Свт. Филарет Московский. «Апостол Павел дает истории странствующих Патриархов высший вид и разум, когда говорит
«Апостол Павел дает истории странствующих Патриархов высший вид и разум, когда говорит, что сие странствование было хождение верою, ожидание неподвижныя основания имеющего града, которого зодчий и основатель есть Бог, искание отечества небесного (Евр. 11:8–16). Сие значит, что внешние и видимые приключения Патриархов выражали духовный и внутренний путь.
Иисус Христос в постепенном действии Своего ходатайства между Богом и человеками есть путь и истина и жизнь (Ин. 14:6). В церкви патриархальной и ветхозаветной Он являлся как единый среди многочисленных распутий Путь, через обетования, прообразования, очищения, ведущий к Божественной истине; в Новом Завете Он открывается преимущественно как всеобщая Истина всех времен и всех народов, вещественность образов и сеней, просвещение сидящих во тьме язычества; во втором, наконец, пришествии Своем Он прославится, как единая всеобщая вечная Жизнь, да и сама смерть пожерта будет Его победою. Две последние эпохи заключаются в первой как цвет и плод в семени или новосаждении. И если родом и образом новосаждения предвещается цвет и плод: то удивительно ли, что ветхими днями Церкви предобразуются дни ее обновления и славы?
Но как во всеобщей Церкви каждый человек, обращающийся к Богу, есть как бы частная церковь Его, то не должно казаться смешением понятий и то, если путь Провидения и веры в церкви видимой приемлет за указание на внутренний путь человека к соединению с Богом.
Итак, в лице Аврама мы можем представлять себе дух веры, предводимый Богом, предводящий человека. Сара, неплодная в своем отечестве и в крепости возраста, но которая соделается благочадною в стране пришельствия, в дни старости, есть образ души, которая дотоле не может приносить плодов духовных, доколе находится в себе самой, и уповает на силы естественные, но которая под руководством веры, исходя во сретение Благодати, узрит наконец силу Божию, совершающуюся в своих немощах. Фарра, непризванный Богом, с похвальною, впрочем, ревностью сопутствует Авраму; но умирает, не достигнув земли обетования: так напрасно ветхий, плотский, не возрожденный человек думает идти духовным путем, и природа силится подражать Благодати; ветхий Адам должен умереть на пути к совершенству» [81, ч. 2, с. 48].
«Путь Аврама из земли рождения в землю обетования есть образ пути самоотвержения, которым человек из состояния поврежденной природы переходить должен в состояние Благодати.
Каждый верующий имеет от Бога то же повеление, как и отец верующих – оставить все и отвергнуться себя самого. Любящий отца или мать более нежели Меня, не достоин Меня, глаголет Господь (Мат. 10:37).
Каждому верующему обещано и благословение Аврамово в Иисусе Христе, (Гал. 3:14). Нет никого, кто бы оставил дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие и при гонениях, во сто крат более домов и братьев, и сестер, и отцев, и матерей и детей, и земель, и веке грядущем жизни вечной (Мар. 10:29–30).
Верующий, оставляя свою, творит Божию волю с таким же неограниченным послушанием, с каким Аврам пошел, как сказал ему Иегова. Бог глаголет нам в природе, в св. Писании, в совести, в приключениях жизни управляемых Его провидением. Идти, как скажет Иегова, есть правило, в котором заключается весь путь взыскующих грядущего града небесного.
Подобно Авраму, верующий настолько приближается к Богу, насколько оставляет себя самого; и подобно Авраму, благодарит Его за дары благодатные. Он приемлет их только для того, чтобы с верностью возвращать к их Началу: и там же, и тогда же, где и когда приемлет, приносит оные в жертву Богу» [81, ч. 2, с. 59].
«Путешествие Аврама в Египет есть продолжение очистительных его искушений.
После обитания в стране Халдейской, плодоносной, и в Харране, где он умножил свое имущество, едва вступает он в землю обетования, как изгоняется из нее гладом. В каком мраке в сие время должны были представиться обетования Божии; и как трудно было сохраниться от преткновения самой твердой вере!
Оставляя на время землю, поражаемую вышнею рукою, Аврам впадает в руки человеческие. Опасность его становится час от часа видимее; а избавление представляется час от часа менее удобным. Уже супругу, от которой должен был надеяться благословенного плода, он видит в позорном плену иноплеменника.
Казалось, что предводившая и покрывавшая Аврама рука Господня совсем отступила от него; как вдруг она является в самом Фараоне, и, поражая его, делает его своим орудием для безопасности праведника.
Подобное нечто случается с человеком на внутреннем пути веры.
После того, как, совершив часть сего пути, он уже приемлет от Бога некоторые благодатные дары, и начинает вкушать, яко благ Господь; после того как Благодать как бы перстом показует ему землю обетования, – внутреннее царство Божие, – она скрывается паки, и он остается сух и бесплоден, алчен и жаждущ.
Опасное для него состояние есть то, когда он желает и думает найти для себя пищу в Египте, – в упражнениях мира; душа нечувствительно делается пленницею его сует, и угрожается растлением от его прелестей.
В сих обстоятельствах милосердный Промысел, часто нечаянными, и впрочем, иногда тяжкими ударами, сокрушает узы, привязующие человека к миру, и возвращает его в путь свой с новою ревностью и в новой безопасности» [81, ч. 2, с. 64].
«Если от истории разлучения Аврама и Лота отделить мысленно частные обстоятельства лиц: то в основании ее откроются отличительные свойства и действия двух человеков: одного, по вере, преданного воле Божией; другого, в природе, следующего собственной воле.
И тот, и другой имеют многие общие блага, не только внешние, но иногда и внутренние, как то: познание главных истин веры и добрые дела закона. Но предающий себя воле Божией, по мере успеха в умерщвлении своей воли, чувствует противоречие между своими побуждениями и действиями обращающегося с ним в общежитии естественного человека, и, будучи впрочем, привязан к нему любовью, яко к ближнему и брату, ищет некоторым образом удалить и сокрыть себя от него, для избежания обоюдного соблазна.
Преданный воле Божией предоставляет ближним все блага, которыми может и имеет право пользоваться, будучи расположен довольствоваться, так сказать, останками оных из рук Промысла. Но чем более он сокращает и отсекает собственные желания, дабы дать место воле Божией: тем более щедрит и обогащает его Бог Своими дарами и обетованиями, соделывая каждое действие его семенем жизни вечной, и с каждым шагом пути его приближая его к отечеству небесному.
Напротив, естественный человек желает, как собственностью, обладать всем, что прельщает очи его; и, поставляя целью своей деятельности собственную выгоду и ощутительное удовольствие, мечтает найти рай Божий на земле, ищет пажити при водах египетских, духовной радости в упоении самолюбия. В сем состоянии он не далек от того, чтобы поставить в Содоме свой дом и отечество» [81, ч. 2, с. 71].
Архим. Таврион Батозский:
«Чтобы ясно нам представить, в вере ли мы, должно проверить, преданы ли мы воле Божией? За образец веры Священное Писание предлагает нам Авраама. Суть его веры в следующем. Когда единственному его сыну Исааку было 14 лет, Господь является и говорит: Авраам, бери отрока и на горе, которую Я тебе укажу, принеси его в жертву (ср. Быт. 22:1–2). Авраам не стал рассуждать: «Что Ты требуешь от отца, чтобы любимого, единственного сына, о котором же Ты говорил, что от него произойдет народ многочисленный, как песок при береге моря. И вот его собственными своими руками положить на дрова, заколоть и сжечь! Это страшно и подумать даже». Авраам об этом не думал, потому что он верил в Бога, Каков Он есть. Бог есть любовь, Бог его Отец, Бог его Творец, и он в Боге не сомневался. А если бы так размышлял, то он уже проверял бы Бога и находил бы несправедливость. Но такого представления о Боге не может быть! Если Он не любовь, не Всеведец, не Благостен – Он тогда не Бог.
Возьмем другого человека, Адама. Святой, бессмертный, а что же? Господь заповедал ему от древа познания добра и зла не вкушать, иначе смертью умрет (Быт. 2:17). Ева предлагает ему плод. Вместо того, чтобы остановить, ведь нельзя, он внимает словам ее: «Это по зависти Бог запретил нам, а если покушаем, то будем знать зло и добро» (ср. Быт. 3:4). У Господа, значит, зависть есть; какой же Он Бог? Ева поверила змию, и Адам не воспротивился.
Почему у людей бывает неверие? А потому, что они своего бога выдумывают. Никто своим умом не измеряй Бога! Не будем подобны Адаму, а будем подобны Аврааму!» [13, с. 197–198].
К главе 4
Прп. Исидор Пелусиот
«Многоженство двух патриархов, Авраама и Иакова (ибо Исаак жил с одною женою), происходило не от изнеженности или любострастия, но от стечения обстоятельств, а иной скажет, – от нужды. Потому оно и было для них извинительно. Ибо, следуя Божественному Писанию, рассмотри, как произошло оно.
Авраам, если бы самою супругою, которой должно было бы ревновать, не был упрошен сблизиться с рабою, не сблизился бы с нею. Ибо не по сластолюбию (что доказывает продолжительное прошедшее время), но из желания иметь детей оставил самую благообразную и прекрасную лицом жену, которая весь Египет восхитила красотою, и принужден был засеять другую ниву, и безобразную, и худородную. При этом он был столь чист от всякой страсти, что после того, как рабыня зачала и стала, может быть, оказывать непочтение царственной госпоже, думая, что право господства перейдет к младенцу, который от нее родится, изгнал Агарь из дома. Причем и ушла она в пустыню, имея путеводителем нужду. Если же Авраам имел и Хеттуру, то уже по кончине Агари и Сарры.
А Иаков, если бы получил ту, которую любил сначала, то, может быть, и не коснулся бы другой жены. А что сказанное – не одна догадка, явствует из следующего. Хотя тесть вместо младшей дочери, обладавшей чудной красотой, привел к нему на ложе старшую, которая была безобразна, однако же он, поздно узнав обман, вознегодовал. Правда, не отверг ее, почитая непристойным отослать от себя ту, которая, хоть и таким образом, но стала его женою. После сего тесть, обвиняемый в обмане, добровольно изъявил готовность выдать за него и другую, без сомнения, потому, что сие было дозволено и узаконено древним обычаем.
А когда Иаков согласился, старшая, бывшая, ему не по сердцу, рождала, пленившая же его любовью не имела на то и надежды. И она, объятая сильною печалью, угрожала лишить себя жизни, если не родит, ибо говорила: даждь ми чада; аще же ни, умру аз (Быт. 30:1), то есть наложу на себя руки.
И поскольку отчаивалась, то упросила мужа сблизиться со своей служанкою, чтобы рожденных от нее детей считать своими и вменить себе это в некое утешение в таком несчастии, потому что безчадие признавалось тогда самым великим злом. Иаков же слушается ее, не страсти поработившись (он не предался бы служанке, оставив ту, которая имела невыразимую красоту), но желая избавить от печали супругу.
А когда служанка родила, старшая также возревновала, хотя имела многих детей, и понудила его войти и к ее рабыне. И он, желая уничтожить в доме всякий предлог к раздору и ссоре, слушается. И эта цепь совершившихся с ним событий свита любовью к Рахили, ибо, если бы он получил ее сначала, то, может быть, ею бы и удовольствовался. Поскольку же подвергся обману, то не по сладострастию, но иногда упрашиваемый, а иногда понуждаемый самими супругами, которым должно было бы ревновать, принужден был дойти до сего.
Итак, Исаак, как сказано выше, не подвергся таковой нужде, и жил с одною супругою, и тем, что удовлетворился ею, послужил оправданием Аврааму и Иакову. Но Апостол возводит все это в умозрительный смысл, применяя Агарь и Сарру к двум заветам.
Посему, никто из тех, которые поработились невоздержности и похотливости, оставили своих жен, сквернятся в непотребных домах, и в собственные дома вносят раздоры и ссоры, пусть не приводят в пример последовавших по причине обстоятельств недостатков сих достославных мужей, украшенных и всякою иною добродетелью. Да не думает никто найти в этом извинение своему пороку и да не покушается живших до закона сравнивать с живущими после закона и благодати.
Ибо они, с любовью посвятив себя добродетели, которой не знали еще изложенной в письменах, если бы научены ей были и Писанием, то, конечно, еще более просияли бы в ней.
Кто был бы в состоянии единородного, рожденного в старости сына, в самом цвете возраста его, принести в жертву, как Авраам? Кто одержал бы такую победу над естеством? Кто столь страннолюбив, что, будучи окружен множеством домочадцев, пожелал бы сам вместе с супругою исполнять обязанности слуг?
Кто столько исполнен веры, чтобы по обетованиям готовясь быть обладателем всей Палестины, когда потребовалось бы купить место для погребения нимало не поколебался, как Авраам? Кто столько выше любостяжательности, чтобы пренебречь награбленным варварами и великой добычей Персов?
Но не знаю, как дошел я до того, что оскорбляю сего мужа, сравнивая его с другими? Да и не намерен я говорить что–либо неприятное. Прекращу же речь, сказав только следующее. Если бы те, которые имеют и преимущества, и недостатки патриархов, будучи потом обвиненными в недостатках, стали выставлять в свое оправдание этих мужей, то и в таком даже случае не имели бы справедливого извинения, потому что не одно и то же жить до закона и по законе и благодати, – однако могли бы еще, может быть, иметь тень оправдания. А если не имеющие преуспеяний этих праведников, но подверженные их недостаткам, отложив в сторону их преимущества, станут указывать на их недостатки, то таковые достойны всякого осуждения» [35, ч. 2–3, с. 44 – 47].