Дьявол собственной персоной 17 страница

Я убежала.

Обратно к чему? Куда?

Трава заглушала каждый мой шаг, но я знала, что мои шаги на ней были единственными – он не потрудился побежать за мной.

Тогда я остановилась в ужасе. Что-то еще происходило на этом поле для гольфа. Это исходило из пруда, и я боялась взглянуть на то, что мои глаза увидели мельком:

Рябь. Сначала сильная, а затем утихающая. Расширяя свои темные круги на водянистой глади, пока фонтан не прекращал свой несмолкаемый ритм в ночи...

Но ни звука не доносилось от него. Или от чего-то еще.

Как и концентрические круги на воде...

Я знала эту тишину и дикое создание, которое собирается явится в ней.

«Любой, кто родился с кровью самодивы, может вызвать их», однажды предупредил меня человек, которого со мной связывала одна кровь,. «Просто подумай об этих ведьмах в ночи, и вот они тут как тут!»

Там, возле церкви в Болгарии, я думала о Эльзе. И она пришла – хрупкая девушка в белом, готовая танцевать под луной. На этот раз я не собиралась убегать в страхе. Я хотела поговорить с ней, рассказать ей обо всем. Как Риз разбил мое сердце дважды за одну ночь. И как я теперь хотела стать такой, как она – ведьмой, самодивой – и чтобы никакой мужчина не мог больше причинить мне боль.

Но холмы оставались пустыми. Естественно. Эльза умерла, много лет назад, и все, что у меня когда-то будет, это несколько потрепанных страниц о старой легенде и ритуале.

Тогда я поняла, что у меня и этого больше не было. Чтобы удовлетворить одну из многих прихотей Риза, я захватила ее работу по ошибке со своими нотами, и оставила их на его фортепьяно. Ноты было легко заменить. Но мне нужно вернуть обратно ее эссе. И если я не хотела встретиться с ним еще раз, я должна была сделать это быстро, точно зная, что его не было дома.

Не теряя больше времени, я повернула от Форбса и направилась в сторону Кливлендской башни и всему, что находилось за ней, ожидая меня в ночи.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Подруга Эстлинов

СВЕТ ОТ ЛУНЫ ПРОСАЧИВАЛСЯ через французские двери и освещал все вокруг – каждое место в комнате, где он разговаривал со мной, сидел со мной, обнимал меня.

Я поняла, как только вошла, что ни на одном из фортепиано ничего не было. Но я подошла к тому, что располагался слева – к его – и провела пальцами по клавишам, не нажимая на них.

– Мисс Теа?

Голос чуть не довел меня до сердечного приступа, пока я не поняла, кто это был. Элегантно одетый, как и всегда, дворецкий стоял у входа в вестибюль. Серьезное лицо. Нечитаемое выражение. Как и в первый раз, когда я появилась нежданно.

– Добрый вечер, Ферри. Я вошла через газон. Одна из французских дверей не заперта.

Он, вероятно и сам это понял, но был слишком благоразумен, чтобы спросить о причине моего несвоевременного появления без приглашения.

– Боюсь, господина Риза нет в данный момент.

– Да, я знаю.

Неумолимый взгляд пристально изучал мое лицо. Знала, что Риза нет дома и все же заявилась в этот дом? Без предупреждения. Посреди ночи.

– Могу я вам чем-то помочь, мисс Теа?

– Я оставила партитуру на этом фортепиано, – произношения слова “это” принесло облегчение в воздухе, словно фортепиано никому не принадлежало. – Вы, случайно не знаете, где она?

Он кивнул, но не показал никакого намерения вернуть ее. Верный, как хорошо обученный сторожевой пес, он не позволит мне взять что-то из дома, пока его хозяин не вернется домой.

– Сожалею, что потревожила вас так поздно, Ферри. Это мой последний визит сюда, и не сомневаюсь, что Риз был бы тоже рад узнать об этом. Мне просто нужны мои ноты обратно, прежде чем я уеду, вот и все.

– Отъезд в такой час, вероятно довольно… неразумный? Конечно, я могу вызвать такси, но советую вам остаться здесь до тех пор, пока господин Риз не вернется.

Я должна уехать, неважно разумно это или нет.

– Могу я взять свои ноты, пожалуйста?

Он открыл скамью фортепьяно и достал ноты (из груды, в которой я их оставила). Я проверила, находились ли среди них все еще записи Эльзы. Они были на месте.

– Господин Риз очень сильно о вас заботится, – его голос стал неожиданно теплым, и больше не похож на голос дворецкого. – Это может быть не слишком заметно в данное время. Но он заботится. Вы смогли бы заметить это, если бы только…

– Я увидела достаточно сегодня вечером, Ферри.

В очередной раз этим вечером в чьих-то глазах прослеживался страх. И на этот раз он не рассеялся за закрытыми веками.

– Мисс Теа, если позволите… – Звук того, как он вздыхал, заполнил комнату. – Я должен отдать вам кое–что, если вы сможете уделить мне минутку.

– Спасибо, но мне, правда, нужно уходить.

– То, что я хочу отдать вам, принадлежало вашей семье и должно быть возвращено.

Это было похоже на то, словно он одним этим предложением захлопнул все двери в доме.

– Откуда вы знаете мою семью?

– Так получилось, – И притворившись, что это может хотя бы удаленно сойти за ответ, он направился к выходу. – Пойдемте со мной, пожалуйста.

Я последовала за ревматическим темпом его шагов через прихожую в библиотеку, где он указал на бордовый кожаный диван.

– Если вы не возражаете. Я только на минутку.

Минута ощущалась подобно вечности. Моя сестра. Это должно было касается ее. Никто больше в моей семье не мог контактировать с дворецким Принстона. Но почему нужно было ждать так долго, чтобы рассказать мне об этом? Я заметила, что осмотрительность являлась для него предметом гордости. И мертвые родственники точно не являлись темой, которую можно вскользь упомянуть, разговаривая с гостем. Возможно из–за того, что сегодня это мой последний визит в этот дом, он больше не видел вреда в том, чтобы упомянуть о ней или подарить мне старинный памятный сувенир – прощальный подарок, чтобы смягчить удар от того, что Риз только что сделал мне. Все же, если Ферри знал Эльзу то, как Риз и Джейк могли не знать? Или если они знали, то почему держали это в тайне от меня все это время?

Он вернулся с серебряным подносом в руках, на котором фужер лимонада сбалансировал свое содержимое на длинной тонкой ножке. Я даже не хотела пить. Но, очевидно, в определенных кругах правила этикета были на первом месте. Фужер поставили на приставной стол рядом со мной. Незаметно Ферри убрал куда-то поднос. Затем он направился к письменному столу через всю комнату. Открыл ящик. Взял таинственный объект и протянул его мне.

Это была черно–белая фотография, на которой девушка моего возраста сидела за фортепиано, смотря в камеру и улыбаясь. Рядом с ней находился мальчик – лет одиннадцати или двенадцати максимум – его руки и глаза обращены на клавиши, борясь с мелодией, которая давно исчезла в тишину.

Я узнала девушку. Ее загадочную улыбку, удивительно мудрую глубину ее глаз.

– Откуда она у вас? Вы на самом деле знали мою сестру?

– Она была другом семьи. Очень близкой, даже если только ненадолго.

Эльза – подруга Эстлинов. Это было невозможно понять. С кем из всего клана она могла дружить? Изабель? Арчер? Или какой-то другой родственник, о котором я не знала?

Я решила высказать свое лучшее предположение.

– Кто-то однажды говорил мне, что Изабель… я имею в виду, миссис Эстлин… была знаменитой пианисткой. Зачем ей дружить со студенткой из Болгарии?

– Она не дружила с ней, не совсем так.

– Тогда, кто? И почему?

– Ваша сестра была поразительно талантливым музыкантом, мисс Теа. Эстлинам редко удавалось найти пианиста, соответствующего их достоинству. Даже в таком месте, как Принстон.

– Она была действительно настолько хороша?

– Ох, да. Она могла похитить ваше сердце с помощью всего лишь нескольких нажатий на клавиши. – Eго взгляд переметнулся на партитуру на моих коленях. – Хотя должен сказать, что ее не очень интересовал Шопен. Ее вкус был явно более темным, как я помню.

– Темным, что это значит?

– Удивительно сложный набор из того, что часто называют «Славянской душой». Она боготворила русских композиторов: Рахманинова, Скрябина и особенно Стравинского. Но, как ни странно, ее любимое произведение не имело никакого отношения к ним. «Лунный свет». Она играла его каждый раз, когда была в этом доме. Я говорил ей, что, как только она опускала пальцы на клавиши, чтобы сыграть Дебюсси, даже само время останавливалось, чтобы послушать.

Я представила Эльзу, играющую в гостиной Эстлинов, которая заставляла луну в небе изводиться от зависти к другой, более прекрасной луне, исходящей от клавиш.

Затем подозрение ворвалось в мой ум.

– Раз моя сестра была такой близкой подругой, вы случайно не знаете, кто-то из этого семейства посылал цветы в похоронный зал?

– Конечно. Я отвечал за это.

Ниже, чем Джайлс и более официально одетый. Намного более официально, как оказалось.

– Почему доставка должна была быть анонимной?

Он обдумывал свои слова так же, как отмерял тот лимонад, чтобы он наполнял фужер чуть ниже обода, не расплескав ни капли.

– Смерть вашей сестры была очень деликатным делом, мисс Теа. Цветы предназначались для того, чтобы выразить все самые искренние соболезнования. Однако при сложившихся обстоятельствах было важно, чтобы имя семьи не было упомянуто.

– Так дело в этом?

– Прошу прощения?

– Существовало ли конкретно что-то, что семья пыталась сохранить в тайне?

Его взгляд стал холодными как лед.

– Учитывая выбор времени – да. Любое внимание от полиции или прессы были бы не очень желательны.

– Почему?

– Я думал, что вы в курсе. Мистер и миссис Эстлин погибли всего лишь за несколько дней до этого события.

Я поняла, что мои намеки, вероятно, прозвучали как оскорбление для него.

– Прошу прощения, Ферри, я понятия не имела. И не хочу любопытствовать. Просто мне приходится нелегко со… со всеми тайнами, касающимися Эльзы.

– Это вполне понятно. Семейные раны никогда не заживают.

– Я не назвала бы это именно «раной». Скорее чувство необходимости. Как будто моя собственная жизнь не может начаться, пока я не узнаю, как закончилась ее.

Он обдумал мои слова, затем покачал головой.

– Ваша сестра была удивительно бесстрашной юной леди. Простите за мое замечание, но с того дня как вы впервые появились в Галечнике, я был уверен, что отсутствие страха являлось тем, что вас объединяло. Однако проблема с этим редким качеством, видите ли, состоит в том, что оно может привести к весьма опрометчивым решениям. Я никогда не хотел бы, чтобы вы пошли по такому же пути.

– Вы имеете в виду, совершала те же самые ошибки?

– Ошибки – понятие весьма относительное, мисс Теа.

Некоторые да. Но другие нет – например, нахождение в этом доме, когда его владелец вернется.

Я засунула фотографию в карман, готовая уйти.

– Кто этот мальчик за фортепиано?

– Мистер Джейк. Он был учеником мисс Эльзы. Она души не чаяла в нем и называла его «Чудо Руки». И именно таким он и был. Даже тогда инструмент оживал под его пальцами.

– Джейк был единственным, кому она давала уроки?

Кивок был таким еле заметным, я даже задумалась, не показался ли он мне.

– Но его брат не намного старше. Он не был рядом?

– Да, мистер Риз был здесь.

– Тогда он, вероятно, был так хорош, что ему не требовались уроки?

Я никогда не видела человека настолько спокойного, словно даже кровь в его артериях затвердела.

– Простите меня за бред старика, мисс Теа. Временами мне тяжело отпустить прошлое. Наверное, вы предпочли бы…

Мы услышали громкий звук тормозов снаружи. Затем парадная дверь дома открылась, и кто-то ворвался внутрь, выкрикивая мое имя из коридора.

– СЛАВА БОГУ, ТЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ! Ферри обещал попытаться задержать тебя, но я думал, что опоздаю.

– Как и всегда, когда дело касается меня, верно?

Так бы сильно я не боялась встретиться лицом к лицу с Ризом – не он влетел сейчас в библиотеку. Теперь я понимала, почему дворецкий принес мне лимонад и почему ему потребовалось так много времени для того, чтобы принести его: ему потребовались те дополнительные минуты, чтобы позвонить Джейку, учитывая, что другого Эстлина нельзя было тревожить.

– Я не могу поверить, что все было игрой, Ферри. Хотя и отлично спланированной. Это и впрямь удержало меня в доме.

– Боюсь, что у меня не было выбора, мисс Теа. Уже поздно, и вы, казалось, были непреклонны к тому, чтобы подождать. Отпустить вас без сопровождения было бы неблагоразумно.

– А обманывать меня было благоразумно?

– Приношу свои извинения, если вы так восприняли это. Уверяю вас, что каждое слово, которое вы услышали в этой комнате, было сказано с предельной искренностью. –Затем его лицо обратно превратилось в беспристрастную маску слуги дома. – Теперь, если моя помощь больше не нужна, то я пойду к себе на ночь.

И быстро кивнув каждому из нас, он ушел.

– Что это было? – Джейк потянулся обнять меня, как будто мы были старыми друзьями, собирающимися поговорить по душам. – Обман и театральное исполнение совсем не в духе Ферри.

– Но это, кажется, является естественным для всех остальных в этом доме. И убери свои руки от меня. Или я должна сказать свои чудо руки?

Эта фраза повергла в шок Джейка, и его лицо побледнело.

– Что именно Ферри рассказал тебе?

– А что? Ты переживаешь, что твоя собственная версия не совпадет с рассказанной?

– Нет никаких версий, Теа. Ты девушка моего брата. Все, что тебе необходимо знать, должно исходить от него.

– Так и было. По правде говоря, твой брат не мог быть более убедительным сегодня.

Я направилась к двери, но он остановил меня.

– Пожалуйста, подожди, пока Риз вернется. Он захочет поговорить с тобой.

– Это весьма маловероятно, учитывая, где он был всю ночь.

– Где ты думаешь, он был?

– Серьезно? – я не могла поверить, что он решил присоединиться к этой игре и притвориться, что ничего не произошло. – Не лги мне, Джейк, ладно? Твой брат ловит кайф ото лжи каждому. И он может делать все, что захочет; думаю, что ложь – это то, что делает его… Ризом. Но не думала, что и ты…

– Я не лгал тебе. И никогда не буду.

– Знаешь ли, молчание также может считаться ложью?

Ему нечего было сказать. Я попросила его вызвать мне такси и оставить в покое – в этот раз он не стал спорить.

Пока я ждала машину, то вновь посмотрела на фотографию Эльзы. На девушку, у которой было так много и все же так мало общего со мной. Она улыбалась в ответ тому, кто держал камеру, но мне нравилось думать, что ее улыбка предназначалась мне. Что, в каком-то скрытом уголке ее разума, она предвидела, как однажды я повторю весь ее путь к этому дому.

Затем я перевернула фотографию.

Самой красивой девушке в мире

Джейк.

Нарисованное из двух музыкальных ключей крошечное сердце ни с чем нельзя было спутать. Просто каракули, нарисованные быстрым взмахом руки.

Она души не чаяла в мальчике, сказал Ферри. Но, как оказалось, влюбленным был Джейк. Неважно, как молод он был в то время. Еще даже не подростком, практически ребенком. Эльза, вероятно, стала его первой невинной (или, возможно, не такой уж невинной) фантазией. Его трагически обреченная пылкая любовь. Такой тип любви, который остается с вами навсегда.

Прошло много лет. Пока он не увидел ее фамилию на флаере концерта одним сентябрьским утром. Или, возможно, был день – конец дня, свет уже отступал в длинные тени, заставляя Джейка задуматься на секунду, не причудливый ли закат Принстона искажал буквы, чтобы подшутить над его сердцем:

… самая молодая студентка музыкального факультета, Теа Славин… признанная пианистка… только что приехала из Болгарии…

Тогда неудивительно, что он показался в Александр Холле. Что Джейк последовал за мной в подвал музея и говорил со мной о музыканте, который потерял свою любовь, потому что был слишком нерешителен. Не меня он искал. Все это время он гнался за давно потерянной мечтой – только для того, чтобы, в конце концов, понять, что я не она.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Побег от рациональности

ВИЗИТ МОИХ РОДИТЕЛЕЙ почти подошел к концу. У нас не было даже целого воскресенья, чтобы провести вместе, только несколько часов до того, как они должны были уехать в аэропорт, середине дня, чтобы вернутся назад домой.

– Не унывай, ты приедешь домой меньше, чем через месяц. – Папа ущипнул меня за щеку, понятия не имея, что их отъезд был только одной из многих причины моего унылого настроения.

Я была благодарна, что не нужно ничего объяснять. Пусть думают, что, не принимая во внимание тоску по дому, я была "хорошо обосновалась" в Принстоне. Счастлива. Беззаботна. Встречаюсь с Джейком. Как его брат сказал бы: "Зачем все усложнять?"

После обеда мы зашли в часовню. Пока они восхищались роскошью неоготической архитектуры, я попросила их представить себе каково это находиться здесь в течение ночи, слушая музыку органа, сидя на одной из церковных скамей, чувствуя себя неожиданно крошечной, в то время как тысячи деревянных деталей и металлических труб громко завывали напротив сводчатого потолка в попытке прорваться в открытое небо. Но мыслями они, казалось, витали в другом месте. Я отошла, чтобы дать им минуту покоя. И пока я стояла у входа, наблюдая за двумя фигурами, спокойно сидящими со сгорбленными спинами, соприкасаясь плечами, как будто они были прикованы друг к другу общей печалью, я поняла, что для них это не было просто университетской часовней. Это была церковь не похожая ни на одну другую. Место, где пятнадцать лет назад они должны были сидеть, как и сейчас, среди тех же самых церковных скамей, на похоронах их дочери.

Позже тем днем, после того как мы попрощались в гостинице, глотая слезы и напоминая себе, что до Рождества оставались считанные недели, я вернулась в часовню. Всего несколькими часами ранее здесь мои родители сидели. Теперь их здесь не было. Удивительно, насколько нереально происходили потери – слишком быстро, чтобы сознание или сердце могли свыкнуться с этой мыслью. В одну минуту у тебя были родители, парень, подруга... а спустя минуту – у тебя не было никого. Единственным постоянным спутником было это неизбежное чувство одиночества. В Принстоне я часто слышала разговоры об умение найти счастье внутри себя и не нуждаться в ком-то еще – умение, которое я надеялась никогда не обрести. Но в такие минуты я сомневалась, имелся ли у меня выбор.

Когда я собралась уходить, поток света заполнил неф: вышло солнце. После дня непроницаемых серых облаков, оно, наконец, выглянуло с неба, пробиваясь лучами через витражи, играя их красными и синими цветами, как драгоценными камнями, по интерьеру часовни.

«Тебе необходим ключ, окна не чего вам не скажут», смотритель сказал мне это не так давно, давая мне крошечный предмет, который все еще лежал в одном из моих карманов. Без понятия, что эти несколько витражей вообще могли мне сказать, я достала подзорную трубу и направила ее вверх, по направлению к выходу.

Сначала все, что я могла рассмотреть через маленькую трубу, был серый круг. Может он был сломан. Или что-то закрывало линзу? Вообще-то, я держала ее неправильно, под слишком высоким углом. Когда я наклонила немного свое лицо – влево и немного ниже – в поле зрения стали попадать разные вещи.

Зерновая структура. Это, должно быть, была стена, становясь более четкой приближаясь к солнечному свету. Еще ниже была арка, обрамляющая первое окно . И начиная с этого места, яркое, взрывающееся рубиново–красными, алыми, лазурными и ультрамариновыми оттенками, разливалось окно удивительной красоты. Безумие цвета закованное в каменные тиски.

Множество лиц смотрели из стекла. Апостолы. Ангелы. Животные для жертвоприношений. Для всех было свое место. Под ними, в вертикальных нишах, находились те, кто поклонялись их вечной славе: философы, провидцы, писатели. Но все они отдавали дань одному человеку – человеку, сидящему в центре.

Его правая рука была поднята, готовая даровать благословение. А в левой он держал книгу – открытую на развороте, где не было текста, только по одной букве на каждой странице:

A | Ω

Я опустила бинокль в недоумении. Вот почему Сайлен послал меня в часовню той ночью? Я предположила, что это было для показа «Призрака оперы». Но что если нет? Что, если он понял что, эти две буквы могут «заговорить» со мной, как и с моей сестрой в 1992 году? Он, должно быть, знал ее. Или если нет, тогда он, вероятно, знал Джайлса. Сдержанный преподаватель по искусству и смотритель, который отворял двери и делился страной мудростью – маловероятный дуэт. Кроме того, что за игру могли вести эти двое, тайно сотрудничая и посылая меня на охоту за информацией о смерти Эльзы?

Я направилась к Форбс, пытаясь решить, что делать дальше. Я могла просто спросить Сайлена об истории, которую он ожидал, что те окна расскажут мне. Но для этого, во-то, его нужно было найти, а наши встречи у Магистерского Колледжа были настолько случайными, что я совершенно не могла рассчитывать на это в ближайшее время.

Джайлс, с другой стороны, был на расстоянии телефонного звонка. И все же столкновение с ним вызывало другие проблемы. Если человек скрывал что-то в течение пятнадцати лет, маловероятно, что теперь он добровольно все расскажет. Для подхода к нему нужна была стратегия. Нужно было спровоцировать его. Говорить одно, а подразумевать другое. Он и сам это делал в Карнеги, разговаривая со мной и моими родителями без каких-то признаков угрызения совести, делая намеки о "мифах мира, который многие считают исчезнувшим". Был он одним из тех многих? Или он знал, что это мир вовсе никуда не исчезал?

Прокручивая в голове разговор, я вспомнила еще кое–что, что он сказал мне в тот вечер: Мисс Славин, полагаю вам стоит изучить программку. Заметки об Астурии могут показаться вас весьма занимательными.

Это было первое, что я сделала, когда зашла в свою комнату. И занимательной частью программки стала не заметка, а изображение рядом с ним: герб Княжества Астурии. Синее знамя под королевской короной, и золотой крест с расположенными по его боками буквами. Слева Альфа, справа Омега

Текст моего письма ему составился сам по себе:

Уважаемый профессор Джайлс,

Было приятно увидеть вас на моем выступление! Ваша программка и вправду оказалась занимательной. Возможно, окно над входом нашей часовни для вас будет еще более интересным.

Если у вас есть свободное время в понедельник, могла бы я к вам заглянуть?

Теа

Через несколько минут пришел его ответ. Понедельник определенно подходил ему. Однако, хоть он и не имел привычки приходить в кампус по выходным, он совершенно не возражал против короткой встречи в тот же день после обеда.

– ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСАЖИВАЙТЕСЬ.

Он услышал, как я вошла, но не поднял глаз от книги. Это была иллюстрация красного и синего цветов – витраж.

– Я заскочил сегодня в часовню, как вы и предложили. Альфа и Омега – весьма занимательно. Вы полагаете, ваша сестра знала?

– Она, кажется, знала много другого, так что я бы не удивилась.

– И я бы не стал. – Наконец, массивный том на его столе закрылся. – Но перейдем к сути дела, мисс Славин, как вы узнавали об этом сами? Буквы так высоко расположены, даже я никогда не замечал их за все года проведенные мной в Принстоне.

Один из смотрителей посчитал, что витраж натолкнет меня на какие-то мысли. Он даже дал мне подзорную трубу.

Я сократила свой ответ до более приемлемого варианта.

– Окно было трудно не заметить, выходя из часовни.

– Что вы делали в часовне? Если я правильно помню, вы не изучаете религию.

– Нет, не совсем. Если только фортепьяно нельзя принять за религию.

Он уставился на меня, не понимая – похоже юмор был не его конек. Я напомнила ему, что часовня была достопримечательностью Принстона. Люди посещали ее, даже если без намерений помолиться там.

– Ну, конечно. Но я надеялся что причина, по которой вы хотели меня видеть, имела отношение к... нет, неважно. Вы еще о чем-то хотели поговорить?

Я могла сказать, что он был разочарован. И вновь, неуловимая истина была вырвана из–под носа, словно большой кусок лакомой рыбки у кота.

– Профессор Джайлс, вы играете в скраббл?

Он наблюдал за мной с удивлением и скептицизмом, пока я вынимала маленький бархатный мешочек из своей сумки и высыпала его содержимое на стол: семь деревянных дощечек, ранее позаимствованные в игровой комнате Форбса. Я повернула их лицевой стороной к нему и образовала слово ДАЕМОН . Еще одна А осталась в стороне.

– Теперь, если мы уберем Омегу и позволим Альфе занять свое место... – Я вытащила О и толкнула остальные шесть букв к нему. – Можете вы угадать следующее слово?

Мне было жаль, что у меня не было камеры: рот Джайлса от удивления открылся, когда он прочел слово МЕНАДА. Его рот вытянулся в букву О, седые усы закрыли губы, загнувшись идеально на кончиках кверху – его собственная идеальная Омега.

– Невероятно! Хотя это значит что...

– Что моя сестра ссылалась не на Библию, а на кое–что еще. Вы сказали, что аналогичное заявление было приписано Дионису?

Он кивнул, глядя на буквы, в то время как предложение, вероятно, все еще прокручивалось в его голове:

Я МЕНАДА И ДАЕМΩН

НАЧАЛО И КОНЕЦ

– Профессор Джайлс, а что если Эльза включила это в свою работу не просто в качестве цитаты, а в качестве самого ритуала?

Он медленно посмотрел вверх.

– Прошу прощения?

– Ну знаете, своего рода заклятие. Секретные слова, которые следует повторять, чтобы призвать Диониса. Скажем, женщине, чей возлюбленный только что умер. Она проходит через ритуал и превращается в менаду. А мужчина возвращается к жизни и превращается в даемона. Именно так, как вы описывали мне: двое влюбленных одержимые богом, связанные с ним навсегда. Без начала и без конца.

Он не двигался и не моргал – чудно испуганный человек, который внезапно, казалось, отчаянно желал, чтобы наша беседа закончилась. – Как вам удалось к этому всему прийти?

– В Форбсе была ночь скрабла; Я получила свои семь букв и должна была разыграть их. Как оказалось,это была альтернативное правописание, но слова все же являлись анаграммами – за исключением A и O.

– Я вижу. Вполне разумное объяснение.

– Вы думаете все должно быть объяснено разумно?

Он стал крутить ручку в руках, каждый раз задевая концом ручки стол.

– Здесь вопрос не в том, что я думаю.

– Вы так и не ответили на мой вопрос

– Мисс Славин, неважно, что я думаю. При всем уважение к вашей покойной сестре, если действительно есть объяснение, которое бросает вызов рациональности, то я не советую связываться вам с ним.

– Эльза моя семья. Была, по крайней мере. И это вовлекает меня во все это, нравится мне это или нет.

– Вовлечение и любопытство – это не одно и то же. Для вашего же блага, я искренне надеюсь, что вы путаете эти две вещи.

Я не путала их, больше нет.

– Кстати, забавно, что вы сказали это.

– Почему?

– Еще в сентябре, когда вы попросили, чтобы я отошла от программы, я предположила, что вам было просто любопытно. Теперь оказывается, что вы на самом деле были в это вовлечены.

Ручка замерла. Я протянула ему копию второй статьи из Вестника Принстона, его глаза быстро пробежались по странице – он уже знал, что на ней. Его имя, напечатанное там все те годы назад, связало его с его мертвой студенткой навсегда.

– Мне было интересно, когда вы поднимете эту тему. На самом деле, я удивлен, что на это ушло столько времени.

– Я тоже. Я приехала в Принстон, полна решимости узнать, что случилось с Эльзой, но в итоге отвлеклась на ... на все остальное в школе.

– Это, вероятно, был более мудрый выбор.

– Не столь выбор, как ошибка – верить, что прошлое – просто прошлое, и я не имею никакого отношения к нему. В то время, как на самом деле, в этом кампусе прошлое и настоящее кажутся опасно близки друг к другу. Не так ли?

Он уставился на меня, совершенно неподвижно.

– Не могли бы вы, пожалуйста, рассказать, что тогда произошло на похоронах?

– Если вы имеете в виду то, что случилось с вашей сестрой, я не думаю что могу чем-то помочь.

– Вы последний человек, который видел ее.

– Так писали газеты, да.

– Вы хотите сказать, что кто-то пришел к Гарриет после вас?

– Она была там, когда я уходил. Так что кто-то должен был прийти после меня.

Он вполне мог говорить правду. Но что если он врал? Это не был бы первый случай в истории преступления, когда преступник выглядит невинной овечкой. Почтенным членом общества. Даже профессором в колледже. Насколько мне было известно, Джайлс, будучи был одержим греческими ритуалами, мог возжелать разыграть то, что он считал величайшей тайной древнего мира. И уникальная возможность предстала сама собой, пятнадцать лет назад, в лице ученицы из его класса. Она была идеальной мишенью: доверчивая иностранка, с пристрастием к мифам и с неуловимым волнением в крови. А сейчас, почти в точном повторении той ситуации, он столкнулся с ее в равной степени ничего не подозревающей сестрой.