Дьявол собственной персоной 18 страница

– Профессор Джайлс, мне нужно знать что произошло.

– Ладно, тогда. Я расскажу, коль вы так настаиваете. Но прежде всего, у меня есть сильные сомнения, что вам станет лучше от услышанного. Я заверила его, что сама могла заботиться о своем благополучии.

– И во-то, вы должны пообещать мне, что услышанное никогда не покинет пределов этой комнаты. – Он поднялся с кресла: высокий и исхудалый Дон Кихот, воодушевившись перед предстоящей фехтовальной дуэли с невидимой мельницей. – Можешь пообещать это или нет?

– Могу.

– Хорошо. – Под усами виднелась осторожная улыбка. – Я думаю, соблюдение данного обещания, в конечном счете, принесет пользу нам обоим.

Он подошел к окну и стал там, глядя на кампус, где жизнь протекала как в своем обычном, непотревоженном ритме.

– Я был потрясен новостями, как и все остальные. Мы не теряли студентов много лет, и за всю историю школы никогда не было случая, включающего или хотя бы подразумевающего насилие. Так что полиция кинула все свои силы – осторожно, конечно – но так ничего и не выяснили. Или, по крайней мере, ничего, что казалось значительным, для них.

Он сделал паузу, будто я должна была сделать некоторый блестящий вывод из его последних слов.

– Естественно, школа провела свое собственное расследование. Запросили все ее документы, все ее работы – которых было не так много, она ведь провела только несколько месяцев в колледже. Единственное, что было в моем распоряжении – это ее доклад, и я предоставил его копию. Но единогласным решением было принято не разжигать скандал, поэтому мне велели не задавать и не отвечать на вопросы.

– Какие вопросы?

– Полиции, посольства, прессы. Как вы понимаете, университет не мог позволить себе слух, что классное задание, возможно, привело студентку к смерти.

– Но ваше задание не привело к гибели моей сестры. Или ... привело?

– Технически нет. Тем не менее, многое написано на этих страницах, разве вы не думаете что кому-то это покажется странным, что внезапно, автор этих страниц загадочно умирает – и исчезает еще более загадочно – вскоре после написания работы?

– Вы думаете, она писала о тех вещах, которые делала в реальной жизни?

– Делала. Или собиралась сделать. Видите ли, мисс Славин, я был убежден, что восхищение вашей сестры тайной Диониса было ключом к ее смерти и этим... странным обстоятельствам. Я сожалею, что приходится говорить это, но ваше открытие во время настольной игры – еще одно доказательство того, что я, возможно, был прав.

– Другими словами, она покончила с собой, не так ли? К тому времени, как Эльза написала эту работу, ей был нужен психиатр, чрезвычайно нужен.

– Психическое заболевание и самоубийство – это то, о чем и я подумал. Пока я не съездил в похоронное бюро.

– Что там заставило вас передумать?

– Дало новый... угол обзора, скажем так.

– Это означает, что это было не самоубийство?

– Возможно, это было самоубийство. Хотя кто-то, кто уже убил себя, не станет красться назад в город, чтобы украсть свое собственное тело из гроба, не так ли?

– Нет. Но и ни один убийца не оставит тело жертвы на пешеходной тропе, только чтобы позже забраться в похоронное бюро.

– Ох, слабая теория. Я согласен с вами, сценарий «убить–и–похитить» притянут за уши. Скорее всего, это был несвязанный акт вандализма. Не нацеленный на вашу сестру в частности, , просто на тот момент именно ей посчастливилось оказаться в комнате. Но скажите мне, мисс Славин, зачем вору запирать двери, выходя?

– Не могу найти причины для этого.

– Вот именно. Тем не менее, в статье говорилось об устаревших мерах безопасности, которые в конечном итоге стоили Гарриет бизнеса. Ради Бога, это похоронное бюро, а не банковское хранилище! Но чего явно не хватало этому месту, так это осмотрительности.

– Вы о посетителях?

– Не только. Администратор – из–за которой я попал на первую страницу Вестника – была чрезвычайно болтливой леди. Что еще хуже, она приняла все близко к сердцу: "девушки не должны подвергаться такой страшной судьбе". – Он закатил глаза, все еще возмущенный, что женщина скомпрометировала его. – Единственное полезное качество болтливого человека – это то, что изредка, могло проскользнуть что-то полезное. Мне провели экскурсию по помещению, а также лекцию о благоразумии предпринятых заблаговременно похоронных мерах, была затронута даже статистика смертности в Нью–Джерси. К тому времени, когда она привела меня к вашей сестре, я уже не слушал ее треп. Боже мой, какая у нее была склонность к многословию! Но в итоге это того стоило. Видите ли, в том гробу было что-то такое, что я не принял бы за что-то обычное. – Что-то связано с ритуалами? – Я уже представляла древнюю жертвенную атрибутику. Амулеты. Талисманы. Ядовитые кольца и кинжалы.

– Ваша сестра лежала в белом платье, как ребенок после первого причастия.

– Разве это не типично для Америки?

– Не знаю типично или нет, но оно определенно вписывалось в ситуацию. Было что-то настолько трагическое в этой комнате, что-то... театральное (за неимением лучшего слова), что ее наряд совершенно гармонировал с этим ощущением. И все же, очевидно, ее тело нашли в идентичном наряде. По словам хорошо проинформированного администратора, у вашей сестры были похожие вещи в шкафу. Летние белые платья были аккуратно сложены поверх других ее вещей. В середине декабря.

– Женщина просто выболтала это? Ей не показалось это странным?

– Чтобы заметить в этом что-то странное, ей бы потребовалось дать рту передохнуть и задействовать свой мозг. Полагаю, она подумала, что именно подобный наряд мог ежедневно носить тот, кому "предназначалась ужасающая судьба". И если это так, то почему не иметь таких нарядов несколько штук? Но, к моей жалости, полицейские также не увидели в этом ничего существенного.

– Они знали, что было в шкафу у Эльзы?

– Конечно. Откуда, вы думаете, администратор получила всю информацию? Но твоя сестра ничего не писала в своей работе об одежде для ритуала, поэтому о ритуале никто не подумал. Когда не нашлось никаких убедительных объяснений, странный выбор одежды был приписан к культурному наследию – ведь Болгария полна молодых женщин, которые часто носят длинные белые платья, ну я думаю, вы знаете это.

Я проигнорировала сарказм.

– Есть смысл в том, чтобы похоронить ее в таком наряде.

– Эта часть истории действительно имеет смысл. Что не скажешь об анонимной доставке цветов. Вы знаете об этом, я полагаю?

Я кивнула, не считая нужным сообщить ему о том, что я также знала, кто был этим анонимом.

– Странно это, не так ли? У твоей сестры не было родственников в Штатах, никаких особенно близких друзей, о парне тоже известно не было – все же кто-то явно заботился о ней достаточно, чтобы заполнить, комнату розами, их там были десятки. И я говорю: «заботился» только потому, что не хочу подразумевать о вещах, которые должны остаться несказанными.

– То есть? – Я задумалась, был ли дворецкий абсолютно честен со мной накануне ночью. Будучи репетитором Джейка по фортепиано она, конечно, могла рассчитывать некий знак соболезнования. Но утопить похоронное бюро в цветах? – Вы предполагаете, что этот анонимный отправитель мог бы ... что он, возможно, был тем кто...

– Украл тело вашей сестры?

– Да.

– Мисс Славин, это-то, во что бы я предпочел поверить.

– Вместо чего? – Его провокационные паузы начали выводить меня. – Вы думаете, он убил ее?

– Я никогда не говорил, что она была убита.

– Но ничто не говорило о несчастном случае, согласно статье.

– Я никогда не говорил, что это был несчастный случай.

– Извините, я запуталась. Если ее смерть не была несчастным случаем, не самоубийством или убийство, тогда я действительно ничего не понимаю.

– Это потому что вы боитесь отступить от рациональности. – Он улыбнулся, давая мне мгновение обдумать смысл его слов. – Это понятно. Мне тоже понадобилось много времени, чтобы суметь сделать это. Даже сейчас, спустя пятнадцать лет, я не могу сказать, положа руку на сердце, что я окончательно в это верю.

– О каком отступлении вы говорите? И почему... – Я вспомнила еще одну девочку в белом платье, около церкви рядом с морем. – Почему кто-то из нас должен это делать?

– Потому что, отвечая на ранее заданный вопрос: да, я думаю, что всему этому должно быть рациональное объяснение. Но мое принятие желаемого за действительное не означает, что это всегда срабатывает. Видите ли, прежде чем я покинул ту комнату, как только мой экспансивный гид, наконец, оставил меня наедине, я приблизился к гробу, чтобы воздать мое последнее уважение студенту, чьим редким интеллектом и необычным видением мира я восхищался. В том гробу было так много белого. Подкладка гроба, подушка, наряд вашей сестры. Но там также было одно единственное красное пятно на ее платье, с размером в пенни, под ее левым указательным пальцем. Тот, кто складывал ее руки над букетом роз, должно быть проколол его о шипы роз.

– Это невозможно. У мертвецов не идет кровь.

– Я знаю, что не идет. Но уверяю вас, пятно крови было свежим. На самом деле, крошечная капля собрались и упала прямо у меня перед глазами.

Мой мозг переваривал эту новость. Это не отступление. Лишь проба температуры воды пальцами детских ног, проверка, достаточно ли она теплая для купания: Когда Джайлс в последний раз видел ее, моя сестра была все еще жива.

Значит... никто не приходил к Гарриет после него. Никто не похищал тело Эльзы и не выносил его, закрывая двери. Она просто проснулась – одна, в похоронном бюро. Испуганная, она, должно быть, нашла выход из бюро и, вероятно, все еще жива в каком-то скрытом уголке этого мира.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала головокружение. Я слышала ранее такие рассказы. Ошибочное заключение. Людей принимали за умерших. Хоронили – в могилах, в гробах – только, чтобы позже найти их тела в другом положение, если по какой-то причине их нужно было эксгумировать. Сам Шопен боялся этого, и в последние дни своей жизни написал одно последнее желание в блокноте: "Если кашель задушит на меня, я прошу вас открыть мой гроб, чтобы я не мог быть похоронен заживо".

Но это все было в прошлых веках. Современная медицина не играла более в беспечные игры со смертью. Или нет? Было ли возможным, по сей день, признать девушку мертвой и подготовить ее к погребению, в то время как ее палец все еще кровоточил?

– Профессор Джайлс, я хочу вам верить. Но что сказали врачи?

– Прошу прощения?

– Врачи. Как они отреагировали на то, что вы увидели в гробу?

– Не было никаких врачей, Мисс Славин.

– Ну, тогда полиция или еще кто-то еще, кому вы об этом рассказали.

– Я никому не рассказывал.

– Вы просто... ушли?

Внезапно, все в этом человеке стало вызывать у меня страх. Его слова. Его голос. Непоколебимое спокойствие в его глазах. Все эти годы университет защищал его. Но если он сделал что-то с моей сестрой – в похоронном бюро или позже – кто бы начал подозревать его, учитывая, что все считали ее уже мертвой?

– С вами все в порядке? Вы кажетесь немного...

– Почему вы ушли, не сказав никому, если вы знали, что она была еще жива?

– Да, я действительно ушел. Я ушел так быстро как мог. Но, Мисс Славин, ваша сестра определенно не была жива. – На мгновение он, казалось, наслаждался испугом на моем лице. – В то самое утро было проведено вскрытие. Я видел отчет собственными глазами, когда я отнес ее работу к декану ранее тем днем.

Должно быть, я уставилась на него, не сводя глаз некоторое время. Он даже протянул мне стакан воды.

– Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я ничего не сказал полиции. Конечно, у меня были моменты сомнения. Весь вечер я думал, как предоставить миру историю о кровоточащих трупах. Я сомневался во всем даже, даже в своей вменяемости. Что, если мне привиделось все это мгновение с капанием крови? Мало того, что я потерял бы свою работу, но я также столкнулся бы с уголовными обвинениями или, в лучшем случае, психиатрическими тестами. Конечно, всегда существует возможность, хоть и небольшая, что офис коронера, возможно, сделал ошибку, сообщив о вскрытии, которого никогда не было. К утру мне удалось убедить себя, что это наиболее вероятный случай, и ваша сестра все еще была жива – пока я не услышал новости, что ее тело пропало. Тогда я пообещал себе, что ни единой души не расскажу о случившемся, обещание, которое я держал до сих пор.

Ни один из нас не проронил ни слова. А может и сказали. Я была уже почти у двери, поворачивая вниз ручку, когда с моих губ автоматически сорвался вопрос:

– Какого цвета они были?

– Они?

– Розы.

– О, белого. Все в той комнате было белым.

– Все они?

– Все до последней. А что?

– Я просто... Я подумала, может быть это были ее любимые цветы. – Затем я повернулась, чтобы открыть двери.

– Мисс Славин... Теа... – Он никогда не называл меня по имени. – Если что-то произойдет – что угодно – что покажется вам необычным или заставит вас почувствовать себя небезопасно в какой-то мере, немедленно сообщите мне, прошу вас.

Небезопасно. Как с Джейком, упрямо дарующем мне тот же самый цветок, которым его дворецкий затопил похоронное бюро тогда.

– Сообщите?

Я кивнула, обещая ему телефонный звонок, для которого уже было слишком поздно.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Ультиматум

Я ПРОГУЛЯЛА ЗАНЯТИЯ в понедельник, оставшись в постели, в тысячный раз перебирая в голове полученную информацию. О том, чтобы рассказать все родителям и речи не шло, по крайней мере пока. Для начала мне нужно разобраться не врет и не выдумывает ли все это Джайлс. И если на предположить, что он не врет, как я вообще смогу выследить и найти девушку, которая даже не человек и, строго говоря, не жива? Может мне посмотреть фильмы про вампиров? Или почитать про охоту на ведьм?

– У тебя все в порядке? Нам не хватало тебя за ужином – Бен вернулся со Дня Благодарения и остановился, чтобы узнать о Карнеги.

Была ли я в порядке? Конечно! За исключением того факта, что я только что узнала, что моя мертвая сестра не совсем мертва. Может суеверия самодив были верны, и в моей семье женщины просто не могут умереть? Нас можно убить, даже сделать вскрытие, перебрав все наши внутренности, но уже к вечеру мы встанем и будем снова бегать, а если нас поранить, то будет как ни в чем не бывало идти кровь.

– Теа, я же вижу, что тебя что-то беспокоит. Это что опять тот парень, да?

– Нет, не совсем.

– Ты уверена?

– На самом деле дело в моей семье. Ты когда-то узнавал что кто-то родственный тебе не совсем… – Я пожала плечами в поисках подходящего слова: нормальный? человек? не до конца мертв? ...что он не совсем такой, как ты думал?

– Еще бы! Но в моем случае, в особенности, если учитывать мое отношение к клану, это не так уж и плохо. Прошлой весной к примеру, мой брат – которого я считал полным занудой – внезапно объявил, что он бросает свою работу на Уолл Стрит, чтобы отправиться покорять Гималаи. Безумие, правда?

Я вдруг только что поняла, что культурный разрыв между мной и моими друзьями только что вошел в совершенно новое измерение. Ведь они будут продолжать жить как ни в чем не бывало, будут шокированы, если кто-то бросит высокооплачиваемую работу ради хобби. В то время как моя собственная жизнь просто вышла за грани всего разумного. И теперь, во всем этом безумии, мне нужно было посмотреть Бену в глаза, улыбнуться и как ни в чем не бывало сказать:

– Как я тебя понимаю: несколько лет назад моя сестра заявила, что она бросать человеческую. Жизнь, чтобы разрывать мужчин на мелкие кусочки в Балканских горах.

На следующий день стало только хуже. Я пошла на занятия, но не могла сосредоточиться. Быть может, я упустила какую-то зацепку? Или не заметила подсказку? Ферри и Джайлс признались, что знали Эльзу, выдав мне (надеюсь полное) описание событий. А что насчет Сайлена? Он самый странный из них троих. И уклончивый. И загадочно отстраненный.

Я пыталась найти его вечером, когда шла на работу в Магистерский колледж, но двор Кливлендской башни был пуст – никто в поле зрения не обрезал деревья – поэтому я направилась прямиком в дворницкую и попросила позвать смотрителя.

Женщина, сидящая за стойкой, посмотрела на меня поверх очков и сказала:

– Простите, кого?

– Смотрителя. Простите, я не совсем уверена, правильно ли я называю его должность. Возможно, ключник?

Мои слова выбили ее из колеи:

– Клю… ключника?

– Ага, его зовут Сайлен, я видела, как он стрижет деревья, и думаю, у него есть ключи от Кливлендской башни и от Проктер Холла.

– Милочка, кто тебе все это рассказал? – спросила она медленно, как врачи разговаривают с психически больными. – Ключи от Кливлендской башни лежат здесь, в офисе. А ключи от Проктер Холл есть только у управляющих столовой, но я абсолютно уверена, что никто из них не работает смотрителями или садовниками.

– У вас есть работник по имени Сайлен? Ему около пятидесяти, всегда в черной одежде.

Она покачала головой, но все же стала что-то печатать:

– С–А–Й–Л–Е–Н, верно? Боюсь, что в нашей базе нет человека с таким именем. Нам нужно немедленно уведомить охрану.

– Нет, пожалуйста, не беспокойтесь, должно быть, я что-то перепутала. – Я должно быть сошла с ума, встревожив эту женщину настолько, что она уже собралась вызывать охрану кампуса. – Вероятно это был кто-то из обслуживания поля для гольфа. Я часто их здесь вижу.

– Стригущих наши деревья?

–Возможно я и в этом ошиблась. Я думала, что он отвечает за озеленение территории потому что… – (ну, давай скажи, скажи ей еще и про ножницы!)... – потому что он был в форме.

Я так и могла представить заголовки в “Вестнике Принстона”: “СЕСТРУ ТАИНСТВЕННО ИСЧЕЗНУВШЕЙ СТУДЕНТКИ ПРЕСЛЕДУЕТ САМОЗВАНЦЕМ, ЛИЧНОСТЬ КОТОРОГО НЕ УСТАНОВЛЕНА”. Меня будет допрашивать полиция, охрана кампуса, не говоря уже о моих родителях, которые вообще сойдут с ума от беспокойства.

Женщина за стойкой уже потянулась к телефону:

– Сомневаюсь, что человек, которого вы описали, имеет отношение к персоналу по обслуживанию поля для гольфа. Они не заходят на нашу территорию.

– Значит, он работает в Форбс.

– В любом случае, мы должны проверить в обоих местах.

Она повернулась в кресле, чтобы посмотреть список номеров, висевших на стене, это был мой последний шанс остановить ее.

– На самом деле, я как раз направляюсь в Форбс и, если вы конечно не против, я бы предпочла поговорить там с кем-то лично.

– В таком случае...да, конечно, решение за вами. – – Кресло повернулось назад, и я почувствовала раздражение из–за этих очков. – Но я все же настоятельно рекомендую сообщить об этом, как только вы придете в Форбс. Нам повезло не быть вовлеченными в какие-то уголовные преступления, но все же осторожность не помешает.

Я ответила ей, что последую ее совету, хотя я вовсе не собиралась расспрашивать про смотрителя, который вовсе не был смотрителем. Все, что он сказал в моем присутствии, теперь возвратилось ко мне, я вспоминала всю поэтику его фраз, которую я приняла за мудрость много читающего человека. Но теперь все его фразы стали обретать другое значение: музыка нимфы, рабочий ритуал, рань, чистилище. А еще его вариант моего имени – Тейя. Это имя греческого титана, но случайности являющейся матерью луны…

Спрятанная в противоположном углу двора, словно как миниатюрная часовня, библиотека хранила, помимо всего прочего, ежегодные альбомы выпускников. Нужный мне альбом было очень просто отыскать, так как на всех корешках были отмечены года выпуска. Вытягивая с полки нужный альбом, я сказала сама себе, что мои подозрения не оправдаются, и что я не найду никаких доказательств на страницах этого альбома. Тем не менее, нужная фотография была на месте – было групповое фото Магистерского колледжа 1992 года.

Сайлен стоял сбоку с граблями в руках, он опирался на ручку с абсолютно беспристрастным взглядом. На фото он выглядел точно так же, как и при нашей встрече вживую: черная копна непослушных волос, глубокие морщины вокруг глаз, которые окаймляли его глаза, полные непостижимой мудрости. Было видно, что когда было снято фото, он уже достиг среднего возраста. Но с того момента прошло 15 лет. Мне было страшно даже предположить, что человек с фото – человек, который всего несколько дней назад называл меня эфирной – не постарел ни на день.

– Я НЕ БУДУ ПРОВОДИТЬ опрос о том, кто из вас испытывал истинную печаль. – Джайлс окинул взглядом аудиторию, задержавшись на моем лице лишнюю секунду. – Так как я уверен, что ответ будет положительный у всех, ну или я, по крайней мере, надеюсь на это.

В моем случае его надежды оправдывались. Была уже среда, а от Риза ни слова. Даже вежливого “до свиданья”. Когда Джейк вместе с дворецким пытались удержать меня в доме в ту ночь, оба считали, что Риз захочет поговорить со мной. Очевидно, что они оба его не знали.

Словно желая синхронизировать лекцию с моим настроением, Джайлс повернулся к доске и написал сегодняшнюю тему лекции: «Древние Греки и искусство трагедии».

– Афинская трагедия чаще всего рассматривается как высшая форма искусства Древней Греции с ее превосходными вазами, скульптурами и великолепными храмами. Кто-то может ответить мне почему?

В классе была просто гробовая тишина.

– Странно, правда? Ведь по определению трагедия – это искусство, основанное на человеческих переживаниях, но также нацелена на удовлетворение публики.

Кто-то в зале поднял руку:

– Потому что мы не можем сопротивляться желанию смотреть на страдания других людей? Это вроде как порыв остановиться у места аварии, когда оказываешься поблизости.

– В какой-то степени – да. Греки однако, были больше заинтересованы в своих бедах. В личном, глубинном восприятии его каждым человеком. Итак, до сих пор нет идей?

Снова тишина.

– Позвольте мне дать вам небольшую подсказку. В “Рождении Трагедии” Ницше написал: «…Греки и произведения искусства пессимизма? Самые успешные, самые красивые, самые завидные люди...Действительно ли им нужна была трагедия?... Является ли пессимизм неотъемлемой частью коллапса...? Есть ли пессимизм у сильных?»

Он закрыл книгу, предоставляя нам последний шанс, чтобы впечатлить его ответом. Парень, сделавший предположение по поводу наблюдения за аварией, решил сделать вторую попытку:

– Может быть, они думали что если они вынесут человеческую трагедию на сцену, то в реальной жизни они избавятся от нее?

– Умно. Но никто не может изменить жизнь, и Греки хорошо знали об этом. Но с другой стороны, понять жизнь было возможно, если все сделать правильно. Распознать сущность вещей и жить в гармонии ними в гармонии. Что значит принять и самые страшные, злые, загадочные, разрушительные и смертельные стороны человеческого существования. Вы можете принять все это за здоровый импульс пессимизма. Или, если использовать определение Ницше, “стремление к уродству”. В этот момент и появляется трагедия.

Я пересмотрела последние несколько дней своей жизни через эту призму предопределенности, подчинения всеобъемлющего восхищения болью. . Страдания, ожидаемые меня впереди. Словно ключ к пониманию жизни. Возможно не стоило ждать извинений Риза, а лучше самой написать ему записку с благодарностями? За то, что помог распознать сущность вещей. Со злыми, загадочными и разрушительными сторонами человеческого существования.

– Вопрос в том, как же древние греки делали это на самом деле? – Джайлс продолжил свою лекцию. – В ядре трагедии сталкивались две противоборствующие силы. Первой был мир грез. Подумайте об искусстве: разве оно не является отражением снов художника? Живописец, скульптор, архитектор – они воображают красоту, а затем придают ей облик. Или голос, потому что поэт тоже мечтатель.

Он нарисовал два круга со стрелками, указывающими друг на друга, и в одном из них написал букву А.

– Аполлон, “сияющий”. Бог солнца, света и мира фантазии. О нем так много написано в Афинской трагедии, все его творчество собрано в единое целое. Даже сам по себе греческий амфитеатр…

По громкому щелчку, словно по команде, на экране перед нами появился слайд презентации: каменные склоны под ослепительно голубым небом. Мы сидели как будто миниатюрной его копии, ряды наших парт сходились к центру, где стоял одинокий седовласый актер в твидовом пиджаке, изо всех сил стараясь насытить нас мудростью древних.

– А теперь представьте, что вы пришли сюда на спектакль, две тысячи лет назад. Огромное открытое пространство, спускающееся к изножью холма. Наполненное человеческим гулом. Вибрирующее, словно новое полотно.. А далеко внизу расположилась сцена, на фоне огромных декораций из мраморных колонн, словно возведенный в честь Богов храм. Внезапно скульптуры начинают дышать, рельефы пробуждаются к жизни – актеры вышли на сцену. Затем начинается поэзия…

В комнате никто не шевелился. Я практически чувствовала дуновение ветра на своем лице, принесенного с Эгейского моря или с близлежащих оливковых рощ.

– И вот скажите мне, какая сила противостоит всему этому?

В ответ снова тишина.

– Кто-то? Мисс Славин?

– Противостоит... чему? Мечтам?

– Мечтам, верно.Или позвольте мне перефразировать: Какого искусства все еще не хватает?

Я вдруг поняла, почему он попросил ответить именно меня из всей аудитории:

– Музыка?

– Именно! Уникальная среди всех искусств, , музыка полагается на невербальное, невизуальное. Ницше определял музыку как опьянение. Для греков, однако, музыка была большим, чем мимолетным состоянием восхищения. Она предоставляла им прямой доступ к Богам, и к тайнам, которые мы с вами сейчас называем ритуалами. Можете ли вы назвать теперь инициал, который окажется во втором круге?, кроме как ответить:

– Дионис?

Буква “Д” тут же заняла свое место на доске. Хотела бы я поменяться сейчас местами с Джайлсом, чтобы хоть раз самой задавать вопросы, прямо здесь, перед всеми:

– Профессор Джайлс, как вы думаете, эти ритуалы до сих пор существуют?

Он смотрит на меня. Прочищает горло:

– Прошу прощения?

– Те самые ритуалы, которые опьяняли древних греков (и, по всей видимости, современных немецких философов). Думаете, их практикуют и по сей день?

– Любой мой ответ, мисс Славин, будет… – В его глазах виднеется предупреждение. – …не более чем простым предположением.

– Смею возразить, особенно учитывая то, что произошло не так давно в нашем кампусе.

Он неловко кашляет.

– Вы намекаете на практику студентов, о которой я... о которой не знает университет?

– Я не знаю, поэтому и спрашиваю вас. Или позвольте мне перефразировать: учитывая то, что вы видели годы назад в похоронном бюро, как вы думаете, Дионис может пребывать в Принстоне?

Мне пришлось прервать нашу воображаемую беседу, потому что он оглашал наше следующее домашнее задание:

– ...и как я уже упоминал, так музыка стала неотделима от трагедии. В современном театре не найдется аналогов греческому хору: группе людей, чьей единственной целью было комментирование пьесы, прямо со сцены или часто в песнях, подсказывая зрителям, как реагировать на ту или иную сцену. Я хочу чтобы к пятнице вы написали воображаемый диалог с Ницше о…

Он остановился возле моей парты, посмотрев на листок бумаги, отвлекающий меня на протяжении всей лекции – ксерокопию фотографии Сайлена из ежегодного альбома выпускников . Я понятия не имела что делать – быстро закинуть ее в рюкзак? извиниться? уставиться на него в ответ и молчать? – но он продолжил, не изменив выражения лица:

– ...а если подумать, почему бы вам не написать диалог с самим греческим хором? Создатель хора по всеобщему признанию был странным существом. Фантастический и одновременно отталкивающий. Человекоподобен, но не человек. Прочитайте “Рождение Трагедии”, чтобы выяснить, что же это за существо, а затем задайте ему вопросы – диалог о том, что тревожит вас в настоящей жизни.

За исключением того, что вы и так знаете, что беспокоит меня, – подумала я, пока он продолжал расхаживать по аудитории. – Это тот же самый вопрос, который преследовал вас на протяжении пятнадцати лет. И если таинственное существо, создавшее хор, держало вас в неведении все это время, то почему вы думаете, он вдруг заговорить со мной?

МОЯ СОБСТВЕННАЯ РЕАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ греческого хора – Рита – решила попросту не комментировать произошедшие события. Ее единственное замечание было в отношении Бена:

– Может, вам двоим стоит начать встречаться, – сказала она, как ни в чем ни бывало. – Ты ему очень нравишься, а тебе нужно отвлечься, немедленно.

Я ответила ей, что Бен мне тоже нравиться – но как друг.

– Жаль, он идеально тебе подходит. Надеюсь, ты очень скоро забудешь другой тандем.

– Тандем?

– Мистер Король Танцпола и его братишку, любителя роз. Как кстати его звали?

– Джейк.

– Точно. Он очень привлекательный. Просто, пожалуйста, пообещай, что не побежишь теперь к нему, Тэш, хорошо? Насколько мне известно, он будет счастлив предоставить плечо для твоих слез..