Глава 4. Следующий день был самым жарким, хотя именно в тот день и закончилась эта странная октябрьская жара

Следующий день был самым жарким, хотя именно в тот день и закончилась эта странная октябрьская жара. Когда я приехал на работу, на западе собиралась гроза и темные тучи понемногу закрывали небо. Они спустились к вечеру, и из них стали выбиваться голубовато-белые зигзаги молний. В десять часов вечера над графством Трапенгус прошел ураган - погибли четыре человека, сорвало крышу с платной конюшни, а над Холодной Горой бушевали жестокие грозы и дули сильные порывистые ветры. Позже мне стало казаться, что сами небеса протестовали против ужасной смерти Эдуара Делакруа.

Сначала все шло нормально. Дэл провел спокойный день в своей камере, иногда играя с Мистером Джинглзом, но чаще просто лежа на койке и лаская его. Уортон пару раз пытался затеять скандал: то он орал Дэлу что-то про мышьбургеры, которые будут готовить после того, как старина Пьер станцует тустеп в ад, но маленький французик не отвечал, и Уортон, полагавший, что это его самая остроумная шутка, сдался.

В четверть одиннадцатого пришел брат Шустер и привел нас в восторг сообщением, что собирается читать Дэлу молитву "Отче наш" на французском. Это было похоже на хорошее предзнаменование. Но мы, конечно же, ошибались. Около одиннадцати начали съезжаться свидетели, вполголоса говоря об ужасной погоде и рассуждая о возможной задержке казни из-за перебоев с электроснабжением. Наверное, никто из них не знал, что Олд Спарки работает от генератора, и если молния не ударит прямо в него, то шоу состоится при любой погоде. В аппаратной в ту ночь был Харри, поэтому ему, Биллу Доджу и Перси Уэтмору пришлось послужить "билетерами" и провожать зрителей на места, предлагая каждому прохладительные напитки. На церемонию прибыли две женщины: сестра той девушки, которую изнасиловал и убил Дэл, и мать одного из погибших в пожаре, - крупная, бледная и решительная леди. Она высказала Харри Тервиллиджеру надежду, что человек, на которого она пришла посмотреть, добрый и испуганный, что он знает о приготовленных для него адских печах и ожидающих подручных сатаны. Потом она расплакалась и спрятала лицо в кружевной платочек размером с наволочку.

Раздался оглушительный раскат грома, совсем не приглушаемый тонкой металлической крышей. Люди тревожно переглянулись. Мужчины чувствовали себя неловко в галстуках в столь поздний час и вытирали вспотевшие щеки. И, конечно же, все глаза были обращены на Олд Спарки. В начале недели они еще могли шутить по поводу этого ритуала, но сегодня к половине двенадцатого все шуточки как-то испарились.

Свой рассказ я начал с того, что у тех, кому действительно предстояло сесть на этот дубовый стул, юмор улетучивался моментально, но когда наступал ответственный момент, улыбки сходили с лиц не только у приговоренных. Говорили мало, а когда снова загремел гром, словно расщепленное дерево, сестра жертвы Делакруа даже вскрикнула. Последним свое место среди свидетелей занял Кэртис Андерсон, заменяющий начальника тюрьмы Мурса.

В половине одиннадцатого я подошел к камере Делакруа, Брут и Дин шли чуть поодаль. Дэл сидел на своей койке, держа на коленях Мистера Джинглза. Голова мышонка была повернута в сторону осужденного, а его глазки-бусинки смотрели прямо в лицо. Дэл гладил макушку Мистера Джинглза между ушками. По его лицу беззвучно катились крупные слезы, и казалось, что именно на них и смотрит мышонок. Дэл поднял глаза при звуке наших шагов. Он был бледен. У себя за спиной я не увидел, а скорее почувствовал, что Джон Коффи стоит у двери своей камеры и наблюдает.

Дэл вздрогнул от лязга моих ключей, но остался неподвижным, продолжая гладить голову Мистера Джинглза, когда я открыл замки и отодвинул дверь.

- Привет, босс Эджкум, - сказал он. - Привет, ребята. Поздоровайся, Мистер Джинглз. - Но Мистер Джинглз только продолжал завороженно смотреть в лицо лысого человечка, словно недоумевая, откуда берутся слезы.

Разноцветная катушка аккуратно лежала в коробке "Корона" - я подумал, что она лежит там последний раз, и содрогнулся.

- Эдуар Делакруа, как представитель суда...

- Босс Эджкум?

Я хотел продолжать положенную речь, но потом передумал.

- В чем дело, Дэл?

Он протянул мне мышонка.

- Возьми. И пусть с ним ничего не случится.

- Дэл, я боюсь, что он не пойдет ко мне. Он не...

- Пойдет, он сказал, что пойдет. Он сказал, что все о тебе знает, босс Эджкум, и что ты отвезешь его в это место во Флориде, где мышки выполняют трюки. Он говорит, что доверяет тебе. - Делакруа протянул руку подальше, и, чтоб я пропал, мышонок шагнул с его ладони ко мне на плечо. Он был такой легкий, что я почти не ощущал его сквозь китель - только как маленькое теплое пятнышко. - А еще, босс, не позволяй этому злому парню подходить к нему. Пусть этот негодяй не трогает мою мышку.

- Хорошо, Дэл, я не позволю. - Вопрос был в том, что делать с мышью сейчас, в данный момент. Не мог же я провести Делакруа перед свидетелями с мышью, восседающей на моем плече.

- Я возьму его, босс, - раздалось за моей спиной. Голос принадлежал Джону Коффи, и было странно, что он прозвучал именно тогда, словно Коффи прочитал мои мысли. - Ненадолго. Если Дэл не против. Дэл кивнул с облегчением.

- Да, возьми его, Джон, пока этот идиотизм не закончится, хорошо? А потом... - Его взгляд снова остановился на мне и Бруте. - Вы отвезете его во Флориду. В тот Маусвилль.

- Да, скорее всего мы с Полем это сделаем вместе, - сказал Брут, с тревогой глядя, как Мистер Джинглз перешел с моего плеча в громадную протянутую ладонь Коффи. Мистер Джинглз совершил это без возражений и не пытаясь убежать, наоборот, он так же охотно вскарабкался вверх по руке Джона Коффи, как и шагнул на плечо мне.

- Мы возьмем часть отпуска, правда, Пол?

Я кивнул. Дэл кивнул тоже, его глаза стали ясными, а губы тронула улыбка.

- Люди будут платить десять центов, чтобы его увидеть. А для детей два цента. Правильно, босс Ховелл?

- Да, правильно, Дэл.

- Ты хороший человек, босс Ховелл, - сказал Дэл. - И ты тоже, босс Эджкум. Вы иногда кричали на меня, да, но не больше, чем было нужно. Вы все хорошие, кроме этого Перси. Жаль, что мы больше нигде не встретимся. Плохие времена, плохие нравы.

- Мне нужно кое-что сказать тебе, Дэл, - обратился я к нему. - Эти слова я говорю всем перед тем, как идти. Не то чтобы шедевр, но это часть моей работы. Ладно?

- Да, месье. - Он в последний раз посмотрел на Мистера Джинглза, восседающего на широком плече Джона Кофф-Ио Au revour, mon ami <Прощай, друг (фр.)>, - сказал он и заплакал сильнее, - Je t'aime, mon petit <Я люблю тебя, мои малыш (фр.)>. - Он послал мышонку воздушный поцелуй Это должно было выглядеть смешно, может, даже нелепо, но нам так не казалось. На секунду я встретился взглядом с Дином и тут же отвел глаза. Дин смотрел в глубину коридора, в сторону смирительной комнаты, и как-то странно улыбался. Я подумал, что он вот-вот расплачется. Что же касается меня, то я сказал то, что должен был сказать, начиная со слов, "по поручению суда", а когда закончил, Дэл в последний раз вышел из своей камеры.

- Подожди секунду, парень, - сказал Врут и проверил макушку Дэла, куда будут надевать шлем. Потом кивнул мне и похлопал Дэла по плечу. - Гладко, как после бритвы. Пошли.

И вот так Эдуар Делакруа совершил свои последний проход по Зеленой Миле, струйки пота и слез вперемешку текли по ею лицу, а над головой бушевала гроза. Брут шел слева от приговоренного, я - справа, а Дин позади.

Шустер находился в моем кабинете, где по углам уже стояли на страже Рингголд и Бэттл. Шустер посмотрел на Дэла, улыбнулся и обратился к нему по-французски. Мне он показался неестественным, но он сотворил чудо: Дэл тоже улыбнулся в ответ, а потом подошел к Шустеру и обнял его. Рингголд и Бэттл дернулись, но я поднял руки и покачал головой.

Шустер слушал поток сдавленных от слез слов Дэла по-французски, кивал, словно он отлично все понял, и похлопывал Дэла по спине. Он посмотрел на меня через плечо маленького французика и сказал:

- Из того, что он говорят, хорошо, если я понимаю четверть.

- Это неважно, - проворчал Брут.

- Я тоже так думаю, сынок, - ответил Шустер с улыбкой. Он был лучшим из священников, и теперь я подумал, что совсем ничего не знаю о его судьбе. Надеюсь, что вопреки всему он смог сохранить веру.

Он помог Дэлу опуститься на колени и сложил руки в молитве. Делакруа сделал то же самое.

- Отче наш, сущий на небесах, - начал Шустер по-французски, и Делакруа повторял вместе с ним. Они читали "Отче наш" вместе на плавно звучавшем, журчащем языке до самого конца, до слов "но избави нас от лукавого, аминь". К этому времени слезы почти перестали бежать из глаз Дэла, да и сам он заметно успокоился. Затем последовали стихи из Библии (на английском), в том числе и старинный мотив о спокойных йодах. Закончив читать. Шустер хотел встать, но Дэл потянул его за рукав и произнес что-то по-французски. Шустер внимательно слушал, нахмурясь. Потом ответил. Дэл проговорил что-то еще, а потом только смотрел с надеждой.

Шустер обратился ко мне:

- Он хочет прочитать еще одну молитву. Я не могу ему помочь по причине моей веры. Как вы думаете, пусть читает?

Я посмотрел на часы на стене и увидел, что уже без семнадцати минут полночь.

- Да, - сказал я, - но только побыстрее. Мы должны придерживаться графика.

- Хорошо. - Он повернулся к Делакруа и кивнул. Дэл закрыл глаза, словно для молитвы, но секунду не говорил ничего. Напряженные морщины прорезали его лоб, и у меня появилось чувство, что этот человек ищет где-то далеко в мозгу забытую кладовку, где лежит предмет, которым не пользовались много-много лет. Я опять посмотрел на часы и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Брут дернул меня за рукав и покачал головой.

И тогда Дэл начал мягко и быстро говорить на американском французском, таком округлом, мягком и нежном, как грудь молодой женщины:

- О Мария, приветствую вас, Мария всемилостивейшая. Господь Бог с вами, вы - святая из всех женщин и Господь Бог Иисус, плод вашего чрева, святой. - Он снова заплакал, но, по-моему, не замечая этого. - Пресвятая Мария, мать моя, Богородица, помолитесь за меня, помолитесь за всех нас, грешных, теперь в час, когда... В час нашей смерти. В час, когда я умру. -Он глубоко и прерывисто вздохнул. - Аминь.

Когда Делакруа поднимался на ноги, вспышка молнии озарила комнату мгновенным голубоватым сиянием. Все вздрогнули и поежились, кроме самого Делакруа, который словно целиком был поглощен старинной молитвой. Он вытянул руку, не глядя. Брут взял и быстро пожал ее. Делакруа поднял глаза и чуть улыбнулся.

- Nous voyons... - начал он, но осекся. С заметным усилием он снова перешел на английский.

- Теперь мы можем идти, босс Ховелл, босс Эджкум. Я в согласии с Богом.

- Хорошо, - сказал я и подумал, насколько в согласии с Богом будет себя чувствовать Дэл через двадцать минут, когда окажется по ту сторону электричества. Я надеялся, что его последняя молитва услышана и теперь Матерь Мария будет молиться за него всем своим сердцем и душой, ибо Эдуару Делакруа, насильнику и убийце, именно тогда понадобятся все молитвы, которые он сможет припомнить. На улице снова прогрохотал гром. - Пойдем, Дэл. Теперь уже недалеко.

- Хорошо, босс, хорошо. Я уже не боюсь. Он так сказал, но по его глазам я увидел, что - с Богом или без Бога, со Святой Марией или нет, - но он лжет. К тому моменту, когда они проходят последние сантиметры зеленого ковра и ныряют в маленькую дверь, почти все боятся.

- Остановись внизу, - сказал я ему тихо, когда он прошел в дверь, но эти указания были явно излишними. Он все равно остановился бы внизу лестницы как вкопанный, потому что увидел на платформе Перси Уэтмора, у его ног стояло ведро с губкой, а за правым бедром виднелся телефон, соединяющий с губернатором.

- Нет, - произнес Дел перепуганным голосом. - Нет, нет, только не он! - Давай иди, - приказал Брут. - Просто смотри на меня и на Пола.

Словно его там нет.

- Но... Люди уже повернулись и глядели на нас, но слегка сдвинувшись, я все еще мог незаметно схватить Делакруа за левый локоть.

- Спокойно, - произнес я так тихо, что меня слышал только Дэл, ну, может быть, еще и Брут. - Единственное, что о тебе запомнят эти люди, это как ты ушел. Поэтому веди себя достойно.

В эту секунду над головой прогрохотал самый громкий раскат грома, задрожала железная крыша. Перси вздрогнул, словно кто-то напугал его, а Дэл коротко фыркнул.

- Если будет еще громче, он опять намочит в штаны, - сказал он и расправил плечи, хотя там было не так много чего расправлять. - Пошли, и покончим с этим.

Мы прошли к платформе. Дэл нервно пробежал взглядом по свидетелям - их было человек двадцать пять, а мы - Брут, Дин и я - не сводили тренированных глаз со стула. Все, казалось, в порядке. Я вопросительно поднял большой палец и одну бровь, и Перси криво усмехнулся в ответ, словно говоря: "Ты что, хочешь узнать, все ли в порядке? Конечно".

Я очень надеялся, что он прав. Мы с Брутом автоматически взяли Делакруа за локти, когда он взошел на платформу. Она возвышается всего на двадцать сантиметров над полом, но, к вашему удивлению, очень многим из наших постояльцев, даже самым крутым и отпетым, требовалась помощь, чтобы сделать этот последний в их жизни шаг. Дэл его сделал нормально. Секунду постоял перед стулом (решительно не глядя на Перси), а потом заговорил со стулом вслух, словно знакомясь: "C'est moi - это я", - сказал он. Перси протянул было руку, но Делакруа повернулся и сел. Я стал на колено слева от стула, а Брут - справа. Я защищал пах и горло так, как я уже описывал, потом устроил застежку, чтобы она полностью охватывала худую белую плоть чуть выше лодыжки. Гром снова оглушил нас, и я вздрогнул. Пот заливал и щипал глаза. Я почему-то все время думал о Маусвилле. Куда можно попасть за десять центов. За два цента детям, которые увидят Мистера Джинглза за слюдяными окошечками.

Застежка капризничала и не хотела закрываться. Я слышал, как Дэл тяжело вдыхает воздух в легкие, которые сейчас пытаются угнаться за бешено колотящимся от страха сердцем, а через какие-нибудь четыре минуты превратятся в пустые мешки. И то, что он убил полдюжины человек, сейчас казалось самой незначительной подробностью. Ничего не хочу говорить о добре и зле, я просто рассказываю, как все было.

Дин присел рядом со мной и спросил:

- В чем дело, Пол?

- Я не могу... - начал было я, но тут пряжка со звучным щелчком защелкнулась. Наверное, она прищемила и складку кожи на ноге Делакруа, потому что он дернулся и издал тихий свистящий звук.

- Извини, - сказал я, - Ничего, босс, - ответил Дэл. - Болеть будет недолго.

В застежке со стороны Брута находились электроды, и поэтому на нее уходило всегда больше времени, и вот мы втроем встали почти одновременно. Дин взялся за пряжку на запястье левой руки Дэла, а Перси - правой. Я был готов двинуться ему на помощь, но у него все получилось лучше, чем у меня. Я видел, что Дэл уже дрожит, словно сквозь него начал проходить ток низкого напряжения. Я чувствовал запах его пота. Он был кисловатый и крепкий и напомнил запах слабого маринада.

Дин кивнул Перси, Перси обернулся через плечо - я даже увидел, где он порезался, когда брился в тот день, - и сказал тихим твердым голосом:

- Включай на первую!

Раздался низкий гул, похожий на шум старого холодильника при включении, и светильники в помещении склада загорелись ярче. Из публики донеслось несколько ахов и бормотанье. Дэл дернулся на стуле и схватился за дубовые подлокотники с такой силой, что побелели суставы. Глаза его быстро забегали из стороны в сторону, а сухое дыхание стало еще чаще. Он почти задыхался.

- Спокойно, - пробормотал Брут. - Спокойно, Дэл, все нормально. Держись, все идет нормально.

"Эй, ребята! - вспомнил я. - Идите смотреть, что умеет Мистер Джинглз". Над головой снова загрохотало.

Перси величественно обошел вокруг и встал перед электрическим стулом. Наступил важный момент, он был в центре внимания, все глаза устремились на него. Все, кроме одной пары. Делакруа увидел, кто это, и стал смотреть себе на колени. И я готов был поспорить на что угодно, что Перси станет напыщенно декламировать свой текст, но он прочел его бесстрастным, странно спокойным голосом.

- Эдуар Делакруа, вы приговорены к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен судом присяжных и подтвержден судьей с хорошей репутацией в данном штате. Боже, храни жителей этого штата. Не желаете ли сказать что-нибудь, прежде чем приговор будет приведен в исполнение?

Дэл попытался что-то произнести, но сначала не получилось ни звука, кроме испуганного шепота, полного воздуха и гласных звуков. Тень презрительной улыбки тронула уголки рта Перси, и я готов был убить его тут же на месте. Потом Дэл облизал губы и попытался снова.

- Я сожалею о том, что совершил, - произнес он. - Я бы все отдал, чтобы повернуть часы назад, но это невозможно. Поэтому сейчас... - Гром взорвался над нами, словно артиллерийский снаряд. Дэл дернулся, насколько позволяли пряжки, глаза дико сверкали на его влажном лице. - Поэтому сейчас я за все плачу. Господи, прости меня. - Он снова облизал губы и посмотрел на Брута. - Не забудьте про обещание насчет Мистера Джинглза, - добавил он тихим голосом только для нас.

- Не забудем, не беспокойся, - сказал я и потрепал его по ледяной руке. - Он поедет в Маусвилль...

- Черта с два, - проговорил Перси уголком рта, как рецидивист, пристегивая ремень поперек груди Делакруа. - Нет такого места. Эту сказку парни выдумали, чтоб ты вел себя тихо. Это чтоб ты знал, педик.

Вспыхнувший в глазах Дэла огонь сказал мне, что отчасти он так и думал... Но не рассказывал всем остальным. Я посмотрел на Перси с недоумением и злостью, а он выдержал мой взгляд, понимая, что сделать я ничего не могу. И он, конечно, был прав. Я ничего не мог сделать ни перед свидетелями, ни перед Делакруа, сидящим на самом краешке жизни. Ничего не оставалось, как продолжать и закончить это.

Перси снял с крюка маску и натянул ее на лицо Делакруа, закрепив под подбородком, чтобы дыра на макушке была шире. Теперь следовало взять намоченную в ведре губку и положить ее в шлем, и вот тут как раз Перси впервые отошел от принятого порядка: вместо того, чтобы наклониться и вынуть губку, он снял сам шлем из-за стула и наклонился вместе с ним. Иными словами, вместо того, чтобы поднести губку к шлему, что было бы естественно, он поднес шлем к губке, Я понял: тут что-то не так, но был слишком расстроен. Впервые на казни я чувствовал, что совсем не владею собой. Что касается Брута, он совсем не смотрел на Перси, ни когда тот наклонялся к ведру (стоя так, что практически заслонялся от нас), ни когда выпрямлялся и поворачивался к Дэлу со шлемом в руках и коричневым кружочком губки уже внутри шлема. Брут смотрел на ткань, закрывавшую лицо Дэла, наблюдая, как ткань черной шелковой маски втягивается внутрь, очерчивая круг открытого рта, а потом с дыханием выходит обратно. На лбу и на висках Брута выступили капли пота. Я никогда раньше не замечал, чтобы он потел во время казни. За его спиной Дин стоял с отрешенным и нездоровым видом, словно боролся с приступами тошноты. Мы все чувствовали: что-то не так, теперь я знаю. Мы только не понимали, что именно. Тогда еще никто не знал о вопросах, которые Перси задавал Джеку Ван Хэю. Вопросов было много, но, по-моему, для отвода глаз. Я так думаю, что Перси хотелось узнать лишь об одном: губка. Для чего нужна губка. Зачем ее пропитывают рассолом... И что будет, если ее оставить сухой.

Вот что случится, если губка будет сухой, Перси нахлобучил шлем на голову Дэла. Французик дернулся и снова застонал, на этот раз громче. Некоторые свидетели беспокойно заерзали на своих складных стульях. Дин сделал полшага вперед, собираясь помочь с завязкой под подбородком, но Перси показал ему нетерпеливым жестом - отойди. Дин отошел, слегка сгорбившись, поеживаясь от очередного раската грома. На этот раз после грома послышались удары дождя по крыше, тяжелые, словно кто-то швырял горстями горох на стиральную доску.

Вам знакомо такое выражение: "Кровь застыла у меня в жилах"? Ну конечно, знакомо. Все мы однажды испытали нечто подобное, но на самом деле я почувствовал это единственный раз в своей жизни - в ту грозовую ночь октября 1932-го, секунд через десять после полуночи, Я почувствовал это не из-за язвительного самодовольства на лице Перси Уэтмора, когда он отошел от фигуры в шлеме и капюшоне, сидевшей на Олд Спарки, - этого я не заметил, хотя должен был. По щекам Дэла из-под шлема не текла вода. И вот тут я все понял.

- Эдуар Делакруа, - говорил Перси, - сейчас через ваше тело пройдет электрический ток, пока вы не умрете согласно законодательству штата.

Я посмотрел на Брута с такой мукой, по сравнению с которой моя "мочевая" инфекция показалась мне ушибленным пальцем. Губка была сухой! Я губами произнес это, но он только непонимающе покачал головой и снова стал смотреть на маску на лице француза, где последние вдохи втягивали и отпускали черный шелк.

Я дотронулся до локтя Перси, но он отошел в сторону, смерив меня взглядом. Он длился всего секунду, но я понял все. Это потом он станет рассказывать свою ложь и полуправду, и этому скорее всего поверят влиятельные люди, но я знал теперь точно. Перси был прилежным учеником, когда делал то, что ему нравилось, мы это поняли на репетиции, и он очень внимательно слушал объяснения Джека Ван Хэя о том, как пропитанная рассолом губка проводит ток, направляет его и превращает в своего рода электрическую пулю в мозг. Да, Перси хорошо знал, что делает. Я даже поверил ему позже, когда он сказал, что не знал, как далеко все может зайти, но это все равно нельзя отнести к добрым намерениям, правда? И все равно я ничего не мог сделать, разве что в присутствии помощника начальника тюрьмы и всех свидетелей крикнуть Джеку Ван Хэю, чтобы тот не включал рубильник. Еще пять секунд, и я думаю, что крикнул бы, но Перси мне этих пяти секунд не оставил.

- Пусть Господь смилостивится над твоей душой, - сказал он задыхающейся, перепуганной фигуре на электрическом стуле, а потом обратился в сетчатое окошечко, где стояли Харри и Джек, и рука Джека лежала на выключателе с пометкой "Сушилка для волос Мэйбл". Справа от этого окна стоял доктор, уставившись, как всегда, молчаливо и замкнуто на свой черный чемоданчик, стоявший между ног. - Включай на вторую!

Сначала все вроде выглядело, как всегда - гул стал чуть громче, чем вначале, но ненамного, затем тело Дэла рефлексивно рванулось вперед от сокращений мышц.

Потом все пошло наперекосяк.

Гул перестал быть ровным и завибрировал. Потом к нему добавился треск, словно от разрыва целлофана. Пошел ужасный запах, но я не смог определить, что так пахнут паленые волосы в сочетании с горящей органической губкой, пока не увидел струйки синего дыма, выходящей из-под краев шлема. Из дыры же наверху шлема, откуда тянулись провода, дым валил, как из индейского вигвама.

Делакруа начал ерзать и вертеться на стуле, его закрытое маской лицо поворачивалось туда-сюда, словно в знак категорического отказа. Ноги стали подниматься и топать по полу, позвякивая застежками на лодыжках. Над головой снова прогремел гром, и дождь забарабанил сильнее.

Я посмотрел на Дина Стэнтона, он сделал мне страшные глаза. Из-под шлема донесся приглушенный хлопок, словно в огне треснул сосновый сучок, и теперь стал виден дым, пробивающийся мелкими колечками через маску.

Я рванулся к сетчатому окошечку между нами и аппаратной, но не успел и звука произнести, потому что Брутус Ховелл схватил меня за локоть. Он стиснул его так сильно, что боль пронзила всю руку. Брут был белый как полотно, но совсем не растерян и далек от паники.

- Не говори Джеку, чтоб остановил, - сказал он тихо. - Все что угодно, только не это. Уже слишком поздно.

Сначала, когда Дэл начал кричать, свидетели его не слышали. Дождь барабанил по железной крыше, а гром гремел почти непрерывно. Но мы, стоящие на платформе, слышали очень хорошо эти сдавленные вопли боли из-под дымящейся маски, - звуки, которые могло издавать животное, попавшее в пресс для сена.

Гул из шлема стал прерывистым и громким, с периодическим треском, похожим на радиопомехи. Делакруа бросало вперед и назад на стуле, словно ребенка в припадке. Платформа шаталась, ремень на груди так натянулся, что чуть не лопнул. Я услышал хруст кости, словно его правое плечо сломалось или вышло из сустава. При этом еще был такой звук, словно кувалдой ударили по бревну. Брюки в паху, видимые не больше пятна из-за частых ударов его ног, потемнели. Потом Делакруа начал кричать, издавая ужасные высокие, животные звуки, слышные даже при шуме дождя.

Кто-то крикнул:

- Что с ним происходит, черт побери?!

- А пряжки его выдержат?

- Фу, что за запах, Боже!

Потом одна из двух женщин спросила:

- Это нормально?

Делакруа качнулся вперед, откинулся назад, качнулся вперед, откинулся назад. Перси смотрел на него с выражением тихого ужаса. Он ожидал чего-то такого, но совсем не этого кошмара.

Маска на лице Делакруа вспыхнула. К запаху горящих волос и губки присоединился запах горелого мяса. Брут схватил ведро, в котором находилась губка - теперь оно, конечно же, было пусто, - и бросился к очень глубокому баку уборщика.

- Пол, мне отключить ток? - спросил Ван Хэй сквозь сетку. Голос его дрожал. - Мне отклю...

- Нет! - прокричал я в ответ. Брут понял это сразу, а я гораздо позднее: нам нужно закончить. Все остальное было вторично, прежде всего нам надо было закончить с Делакруа. - Включай, ради Бога! Включай, включай!

Я повернулся к Бруту, почти не замечая того, что люди позади нас уже разговаривают, некоторые встали, некоторые кричали.

- Стой! - завопил я Бруту, - Нельзя воду! Нельзя! Ты что, сдурел?

Брут повернулся, и до него наконец дошло. Лить воду на человека под током. Отличная идея. Он посмотрел вокруг, увидел химический огнетушитель на стене и взялся за него. Молодчина.

Маска сползла с лица Делакруа, показав черты, ставшие уже чернее, чем Джон Коффи, Глаза его, теперь уже бесформенные шары белого полупрозрачного желе, выскочили из орбит и лежали на щеках. Ресницы сгорели, а пока я смотрел, вспыхнули и сами веки.

Дым выходил из выреза рубашки. А гул электричества все продолжался, наполняя мне голову и вибрируя. Я подумал, что этот звук, должно быть, слышат сумасшедшие, если не этот, то похожий.

Дин рванулся вперед, думая, видимо, что сможет сбить пламя с рубашки Дела руками, и я оттолкнул его так сильно, что он чуть не упал. Трогать Делакруа сейчас, все равно что Братцу Кролику прикасаться к Смоляному Чучелу. Электрическому Смоляному Чучелу в данном случае.

Я все еще не оглядывался и не видел, что происходит за спиной, но похоже было на столпотворение: падали стулья, люди кричали, какая-то женщина вопила изо всех сил: "Да прекратите же наконец! Разве вы не видите, что уже хватит?". Кэртис Андерсон схватил меня за плечо и спросил, что происходит, ради всего святого, что происходит и почему я не приказал Джеку выключить.

- Потому что не могу, - ответил Я. - Мы уже зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад, разве вы не видите? Все и так закончится через несколько секунд.

Но прошло еще не меньше двух минут до конца, эти две минуты длились дольше всего в моей жизни, и большую их часть, думаю, Делакруа был в сознании. Он кричал, ерзал и дергался из стороны в сторону. Дым шел у него из ноздрей и изо рта, ставшего цвета перезрелых слив. Дым поднимался с языка, как от сковороды. Все пуговицы на рубашке либо оторвались, либо расплавились. Его майка не вспыхнула, но уже тлела, дым просачивался сквозь нее, и мы чувствовали запах горящих волос на его груди. Люди устремились к дверям, как скот из загона. Они не могли выйти, ведь это как-никак была тюрьма, поэтому просто столпились у двери, пока Делакруа жарился ("Теперь я жарюсь, - говорил старый Тут, когда мы готовились к казни Арлена Биттербака. - Я поджаренный индюк!"), а гром все гремел, и дождь лил как из ведра.

В какой-то момент я вспомнил о враче и поискал его. Он был на месте, но лежал, скрючившись, на полу около своего черного чемоданчика. Он был в обмороке.

Ко мне подошел Брут и стал рядом, держа наготове огнетушитель.

- Не сейчас, - сказал я.

- Я знаю.

Мы поискали глазами Перси и увидели, что он стоит прямо за спиной Спарки, застывший, с вытаращенными глазами, прикусив фалангу пальца.

Потом наконец Делакруа откинулся и обмяк на стуле, его голова с опухшим бесформенным лицом упала на плечо. Он все еще дергался, но так бывало и раньше, это просто ток еще шел через него. Шлем сполз набок, но, когда мы снимали его, почти вся кожа с головы и оставшиеся волосы снялись вместе с ним, прочно приклеившись к металлу.

- Отключай! - крикнул я Джеку через тридцать секунд, когда ничего, кроме электрических разрядов, не исходило от дымящегося куска угля в форме человека, лежащего на электрическом стуле. Гул немедленно прекратился, и я кивнул Бруту.

Он повернулся и сунул огнетушитель в руки Перси с такой силой, что тот отшатнулся назад и чуть не упал с платформы, - Давай, шевелись, - произнес Брут. - В конце концов, ты распоряжаешься, так?

Перси посмотрел на него взглядом одновременно больным и убийственным, потом направил огнетушитель, накачал его, нажал кнопку и выпустил облако белой пены в человека на стуле. Я увидел, что ступня Дэла дернулась, когда пена попала на лицо, и подумал:

"Боже, нет, неужели придется включать еще раз?" - но больше движений не последовало.

Андерсон повернулся и раскланивался перед перепуганными свидетелями, объясняя, что все нормально, все под контролем, просто бросок электричества из-за грозы, не надо беспокоиться. Да, он еще объяснил бы им, что запах вокруг - дьявольская смесь из жженых волос, жареного мяса и свежеиспеченного дерьма - это "Шанель" номер пять.

- Возьми у доктора стетоскоп, - сказал я Дину, когда огнетушитель иссяк. Теперь Делакруа был весь в белой пене, и к самому отвратительному из запахов добавился тонкий химический аромат, - Доктор... Мне нужно...

- Не обращай внимания на него, просто возьми стетоскоп, - проговорил я. - Давай с этим покончим... И убери его отсюда.

Дин кивнул. "Покончить" и "отсюда" - эти два понятия ему нравились. Они нравились нам обоим. Он подошел к чемоданчику доктора и стал в нем рыться Доктор начал опять шевелиться, так что по крайней мере его не хватил ни инфаркт, ни инсульт. И хорошо. Но Брут смотрел на Перси далеко не хорошо.

- Иди в тоннель и жди у тележки, - приказал я. Перси сглотнул.

- Пол, слушай, я не знал...

- Заткнись. Иди в тоннель и жди у тележки. Выполняй.

Он опять сглотнул, скривился, как от боли, а потом пошел к двери, ведущей на лестницу и в тоннель. Он нес пустой огнетушитель в руках, словно ребенка. Дин прошел мимо него, направляясь ко мне со стетоскопом. Я расправил шланги и вставил в уши. Я делал подобное и раньше, в армии, а это, как езда на велосипеде, не забывается.

Я смахнул пену с груди Делакруа, а потом пришлось подавить приступ рвоты, потому что большой горячий кусок его кожи просто сполз с плоти ниже, так, как кожа слезает с... Ну, вы понимаете. Жареный индюк.

- О Боже. - Голос, которого я не узнал, почти прорыдал за моей спиной. - Это всегда так? Почему мне не сказали, я бы в жизни сюда не пришел! "Слишком поздно, дружок", - подумал я.

- Уберите этого человека отсюда, - бросил я Дину и Бруту, да и всем, кто слышал. Я сказал это для того, чтобы убедиться, что могу говорить, не боясь, что меня вырвет прямо на дымящиеся колени Делакруа. - Отведите всех к дверям.

Я успокоил себя, как мог, потом приставил диск стетоскопа к красно-черной полоске свежей плоти, которую расчистил на груди Делакруа. Я слушал и молился, чтобы не услышать ничего, - так оно и произошло.

- Он мертв, - сказал я Бруту.

- Слава Богу.

- Да, Слава Богу. Вы с Дином, принесите носилки. Давайте по быстрому отстегнем его и унесем отсюда.