Московские книжники в Великом княжестве Литовском во второй половине XVI века
Восточнославянская литература второй половины XVI в. отмечена оживленными контактами. В середине XVI в. из России в Великое княжество Литовское (далее ВКЛ) переехали по разным причинам старец Артемий, бежавший из соловецкой тюрьмы, его ученик Марк, типограф Иван Федоров, юный князь М.А. Оболенский-Ноготков и другие книжники.
Среди московских переселенцев были не только православные, но и еретики. Спасаясь от преследования, в ВкЛ бежал со своими единомышленниками самый радикальный вольнодумец за всю историю Древней Руси Феодосий Косой, создатель "рабьего учения" - ереси народных низов. Влияние реформационных идей Феодосия Косого в ВкЛ было настолько велико, что его обличитель новгородский монах Зиновий Отенский отмечал, что "восток весь разврати Бахметом [пророком Мухаммедом. - В. К], запад же Мартином немчином [основателем немецкого протестантства Мартином Лютером. - В. К], Литву же Косым".
Среди московских книжников, переселившихся в ВкЛ, был и князь Андрей Михайлович Курбский, герой казанской войны 1552 г., победитель ливонских рыцарей, виднейший представитель боярской оппозиции в царствование Ивана Грозного. Ночью 30 апреля 1564 г. тридцатипятилетний воевода Юрьева Ливонского (ныне Тарту) Курбский вместе с преданными ему людьми бежал в ВкЛ, спасаясь от опалы Ивана Грозного и предвидя надвигающийся опричный террор. Польский король Сигизмунд II Август щедро наградил беглеца. Он пожаловал ему на ленном праве богатый и многолюдный город Ковель с местечками и селами на Волыни и поместья в Литве.
По признанию Курбского, в первые годы эмиграции он не мог посвятить себя творчеству из-за службы в войсках Сигизмунда II Августа и конфликтов с соседями по имению, не принявших московского переселенца: "...принужден бых кролем ко службам его въенным. И егда упразнихся от них, ненавысные и лукавые суседи прекаждаху ми дело сие.., крови моеи насытитися жалающе". Вспоминая Россию, Курбский называл ее "землей Божией", а себя - странником, пребывающим "между человеки тяжкими и зело негостелюбными". На тяготы жизни на чужбине жаловался и его старший товарищ по эмиграции старец Артемий, бывший игумен Троицко-Сергиева монастыря: "Люди зде стропотны", суровы.
В 1564 г., в год бегства Курбского из России, в Польше появились иезуиты. Летом 1569 г. была подписана Люблинская уния об объединении Польши и ВкЛ в одно государство. Курбский и его друг православный магнат князь Константин Острожский не явились в королевский замок во Владимире, чтобы принести присягу на присоединение Волыни к Польше. Люблинская уния распахнула перед иезуитами двери в Литву. В сентябре 1569 г. иезуиты были приглашены в Вильно и развернули пропаганду католицизма. Именно с этого момента началась переводческая деятельность Курбского.
В первой половине и середине XVI в. Литовская Русь переживала кризис церковнославянской культуры и языка, вызванный общим упадком церковной жизни в Киевской митрополии. Переводы с латыни и западноевропейских языков делались мирянами и низшими клириками не на церковнославянский, а на "просту", или "руську мову", - местный литературный язык, сложившийся на основе делового (в значительной степени полонизированного) государственного языка ВкЛ.
"Проста мова" вступала в конкуренцию с церковнославянским языком и постепенно вытесняла его из традиционных жанров. Эта конкуренция была непосредственно связана с борьбой культур и идеологий в ВкЛ. Проникновение "простой мовы" в библейскую и богослужебную литературу было характерно для протестантской, а впоследствии униатской книжности, стремившийся отмежеваться от православия.
В 1581 г. в селе Хорошеве близ Острога шляхтич Валентин Негалевский перевел "на реч рускую" ("просту мову") Евангелие с польского издания антитринитария Мартина Чеховича. Неизвестно, был ли знаком Курбский с зтим Евангелием, но самого переводчика он должен был знать, хотя и далеко не при самых лучших обстоятельствах. В 1582 г. Негалевский подал в суд жалобу своей знакомой Настасьи. Настасья обвинила Курбского в убийстве ее мужа Петра Вороновецкого, бежавшего вместе с ним из России.
Курбский также засвидетельствовал кризис церковнославянской культуры в Литовской Руси. "И исках мужей, словенским языком книжным добре умеющих, и не возмогох обрести", - писал он о трудностях, с какими столкнулся при организации переводческого кружка на Волыни. Такое положение дел подтверждают современники Курбского, его друзья и противники. В переписке с Курбским Константин Острожский предложил ему перевести церковнославянскую беседу Иоанна Златоуста "лепшаго ради выразумения на польщизну".
В 1577 г. в Вильне был издан на польском языке трактат "О единстве церкви Божией под одним пастырем" иезуита Петра Скарги, одного из идейных вдохновителей Брестской унии 1596 г. - объединения католической и части православной церкви в ВкЛ. Греки, доказывал Скарга, обманули русских, передав им христианскую веру на славянском языке, ибо вне греческого и латыни не может быть подлинной культуры: "И не было еще на свете и не будет никакой академии, ни коллегии, где бы теология, философия и иные "свободные науки" на другом языке изучались и могли быть поняты. Со словенским языком никогда никто ученым быть не может. И уже теперь его почти никто в совершенстве не понимает. Потому что нет на свете той нации, которая бы на нем говорила так, как есть в книгах, также своих правил, грамматик и калепинов [латинский толковый словарь Амвросия Калепино. - В. К.] для обучения не имеет и уже иметь не может".
В переписке с Константином Острожским Курбский саркастически отозвался о трактате Скарги: "...езуитцкии фабулы, софизматы повапленные". Но на его глазах католики и протестанты теснили православие с помощью школ, проповеди и ученых диспутов. Уже первые столкновения православного общества ВкЛ с протестантской и католической пропагандой показали упадок традиционного церковнославянского образования. Трудами "наших учителей чуждые наслажаются, - писал Курбский, - а мы гладом духовным таем, на свои зряще". Целью его литературно-просветительной деятельности было стремление преодолеть кризис церковнославянской культуры, сделать ее конкурентоспособной в религиозной борьбе с католиками и протестантами.
По словам Курбского, идея создания кружка родилась в его беседах со старцем Артемием о необходимости переводов сочинений отца церкви Василия Великого. Знаток церковнославянского языка Артемий обещал специально прибыть из Слуцка к Курбскому, чтобы помочь ему в работе "по словенскии", но просил найти переводчика с греческого или латинского языков. Курбский не только выполнил этот совет, но и сам в возрасте около 40 лет засел за латынь. Его учителем стал молодой бакалавр Амброжий, которого немецкая исследовательница Инга Ауэрбах отождествила с выпускником Краковского университета по имени Ambrosius Szadkovius, в 1569 г. закончившим философский факультет с ученой степенью бакалавра.
Профессор американского Гарвардского университета Эдвард Кинан, отрицая подлинность творчества Курбского, ссылается на то, что достоверные источники якобы умалчивают о его образованности. На самом деле надежные документы утверждают обратное.
В 1641 г. в Кракове вышел в свет первый том собрания гербов "Orbis Poloni" ("Польский мир") геральдика Симона Окольского. Беспристрастный польский автор подтверждает латинскую образованность Курбского. Окольский писал, несколько изменив фамилию князя на западнорусский манер: "Крупский был поистине великим человеком: во-первых, великим по своему происхождению, ибо был в свойстве с московским князем Иоанном [царем Иваном Грозным. - В. К.]; во-вторых, великим по должности, так как был высшим военачальником в Московии; в-третьих, великим по доблести, потому что одержал такое множество побед; в-четвертых, великим по своей счастливой судьбе: ведь его, изгнанника и беглеца, с такими почестями принял король Август [Сигизмунд II Август. - В. К.]. Он обладал и великим умом, ибо за короткое время, будучи уже в преклонных годах, выучил в королевстве латинский язык, с которым дотоле был незнаком" - "...et ingenio magnus, nam brevi tempore linguam Latinam ante sibi ignotam parvo intervallo provectus in annis in regno didicit". Вопреки мнению Э. Кинана церковнославянская и латинская образованность Курбского не апокриф, а факт, имевший международную известность.
Под руководством Амброжия Курбский занимался, помимо латыни, гуманитарными и философскими науками, а затем в начале 70-х гг. XVI в. перевел вместе с ним сочинения отца церкви Иоанна Златоуста, объединенные в сборник "Новый Маргарит". "Новый Маргарит" был первым крупным переводом, выполненным в кружке Курбского.
Во второй половине 1575 - начале 1576 г. Курбский подарил один из списков "Нового Маргарита" литовскому сановнику Евстафию Воловичу. Волович участвовал в тайных переговорах с Курбским, закончившихся его бегством из России, и приходился родственником его второй жене Марии Юрьевне Гольшанской. Волович, к этому времени перешедший из православия в кальвинизм, ранее хотел иметь в своей библиотеке "Евангельские беседы" Златоуста в переводе учителя Курбского Максима Грека и старца Силуана. В 1561 г. Волович вместе с литовским магнатом Григорием Ходкевичем отправил в Москву монаха Исайю Каменчанина, чтобы получить из библиотеки Ивана Грозного для издания и распространения в ВкЛ Библию, "Житие Антония Печерского" и "Евангельские беседы" Иоанна Златоуста.
Миссия Исайи окончилась неудачей. Он прибыл в Россию из Вильно одновременно с послом патриарха Константинопольского митрополитом Евгрипским и Кизическим Иоасафом. Их взаимные обвинения перед московскими властями привели Исайю в вологодскую тюрьму, где он находился еще в июле 1562 г., но в марте 1566 г. содержался уже "в Ростове в темницы". Написанная им в заключении "Жалоба" на Иоасафа и первое письмо Грозному, отправленное Курбским из Литвы в 1564 г., имеют тесную текстуальную взаимосвязь. Она вызвала разные объяснения и дала Э. Кинану основание говорить о вторичности и подложности послания Курбского.
В стороне от проблемы оказалась личность духовного отца Курбского Феодорита Кольского. В 1557 г. он вместе с будущим врагом Исайи митрополитом Иоасафом ездил по поручению Грозного в Константинополь, чтобы получить у патриарха и священного собора официальное утверждение царского сана Ивана IV. Успешно выполнив задание и вернувшись на Русь в конце 1557 г., Феодорит удалился в Вологодский Спасо-Прилуцкий монастырь. Через несколько лет в Вологде оказался сосланный Исайя. В этом контексте связь между разделенными огромным расстоянием Курбским и Исайей Каменчанином перестает казаться невероятной и необъяснимой. Одним из посредников между ними мог быть Феодорит Кольский. После бегства Курбского из России в 1564 г. он был допрошен в качестве его духовника. Не исключено, что тогда же он имел возможность ознакомиться с письмом к царю.
После окончания работы над "Новым Маргаритом" бакалавр Амброжий покинул Курбского, а его место в переводческом кружке занял другой ученый книжник - молодой эмигрант князь Михаил Андреевич Оболенский-Ноготков.
Происходивший "з роду княжат черниговъских" Оболенский бежал в ВкЛ вместе с женой накануне введения опричнины в России. Королевский "привилий" от 20 мая 1568 г. подтверждает, что Оболенский храбро сражался в польско-литовских войсках, "вдаючи в небезпечность здоровье свое", и сумел заслужить "ласку господарьскую" - монаршью милость Сигизмунда II Августа. Примерно в то же время Оболенский сблизился с Курбским.
Курбский, желая иметь знающих и образованных помощников, уговорил своего младшего товарища отправиться учиться в Краковский университет. В "Альбуме Студиозорум" - книге, в которой записывались сведения о принятых в университет, под 1571 г. в списке из 18 человек шестым указан "Michael Andreae Oboleczki dioc[esis] Wilnensis gr[ossos] octo s[oluit]". В переводе с латыни запись означает, что Михаил Андреевич Оболенский из Виленской епархии заплатил восемь коп грошей (копа грошей - денежно-счетная единица в Речи Посполитой).
Оболенский три года учился в Кракове, а потом около двух лет пробыл в Италии - "до Влох ехал". Многие воспитанники Краковского университета поступали в другие учебные заведения. Один из них, белорусский первопечатник бакалавр Франциск Скорина, получил степень доктора "в лекарских науках" в Падуанском университете в Италии, который благодаря царившему в нем духу веротерпимости пользовался популярностью у православных греков и славян. В Падуе и Венеции "любомудрствовал" монах Киприан из Острога. Вероятно, там же учился и Оболенский. Пропутешествовав около пяти лет, он вернулся в ВкЛ не ранее конца 1575 г. Его приезд побудил Курбского приступить к новым переводам.
В конце 1575 и не позднее первых месяцев 1577 г. Курбский вместе с Оболенским перевел "Богословие" отца церкви Иоанна Дамаскина - третью и главную часть его догматического труда "Источник знания". Вскоре после окончания совместной работы, не позднее середины 1577 г., Оболенский скоропостижно скончался в возрасте около 30 лет.
После его смерти в кружке Курбского была продолжена работа по переводу сочинений Иоанна Дамаскина. До 1579 г. были переведены "Диалектика" Дамаскина, первая часть "Источника знания", и так называемые "фрагменты" его творений. В "Диалектике" Дамаскина очень кратко изложено учение о силлогизме. Курбский же придавал большое значение теории аргументации в богословских диспутах с католиками и протестантами. Поэтому он дополнил "Диалектику" Дамаскина своим переводом статьи "О силлогизме" из сочинения "Erotemata trivii" ученика Мартина Лютера Иоганна Спангенберга. Перевод Курбского был издан отдельной брошюрой после его смерти в типографии его знакомых братьев Кузьмы и Луки Мамоничей в Вильне в 1586 г. Издание Мамоничами переводного труда Курбского стало первой восточнославянской печатной книгой по логике.
Переводы Курбского богословских и философских сочинений получили распространение среди украинских книжников. В 1639 г. "Богословие" и "Диалектику" Иоанна Дамаскина читал митрополит Киевский Петр Могила.
После 1577 г. в кружке Курбского был отредактирован по латинскому изданию парижского аббата Жака де Билли (Париж, 1577 г.) древнерусский перевод "Повести о Варлааме и Иоасафе" - одного из самых распространенных агиографических произведений мировой литературы Средневековья, авторство которого необоснованно приписывалось Дамаскину.
В последний период творчества Курбского был переведен разнообразный по составу авторов свод житийной и церковно-учительной литературы, куда вошли многие произведения в редакции византийского писателя второй половины X в. Симеона Метафраста. Переводы сохранились в списке, современном их созданию - рубежа 70-80-х гг. XVI в. Судя по палеографическим и кодикологическим особенностям, рукопись происходит из скриптория Курбского. Автографы сочинений и переводов Курбского неизвестны, но можно утверждать, что эту книгу князь Андрей держал в руках и работал с ней.
Свод Курбского появился во время обострившейся религиозно-культурной борьбы в ВкЛ. В 1579 г. в Вильне вышли в свет на польском языке "(ywoty (wi(tych" ("Жития святых") Петра Скарги, использовавшего труды латинских агиографов Алоизия Липомана и Лаврентия Сурия. Сборник имел успех и впоследствии многократно переиздавался. Яркий литературный талант Скарги способствовал успеху его книги не только у католиков, но и у православных читателей. Избранные из нее жития святых неоднократно переводились в Литовской Руси как на церковнославянский язык, так и на "просту мову". Вместе с тем книга иезуита Скарги была не только увлекательным чтением, но и средством католической пропаганды. Она способствовала распространению неправославных воззрений и житий святых, не почитаемых восточной церковью - Домицилии, Кунегуды, Флориана.
Агиографические сборники Курбского и Петра Скарги были созданы одновременно и независимо друг от друга. В "Житиях святых" Скарги посвящение Анне Ягеллон, сестре польского короля Сигизмунда II Августа, датировано 16 августа 1579 г. В свою очередь Курбский продолжил переводы сочинений Симеона Метафраста, начатые Максимом Греком в Москве еще в первой половине 20-х гг. XVI в. В переписке с Иваном Грозным 3 сентября того же года Курбский сослался на "Житие Николая Мирликийского" в редакции Метафраста, переведенное в его кружке и включенное в агиографический свод. Переводы Курбского и Скарги показывают, насколько велико было влияние только что изданного труда Сурия как на католическую, так и на православную агиографию.
Несмотря на полный антагонизм с Петром Скаргой, Курбский обратился за творениями Симеона Метафраста к тому же самому источнику. Им было первое издание компилятивного собрания агиографической литературы в шести томах монаха-картезианца Лаврентия Сурия "De probatis sanctorum historiis" - "Истинные повествования о святых" (Кельн, 1570-1575 гг.).
Из "De probatis sanctorum historiis" в свод Курбского вошли не только творения Метафраста и многих других восточнохристианских писателей от Афанасия Александрийского и Василия Великого до Михаила Пселла, но и произведения латинских авторов: Иеронима Стридонского, Амвросия Медиоланского, Адона Вьеннского, Петра Дамиани. Курбского интересовала прежде всего общехристианской патристика, созданная до разделения церквей в 1054 г. Этот корпус текстов был дополнен переводами фрагментов из церковных историй Евсевия Кесарийского и Никифора Каллиста Ксанфопула, отрывками из богословских трактатов "Ancoratus" и "Panarium" Епифания Кипрского. В агиографический свод также вошли избранные проповеди Иоанна Златоуста из сборника "Новый Маргарит" и 5 переводов Максима Грека из Симеона Метафраста.
Очевидно, над сводом работали под руководством Курбского бакалавр Станислав Войшевский, ковельский протопоп Сила и Брум. Из документальных источников известно, что в 1579 г. они по приказу князя Андрея взяли в лавке в Ковеле "до переводу" четыре "либры паперу" - бумаги.
Курбский первым из восточнославянских писателей обратился к "De probatis sanctorum historiis" Лаврентия Сурия и положил начало переводов этого обобщающего памятника западноевропейской агиографии. Насколько удачным оказался выбор источника и подход к нему показывает тот факт, что в 1684-1705 гг. святой Димитрий Ростовский (в миру украинец Даниил Саввич Туптало), составляя свои четырехтомные "Книги житий святых", широко использовал произведения Симеона Метафраста во втором издании Сурия.
Одновременно с переводами Курбский продолжил старый спор с Иваном Грозным, завершив его созданием в 1579-1581 гг. "Истории о великом князе Московском". В научной литературе отмечалось, что "История" состоит из двух частей: единого сюжетного повествования о правлении Грозного и мартиролога - рассказа о жертвах его тирании. Сам автор называл первую часть своей книги "кроницей", а вторую - "Историей новоизбиенных мучеников". "Истории о великом князе Московском", подлинный шедевр древнерусской литературы, была написана как ответ на настойчивый вопрос "многих светлых мужеи", новых друзей Курбского в литовской эмиграции: "Откуды сия приключишася, так прежде доброму и нарочитому царю..." дойти до неслыханного кровопийства?
"Истории о великом князе Московском" не известна в рукописной традиции Литовской Руси и Московского царства до 1677 г., когда в Москве был переписан "сборник Курбского" с "Историей" для фаворита царевны Софьи Алексеевны князя В. В. Голицына. Острополемическая "История", созданная в последний период творчества Курбского, после его смерти в 1583 г. и смерти Грозного в 1584 г. потеряла актуальность в ВкЛ и долгие годы хранилась в домашнем архиве Курбских как семейная реликвия. Только в последней четверти XVII в., после возвращения потомков Курбского в Россию, с которыми В. В. Голицын поддерживал тесные отношения и которые, очевидно, передали ему "сборник Курбского", ее стали читать, переписывать и распространять.
Конец XVI в. был отмечен обострением полемики с католиками, вызванной подготовкой Брестской церковной унии 1596 г. В ВкЛ приобрела необычайную остроту проблема Ферраро-Флорентийского собора 1439 г., на котором была предпринята неудачная попытка соединения православной и католической церкви. Не ранее 1577 г. появилась антикатолическая история Флорентийской унии, не дошедшая до нашего времени. По свидетельству Курбского, она была написана "в Вилне от некояго субдиякона". На склоне жизни, видимо, в 1581-1583 гг. князь Андрей переработал ее в "Историю о осьмом соборе". По вопросу церковной унии с Римом Курбским придерживался мнения Максима Грека, вернувшегося в православие из католицизма: "...разъединение лучше и похвальнее соединения, отлучающего от Бога".
В 1598 г. анонимный полемист под псевдонимом клирик острожский опубликовал "Историю о листрикийском, то есть о разбойническом Ферарском або Флоренском синоде". Она восходит к тому же источнику, что и сочинение Курбского. Труд клирика острожского стал известен в России. В 1624 г. его использовал князь И. А. Хворостинин, сосланный за еретичество в монастырь. Стремясь оправдаться и показать себя правоверным христианином, он составил свою редакцию "Повести слезной о листриском, сиречь Феларском и Фларентиском разбойническом кровопролитном осмом соборе". Полемика с униатами является ярким показателем тесных литературных контактов между великорусскими и украинскими книжниками в XVI-XVII вв.
В 1585 г., после смерти Курбского, в типографии Мамоничей в Вильне был издан сборник переводной литературы с посвящением Евстафию Воловичу. В издательском посвящении указано, что рукопись сборника недавно попала к Мамоничам в готовом виде: "...недавно прошлых часов до маломожное друкарни досталися книжки, хотя же коротко, але звязне писаные...". Среди статей сборника находится "Диалог, или Беседование" патриарха Константинопольского Геннадия II Схолария. Есть основания полагать, что перевод "Диалога" был выполнен по заказу Курбского, написавшего к нему предисловие.
До патриаршества Схоларий сопровождал как светское лицо, член Государственного совета, императора Иоанна VIII Палеолога на Флорентийский собор 1439 г. Католики использовали приписанную ему подложную апологию Флорентийской унии для пропаганды своих идей. Распространять подделку советовал папский посол в Москве иезуит Антонио Поссевино, бывший проездом в Литве в 1580 г. В следующем году его пожелание сбылось. Член ордена иезуитов русин по происхождению Василий Амасский (Замасский), служивший переводчиком при Поссевино, опубликовал в Вильне отрывок из псевдо-Геннадия об исхождении Святого Духа от Бога Отца и Бога Сына.
Православные полемисты использовали "Диалог" Схолария как серьезный контраргумент в споре, опровергающий католический догмат Filioque. Украинский богослов Захария Копыстенский писал в "Паллинодии" 1621-1622 гг.: "А яко ж то правда (што выдают книжки под именем Генадия Схолярия), якобы он коли мел Флорентийскую унию похваляти? ...Он не держал унии Флорентийской и не хвалил еи. А показует то "Диалог его з турчином о Св. Духу", в котором написал, иж от единого Отца исходит, а нигде не помянул, абы "и от Сына", што латинники в Флоренции станути усиловали. "..." Есть той "Диалог" в Вилне року 1585, през Козму и Лукаша Мамоничи выдрукованый...".
Полемику с католиками продолжили переведенные Курбским отрывки из "Церковной истории" Евсевия Кесарийского под общим названием "Новопреложенная повесть, или гадание, або пря, от кроиники... Евсевия архиепископа Кесарииского... сопротив нынешних календаров...". Принято считать, что первым православным защитником старого юлианского календаря в ВкЛ был ректор Острожской академии Герасим Смотрицкий с его "Календарем римским новым" в брошюре "Ключ царства небесного", написанной в 1587 г. и изданной во Львове или, возможно, в Вильне. Однако пальма первенства принадлежит Курбскому.
В булле "Inter gravissimas" от 24 февраля 1582 г. папа Римский Григорий XIII ввел новую календарную систему, обязав католиков считать после четверга 4 октября 1582 г. пятницу не 5, а 15 октября. Григорианская реформа вызвала острую критику протестантов и не была принята православной церковью.
В "сборниках Курбского" фрагменты из "Церковной истории" Евсевия Кесарийского направлены переводчиком против того, что "папа Римскии новою своею пасхальею, или календаром" изменил "праздники християнские на иные дни... возмущения ради всего християнства". Эти переводы следует датировать временем между началом 1582 и маем 1583 г., когда Курбский умер. Они являются одним из его последних литературных трудов, а может быть, и самым последним. Не случайно, что именно ими заканчиваются "сборники Курбского".
Курбский не ограничивался литературной полемикой с католиками и протестантами. В 1574 г. он явился в виленскую коллегию иезуитов и вступил с ними в публичный диспут, несомненно, на латинском языке об исхождении Святого Духа. Иезуиты, сообщая об этом споре, отдали должное знаниям Курбского. Они охарактеризовали его как ученейшего среди православных книжника. Их красноречивое признание опровергает сомнения в образованности князя: "schismaticus quidam, olim apud Moschos dux belli, inter suos doctissimus ad collegium accessit..." - "некий схизматик, некогда бывший военачальником у московитов, между своими ученейший, пришел в коллегию...".
Продолжением этой полемики стали два антикатолических послания Курбского Кузьме Мамоничу и примыкающий к переписке "Ответ восточных, или Щит церкви правоверной". В первом письме Мамоничу Курбский вспоминал об этом диспуте на обеде с иезуитами: "Так рок [в других списках: тому ныне год. - В. К.] бо ся было им статечне отвещано священми писаньми... о произхождению Святаго Духа и о библиях их различных преводников, и о летех о создания мира и четвертое, о зверхътности [в других списках маргиналия: начальстве. - В. К.] папы их...". Послания Курбского Кузьме Мамоничу не датированы. По его словам, со времени диспута с иезуитами (который был по их свидетельству в 1574 г.) до написания первого письма Мамоничу прошел год. Следовательно, переписку надо датировать 1575 г.
Приблизительно в то же время, до весны 1575 г., Курбский состязался в богословском споре с волынским шляхтичем Кодианом Чапличем. Реформатор Чаплич был последователем еретического учения бежавших из России Феодосия Косого и Игнатия. Диспут произошел в Корце на Волыни, в родовом замке князя Богуша Корецкого. В послании от 21 марта 1575 г. Чапличу Курбский, вспоминая этот диспут, подверг резкой критике реформаторов, в частности, за то, что они, не зная ни греческого, ни латыни - языков науки и культуры, умеют только хулить, ругаться и обманывать на польской "барбарии". Латинизм барбария (barbaria) означает 'варварство, грубость, невежество'. Называя так польскую речь, Курбский противопоставлял ей церковнославянский не только как священный язык мирскому, но и как ученый язык профанному.
По справедливому мнению львовского исследователя И. З. Мыцко, в отличие от кружка Константина Острожского кружок Курбского "был менее зависим от политической конъюнктуры. "..." А. Курбский не отличался терпимостью, в его деятельности проявлялся больше полемист, нежели политик. К. Острожский, напротив, для достижения желаемого не скупился на обещания католическим кругам, использовал сотрудничество с протестантами".
Чтобы добиться большего успеха у православных читателей, иезуит Петр Скарга посвятил трактат "О единстве церкви Божией под одним пастырем" Константину Острожскому. В обращении к влиятельнейшему магнату Скарга просил его со вниманием прочитать книгу и выражал полную надежду на церковную унию. По поручению Константина Острожского, антитринитарий-социанин Мотовило написал ответ против Скарги, но при этом допустил ряд отступлений от православных догматов. Антитринитарии отвергали троичность Божества и божественную природу Христа.
Константин Острожский отправил оба произведения на просмотр Курбскому. Тот ответил резкой критикой обеих трактатов в двух письмах Константину Острожскому 1577 г., дал подробное опровержение радикально-реформационных взглядов Мотовило. Видимо, критика возымела действие. Около 1579 г. Константин Острожский хотел поручить написание нового ответа на книгу Скарги греку Евстахию Натаниелю с Крита, учителю своих детей.
Курбскому необоснованно приписывается антиеретическая, антииудейская Толковая Псалтирь, созданная в ВкЛ. Ее старший список из числа сохранившихся относится к началу XVII в. На составление западнорусской Толковой Псалтири оказало некоторое влияние творчество московских книжников. Н. П. Попов обнаружил в ней текстуальные совпадения с "Новым Маргаритом" Курбского, оригинальными и переводными сочинениями Максима Грека.
Эти источники могли быть известы не только в кружке Курбского. Старец Артемий и его ученик Марк Сарыхозин поддерживали с Курбским тесные литературные контакты. Сарыхозин хорошо знал о переводе "Нового Маргарита", а в России старец Артемий был близко знаком с Максимом Греком.
Толковая Псалтирь имеет антииудейскую направленность. Через все послания старца Артемия лейтмотивом проходит обличение "иудаизма" антитринитариев, которых тогда называли арианами. В начале XVII в. Захария Копыстенский писал в "Паллинодии": "Было теж и в России нашей дидаскалов много..." - и первым среди церковных учителей назвал "преподобного Артемия инока, который... в Литве от ереси арианской и лютеранской многих отвернул". В "Послании князю Чарторыйскому" старец Артемий предполагал "на вся хулы нынешних ересей обще списати обличение". Возможно, этим "общим обличением" явилась Толковая Псалтирь, которая в любом случае расширяет наши представления о литературных связях между книжниками Московской и Литовской Руси.
Деятельность старца Артемия и Марка Сарыхозина протекала в Слуцке под покровительством князя Юрия II, известного поборника православия и просвещения. Характерно, что в XVII в. один из списков Толковой Псалтири находился именно в Слуцке.
Рукописная традиция связывает старца Артемия с Острогом. В некоторых списках его сочинений указано: "Книга Артемия старца острожского послание его к Симону Будному", белорусскому антитринитарию и культурному деятелю. Связь Артемия непосредственно с кружком Константина Острожского маловероятна. Князь Константин вступил во владение родовым имением весной 1574 г. В письме Курбского Сарыхозину, которое можно датировать с большой долей вероятности концом 1575 г., о старце Артемии говорится как об умершем. Очевидно, он скончался в первой половине 70-х гг. XVI в., еще до организации острожского кружка в 1576 г.
Борьба культур и конфессий в последней трети XVI в. выдвинула на первый план проблему школьного образования. Уже первые столкновения православных с протестантской и католической пропагандой показали недостаточность традиционной церковнославянской начитанности. Верность "праотеческому правоверию" и резкое неприятие других конфессий никогда не имели у Курбского характера духовной замкнутости. Культурная изоляция всегда вызывала у него решительный протест.
В эмиграции Курбский вплотную соприкоснулся с ренессансной культурой. Характерно, что в его кружке маргинальные глоссы (энциклопедические комментарии к переводам) составлялись на основе латинских словарей известных ученых-гуманистов XV-XVI вв. итальянца Амвросия Калепино, швейцарца Конрада Геснера и француза Шарля Этьенна.
Курбский свидетельствует в предисловии к "Новому Маргариту", что изучал труды античных авторов, в частности, "Физику" и "Никомахову этику" Аристотеля. Он включил в "Третье послание Ивану Грозному" перевод двух отрывков из "Парадоксов" Цицерона, посвященных Марку Бруту - одному из убийц диктатора Юлия Цезаря. Развитые Цицероном философские положения стоиков "добродетель сама по себе достаточна для блаженства" и "все мудрецы - граждане, глупцы же изгнанники" отвечали душевному настроению Курбского, считавшего себя изгнанным "без правды" "от земли Божия".
Курбский считал традиционную церковнославянскую начитанность лишь первым шагом в образовании искусного книжника. Его следовало сделать каждому, но ни в коем случае не останавливаться, а идти дальше к вершинам церковнославянской культуры и западноевропейской учености - грамматике, риторике, философии, "аще ли не обрящут в земле своеи таковых учителеи, да не ленятся ездити и до чужых стран".
Такая точка зрения характерна и для других единомышленников Курбского, понимавших пользу и необходимость латинского образования и западноевропейских гуманитарных наук в новых исторических условиях. Каштелян Брацлавский Василий Загоровский в завещании 1577 г., назначив Курбского душеприказчиком, распорядился найти своим сыновьям по достижении ими семилетнего возраста сначала "дъяка добре учоного... руское науки в Писме Светом дать учити", затем нанять бакалавра, "который бы их науки латинского писма добре учити мог", а потом отправить в виленскую коллегию иезуитов, "бо там фалят детям добрую науку", с тем непременным условием, чтобы они "писма своего руского и мовенья рускими словы и обычаев... руских не забачали, а наболшей веры своее".
Позднее в послании 1577 г. из татарского плена Загоровский просил, чтобы Курбский взял к себе его детей "на науку", и заранее обещал плату учителям. Обучение детей у литературных сотрудников Курбского, видимо, не только "руское науки в Писме Светом", но и "науки латинского писма" должно было предварить их учебу в виленской коллегии иезуитов. Послание Загоровского - документальное свидетельство современника о просветительной деятельности Курбского. Оно находит подтверждение в его сочинениях. Курбского волновали проблемы образования православных детей, их учеба в виленской коллегии иезуитов и верность "праотеческому правоверию". Этим вопросам посвящено его письмо княгине Анне Чарторыйской.
Кружок Курбского просуществовал недолго - около 15 лет, с конца 60-х гг. XVI в. и до смерти князя в 1583 г. Не все задуманное было выполнено. Но важно даже не сколько удалось сделать, а само направление работы. И. З. Мыцко отмечает, что "осередок... Андрiя Курбського... став хронологiчно першим значним православним культурно-освiтнiм осередком Укра(ни з власною, наперед окресленою науковою програмою, свiтським складом спiвробiтникiв".
Выходцы из России принесли с собой литературные традиции и вкусы своей родины. Литературно-филологическое направление, сложившееся в Московском царстве благодаря трудам архиепископа Геннадия Новгородского, Максима Грека и их учеников, получило продолжение в деятельности острожской типографии и славяно-греко-латинской Академии, основанными князем Константином Острожским в родовом замке в конце 1576 г.
С Острогом связана деятельность Ивана Федорова. В 1578 г. Федоров напечатал в Остроге новое издание Азбуки (ранее Азбука была опубликована им во Львове в 1574 г.). Книга предназначалась "детем к научению" в школе, основанной в Остроге. Азбуки Ивана Федорова - первые (из числа сохранившихся) печатные учебники, составленные как единое целое и предназначенные "ради скораго младеньческаго научения".
В 1580-1581 гг. Федоров издал в Остроге первую полную печатную церковнославянскую Библию (так называемую Острожскую Библия). В ее основу лег список знаменитой Библии 1499 г. - первой полной рукописной церковнославянской Библии, переведенной в кружке архиепископа Геннадия Новгородского. Геннадиевская Библия была получена через канцлера ВкЛ Михаила Гарабурду из Москвы от Ивана Грозного.
При издании Острожской Библии был использован новый перевод ветхозаветной книги Есфирь. Этот перевод был выполнен учителем Курбского Максимом Греком. Еще до побега из России Курбский резко критиковал издание библейских книг белорусским просветителем Франциском Скориною и советовал читать вместо них старые переводы, а из новых - переводы Максима Грека. В последней трети XVI в. Курбский был самым заметным пропагандистом идей и трудов своего "превозлюбленного учителя" в ВкЛ. В его библиотеке находилась подборка сочинений и переводов Максима Грека. Не исключено, что именно Курбский познакомил Константина Острожского с новым переводом книги Есфирь. Характерно, что в 1579 г., когда в Остроге полным ходом шла работа над Библией, Курбский, взяв с собой "паперу две либры" - две пачки бумаги, посетил проездом Константина Острожского, отправляясь на войну с Иваном Грозным. Несомненно, при встрече старые друзья обсуждали свои литературные занятия.
Деятельность кружка Курбского протекала в тесном контакте с крупнейшими православными центрами Литовской Руси и захватила собой значительную территорию: Острог (князь Константин с его ученой дружиной), Слуцк (князь Юрий II, старец Артемий, Марк Сарыхозин), Виленское братство (Мамоничи, бурмист Зиновий Зарецкий и его брат скарбный ВкЛ Иван), Львовское братство (Семен Седларь, монах Мина). На деньги мещанина Семена Седларя Иван Федоров, переехавший во Львов из Заблудова осенью 1572 г., основал свою типографию на Украине. Львовский монах Мина также был знаком с Федоровым, принимал участие в выкупе у Израиля Якубовича типографского оборудования, заложенного первопечатником, и сыграл важную роль в создании Львовской братской типографии, которая продолжила дело Ивана Федорова.
В связи с общим кругом львовских знакомых Курбского и Федорова примечательно, что послесловие Федорова к львовскому Апостолу 1574 г., первой точно датированной украинской печатной книге, имеет текстуальное совпадение с третьим письмом Курбского Вассиану Муромцеву и первым посланием Курбского Ивану Грозному во второй редакции. Одни исследователи видят в послесловии цитату из письма царю, другие полагают, что оба автора самостоятельно использовали общий источник. Так или иначе, но связь между Курбским и Федоровым - прямая или через вторых лиц - существовала.
Литературный труд не был для Курбского побочным занятием. С самого начала его культурно-просветительная деятельность преследовала общеславянские цели. Еще на Руси он спрашивал у Максима Грека о святоотеческих творениях: "Если бы все преведенны были от грецка языка в словенски. И где суть? если у серъбов? альбо у болгорув суть? або у иных языков словенских?".
Обращение Курбского к латинской культуре ни в коей мере не означало отказа от традиционных церковнославянских ценностей. Вероисповедная чистота была фундаментом новой учености. Князь Андрей стремился поставить западноевропейские "свободные искусства" на службу православию, вернуть в его лоно греко-византийское духовное наследие. Призывая другого московского эмигранта Марка Сарыхозина заняться переводами, Курбский писал ему: "Не обленись до нас приехати...", "...яви любовь ко единоплеменнои Рос[с]ии, ко всему словенскому языку!". Курбский занимает промежуточное положение между писателями России, Украины и Белоруссии, являясь одним из связующих звеньев в культуре восточнославянских народов.
"Сказ. Зрите, последняго века сего царие (паче же прегордые и немилосердые ко своим подручным), древних цареи благочиние и любовь ко советником.., понеже зело любили яко чиноначальников военных, так и советников своих великих почитали, сами быша яко главою, тех же яко удов своих... А не так, яко наши прелютые и прегордые руские цари советников своих холопми нарицают на свою им срамоту. О беда, хто слыхал от века цареи християньских над холопми царюющих, кроме безбожных измаильтян, бусурманских псов (подобно, у них будучи в холопех, наши руские княжата навыкли тои презлости). А християнские царие нарицаются, которые под собою имеют в послушенстве великих княжат и других чиновников светлых и свободных, а не холопеи, сиречь невольников, тако же и цесари [императоры. - В. К.] те нарицаются, у них же царие, от Бога помазанные, венцоноcные, в послушеньстве и в согласию с ними многом пребывают".
В. В. Калугин
Живой колос