Эксперимент в Малом зале Санкт-Петербургской филармонии 16 мая 2011 года и его итоги

В Малом зале Санкт-Петербургской филармонии 16 мая 2011 года свершилось экстраординарное – монодрама «магбет» Настасьи Хрущевой и Лехи Никонова.

Фактическую сторону события будет изложена по источнику за № 17 «Библиографического списка», ибо автор настоящего исследования на Событии не присутствовал…

Экстраординарным данное Событие показалось участникам и организаторам совместного проекта филармонии и петербургских студентов Стоп, стоп, наш источник не изволил объяснить, что такое Open Door. Просто некий союз студентов? И только? А не есть ли это союз студентов-фанатов рок-музыки (ибо «Open Door» – это название второго альбома американской рок-группы «Evanescence»)? В буквальном переводе «Open Door» означает – «Открытая дверь». Метафора что ли такая? Открытая дверь в жизнь?

У кого есть другая версия – было бы интересно послушать…

Экстраординарность события заключалась прежде всего и главным образом в том, что филармония выпустила на академическую сцену… панка. Панк и филармония. Да к тому же один из самых «брендовых» панков на сегодняшний день – Лёха Никонов. Интригующе уже само по себе.

Однако уже в в процессе знакомства с «магбетом» обозначилась вторая половинка эксперимента – композитор Настасья Хрущева – сама та еще панкесса. При всём том, что аспирант Консерватории, лауреат многих конкурсов и прочая, прочая и прочая…

Организаторы обещали: «Мы хотели соединить высокое и низкое: аспирантку Консерватории, молодого композитора Настасью Хрущёву и поэта, панка Лёху Никонова», – сказала ещё до премьеры Мария Слепкова, координатор проекта Open Door. Эксперимент по впряжению в одну телегу коня и трепетной лани (в смысле: маргинального матерщинника Никонова и небожительницу-пианистку Хрущёву) был призван помимо всего прочего заманить в филармонию таких субъектов, которых другим способом в это учреждение заманить было бы невозможно …

И, между прочим, заманили.

Такие личности заявились. В рваных джинсах, с зелёными волосами. Обычная публика тоже была – обычной публике тоже интересно.

Но никаких ужасов и потрясений не было. Потому что не было обещанного контраста текста и музыки. Настасья вместе с камерным ансамблем не наводили академическую тоску, а Никонов – вы не поверите! – не матерился и не эпатировал. Высокое и низкое не конфликтовали друг с другом, потому что они были порождением одной и той же сущности, далекой от традиционализма.

Но при этом «магбет» был воплощением диссонанса и атональности. Но только потому, что на данное произведение Хрущевой, обозванное экспертами-критиками «шниткенианством» для удобства понимания, в принципе невозможно положить какой-либо текст. Как такое петь? И не пел Лёха вовсе… Похоже, сами авторы намеренно усиливали эффект отчужденности текста от музыки и наоборот.

Что это было? Шекспир в интерпретации композитора и поэта, на дух не переносящих «чистое искусство» и конформизм как таковой. Так что угадать, в какой момент, борясь с музыкой, Никонов начнет читать монологи, было сложно.

Музыкальная линия не была аккомпанементом, а жила параллельно со стихами и ежесекундно распадалась на все новые партии и подголоски. Но когда поэт дорывался до своей «очереди» высказаться, его Макбет угрожающе вырастал, весь в отблеске кровавого зарева пожара убийства и злодеяний.

Да, это был герой Шекспира, но именно в интерпретации, ведь сами авторы утверждают: «Мы ни в коем случае не ставили своей целью посягнуть на «Макбет» Шекспира. Именно поэтому название монодрамы с маленькой буквы – «магбет». Буква «г» – дань постмодернизму: тот самый «сбой в системе», о котором упоминает Никонов. Он считает, что именно Макбет является воплощением того единого, стихийного начала, которое характерно для постмодернизма. «У Шекспира этого сверхчеловеческого в пьесе нет», – говорит Настасья.

На этом прервём пересказ источника и обратимся к шекспировскому «Макбету». В чём смысл или, если угодно, пафос этого образа? В начале трагедии это доблестный полководец, за боевое отличие удостоенный королём Дунканом титула и земель «ковдорского тана». Ведьмы пророчат ему этот титул, а также в будущем титул короля. /И когда Макбет становится «ковдорским таном», то он уже не сомневается в дальнейшей своей судьбе. Но… на троне добрый Дункан, у которого имеется законный наследник. Можно просто жить и надеяться на судьбу:

Когда судьба мне хочет дать корону,

Пусть и даёт без помощи моей [53, 268].

Но Макбет и его супруга совершают ряд чудовищных преступлений, чтобы предсказание сбылось. Оно и сбывается. Герой получает новое предсказание, уже от призраков: он будет непобедим пока Бирнамский лес не пойдёт на Дунсинан. Герой думает, что это невозможно, но вражеское войско украсило себя ветками, и лес как бы пошёл на замок, злодей в итоге получил по заслугам… Это семантическая доминанта, и тут столько возможностей для перекодировки… К примеру: силы зла во всём виноваты, завлекли беднягу. Или же – они только пробудили то зло, которое в душе героя таилось. Или… Так можно до бесконечности, давайте вернёмся в зал филармонии…

Вот поэт-панк на наших глазах сам превращается… в кого? Читайте:

...Воняют трупы одинаково…

Ну, двадцать, тридцать лет…

кому осталось – сорок.

Но все равно смердеть в гробу.

С позором, без позора,

богатым, бедным, добрым, злым…

А труп застыл.

В глазах остекленевших – пустота

и безразличие…ему не важно

что победила доброта

в этой пьесе.

Издевайся же, поэт!

Мой меч в руке, я слышу песню.

Я – Тан Кавдорский. Я – Макбет…

Никонов был все тот же Никонов, что и всегда. Может, только немного смущенный непривычной обстановкой и предписанными по сюжету манипуляциями. Надо было и по сцене перемещаться в определенный момент, и менять листы с текстом. Лёхе пришлось пережить в тот вечер одну из ужаснейших минут своей жизни: в хаосе уже прочитанных и потому разбросанных по полу листов он пытался отыскать нужный монолог. Но тщетно. «Те-е-екст!», – оставив попытки отыскать нужный лист, Никонов отчаянным шептал со сцены своим товарищам в зале. Подоспевший на выручку режиссёр-постановщик Василий Заржецкий с кипой листов, может быть, спас поэта от инфаркта, да так ловко, что никто особо и не заметил конфуза.

Во втором отделении, когда началось обсуждение «магбета», «экспертная коллегия» в целом сошлась на том, что постановка удалась, и увиденное – понравилось.

Александр Боровский, искусствовед, заведующий отделом новейших течений Русского музея, посетовал именно на отсутствие запланированного контраста: «Желание авторов совместить высокое и низкое, как я считаю, не реализовалось: высокого особо нет… и совсем нет низкого: площадного, матерного, гнусного, противного. Получился такой нервный, средний тон».

Анастасия Миролюбова литературовед, филолог, отметила: «Мне показалось, что здесь произошла, попытка поэта, во-первых, идентифицировать себя с Макбетом, во-вторых, его реабилитировать – то есть освободить героя от кукловода-Шекспира, представившего Макбета злодеем и негодяем», – на что по утвердительным жестам Никонова, севшего на момент обсуждения вместе с Анастасией Хрущевой в зал, было ясно: Миролюбова одна из немногих, кто максимально верно смог понять суть поэтики «магбета», чему Алексей был определенно рад.

Сам же Никонов был неотступен от своего поэтического предназначения – разрушить постмодернизм. И хотя он также утверждал, что ничего общего с Шекспиром его Макбет не имеет, все же внес важное уточнение: «Я пытался сделать язык Макбета по-шекспировски потому, что это создает архетип. И этот архетип выстраивает иерархию, посредством которой можно взломать постмодернистский дискурс. Постмодернистский дискурс выстраивает Настя, я его ломаю по вертикали».

Давайте снова вмешаемся в изложение событий и выскажемся по поводу теоретических построений Лёхи. Скажем коротко: никакого смысла в них нет. Или так: в эти фразы можно вложить сколько угодно смыслов. А теперь опять дадим слово нашему источнику (который мы слегка правим стилистически и расставляем пропущенные знаки препинания).

Ради чего филармония и координаторы Open Door пошли на этот эксперимент? Напомним – ради того, чтобы привлечь в стены Храма Классической Музыки молодежь. Эксперимент в этом смысле оправдался. Но только в этом конкретном случае. Да, зал был полон. И его покинули от силы человек тридцать – видимо все-таки кое-кто ужаснулся дерзновениям попирателей классической культуры. Но как показал опрос зрителей после представления, многие пришли только ради необычного тандема Никонова и Хрущевой. А, значит, вряд ли «магбет» имел бы такой успех, если бы не фигура Никонова, ставшая знаковой.

Настасья Хрущева дала утвердительный ответ на вопрос Андрея Денисова, искусствоведа и историка музыки, относительно того, что произведение действительно было специально написано для Никонова и ансамбля, а не для некоего абстрактного чтеца и ансамбля. То есть монодрама «магбет» изначально ограничивалась в перспективе ее дальнейшего исполнения. Так что проект проектом, а, как показал финальный концерт сезона Оpen Door, пока что молодежную аудиторию удается заинтересовать только привлечением «тяжелой артиллерии» известных творческих личностей.

Чем закончился рискованный эксперимент? И почему он рискованный? Перед началом представления в гардеробе слышны были тревожные перешептывания консерваторских старушек: «Они же сейчас здесь все переломают!» «Они» — это молодые неформалы, пришедшие в филармонию приобщиться к прекрасному…

Ничего, не переломали. А об итогах сказал со сцены Лёха:

Все может быть. Теперь я знаю.

Причины, следствия — всего лишь миражи.

И я, конечно, проиграю.

Но выиграл кто?

Я расскажу об этом слушателям в зале.

Представление состояло из двух частей – самой монодрамы и дискуссии. Фиксируем реплики:

– Из зала выходили зрители всех возрастов: от семи и до семидесяти лет. Некоторые выходили с таким выражением лица, будто их сильно напугали.

– Непривлекательное содержание…

– Но это содержание, которое привело на концерт не 150 человек, а 450

– Монодрама длилась час. За это время зал покинули около 30 человек, среди которых были семейные пары с детьми и люди солидного возраста. Это вполне понятно, зрелище не для них. Молодежь – примерно половина пришедших – осталась на местах.

– Мы хотели соединить высокое и низкое: аспирантку Консерватории, молодого композитора Настасью Хрущёву и поэта-панка Лёху Никонова, – говорит Маша Слепкова,

— Идея появилась два месяца назад. Лёха согласился сразу, сам предложил взять за основу «Макбет» Шекспира, продумал текст и отдал его Насте.

– Я согласилась, потому что сочла эту идею не слишком осуществимой, – признается Настасья. – Было страшно ставить такой эксперимент. Когда же филармония неожиданно дала согласие, и, главное, Лёха с воодушевлением взялся за работу, я тоже быстро втянулась. Это мой самый крупный проект: 50 минут музыки, партитура в 90 страниц! Обычно мои сочинения идут не больше 13 минут. В постановке задействованы шесть человек: три скрипачки в роли ведьм, флейтист, Настасья за фортепьяно и Лёха, читающий стихи. Во время действия «ведьмы» меняются скрипками, флейта спускается в зрительный зал, Настасья нагнетает обстановку характерным постукиванием по корпусу инструмента, а Никонов держит зал в постоянном напряжении: уже с первых строк его голос срывается на крик, поэт безостановочно перемещается по сцене, листы с текстом летят в разные стороны. Мы ни в коем случае не ставили своей целью посягнуть на «Макбет» Шекспира. Именно поэтому название монодрамы с маленькой буквы, — поясняет Настасья. — А буква «Г» — это уже дань постмодернизму: тот самый «сбой в системе», о котором так часто упоминает Никонов. Он считает, что именно Макбет является воплощением того единого, стихийного начала, которое как раз и характерно для постмодернизма.

– Честно: нас привлек именно Лёха Никонов, – признается девушка Алиса. — Но нам очень интересна дискуссия.

Волосы Алисы выкрашены в ярко-зеленый цвет, а ее соседа – в пронзительно синий. Если взглянуть на зал со сцены, можно различить с десятка два голов неестественных оттенков.

– Я впервые в филармонии, – смущенно признается Тима, высокий парень с двухсантиметровыми тоннелями в ушах. – Я, конечно, предполагал, что это далеко не гиг, но тут как-то все слишком… официально.

– Я не ожидала увидеть такое в стенах филармонии, – говорит филолог Ирина Владимировна. — Каждую вещь надо отрабатывать перед выпуском. Тем более, когда хочешь привлечь зрителя. А здесь? Посмотришь такой эксперимент, и вообще в искусстве разочаруешься. У артиста ни дикции, ни умения держать себя. Эмоции не обязательно передавать криком.

И снова микрофон переходит в зал.

– Представление превзошло все ожидания. У нас был довольно большой застой в искусстве, как в классическом, так и в альтернативном. Это прорыв.

– Был ли в ваших стихах какой-то сакральный смысл? – вопрос из центра зала. – Мы слов толком не расслышали… Но было круто!

– Ну, так и все. Если у тебя встают шейные позвонки на спине – это и есть искусство, – резюмирует Лёха. И продолжает: – Мы не рассчитывали на какую-то определенную аудиторию. Повторяю: это был эксперимент. Меня интересовал именно архетип самого Макбета.

Слово берет взрослая женщина, завсегдатай филармонии:

– Я знала, на что шла, и осталась довольна. Но мне было плохо слышно. Причина: в дикции артиста, в моем слухе и в технических средствах. Если бы я слышала текст четче, то получила бы еще больше удовольствия. Это вопрос: подходят ли такие залы для подобных представлений?

Проблему звучания отметили все присутствующие.

– За день до концерта мы притащили сюда свои колонки, дополнительные, отрегулировали их… и за полчаса до начала концерта все перегорело, – объясняет Маша Слепкова. – Мы остались со старыми филармоническими колонками, которые используются только для подзвучивания инструментов. Когда же ты подзвучиваешь голос, звук эхом отражается от стен и в конце зала превращается в кашу.

– О том, что Лёха кричал… Это его манера исполнения, в данном контексте довольно уместная, – комментирует Настасья. – Хотя я хотела использовать все возможности никоновского piano, и последний номер, текст для которого был взят из сборника «Нулевые», Лёха читал достаточно сдержанно.

Однако главный вопрос на дискуссии так и не прозвучал: место ли таким экспериментам в Малом зале филармонии? И если не место здесь – тогда где?

Комментарии в Сети:

–Бесподобная музыка! Камерно-дикие струнные! Богиня со скрипкой в руках ! Божественное мракобесие! (Доктор)

– Мне кажется с моим академическим образованием проще общаться с просто с нормальными людьми…Смотришь вакшаканалию... Может это и гениально ???» (Рассадина)

– Не знаю, о чем ты бубнил, чувак, но ты достучался мне до самого сердца (К. Шолмов)

Выводы по первой главе:

1. Поэт-панк Лёха Никонов и его стихи-песни нашли своих слушателей и стали эстетическим фактом.

2. В этих текстах странным образом сочетается некая интеллектуальная претенциозность и грубый панковский эпатаж, который, впрочем, сейчас мало кого эпатирует.

3. Эстетический эксперимент руководства Консерватории и координаторов проекта Оpen Door получился достаточно интересным, монодрама «магбет» затронула определённую часть зрителей, заставила их что-то почувствовать и размышлять…