Часть пятая. энергия деталей
ЭНЕРГИЯ ДЕТАЛЕЙ
Вначале вспомним несколько великих деталей.
Платок Дездемоны – маленький батистовый квадратик в руках Отелло. Эта сверкающая белизной тряпочка – одно из главных действующих лиц. Уже несколько веков она раскручивает маховик эмоций одной из великих драм любви.
Танцующие булочки в руках Чарли Чаплина или жареные гвозди, которые он обсасывает с голодухи. Кто их увидел, не забудет никогда.
А помните трагическое объятие медсестры и офицера над окопом в «Ивановом детстве» Тарковского. Мы видим влюбленных как будто из могилы. Этот окоп-могила – тоже деталь, деталь-метафора.
Маленький медальон на шее Кота – в нем спрятана целая Галактика – «Люди в черном» Гарри Зоненфельда; или огромный грузовик-убийца без водителя в «Дуэли» Спилберга – детали имеют разные размеры, как существа в животном мире, от блохи до слона.
Пенсне утопленного доктора в "Броненосце «Потемкине», очки убитого инженера в «Китайском квартале» или пулемет в футляре от гитары в «Десперадо» – детали просты или эксцентричны, как люди.
Ковчег с заветами Моисея в «Затерянном ковчеге» – уникальная деталь. А бесконечное количество чемоданчиков с деньгами или наркотиками, пакетиков с бриллиантами, звезд шерифа, ключей и зажигалок – они обычны, как люди в толпе. Но среди них есть детали-звезды – как зажигалка в фильме Хичкока «К северу от северо-запада».
Тысячи, тысячи и тысячи деталей рождают в фильмах смех, слезы и ужас. Причем есть правила, по которым они делают это лучше всего. Мы их рассмотрим.
В юности меня учили, что искусство с самого большого "И" таится в подтекстах художественных диалогов. Диалог – это нечто, что может написать далеко не каждый. Ах, Чехов! О-о, Бунин! Вау-вау, Хемингуэй. Но самые лучшие фильмы вообще не имеют диалогов. Это классика немого кино. А в самых примитивных «бла-бла-бла» не умолкает ни на миг – это телесериалы.
Две девочки болтают на уроках, не умолкая в течение пяти часов,
идут вместе из школы, не замолкая ни на минуту, и прощаются со словами: «Скорей беги домой и звони мне!» Вот что такое диалог. Он извергается из женщины неиссякаемым фонтаном всю жизнь. Придумать его сидя за столом – не проблема. А придумайте хорошую деталь! О-го-го как это непросто.
Такую, например, как флейта в руках Гамлета. Помните, как он говорит друзьям детства Розенкранцу и Гильденстерну:
– Сыграйте, друзья, на флейте!
–Не можем.
– Да это проще простого. Здесь дуете, а здесь зажимаете.
– Не умеем.
– Почему?
– Не учились.
– Ага, на деревянной дудке не можете. А на мне, думаете, можно играть?
Можете представить эту сцену без флейты. Гамлет: «Бла-бла-бла...» -и эти подонки: «Бла-бла-бла...» Детали усиливают действие слов.
Мы смотрим множество фильмов, где несомненно отточенные диалоги переводятся неточно и не очень грамотно переводчиками-поденщиками. Ну и что? Много эти фильмы теряют? Главное, что пронзает нас, – это действия, а не слова. Главное – то, что мы видим, а не то, что слышим.
Деталь в фильме – инструмент действия героя. А диалоги могут быть отличными, тогда фильм становится немного лучше, или примитивными – фильм немного хуже. Но не это определяет его энергию и класс.
Помните у Тарантино в ''Криминальном чтиве" новеллу про часы которые отец героя шесть лет прятал в заднице от коммунистов-вьетнамцев в лагере военнопленных? Сперва эта деталь представлена в длиннющем монологе, а потом в ее судьбе наступает осложнение – подружка забывает эти часы в доме, где герою грозит смерть. А следом наступает 3 акт – катастрофа. Брюс Виллис, рискуя жизнью, идет за этими часами. И видит, кстати, другую деталь – забытый киллером автомат. Он убивает киллера, забирает часы. Детали, оказывается, могут играть как характеры. И это далеко не все, что они могут.
Детали – это гигантское сообщество. Страна, где есть миллионеры и нищие, герои и предатели, аристократы и убийцы. Если с ними обращаться грамотно, они – мощное оружие профессионала, ваша карманная бомба.
Фильм – это особая формула создания жизненного опыта в рамках примерно двух часов непрерывного внимания. Если какая-то часть фильма скучна, зрители теряют веру в подлинность происходящего. Детали обладают способностью вовлекать зрителей в события. Они делают все происходящее более убедительным.
Кажется, что детали – это только часть дизайна фильма, его одежда. Нет, детали содействуют развитию истории. Они помогают зрителям впрыгнуть в характеры. Если деталей много, а истории нет, это похоже на то, как будто режиссер идет вместо супермодели по подиуму и держит вешалку, с которой свешиваются сверкающие тряпки самовыражения – детали без истории.
Если действие лишено деталей, вас подстерегает другая опасность. Все проблемы герои решают словами. Вместо визуального облика событий мы увидим говорящие головы. Так работает телевидение. Но кино с помощью деталей может вытащить из зрителей больше эмоций – недаром говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Вы видите на экране маленькие предметы – часы, кольцо с бриллиантом, увеличенные в сотни раз – размером с кремлевские часы. Ни один ювелир не будет разглядывать свои бриллианты под таким увеличением, которое придает деталям киноэкран. Миллионы зрителей инспектируют качество и убедительность деталей. Полезно присмотреться,
как применять их в фильме, чтобы вытащить из деталей максимум того, что они могут дать.
Само понятие детали довольно емкое и многозначное.
1. Деталь – это часть целого. Деталь – это определенная крупность плана в монтаже, самая крупная, крупнее крупного плана. Глаз – деталь лица. Губы. ухо – все это детали, если показаны во весь экран.
2. Но деталь – это еще и часть вместо целого.
Мы показываем руку или ногу, и по этой части понимаем, что делает персонаж, кто он такой. Деталь репрезентирует персонаж в монтаже.
В "Броненосце «Потемкине» пенсне, которое, зацепившись, качается на перилах, говорит нам о том, что восставшие матросы выбросили за борт доктора, который позволил кормить их червивым мясом.
3. Деталь – это предмет.
Как правило, все предметы, которые задействованы в съемках, мы называем «деталями», все неживое – детали. И этому предмету присущи все качества, перечисленные выше. Но есть еще одно определение детали.
4. Заметную, хорошо выделанную часть поведения персонажа мы также называем деталью -деталью поведения.
Детали – это то, что мы видим на экране. В них важна фактура, визуальная убедительность, это часть окончательной отделки фильма. Но важно и то, что в деталях выражается ваша персональность, ваша уникальность. Выбор деталей – это и есть ваша неповторимая личность в фильме.
Когда вы работаете над фильмом, действует одно главное, объединяющее все правило:вы должны знать мир вашего фильма в деталях полностью, как Господь Бог. Именно это знание определяет выбор оригинальных, необычных, свежих подробностей, то есть деталей. Без этого знания вы обречены на клише и стереотипы в окончательной отделке фильма.
В деталях на первый взгляд действуют регуляции, противоположные тем, что определяют структуру.
Структура – это универсальное ремесло. Детали – это персональный мир.
Но, присмотревшись к миру деталей, мы обнаружим правила, помогающие выявить вашу оригинальность.
Каждый кадр фильма заполнен деталями. Как подчеркнуть самые важные? У детали должно быть свое место в развитии истории. Полезно относиться к ним как к партнерам актеров. Поскольку детали – это бессловесные и неподвижные партнеры, надо особенно следить за логикой их включения в действие.
ТРИ ЛОГИКИ И ДЕТАЛИ
Снимая фильм, мы обычно работаем в трех логиках:
1. казуальная логика,
2. диалектическая логика,
3. антилогика.
Казуальная логика – это логика причинных связей. Каждое действие должно иметь свою причину и быть причиной следующего действия.
Потому что я устал, я заснул. Потому что я поспал, я проснулся бодрым и голодным. Потому что я голоден, я поел. Потому что я сыт, я могу работать. Потому что наработался, нагулял аппетит. Потому что голоден, опять поел. Потому что наелся, хочу бабу.
Нехитрый ритуал животной жизни имеет простые биологические причины казуальной логики.
Но сложный мир духовной жизни тоже имеет свои причины. Как правило, этих причин много, они действуют, перекрывая друг друга, некоторые неявны, другие спрятаны в подсознании, спутаны.
Система Станиславского дала метод, как выявить главные причины и составить из них ясные неразрывные цепочки поведения в конфликтах. Станиславский сделал ключевым моментом видимое действие. От действия к действию в сложном поведении прочерчены звенья визуальной цепочки. Они всегда построены по принципу причинной казуаль
ной логики. Поэтому и актеры и зрители могут ориентироваться в невероятно сложных ситуациях. Визуальная ясность действий актеров позволяет разгореться огню эмоций зрителей.
В гамбургской киношколе первое задание, которое получают студенты – пятиминутный фильм без слов, с законченным сюжетом, трехактным развитием конфликта и характерами в драматических ситуациях с драматическими перипетиями в развитии конфликта. Детали абсолютно необходимы такому рассказу, причем в большом количестве.
ЯНЕК
Подружка молодого образцового полицейского каждое утро требует доказательств любви. В итоге парень опаздывает на службу. Начальник ругается, сослуживцы недовольны.
Парень решает встать до того, как будильник разбудит подружку. Но девушка хитрее: она уже не спит, целует милого... и парень снова опаздывает. На работе начальник орет на него так, что стекла двери лопаются.
На следующее утро парню удается тихо встать, не разбудив любимую. Но она перехитрила его – заранее надела его брюки. Он пытается их снять, борьба переходит в объятия и поцелуи, парень возбуждается, кажется, он снова опоздает на службу. Но нет! Он хватает пистолет и – бах-бах-бах! – убивает пылкую подружку. Конфликт любви и долга разрешается трагической катастрофой.
Обратим внимание, что каждый миг в истории работают детали. Сюжет поглощает их, мы их не замечаем, и это естественное развитие визуальной истории, где детали придают ясность всем стремительным поворотам действия.
В сюжетной истории с казуальной (обычно житейской) логикой рассказ движется последовательно от причины к следствию, от следствия к причине. Шаг развития, в котором мы получаем единицу информации, -это бит. История рассказывается от бита к биту. И каждый бит рассказа с помощью какой-нибудь детали становится визуальным, конкретным и Убедительным.
Детали – это основа ясности рассказа. В ней концентрируется главное для каждого бита.
Полицейский проснулся – увиделчасы.
Хочет встать, но подружка утащила его подпростыню, и они занялись любовью.
Полицейский торопливочистит зубы, бреется, проверяет -трусыНа нем?Брюки на стуле? Нет, брюки на девушке. Он пытается снять их...
в итоге влюбленные снова занялись любовью. Поэтому полицейский опоздал и начальник орет так, чтостекло лопается...
Весь рассказ состоит из маленьких битов, где в каждой детали сконцентрирована суть конфликта бита.
Вот мы и дошли до главного, чему служат детали в драматическом рассказе – они обостряют конфликты персонажей.
Включаясь в действие, детали ведут себя как маленькие полноценные персонажи. Они получают короткую историю в три шага: экспозиция – развитие – кульминация. Это позволяет нам выделить сюжетные детали из обилия предметов в каждом кадре.
Работа с деталями – экономный и эффективный способ повысить визуальное качество фильма, подчеркивая логическое развитие действия.
ХОЛЬГЕР
Жена молодого бизнесмена готовит праздничный, состоящий из аппетитных деталей завтрак в день годовщины их свадьбы. Муж торопится на службу и в спешке забывает дома папку с подарком для секретарши. По этой детали жена догадывается, что муж ей изменяет. Она идет в офис и оставляет забытую папку мужа на столе секретарши. Муж в офисе диктует секретарше, целуя ее и поедая конфеты из подаренной папки. Но конфеты отравлены женой. Любовники убиты.
В этой насыщенной действиями истории персонажи все время работают с деталями. Детали принимают активное участие в развитии действия.Все в сюжете рассказано через детали. Причем ключевые детали имеют свои маленькие сюжеты.
Ключевые детали 1-го акта:
1. вино в бокале.
2. тарелка,
3. забытая папка с подарком – каждая рассказана в своем микросюжете в три акта.
Вино наливают, пьют, целуясь, – бокал падает, вино пролилось.
Тарелки сервируют, украшают – подают на стол – разбивают в отчаянии.
Папка – муж забывает, – жена с радостью открывает – и вдруг обнаруживает красные трусики для секретарши – несет папку в офис. В ней – отрава.
Вот детали первого акта истории.
Казуальная логика лежит в основе традиционного американского монтажа. Каждый кадр связан с последующим так, будто никакой
склейки и нет. Картинки как будто перетекают одна в другую и вливаются в ваше сознание. Вы не замечаете, что фильм составлен из 500-1000 маленьких кусочков. Кажется, что он состоит из 10-20 крупных кусков-сцен, ну может быть, из 40-50, но не больше.
По улице идет привлекательная женщина с рукой, засунутой в карман плаща. Мы увидели ее целиком, потом приблизились и во весь экран видим под глазом замазанный гримом синяк и шрам над бровью, также замазанный гримом. Потом мы залезли камерой в черноту кармана плаща. Там бледная рука женщины сжимает вороненую сталь писто-
лета. С помощью двух деталей мы быстро получили необходимую информацию и догадываемся о том, что женщина идет кому-то мстить.
Когда мы смотрим эту монтажную фразу, нам кажется, что мы видим объединенную картинку, и получаем эмоциональную ясность в поведении женщины. Этот монтаж – элемент казуальной логики рассказа.
На лавочке в саду сидит мужчина. Он курит. Около его ног мы видим пяток окурков. По этой детали мы понимаем, что ждет он давно. Рука мужчины мнет и кидает к окуркам пустую пачку из-под сигарет. Мы понимаем -мужчина зол на то, что кто-то опаздывает. Опять с помощью деталей мы получили без слов лаконичную информацию о мужчине и его ситуации.
Теперь мы видим, как женщина приближается к мужчине. Он радостно бросается к ней. А она – бах! бах! бах! – стреляет в него из пистолета. Мужчина падает.
Это рассказ в казуальной логике. Мы всю информацию о событии получили с экрана.
Но можно рассказать по-другому. Крупно лицо мужчины. Он кого-то увидел.
Крупно карман плаща, из него вылетает огонь. Бах-бах-бах! Рука мужчины падает в кадр около пяти окурков. Мы не увидели сцены убийства, а догадались о том, что произошло. Ни в одном кадре убийство не показано. Событие возникло в нашем сознании, где простые, однозначные кадры соединились во что-то целое, что значительнее каждого отдельного кадра, – в сцену убийства. Так работают детали вдиалектической логике эйзенштейновскоги монтажа.
Диалектическая логика
монтажа сталкивает несовместимые понятия, чтобы высечь искру, объединяющую их во что-то третье. Диалектика сталкивает противоположности, и от этого столкновения рождается понимание реальности – образное, метафорическое. Диалектическая логика заставляет нас догадываться о том, что казуальная логика рассказывает последовательно.
«Подул ветер, деревья стали гнуться, белье на веревках взметнулось вверх. Вдоль дороги полетели белые рубашки и полотенца. Они смешались с поднятой пылью. Тяжелые облака надвинулись. На землю упали первые капли дождя». Это описание события в казуальной логике.
«Окно внезапно распахнулось так, что стекла посыпались. Со стола слетела скатерть и трепеща прилипла к стене». Эти два кадра соединены по принципу диалектической логики. От их соединения мы догадались о третьей вещи – началась буря. Как видите, в диалектической логике таится энергия образного рассказа.
В диалектической логике монтажа мы часто сталкиваем детали, выражающие часть вместо целого. Ноги в солдатских сапогах идут вниз по лестнице. Руки сжимают винтовки, направленные на зрителей. Женщины и старики беспорядочно бегут вниз по лестнице. Каждый из этих кадров имеет статичный однозначный смысл.
Ноги идут на нас.
Руки сжимают винтовки.
Люди убегают от нас в глубину кадра.
Но, соединяясь в целое, эти кадры создают образ события, которое не выражено ни в одном из кадров: разгон мирной демонстрации.
Целое возникает только тогда, когда эти кадры соединяются вместе. Это диалектический монтаж Эйзенштейна – пример взят из ''Броненосца «Потемкина».
Вы очень часто видите элементы диалектического монтажа, где часть вместо целого легко угадывается.
Колесо машины въехало в кадр.
На землю ступила нога в лаковой туфле.
Рука стряхнула пепел сигары на землю.
Все понятно – приехал большой босс. Мы догадались об этом, хотя его и не видели.
Первым, кто таким образом показал детали, был Сергей Эйзенштейн. Но эти детали были показаны не просто для пристального разглядывания. Они были инструментом диалектического мышления в монтаже. Эйзенштейн противопоставил мягкому монтажу, объединяющему кадры в последовательный рассказ, совершенно иной, противоположный метод рассказа. В эйзенштейновском монтаже кадры не сливались вместе в нежном объятии, а сталкивались, высекая искру смысла. Темный кадр сталкивался со светлым, сталкивались встречные движения, сталкивались статичные кадры, чтобы возникло ощущение развития и движения.
Диалектический монтаж
Диалектический монтаж – это серия маленьких вспышек, озаряющих реальность новым смыслом, в отличие от «американского» монтажа, создающего комфортное струение. Диалектический монтаж раздражает, действует возбуждающе. Он хорош для эмоциональных сцен.
Диалектический монтаж нуждается в том, чтобы мы творчески решали каждый кадр не только смыслово, но и композиционно. В нем должно быть выявлено главное и в концентрированном виде. Часть вместо целого, деталь вместо общего взгляда на событие – вот элементы, из которых складываются фразы диалектического монтажа.
В диалектической логике составляются рядом простые однозначные кадры, и от их сопоставления в вашем мозгу возникает третий смысл – монтажно переосмысленная реальность.
Диалектический монтаж – это монтаж эмблематических изображений. То есть каждый кадр должен быть ясен как эмблема реальности. Для этого реальность должна быть представлена четкими и быстро усваиваемыми образами. Если вы хотите изображать в кадре ребусы или многозначные кроссворды реальности – ваша идея рискует остаться личной тайной. Сложным и многозначным может быть только общий итог. При этом необходима эмоциональная ясность. А что может быть яснее детали? Поэтому деталь – важный и полезный элемент диалектического монтажа.
Диалектическая логика – это образная логика. «Образность» означает, что надо снимать не факт действия, а то, что создает впечатление об этом факте. По этому поводу Хичкок сказал: «В фильме „Окно во двор“, когда мужчина входит в комнату, чтобы вытолкнуть Джеймса Стюарта в окно, сначала я снял всю сцену реалистически. Она получилась слабой, не производила никакого впечатления. Тогда я сделал так: снял крупный план машущей руки, крупный план лица Стюарта и потом его ног. Затем я смонтировал это в соответствующем ритме и в результате получил желаемый эффект». И далее прекрасное наблюдение – аргумент в защиту диалектического монтажа деталей: «Как правило, то, что снимается самым натуральным образом, на экране оказывается самым неправдоподобным».
Событие, показанное в диалектической логике, нуждается в деталях, чтобы прояснить эмоциональную жизнь исполнителей.
Мы обычно не можем догадаться о том, что думает человек, по его внешнему виду. От столкновения закрытого лица с деталью нам открывается третья сторона – характер персонажа. Этот эксперимент был впервые продемонстрирован в 20-е годы кинорежиссером Львом Кулешовым, и он открывает нам креативный смысл диалектической логики
монтажа. Деталь эмоционально окрашивает непроницаемое лицо. Нам кажется, что актер сдержанно проживает глубокие чувства, а мы, тонкие ценители искусства, догадываемся о них, сопоставив лицо и деталь встречного плана. Впечатление, которое производит монтажная фраза – закрытое лицо и деталь встречного плана, – это маленькая эмоциональная вспышка в сознании зрителей. Два плана как бы спаиваются этой вспышкой в единое целое – это эффект диалектической логики рассказа в вашем сознании.
Диалектический монтаж может показаться чем-то излишне рациональным, интеллектуальным и высушенным. Слава Богу, это не так. Зрителей в фильмах не интересует игра ума, они хотят эмоций, эмоций и эмоций. Поэтому из любого рассказа они сами подсознательно стараются вытащить эмоции. Надо им только немного помочь.
Зритель верит своим эмоциям. Если он растроган, значит, ему показали правдивую жизнь. Не дурак же он плакать над чепухой. Но умные люди хотят того же. «Над выдумкой слезами обольюсь», – сказал Пушкин. Уж он-то понимал всю механику вымысла, а поди ж ты. Умный ты или глупый, а если мы захотим – плакать будешь. Почему? Ответ найдем опять у Пушкина: «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Зритель хочет погрузиться в мир эмоционального вымысла. Его способность к эмоциональным реакциям нуждается в пище. Короче, нам нужен стресс в умеренных размерах. Деталь, как ничто другое, провоцирует эмоциональную реакцию. На деталях все выглядит энергичнее, чувственнее.
Как снимать любовные сцены? Деталями: запекшиеся губы, спутанные волосы во весь экран, сплетенные пальцы – нехитрый набор, а никогда не подводит.
Как преуспеть в сценах драки и насилия? Детали, детали и еще раз детали. Чем крупнее, тем выглядят агрессивнее. Любую, провально сня-
тую драку вы спасете, досняв пяток детален: кулаки, искаженные гримасой боли лица, рука хватает кирпич, кровь брызнула из носа...
Когда эмоциональная ясность или по крайней мере эмоциональная определенность достигнута, вектор эмоций указывает четкое направление переживаниям: герой движется к опасности, героиня идет к счастью, герои убегают от угрозы – тогда наступает время для игр ума. Мы погружаемся в таинство или решаем детективные загадки.
Что же такое третья логика -антилогика?
Это логика случайностей, логика нелепостей и совпадений. Она, в сущности, противоречит логике любого рассказа. Но в ней есть аромат жизни, так необходимый любому сочинению.
Когда мы придумываем что-то, то создаем вокруг своей выдумки маленький мир, где действуют наши законы, торжествует наш порядок, наказаны наши враги. Сюжет – это озеро порядка в океане хаоса жизни. Немного случайностей лишают этот придуманный мир зарегулированное™. Пожалуй, без случайностей хорошая выдумка не может обойтись, по крайней мере в начале рассказа.
– Почему ты опоздал? – спрашивает учитель.
– Проспал, – говорит плохой сценарист-первоклассник со слабым воображением.
– Бабушка заболела, – находит случайную причину хороший сценарист и начинает развивать эту случайность: – Бабушка упала с лестницы, поэтому мы вызвали врача. Я должен был его ждать, а потом он выписал лекарство, поэтому я сначала пошел в аптеку, а потом уже в школу.
То есть мы вовлекаем случайность в нашу цепь казуальных причин и следствий рассказа. Случайность врывается в наш рассказ извне. Она как бы подтверждает, что рядом с историей бурлит не зависимая от нее жизнь. Конечно, случайность будет выглядеть убедительней, если деталь
окрасит ее конкретностью. Бабушка упала и сломала шейку бедра – это уже что-то. Есть деталь.
В старых рассказах героини убеждали не конкретностью деталей, а силой чувств.
– Я ухожу от тебя! – говорит Пьер.
– Ax! – Мари падает в обморок, и у нее образуется горячка. Сильно, но не конкретно.
– Уходи от меня. – говорит Петя.
– Это после того, что я для тебя сделала? Ах ты подонок! – Маша запускает в Петю нож. Он со свистом пролетает мимо уха и разбивает стекло на фотографии брата.
– Сука! Брат-то тут при чем?! – орет Петя...
Остановимся с этим бредом. Согласитесь, по крайней мере, что он убедительнее предыдущего. Что дает убедительность? Свистящий нож, разбитое стекло – детали. А обморок, горячка – это общие места, вроде слез в российских мелодрамах.
Случайности крайне нуждаются в деталях, чтобы выглядеть убедительно и эмоционально. Есть фильмы, где каскады случайностей доставляют зрителям океан удовольствия. И все они замешены на деталях.
К примеру, «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино. Если вы внимательно посмотрите конструкцию фильма, то обнаружите забавную подробность. Крепко и грамотно сколоченная история как будто нарочно развинчена на стыках. Вместо четких мотиваций действуют случайности, совпадения, немотивированные действия. Они-то и доставляют наибольшую радость.
Причины и следствия в криминальных историях настолько зарегулированы, что действия персонажен в «грамотных» сюжетах становятся предсказуемыми, что отвратительно. Случайности придают действию непредсказуемость и легкость импровизаций.
У Тарантино даже револьверы и автоматы в руках убийц ведут себя как случайные предметы. То палят в белый свет, то их забывают перед туалетом, то на них молятся, то исполняют клоунаду. Одно удовольствие вспомнить, как Брюс Уиллис перебирает орудия убийства, пока не останавливается на самурайском мече. Или как Харви Кейтль руководит очисткой машины... Все случайности сопровождаются яркими деталями. Это придает абсурду убедительность.
Но случайность – опасное оружие. Она, как правило, находится в сложном балансе с закономерностью. В начале истории случайность желанна и почти обязательна. Затем она должна быть вовлечена в логику рассказа. Чем ближе к концу, тем ей меньше места. В кульминации действуют только закономерности. Случайность в кульминации хороша, если она ошеломляет нас на пути к катарсису. Кульминация и финал «Ромео и Джульетты» тому пример.
Случайность в кульминации может обнаружить вашу беспомощность. Контролируйте это.
ДЕТАЛИ КЛИМАТА
Я снимал с японцами один из первых совместных фильмов. Группа была русская, но когда снимали в Японии, к нам присоединились японцы, и в их числе молчаливый, постоянно улыбающийся человек. Прошел первый день. Он все время на съемках, но никакого участия в работе не принимает, поглядывает со стороны и улыбается. Спрашиваю у продюсера:
– Кто это такой?
– Консультант по операторской работе. Это значит, японцы подстраховались – если окажется, что русские не умеют снимать, он спасет.
Вдруг, думаю, он может нам чем-то помочь? Спрашиваю осторожно:
– Вы кинооператор?
– Да. – И приветливо улыбается.
– А в Японии у операторов есть свой союз?
– Да. – Улыбка.
– Интересно, сколько фильмов надо снять, чтобы стать его членом?
– Пятнадцать фильмов или пятьсот реклам. – Улыбка.
– А вы член этого союза?
– Я – председатель этого союза. – Улыбка.
Тут у меня в горле застревает комок. Мы с оператором молодые ребята, у меня за спиной всего пять фильмов, у него примерно столько же. А консультант у нас – один из главных операторов Японии. Я называю три-четыре фамилии японских режиссеров. Он с ними работал. Я спрашиваю:
– А с кем еще из видных режиссеров вы работали?
– Наверно, со всеми. – улыбается он. И тут у меня назревает главный вопрос – про Куросаву, так как он тогда был для всех нас живым гением, таким же, как Феллини.
– А с Куросавой вы работали?
Тут он улыбается особенно широко и держит улыбку очень долго.
– Я с ним снял один кадр.
– Как «один кадр»? – не понял я.
Вечером за ужином он мне рассказывает историю своего единственного кадра с Куросавой.
Куросава известен своей необыкновенной принципиальностью. У него в кадре все должно дышать подлинной жизнью. Поэтому фильм, где действие происходит зимой, поехали снимать на самый север Японии – на остров Хоккайдо, где климат почти такой же, как в Сибири.
По сценарию в кадре должен был идти густой снег, и продюсер, зная, как это делается в кино, запас небывалое количество мешков с искусственным снегом, понимая, что для Куросавы «густой» это гораздо гуще, чем для любого другого режиссера.
Выехали на первый съемочный день. Куросава готовит мизансцену. Продюсер распорядился, чтобы три ветродуя гнали ветер. В кадре только Санта Клауса с оленями не хватает. Зима, натуральная зима. Но Куросава говорит:
– Я не могу снимать этот снег.
– Почему? Его всегда снимают. Это лучший искусственный снег Японии.
– Он не тает на лице. А мне надо. чтобы крупные снежинки медленно падали и таяли на лицах актеров. Это создает необходимый климат сцены.
–Что же нам делать?
– Будем ждать настоящего снегопада, которым славится Хоккайдо. Для этого мы сюда и приехали.
Вечером группа уехала, не сняв ни одного кадра. На следующий день опять подготовили съемку. На следующий – опять. И так прошло три недели. Все договора с членами группы кончились. Куросава был непреклонен. Продюсер требует, грозит судом. На это Куросава отвечает:
– Вы хотите исковеркать и разрушить мою творческую индивидуальность. В интересах защиты своей личности я вынужден совершить самоубийство.
Два раза за свою долгую жизнь Куросава резал себе вены, когда продюсеры загоняли его в угол и требовали недопустимых компромиссов. Если Куросава погибнет, продюсер будет опозорен и выброшен из бизнеса. А если подождет еще неделю, будет полностью разорен и тоже выброшен из бизнеса. Выбор небогатый. Продюсер заключил со всей группой новые договора.
Прошла еще неделя. И тут пошел снег. Все радостно кинулись на съемку. В Японии есть принцип: один эпизод снимается один день. Если надо, ставят две. три, четыре камеры. У Куросавы есть эпизоды, например, пожар дворца Сегуна в фильме «РАН» – там работало одновременно шесть камер, и за пятнадцать минут, пока горела огромная многоэтажная декорация дворца, сняли выразительный эпизод.
В этом фильме большой эпизод должны были снимать три камеры, и Куросава с оператором подготовили сложное взаимодействие этих камер, чтобы каждая снимала свою часть сцены одним непрерывным планом. Потом он все смонтирует. Все это было прекрасно отработано. Хватило бы десятиминутного снегопада. Примчались на съемки, снег еще идет. Все вмиг готовы, актеры в гриме, можно командовать «Мотор!»...
Но Куросава говорит:
– Нет. Это мелкий снег, а мне нужны крупные снежинки. Этот снег не тает на лице, он как мелкий дождь.
И снова группа уехала, не сняв сцены. Оператор усмехнулся:
– У меня рухнули два контракта на фильмы, которые я должен был снять. Но я не мог бросить подготовленный эпизод. Мы ждали еще почти неделю.
И наконец повалил настоящий густой снег, которым славится Хоккайдо. Снежинки, огромные, как цветки сакуры, плыли с неба на землю. Земля покрылась мягкой пеленой снега. Все стало сказочно. Мы сняли великолепный эпизод. Тогда я сказал: «Куросава-сан, я был счастлив работать с вами, но теперь меня ждет другая работа».
Эти огромные снежинки, тающие на лицах, были в замысле Куросавы доминирующей деталью климата сцены. Если режиссер задумал такую деталь, имеет смысл добиваться ее реализации. Может, не так драматически.