает к нему, так что в комнате в Форбс больше не было необходимости. И, да, Тея будет рада подписать документы, но не могли бы они, пожалуйста, отправить их непосредственно на его адрес?
– Готово! – Он повесил трубку и поцеловал меня. – Добро пожаловать в твой новый дом, малышка.
– Это было... быстро.
– Зачем тратить время? Мы также можем пойти забрать твои вещи сейчас, хотя, наверное, лучше разобраться о всем этим завтра. Или в любой другой день, на самом деле. У нас есть все каникулы для этого.
Все что у нас было – это неделя, но он еще не знал этого. Я летела домой в следующий четверг, и поскольку он никогда не спрашивал, что я собиралась делать на каникулы, я тоже не поднимала этот вопрос.
– Риз, есть кое–что...
– Да?
– ...кое–что, что мне нужно рассказать тебе.
– Конечно, мне просто нужно, выключить эту проклятую вещь – Текстовое сообщение отвлекло его. – Дай мне минуту. Я скоро вернусь.
Он в спешке выбежал, как-то дом был в огне. Когда я последовала за ним по лестнице, я сразу же увидела почему.
Через лужайку, все еще просматриваемую, несмотря на быстро опускающуюся темноту, шли шесть высоких фигур – выстроенные в линию, словно команда, снаряжённая для расстрела, практически идентичные в своих джинсах и черных кожаных куртках на змейке. Он перехватил их, прежде чем они смогли добраться до дома. Самый высокий сказал что-то ему (я узнала лицо только сейчас: Эван), но кажется Риза это особо не заботило. Другие начали тоже говорить. Эван повысил свой голос. Никто не двигался. Риз сделал шаг вперед, но Эван оттолкнул его. Еще один шаг. Эван снова оттолкнул его. Секунду спустя парни были на земле, Риз был сверху, держа его за воротник и склонившись, вынося ему предупреждение, которого никто больше не мог слышать.
Когда он вошел в гостиную, его лицо было спокойное и он только раз обернулся, чтобы удостовериться, что нежеланные посетители ушли.
– Извини, что тебе пришлось увидеть это. Не так я представлял начало вечера.
– Чего они хотели?
– Остальные прибыли для драматического эффекта. В то время как Эван, по–видимому, хотел неприятностей. Его глаза проверили пустой газон в последний раз. – Он считает, что мир должен вращаться вокруг его гормонов гуляки. Но я не этот мир.
От мысли, как тот парень смотрел на меня и называл "закуской " по мне прошлась дрожь.
– Что он на самом деле хотел?
– Убедить меня пойти с ними сегодня. И также в следующие выходные.
– Разве они все не уедут?
– Не пловцы. Они занимаются во время зимних каникул и остаются в Принстоне большую часть. Отказаться от команды ради женщины является крайним предательством.
– Но ты не в команде.
– Раньше был. Для практических целей, я до сих пор там. Но теперь я также с тобой и у меня есть обещание, которое нужно сдержать.
– Риз, речь идет не об обещаниях. – Или не о неохотных жертвах, как это звучит от него. – Если ты хочешь пойти со своими друзьями, иди.
– Я точно там, где хочу быть, прямо сейчас: дома с моей девушкой. К сожалению, Эван не воспринимает мои слова. Поэтому я дал ему дружеское напоминание, что вечеринки не исчезнут без меня.
– Может не вечеринки в Плюще.
– Что это должно значить?
– Плющом ведь это не ограничивается, не так ли?
Тень тревоги пересекла его лицо.
– Нам обязательно говорить об этом? Я оставил свои тусовки позади. Ты только что видела, как я сделал это.
– Я тоже хочу оставить твои тусовки позади. Но секреты не облегчают мне задачу.
– Понимаю... – Он молчал какое-то время, глядя через французские двери, словно пытался очистить свой разум, потом повернулся ко мне. – Конечно, Плющом все не ограничивается. Когда мужчины взрослеют, особенно некоторые мужчины, им нужно больше, чем просто пиво и девчонки из колледжей.
– И это значит...?
– Это значит, что команда собирается вместе в частном порядке, раз в месяц, с настоящей выпивкой и женщинами, которым много платят, чтобы обеспечить элитные услуги и не распространяться об этом.
– Элитные?
– Первоклассные во всех отношениях. Никаких запретов.
Его черствый тон заставил меня пожалеть о том, что я вообще спросила.
– А ты тот, кто спонсировал все это?
– Ты видела дом Эвана; у парня трастовый фонд. Есть и другие как он. Мы делим расходы. – Он изложил все, словно был на собеседовании в колледж. – Нахождение в команде пловцов дает тебе автоматическое право на них; о деньгах даже никогда не упоминается. Все остальные приходят только по приглашению. Мы отбираем их сперва, убеждаемся, что они могут позволить себе вложиться и знают, как держать язык за зубами. Кстати, это правило, которое распространяется на всех, включая меня. Так что ни слово не должно покинуть эту комнату. Ты знаешь это, верно?
Конечно, знаю. Для кучи парней, пытающихся повзрослеть, секретность была частью их сущности.
– Перестань, Теа, не смотри на меня так. Что я сделал в прошлом не должно иметь значения сейчас.
– За исключением того, что ты говоришь об этом, как о самой естественной вещи.
– А как еще я должен говорить об этом? Это мое естество, предположительно я должен быть версией Диониса. Твой профессор по искусству упоминал это, говоря о даемонах?
– Да...вроде.
– Ну, у Диониса была своя свита, как и у меня. Представь меня застрявшим на этом кампусе в течение пятнадцати лет: воспитывающего своего брата, трахающего твою сестру, называй как хочешь. Разозленного и до смерти скучающего. Так что из–за меня, дураки вроде Эвана вошли во вкус дионисийской жизни, думая, что это всего лишь вечеринки братства.
– Я понимаю. Но это не значит, что я готова быть частью этого.
– Кто говорит о том, чтобы быть частью чего-то?
– Если это твое естество, то рано или поздно это должно случиться.
– Мое естество меняется, когда я рядом с тобой. Я снова превращаюсь в человека и это то, кем я хочу быть. Он улыбнулся, выглядя удовлетворенным. Почти умиротворенным. – Кстати, ты хотела что-то сказать мне, когда ребята заявились.
– Да, насчет каникул.
– Конечно, я забыл! Завтра официальный зимний прием в Плюще. И у нас ужин здесь в Сочельник – семейная традиция, которая должна иметь место, или же зло сойдет на дом Эстлинов.
– О чем ты говоришь?
– Мы, ирландцы, суеверный народ. У прадедов было слишком много свободного времени, по–видимому, и придумали правила для своего потомства: все должны присутствовать дома в Сочельник. Это буквально высечено на камне.
Он подвел меня к камину и указал на мраморную табличку выложенную в высоту стены. Вокруг герба курсивом была выведена надпись: