Глава 15. Границы дозволенного 2 страница.
— Хорошо, — легко согласилась староста и устроилась обратно к нему на плечо. — Мне, наверно, скоро придется вернуться в спальню, чтобы девочки не заметили моего отсутствия утром?
Ему не хотелось ее отпускать, но она была права.
— Придется.
— Но я смогу прийти к тебе завтра? — спросила девушка, и сердце Снейпа пропустило удар.
— Только если перестанешь болтать.
В ответ она лишь хмыкнула и потерлась носом о его шею.
«Кажется, еще немного и она совсем перестанет тебя бояться, Северус», — недовольно прокомментировал внутренний голос, но в первый раз профессор вовсе не хотел, чтобы его боялись.
***
Гермиона рассталась с Северусом на площадке четвертого этажа, и, перед тем, как отпустить ее к лестнице (наверное, чтобы она точно не забыла о произошедшем этой ночью), он подарил ей такой жаркий поцелуй, что колени ее мгновенно подогнулись, а сердцу стало тесно в груди. Да, шею ломило из-за того, что она полночи провела в неудобном кресле, мышцы на ногах болели, а на коленках, наверняка, остались синяки от ее героического опыта по смыванию со Снейпа какого-то тошнотворного запаха в медной ванне, опирающейся вместо ножек на четырех львов, но душа ее пела. С глупой влюбленной улыбкой на лице она, шепнув Полной даме пароль, который та сквозь сон едва услышала, переступила порог гостиной.
И Гермиона застыла на месте, будто получив в грудь оглушающее заклятье.
Перед погасшим камином в кресле спал Гарри Поттер. Очки его съехали на бок, на коленях лежала карта Мародеров, а волшебная палочка валялась рядом с его безвольно свешенной с подлокотника рукой.
Сердце несколько раз тяжело ударилось о ребра, пока перед глазами представала картина, как парень смотрит на крошечные чернильные точки «Гермиона Грейнджер» и «Северус Снейп», жмущиеся друг к другу, точно пара листков на ветру, но через мгновение она осадила себя. Гарри, должно быть, уснул раньше, чем вернулся профессор, потому что, в противном случае, он в ту же секунду прилетел бы в подземелья, обвиняя Северуса во всех немыслимых грехах. Полностью успокоенная такими доводами, Гермиона на цыпочках пробралась в спальню девочек, стараясь не разбудить друга.
Когда за старостой закрылась дверь, Поттер тяжело вздохнул, прикрывая глаза ладонью. Он был очень бледен, а губы его беззвучно шевелились.
***
Испытывая невыразимое желание уснуть прямо за столом в Большом зале, Гермиона не сразу обратила внимание, как по обе стороны от нее заняли свои привычные места два ее лучших друга: Рон и Гарри, и поздоровались с ней, как ни в чем не бывало. В легком недоумении от таких разительных перемен, она не нашла ничего лучше, как спрятать глаза за выпуском «Ежедневного Пророка», чтобы ни в коем случае не встретиться взглядом с кем-то из парней или, и того лучше, с их преподавателем ЗОТИ.
— Гермиона.
Она недоверчиво выглянула из-за газеты на Поттера, который сложил руки на столе и внимательно смотрел на нее. Он первый раз произнес ее имя с момента их совместной апрельской отработки у Снейпа.
— Гермиона, — продолжил парень, глядя ей прямо в глаза, — прости меня, я вел себя как идиот.
Грейнджер даже не шелохнулась, не до конца доверяя своему слуху. Рон по другую сторону от нее тоже внимательно прислушивался. Может, это было не совсем очевидно за грубыми шутками и слегка бестолковым поведением, но Уизли тяжело переносил ссоры в их тесной компании.
— Мне было очень плохо все это время без твоей дружбы, — между тем продолжал Гарри, — и я хочу, чтобы все снова стало как раньше. Мне нужна ваша поддержка. Твоя и Рона.
Эти слова были настолько рассудительны, спокойны и несвойственны привычному Поттеру, что Гермиона немного растерялась. Конечно, она хотела вернуть их дружбу, но была почти уверена, что упрямый парень будет избегать ее, как минимум, до конца учебы.
— Мир?
Зеленые глаза пристально следили за каждым ее жестом, и стоило только кивнуть, как Гарри заключил ее в самые обычные недвусмысленные дружеские объятья. Рон через секунду с громким звоном бросивший вилку на свою пустую тарелку, дал старосте повод освободиться от Поттера без подозрений. Возмущение в голосе Уизли, казалось, можно потрогать руками:
— У меня кусок в горло не лезет, когда этот грязный упырь сверлит нас своим взглядом.
Проследив за его взором и наткнувшись на яростно блеснувшие прищуренные черные глаза на бледном лице, Геримона покачала головой и лишь улыбнулась краешками губ своим мыслям.
«Этот упырь еще никогда не был таким чистым, Рональд Уизли».
Но вслух сказала:
— Сегодня днем я сделаю для вас расписание подготовки к экзаменам, а сейчас мне нужно в библиотеку. Увидимся в гостиной.
Уизли ухмыльнулся, потянувшись к блюду с тостами, потому что Снейп, наконец, отвел от них взгляд, и произнес:
— Ну вот, все как раньше. Гермиона будет зудеть над ухом об учебе, а мы отлынивать от ее опеки. Ты доволен?
— Ты даже не представляешь насколько, — ответил Рону Поттер, с вызовом смотря на преподавателя ЗОТИ и наверняка мечтая, чтобы Снейп захлебнулся в своей кружке. — Ты даже не представляешь.
В запретной секции библиотеки было, как всегда, тихо и пустынно. Мадам Пинс, едва взглянув на разрешение, выданное Слизнортом, махнула рукой в сторону двери. Она давно привыкла к своей постоянной гостье.
Гермиона достала со стеллажа несколько толстых томов и, сразу наложив на них Силенцио, отодвинула в сторону. Книги о родовых проклятьях едва ли можно было назвать материалом для подготовки к зельеварению, потому ей совсем не хотелось бы объяснять мадам Пинс свой интерес, если фолианты примутся ужасающе визжать при открытии.
Еще раньше, чем она смогла почувствовать за спиной чужое присутствие и схватить со стойки палочку, чьи-то сильные руки крепко обвили ее талию и притянули к своему телу. На ухо ей прошипел сердитый голос:
— Что это значит?
Ну конечно, это был Снейп. Кто бы еще догадался поймать ее в темном лабиринте книжных полок запретной секции? Удивительно, но Гермиона совсем не слышала его шагов.
— Северус…
Она хотела развернуться к нему лицом, но жесткие, почти грубые объятья ей этого не позволили.
— Ты делаешь мне больно, — спокойно произнесла староста, а хватка тут же ослабла, и он отодвинулся от нее на один шаг.
— Прошу прощения, мисс Грейнджер, — холодно отчеканил Снейп и развернулся, взметнув полами мантии, явно намереваясь оставить ее, недоумевающую и растерянную, одну в холодной библиотеке.
Гермиона поймала мужчину за рукав сюртука и заставила обернуться. Секунду помедлила, сомневаясь, а потом направила в сторону входа палочку и прошептала:
— Оглохни. — Не обращая внимания на его хмуро сведенные брови потребовала: — О чем ты?
— Я о твоем красочном примирении с Поттером за завтраком.
Снейп стоял от нее всего в нескольких шагах, но в его глазах отражалась бескрайняя арктическая пустыня, которую ей предстояло пересечь, чтобы не потерять его. Неужели все мужчины такие?
— А разве это повод для злости? Я думала, ты больше других будешь рад тому, что рядом с Гарри снова появится нянька, удерживающая его от совершения разных глупостей и нарушения правил.
— Если ты считаешь, что вид моей женщины в объятьях другого доставляет мне удовольствие, ты крупно ошибаешься, Гермиона, — он вкладывал в каждое слово столько яда, сколько не доставалось даже Невиллу на его занятиях по зельеварению, но на сердце у девушки внезапно потеплело, потому что она поняла причину его ярости.
Казалось невероятным, но Северус Снейп — этот неприступный холодный мужчина — ревновал.
Северус Снейп, который еще вчера вечером хотел прогнать ее из кабинета, назвал Гермиону своей женщиной.
Ей страшно, невыразимо хотелось верить, что она больше не была всего лишь его пилюлей от одиночества, что возможно, он чувствует к ней то же, что и она к нему.
И теперь от Грейнджер требовалась вся ее дипломатичность, чтобы не ранить чувства мрачного и внезапно ставшего таким важным для нее человека, потому что Снейп никогда не заводил разговор о том, что не было для него важно.
— Он всего лишь извинился за свое поведение и предложил вернуться к дружбе, — медленно проговорила она, пытаясь вложить в свой тон всю теплоту, которую испытывала. — То, что ты увидел, было ни к чему не обязывающим знаком восстановления мира, Северус.
Он внезапно устало оперся спиной о соседний стеллаж, сложил руки на груди и стал прямо напротив нее.
— Гермиона, ты не забыла, что я достаточно неплохой легиллимент? Так вот, если для тебя это ничего не значило, то сам Поттер едва не взорвал весь замок от мощнейшего выброса самодовольства в своем сознании, — презрительно скривившись, произнес Снейп. — Ты думаешь, он случайно устроил этот фарс на моих глазах? Столько мстительного наслаждения от реакции невольного свидетеля я последний раз видел только у его отца, когда он уводил Эванс на свидание в Хогсмид. Младший Поттер хотел, чтобы я испытал то же, что и он, когда увидел тебя в моем кабинете в апреле.
Стараясь отогнать навязчивую мысль о том, что эти двое эгоистично используют ее, стараясь насолить друг другу, Гермиона задумчиво произнесла:
— Сегодня утром, когда я вернулась в гостиную, то увидела Гарри. Он спал в кресле с картой Мародеров на коленях. Очевидно, он догадывается, что между нами что-то происходит. — Она замолчала на мгновение, а потом встретилась с ним испуганным взглядом. — Тебя уволят, если он расскажет директору?
К ее большому удивлению Снейп усмехнулся.
— Не думаю. Альбус догадался о моем… пристальном внимании к тебе и, можно сказать, молчаливо одобрил.
— Директор пренебрег правилами? — ахнула Гермиона. — Не может быть!
Он еще раз ухмыльнулся.
— Ну хорошо, не промолчал, а достаточно громко и с разной степенью откровенности отпускал издевки в мой адрес все последнее время. Гораздо больше следует беспокоиться, чтобы эта информация не достигла ушей Темного Лорда.
Через несколько минут тишины девушка неуверенно сделала пару шагов вперед, преодолевая разделявшее их расстояние, и положила ладошку Северусу на грудь.
— Ты веришь, что я не хотела сделать тебе больно?
Снейп кивнул, глядя ей прямо в глаза.
— Ты понимаешь, что я не смогу предать дружбу с Гарри?
Он снова кивнул и сжал челюсти так сильно, будто боялся, что из него вырвется какое-то ругательство.
— Тогда ты больше не будешь пытаться превратить меня взглядом в камень, когда увидишь рядом с мальчиками?
— Не могу этого обещать, — сдаваясь, ответил Северус и захватил в плен ее губы.
Через двадцать минут они сидели друг напротив друга в крошечном читальном зале запретной секции, состоявшем всего из четырех письменных столов, и Снейп с нескрываемым восхищением в голосе читал ей лекцию о проклятьях:
— Тот раздел, который тебя заинтересовал, едва ли поможет в моем случае. Проклятия, заставляющие Мерлин-знает-сколько следующих поколений терпеть неудачи в любви, деньгах или просто умирать в определенном возрасте — это все детский лепет по сравнению с тем, на что можно обречь волшебников. Представь, Гермиона, что путем совершения определенного ритуала, можно заставить семью своего недруга дойти до отчаяния лишь по той причине, что женщины в роду раз за разом будут производить на свет либо мертворожденных детей, либо чрезвычайно слабых и умирающих вскоре после рождения, но при этом допуская возможность, что один из, к примеру, десяти младенцев может выжить.
— Звучит ужасно, — поежившись, пробормотала девушка. — Я бы сошла с ума.
— Так и бывало. В тех семьях, которые имели неосторожность навлечь на себя это несчастье, женщины, сломленные горем, сводили счеты с жизнью, лишь бы не хоронить очередного младенца. Это привело к стремительному сокращению численности волшебников, поэтому сейчас негласным законом запрещено проводить подобные ритуалы, а почти все книги с их описанием уничтожены. Пойми, что подобная темная магия не идет ни в какое сравнение с теми проклятьями, что можно найти в библиотеке Хогвартса.
— Это варварство! Как можно уничтожать книги? — ужаснулась Грейнджер. — Где тогда искать способы избавления, если кто-то нарушил закон?
— В четырех случаях из пяти избавиться от проклятия этого круга невозможно.
Сердце девушки забилось, точно птица в клетке. С дрожью в голосе она спросила:
— А в твоем?
— А мой случай — пятый, — просто ответил он, невесело улыбнувшись краешками губ.
— Так значит, ты уже нашел книгу? И как снять это проклятье? — мгновенно закидала его вопросами Гермиона, а на лице мужчины отчетливо проступила мука. Он уже сотню раз раскаялся, что пришел за ней в библиотеку.
— Ну что ж, — недовольно начал Снейп, — я не буду спрашивать, зачем тебе это надо и уверена ли ты, что хочешь знать подробности, потому что все и так написано у тебя на лице. И как бы мне ни хотелось этого избежать, боюсь, что сначала придется рассказать тебе о том, как я навлек на свою голову эту кару.
Мне было двадцать. Я упивался своей властью и могуществом, когда после… некоторых событий доказал Темному Лорду, что мой шпионаж приносит больше пользы, чем талант зельевара. Я встал по левую руку от Хозяина, который щедро делился знаниями, обучая меня окклюменции, боевой магии и темномагическим ритуалам. Мое положение привлекло Ребекку Каллиган, которую Пожиратели смерти завербовали незадолго до этого. Я не знаю, насколько она была сильна и в чем, не могу сказать, чем заинтересовала внимание Темного Лорда, знаю лишь то, что в наши ряды она пришла против собственной воли.
Но очень скоро она снизошла и до развлечений, предлагаемых на собраниях, и до тощего нескладного мальчишки, завороженного темными искусствами и ядами. Безумное, бешеное наваждение спустя месяц изрыгнуло меня таким разбитым, будто я провел его под мельничными жерновами. Казалось, что Ребекка высосала из меня жизнь, магические силы стали мне изменять, да и сам я порой казался себе помешанным. Я мог по приказу Темного Лорда всячески оттачивать на беспомощных магглах свое боевое мастерство, и даже получать от этого извращенное удовольствие.
Я вполне заслужил отвращение, написанное на твоем лице, Гермиона. Мои руки по локоть в крови, и это совсем не шутка. Но, так или иначе, — бесстрастно продолжал Снейп, вперив взгляд в книжные полки за спиной Грейнджер, — через некоторое время я смог очнуться от кровавых будней и пришел к Альбусу. Поклявшись поставлять сведения от Темного Лорда в обмен на одну маленькую услугу, стал шпионом Ордена Феникса. И лишь через несколько месяцев после этого я увидел Ребекку. Она была беременна. Я попытался избавиться от ее ребенка. Но он выжил, а Ребекка — нет. Тогда ее отец…
— Что ты сделал? — холодея, произнесла Грейнджер, будто надеясь, что в первый раз она ослышалась.
— Я попытался убить своего ребенка.
На лице девушки не осталось ни кровинки. Широко раскрытыми глазами она следила за Северусом, в каждом движении его тела пытаясь найти опровержение словам. Но его не было. Снейп не шевелился, лицо его вообще ничего не выражало, а глаза выглядели мертвыми.
— И ты так просто об этом говоришь?
— Прошло шестнадцать лет. У меня было время свыкнуться с мыслью о том, какое я чудовище.
— Но у меня не было!
Гермиона вскочила со своего места и принялась метаться по пятачку свободного пространства между партами. К Северусу она не приближалась, а лихорадочный румянец и остекленевший взгляд выдавали тяжелую умственную работу.
— Я тебя предупреждал, что крылья за моей спиной вовсе не белые, даже при том, что я перешел на другую сторону. Странно другое, признание в умышленном, хладнокровном и прекрасно спланированном убийстве Френсиса ты перенесла более спокойно, чем весть о том, что совершил обезумевший от страха потерять свою свободу сопляк. Почему, Гермиона?
— Да потому что это часть тебя! Дети, даже не рожденные — это единственное, на что никогда и ни при каких условиях не должна подниматься рука!
— То есть, по-твоему, я могу направо и налево косить стариков и женщин, слабых и беззащитных, и это будет менее омерзительно, чем убийство ребенка? — в голосе Снейпа все так же не было ни капли жизни, но в глазах отразилось презрение — к ней? Или к себе? — и это заставило Грейнджер прекратить метаться и снова сесть напротив. А Северус продолжал: — Нет никакой разницы, кого убивать, Гермиона. Это одинаково грязные и низкие поступки, разрывающие душу на части. Но нам в любом случае нет нужды рассуждать о высоком. К счастью, этот идиотский порыв не смог нанести тот вред, на который я нацеливался. Зелье сработало неправильно, и Ребекка каким-то образом смогла спасти сына, при этом распрощавшись с собственной жизнью.
Он замолчал, и лишь оглушительное тиканье напольных часов громом звучало в ушах у обоих собеседников.
— Почему ты не стер ей память? — прошептала Гермиона, пряча глаза. Ее больше волновала та легкость, с которой он совершал насилие над окружавшими его людьми, чем то, что произошло с незнакомой ей женщиной шестнадцать лет назад. Потому что, может, Снейп теперь и не совершал подобные преступления, но он так же, не задумываясь о последствиях, распорядился ее памятью, как распорядился судьбой Ребекки.
«Он не изменился, — шепнул голос рассудка. — Ему было так же наплевать на твое будущее и возможные последствия заклятья Забвения, как на жизнь своей женщины и ребенка. Может Снейп больше и не тот дикий зверь, бесновавшийся во власти Темного Лорда шестнадцать лет назад, но он все еще может вонзить клыки в близкого человека».
Северус не шелохнулся.
— Заклятья забвения, как ты сама знаешь, взламываются. Темный Лорд получал от этого процесса особое удовольствие и раньше, и сейчас. А я не мог допустить, чтобы кто-то, кто мог стать мне дорог оказался в его власти. Привязанность — это уязвимость.
— Ты мог заставить ее дать Непреложный обет, что она никогда не появится в твоей жизни и не отдаст Вол… Сам-знаешь-кому ребенка. Что она убежит из страны.
— Ты рассуждаешь об этом спокойно и здраво, а я, едва восстанавливающий силы после нашей разрушительной связи, был панике от открывающихся перспектив, в самое сердце уязвлен предательством и обманом. Одна мысль о том, чтобы посвятить в эту тайну кого-то третьего, казалась плохой по определению. Да и потом, ты приписываешь мне слишком много человечности, Гермиона, если думаешь, что я был готов пренебречь простой дорожкой в угоду общественных ценностей. Меня тогда мало что интересовало, кроме себя самого.
— А сейчас? Сейчас что-то изменилось?
Он криво ухмыльнулся, фокусируя взгляд на ее глазах.
— Ты знаешь ответ на этот вопрос.
И Гермиона почувствовала, что стены вокруг нее замерцали, но вместо того, чтобы увидеть перед глазами обрывки своих воспоминаний, как раньше, ощутила чужие эмоции.
Это была боль. Безумная, нечеловеческая боль, от которой хотелось завыть и вырвать из груди захлебывающееся сердце. Отчаяние. Горькое, беспросветное, будто она стояла на пепелище родного дома, вспыхнувшего на глазах и сгоревшего дотла. Была ненависть, глухая и беспощадная, направленная против единственного живого существа на планете — против нее самой. Эмоции, от которых она тысячу лет назад отреклась, словно безумное чудище о трех головах, брызжа слюной и вспарывая когтями землю, нападали на обугленный кусок плоти, который — она знала это! — был ее душой.
А потом ее переполнило тепло и неземное сияние доброй, нежной души, мягко касающейся ее искалеченного обрубка... Это успокаивающее дыхание чистоты и света заставило монстра замолчать и отступить от истерзанной души, не просто прячась, а растворяясь в ночной темноте.
Прикосновение чужого разума прекратилось, оставив Грейнджер в собственном эмоциональном смятении, но это было ничто по сравнению с тем, какие чувства испытывал Северус.
«Вина разъедает меня, она заставляет рисковать меня всем ради искупления», — зазвучал в памяти голос, вызванный не легиллименцией, а ее собственным я, которое пять с половиной лет оправдывало своего профессора перед друзьями, а вчера и вовсе доказало ей то, что Снейп — единственный, кто ей нужен. Независимо от того, кем он был раньше.
— Да. Я знаю, — ответила Гермиона больше себе, чем ему. Медленно подняла на него взгляд и с едва заметной грустью улыбнулась, хотя ей хотелось плакать: несмотря на все разрушительные эмоции, которые он испытывал, Северус не настолько изменился, чтобы можно было закрыть глаза на его поступки. — Ты говорил о Каллигане, Северус. Продолжай, пожалуйста.
— Может на один день грязи достаточно?
— Нет, я все равно должна знать, — твердо ответила Грейнджер. Она совершенно осознанно воспользовалась возможностью узнать Снейпа лучше вчера, когда ждала его возвращения в кабинете. И она не собиралась отступаться теперь, когда он решился рассказать ей о своем прошлом.
— Если ты уверена, Гермиона... Что ж. У Френсиса не хватило бы на такую чудовищную месть ни ума, ни храбрости. Но он, считая, что я отравил его дочь и обрубил все ветки у его рода, как я недавно узнал, стал жертвой дьявольской хитрости некой таинственной личности. Он провел ритуал наложения родового проклятья, от которого невозможно избавиться. Темные искусства, Гермиона, подчиняются одному закону, который мы на занятиях не упоминаем. Равноценный обмен. Думаю, для тебя не секрет, что большинство ритуалов требуют жертвоприношения. Потому что колдун должен отдать что-то столь же значимое (например, чью-то жизнь), чтобы получить взамен нечто его интересующее.
— И какую цену Френсис заплатил за власть над твоими детьми? — тихо спросила Гермиона.
— То, что, как он считал, для него было уже потеряно: будущее своего рода. Та таинственная личность, о которой я уже упоминал, скрыла и от меня, и от Каллигана, что Ребекка была все еще жива после рождения моего ребенка, убедив его в необходимости подобного отчаянного шага. Ребекка узнала об этом, когда я отомстил старику и, чтобы спасти своего младенца, изменила проклятье, позволив мне знать, что его можно снять, но заставив мучиться долгие годы в поиске верного способа.
— И ты его еще не нашел?
— Нет. И не смогу, пока Темный Лорд не откроет мне, где находятся записи Ребекки, в которых она описала необходимый способ. Это может быть все что угодно: от требования, чтобы я признал своего сына и вернул ему всю любовь и заботу, которых он лишился по моей вине, до проведения особой церемонии с клятвами, задуманными самой Каллиган. А может быть, она решила сыграть со мной прощальную шутку и не оставила подсказок, заставив столько лет потратить впустую на поиски и ложные надежды. Даже если я по случайности найду сына Каллиган, я не смогу избавиться от своей неполноценности.
— Звучит так, будто ты рад тому, что его еще не встретил, — задумчиво произнесла Грейнджер, не ожидая услышать ответ. Но к ее удивлению, Северус усмехнулся.
— Пять баллов Гриффиндору, Гермиона, — в его тоне звучало одобрение пополам с насмешкой. — Пока я ищу его, у меня есть цель. А что произойдет, когда я найду сына, и остановлюсь в одном шаге от свободы?
— Может быть, ты сможешь просто любить его?
«Может быть, ты просто сможешь любить?»
— Я не желал его появления на свет, я не любил ни его, ни его мать. Ты считаешь, что такие раны затягиваются?
Но он не ждал ответа.
— Почему она умерла? — немного помолчав, задала вопрос Гермиона, который вертелся у нее на языке ровно с той секунды, как она увидела в справочнике фотографию мисс Каллиган.
Северус сделал едва заметное движение, будто пожал плечами.
— Ей было нечем заплатить за ритуал, кроме собственной жизни.
— А как выжил твой ребенок?
— Этого, Гермиона, боюсь, что никогда не смогу узнать, если Ребекка сама не захотела шестнадцать лет назад открыть мне эту тайну в своих дневниках. В своем письме она лишь посмеялась надо мной, заметив, что все мои попытки стать еще большим чудовищем, чем я был, не увенчались успехом, потому что я так и не смог убить своего наследника.
Снейп посмотрел на часы и поднялся из-за стола.
— Через пять минут у драгоценного мистера Поттера начнется отработка, так что, боюсь, мне придется оставить тебя, — он направился в сторону выхода и, пройдя несколько шагов, бросил через плечо: — Гобелен с единорогами. На три фута дальше двери в мой кабинет. Пароль: драконье сердце.
И Гермиона не знала, какие эмоции, отозвавшиеся в ней, были уместными в этой ситуации: радость или огорчение?
Ей слишком о многом нужно было подумать.
Глава 17. Иллюзии
Гермиона не пришла той ночью к профессору. Она вообще больше не встречалась с ним взглядом. Проведя остаток каникул в библиотеке, она надеялась не только свести до минимума возможные столкновения с Северусом, но и вытравить все запретные мысли из своей головы. Но строчки на страницах плясали в такт сердцебиению, а руны нелепо смазывались, когда помимо воли перед глазами возникали воспоминания о единственной ночи, навсегда изменившей ее взгляд на мир.
Тем утром, пользуясь его тактично предложенным халатом, еще не до конца осознавшая все произошедшее, Гермиона торопливо накинула на себя в ванной комнате помятую одежду и — куда там! — даже не оценив интимность момента, заспешила в башню Гриффиндора. Она хотела — она получила, но ни неловкости, ни эйфории от того, что было между ними ночью, не ощущала, слово какая-то часть ее сознания выключилась из реальности. Поцелуй, подаренный Снейпом на прощание, вызвал дрожь во всем теле и тянущую боль в груди, но никак не развеял туман в ее голове. Только позже, стоя в туалетной комнате перед большим зеркалом, Грейнджер по-новому взглянула на свое отражение. Внешне в ней ничего не изменилось, но внутри произошла революция: она стала женщиной. Его женщиной. И понимание этого, наконец, заставило ее наполниться ликованием, а сердце затрепетать в груди. Это была лучшая ночь в ее жизни.
Но сказке не суждено было длиться долго.
В запретной секции библиотеки ее встретил вовсе не тот чуткий и внимательный мужчина, который заставлял ее хныкать от желания и стонать в тишине подземелий, а холодный, исполненный разрушительного равнодушия человек, который легко рассказывал о своих преступлениях и называл себя чудовищем.
Снейп был прав: Гермиона раньше ничего не знала о нем. И тем больнее было камнем сорваться с неземной высоты, на которую ее поднял любовник. Дело было даже не в наслаждении, которое Северус дарил ей, дело было в рвущемся на части сердце, которое отзывалось тоской на каждое движение мужчины.
Воспоминания об их близости превратились в самую настоящую пытку.
Гермиона остервенело терла ладонями губы, пытаясь отогнать мысли о поцелуях Снейпа, краснела, вспоминая бесстыжие прикосновения его рук и давилась рыданиями, когда понимала, что все произошедшее она теперь должна была считать одной огромной ошибкой.
Должна была, но не могла.
Она простила ему собственную стертую память, оправдав его обстоятельствами, она наплевала на красочные картинки его безжалостных убийств, встававших перед глазами и оживавших во снах: Снейп, напевая себе под нос какую-то идиотскую, леденящую кровь песенку о трех каплях прекрасного яда для глупых беспечных людей, с дьявольской усмешкой на губах наблюдал, как смешно дрыгаются в предсмертной агонии конечности Каллигана. Она вытравила эти мысли из своей головы, цепляясь якорем за свою нелогичную, пугающую до дрожи веру в то, что Северус больше не тот монстр, который много лет назад совершил убийство. Что он сбился с пути и отчаянно нуждается в помощи, и что есть только один способ спасти душу этого человека: отдать всю себя без остатка и молиться… нет, верить, что он исцелится до конца.
Но все усилия пошли прахом, когда стало понятно, что изменились декорации, а не суть. Он так и не наигрался в Бога за прошедшие шестнадцать лет, он все так же считал возможным вершить человеческие судьбы: будь то жизнь и смерть или право на воспоминания.
Но как бы ни старалась Грейнджер, она никак не могла считать ошибкой ночь, в которой длинные тонкие пальцы ее профессора оставляли жгучий след на ее коже, ласкали, терзали, доводили до исступления. Так неоднозначно, так запретно, так сладко. Что угодно, только не это.
Дни сменяли друг друга, однообразные и серые, словно волокна тонкой паутины, укрывшие саваном страницы календаря. Начался последний семестр учебы и на горизонте зловещей тенью замаячили экзамены, а Гермиона пыталась заставить себя жить так же, как жила предыдущие пять лет: ходить на занятия, с головой погружаться в чтение и беззлобно отчитывать мальчишек за беспечность. Ни история магии, ни зельеварение больше не вызывали в ней желание посвящать им по пять вечеров до конца года, и гриффиндорка записалась на факультативные занятия по Чарам и Древним рунам. МакГонагалл не высказала по этому поводу ни удивления, ни огорчения, и староста сделала вывод, что уроки конспирации от Снейпа не прошли даром.
К чести профессора, его отношение к Гермионе ни на йоту не изменилось. Он почти не замечал ее на занятиях, изредка с недовольным видом комментировал зазубренный ею текст теории. И лишь то, как он иногда пристально на нее смотрел и отводил взгляд, стоило только девушке повернуться, не давали забыть о том, что произошло между ними.
Как не давали об этом забыть и ночи, превратившиеся для нее в один нескончаемый кошмар.
Ей снился Северус. Пьянящие горячие губы, изучающие ее тело, открывающие ей такое наслаждение, о котором она раньше могла только мечтать. Обжигающее, грязное, развратное скольжение, вырывающее из приоткрытых губ стоны. Напряжение, словно сжатая до предела спираль, скопившееся в теле и мечущееся в поиске выхода. Ей каждую ночь снилась эта сладкая пытка, выжимающая досуха и оставляющая после себя лишь горькое послевкусие одиночества и тоски.