Литературы народов поволжья и приуралья 55 страница
В отличие от брата, Кристина Россетти была искренне религиозна, и «земное», «плотское» начало для нее — величайшее зло. Ее стихи пронизаны дидактизмом и религиозной мистикой, в них нет покоряющей пластики других поэтов-прерафаэлитов, хотя она и выработала легкий, грациозный стих.
С прерафаэлитским движением был связан в своем поэтическом творчестве Уильям Моррис, хотя мистические тенденции в этом течении были ему чужды.
Поэзия занимает значительное место в многогранном творчестве Морриса, о котором речь шла выше. В 1858 г. вышло первое отдельное издание его стихов «„Защита Гвиневеры“ и другие стихотворения». Перед нами встает «рыцарское» средневековье — то сказочно-декоративное, то неприкрашенное, полное грубых, но сильных страстей. Стих Морриса — интересное, парадоксальное сочетание грации и некоторой угловатости. Он владеет мастерством эпичности, монументальности. Его поэма
364
«Жизнь и смерть Ясона» (1867), написанная на сюжет мифа об аргонавтах в манере Чосера, любимейшего поэта Морриса, и «Земной рай» (1868—1870) выдержаны в системе образов, напоминающих средневековые гобелены. Основой «Земного рая» опять послужил Чосер — его «Кентерберийские рассказы»; использованы и чосеровские стихотворные формы и принцип композиции.
В 1871 г. Моррис впервые посетил Исландию, что произвело на него глубокое впечатление. Результатом двух его путешествий в эту страну были переводы «Старшей Эдды» и саг, выполненные им в соавторстве с Эриком Магнуссоном, и колоссальная эпическая поэма «Сигурд Волсунг» (1876) на сюжет «Саги о Волсунгах».
Великолепный образец гражданской поэзии — поэма Морриса «Пилигримы надежды» (1885—1886), в которой поэт нашел героев в современности. Одиннадцать из ее тринадцати глав написаны от лица ее главного героя Ричарда. Ричард незаконнорожденный, но благодаря поддержке отца получил образование. Он понимает, что жизнь строится на социальном неравенстве, на угнетении. Однажды в Лондоне он попадает на митинг, где выступает некий «коммунист» — седой, низкорослый, коренастый, в обтрепанном синем костюме (автопортрет автора). Под влиянием его речей Ричард становится активным социалистом (глава названа «Новое рождение»). Ричард знакомится с Артуром, аристократом по происхождению, но разделяющим социалистические взгляды. Тут сюжет поэмы делает крутой вираж. Жена Ричарда и Артур полюбили друг друга. И Ричард, хотя и очень страдает, не только не препятствует их союзу, но благословляет его и сохраняет с ними дружеские отношения. Герои «Пилигримов надежды» едут втроем во Францию, чтобы принять участие в деятельности Парижской коммуны. Из них в живых остается только чудом спасшийся во время ее разгрома Ричард. Однако поэма кончается мажорно: Ричард отправляется в деревню к временно оставленному там сыну: его цель воспитать мальчика, сына, «чтобы двое мужчин в грядущем со злом бороться могли».
Не похожей на судьбу Морриса была судьба друга его молодости, Алджернона Чарлза Суинберна (1837—1909), который принадлежал по происхождению к древнейшей аристократии. Человек огромного личного обаяния, он отличался безукоризненными манерами, но от гипертрофированной впечатлительности мог по малейшему поводу прийти в исступление, вызванное гневом или восторгом.
Суинберн стал писать стихи в отроческие годы; когда учился в Оксфорде, и на него огромное влияние оказало знакомство с Данте Габриэлем Россетти. В 1865 г. Суинберн привлек к себе внимание стихотворной трагедией «Аталанта в Калидоне». По красоте стиха, по совершенству ритмомелодики он поднялся до уровня Шелли, особенно удачны некоторые хоры трагедии. «Аталанта» исполнена могучего богоборческого пафоса, высказанного с вызывающей откровенностью.
В следующем году вышли «Стихотворения и баллады», вызвавшие колоссальный скандал; издатель чуть не угодил под суд. (Правда, у поэта появились и многочисленные почитатели, особенно среди студенчества.) Такая реакция неудивительна: в книге развенчивались все нормы незыблемой викторианской морали.
Произведения на тему неразделенной любви, навеянные личной драмой поэта («Торжество времени», «Прощание», «Рококо» и др.), были заслонены в читательском сознании рядом вещей, насыщенных дотоле небывалой в английской поэзии эротикой, зачастую принимающей болезненный, а то и прямо извращенный характер («Анактория», «Фраголетта», «Фаустина», «Прокаженный», «Долорес», «Сапфические строфы» и др.). Два открыто революционных стихотворения «Песнь времен порядка» и «Песнь времен революции» были как бы «заявкой» на будущее.
Суинберн познакомился с вождем итальянского национально-освободительного движения Джузеппе Мадзини, находившимся в Англии в качестве политического эмигранта. Мадзини считал, что Суинберн напрасно расходует свой талант на эротические стихи и должен посвятить свою музу служению свободе. Суинберн, с отрочества преклонявшийся перед Мадзини, отнесся к его совету как к приказу, и в 1867 г. появилась поэма «Песнь об Италии», впоследствии включенная в книгу «Песни двух народов», а в 1871 г. — книга «Предрассветные песни», в основном посвященная Рисорджименто, а также падению Второй империи во Франции. Некоторые стихотворения посвящены революционным и демократическим поэтам — Шелли, Гюго, Уитмену. Атеистическая линия поэзии Суинберна продолжена в таких стихотворениях, как «Перед распятием» и «Гимн человеку», откровенно кощунственных в отношении догм христианства: «Ты ранен, о бог, ты ранен! Смерть явилась к тебе, господь... Хвала Человеку в вышних! Человек — повелитель всему» («Гимн Человеку»).
Стихи Суинберна открыто революционны. Чернышевский ставил Суинберна как гражданского поэта даже выше Гюго. В 1879 г. здоровье Суинберна оказалось вконец подорванным беспорядочной жизнью. Один из друзей поэта
365
перевез его в свой особняк в пригороде Лондона, где он и прожил до самой смерти. При этом с выздоровевшим Суинберном произошла горестная метаморфоза: бунтарь и ниспровергатель, помещенный под стеклянный колпак, мало-помалу превратился в педантичного старого ретрограда.
В прошлом страстный республиканец и свободолюбец, он стал писать стихи против ирландских революционеров, против буров, даже не зная толком причин возникшей войны. Справедливости ради нужно добавить, что и поздний Суинберн написал сонет, выражающий сочувствие русским первомартовцам, а в сонетах «Памятник Джордано Бруно» продолжил антирелигиозную линию своего творчества. В сознании английского читателя он остался прежде всего как поэт-бунтарь.
Главная особенность поэзии Суинберна — виртуозная звукопись, правда порой переходящая в самоцель, так что звучание затмевает смысл. Вообще в техническом отношении для него как будто не было ничего невыполнимого: так в «Фаустине» он к имени героини нашел... сорок одну рифму, и все они звучат легко и не натянуто! Поразительно гибок стих Суинберна и ритмически. Характерная черта его манеры — огромное разнообразие строфики: помимо традиционных форм (сонет, баллада в старофранцузском значении термина и т. п.), много строф «сконструировано» им самим. На редкость широк диапазон его интонаций — от «шепота» до «форте фортиссимо». Поэт умел дать четкую крылатую формулировку. Был он и мастером пластики, одним из лучших пейзажистов в английской поэзии; особенно он силен в описаниях моря.
Еще один из крупнейших английских поэтов эпохи у себя на родине практически неизвестен. И не случайно. Его намеренно замалчивают. Если главной «мишенью» в современности для Браунинга был, пожалуй, догматизм, для Арнолда — мещанство, для Морриса — индустрия и техника, для Суинберна — мораль, то Уилфрид Скоуэн Блант (1840—1922) «открыл огонь» по колониальной системе Британской империи.
Происходя из знатного, хотя и нетитулованного, помещичьего рода, он с восемнадцати лет находился на дипломатической службе в ряде стран Европы, где был очевидцем многих важных политических событий. В 1869 г., унаследовав родовое имение, он ушел в отставку. В 1875—1883 гг. Блант путешествовал по странам Северной Африки и Арабского Востока, дважды побывал в Индии. С юных лет он на правах «своего» знал изнанку бытия правящих верхов Великобритании, постиг закулисные тайны дипломатии. Теперь он осознал и колониальный режим.
Последовало большое количество публицистических работ, выходивших и в периодике, и отдельными изданиями. (В ноябре 1882 г. Карл Маркс делал выписки из журнальной статьи Бланта «Египетская революция».) В них на основе огромного фактического материала выносится аргументированный и сокрушительный приговор британскому империализму. Обличительные дневники, которые он вел на протяжении десятилетий, до сих пор изданы далеко не полностью.
В 1883 г., после того как Египет полностью попал под власть Великобритании, вышла в свет поэма Бланта «Ветер и буря». (В основу заглавия положены слова библейского пророка Осии: «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю».) В ней выражено горячее сочувствие угнетенному египетскому народу, воспет вождь национально-освободительного движения Ахмед Ораби; Блант предрекает также грядущий расцвет угнетенных стран Востока и неминуемое крушение Британской империи:
Восточные народы возмужали —
Ты одряхлела. Зрелость к ним придет.
Ты сотни лет в безмолвии пребудешь,
Они же Землю поведут вперед...
После этой поэмы Блант «пожал бурю»: английская элита подвергла его остракизму. Поэт не сдавался. Он обрел новых друзей и союзников, в том числе Морриса, пропагандировавшего и издававшего его произведения.
Осенью 1883 г. Блант отправляется в старейшую английскую колонию Ирландию и принимает активное участие в национально-освободительном движении. Вскоре он был арестован и приговорен к тюремному заключению. В тюрьме им был написан замечательный, изданный лишь в 1889 г. цикл сонетов «In Vinculis» («В оковах»), блестящий образец гражданской поэзии. Ирландии посвящена и поэма «Пушка в Огриме», из всех произведений Бланта в наибольшей мере «потрясающая основы». Напечатана она была только один раз как приложение к книге Бланта «Земельная война в Ирландии» (1912), изданной очень маленьким тиражом. В 1889 г. Блант создал горький сонетный цикл «Новое паломничество», в котором говорится о трагедии угнетенных народов, вынужденных вести неравный бой против превосходящих сил империализма.
Наряду с гражданской лирикой Блант обращался и к любовной, отличающейся богатством интонаций. Любовная лирика поэта привлекла больше внимания критики, чем его гражданские стихи. Блант — очень большой мастер стиха.
366
Он культивировал сонетную форму, часто с нею экспериментируя и сознательно нарушая установленные каноны. Его последнее большое произведение — мистерия «Сатана оправданный» (1899) — написано редчайшим для английского стихосложения размером — шестистопным ямбом.
В традициях «Потерянного рая» Мильтона Сатана в мистерии героизирован как воплощение благотворного мятежного начала. И, что для Бланта естественно, Сатана выступает «обличителем» имперской колониальной политики. Здесь Блант впрямую полемизирует с Киплингом, в то время уже приобретшим шумную известность. У Бланта Сатана возглашает: «Бог, „бремя белого“ — то груз его монет» (перевод В. С. Давиденковой).
Кризисные явления последних десятилетий века проявляются в английской поэзии в меньшей степени, чем во французской, но все же дают себя знать.
Начало английской урбанистической поэзии положила поэма Джеймса Томсона (1834—1882) «Город ужасной ночи» (1874). Изображение ужасов большого города (Лондона) проникнуто крайним пессимизмом. Атеист Томсон, зорко видевший изнанку буржуазного прогресса, изверился в благотворности достижений материалистической науки, и почти все им написанное воспринимается как крик отчаяния.
Уильям Эрнест Хенли (1849—1903), подобно Томсону, писал о жизни городских трущоб, но в отличие от него не следовал традициям романтизма (Томсон находился под сильным влиянием Байрона), а сделал английской поэзии «прививку» французского натурализма. Хенли смело вводил в стихи просторечие, язык городского дна (он был одним из составителей «Словаря сленга»). Поразительна по смелости реалистического видения мира книга стихов «В больнице» (1903), написанная в Эдинбургском лазарете. Хенли — мастер верлибра, в котором он следует традиции Арнолда. Культ силы приводит поэта в конце концов к славословиям империализма, дифирамбам Британии, «владычице морей».
Многие тенденции, характерные для поэзии этого периода, были развиты и усилены в период 1890—1917 гг.
Сноски
Сноски к стр. 362
* Переводы, кроме особо оговоренных, выполнены автором главы.
366
ИРЛАНДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Середина XIX в. отмечена трагическими событиями в жизни Ирландии. Голод 1846—1847 гг., неудачное восстание 1848 г., казалось, окончательно разорили страну и повергли в общественную апатию. О первом десятилетии после голода Маркс писал: «Ни в одной другой европейской стране чужеземное господство не принимает такой прямой формы экспроприации коренных жителей» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 31. С. 318).
Период после голода был борьбой за выживание, за существование, которая велась на всех уровнях, в том числе в области культуры.
Всего десятилетие спустя после тяжелых бедствий начинается процесс национального возрождения в общественно-политической и культурной жизни Ирландии. В середине 50-х годов возникло новое революционное республиканское движение — фенианство, названное так в память о легендарном герое — воине Финне Мак-Куле. Фенианское братство, ядро которого составили участники восстания 1848 г., продолжило работу разгромленной «Молодой Ирландии». Организатором движения стала еженедельная фенианская газета «Ирландский народ» (1863—1865), редактором которой были деятели 1848 г. Томас Кларк Луби и Джон О’Лири, а одним из самых активных сотрудников — Чарлз Джозеф Кикхем. В пламенных редакционных статьях народ объявлялся законным владельцем страны, провозглашалась цель: «Избавить свою землю от грабителей и сделать каждого землевладельца хозяином своей земли». Редакция газеты не питала реформатских иллюзий. В последнем номере в статье Кикхема говорилось: «Наша единственная надежда на революцию».
В 1865 г. газета была разгромлена, и ее руководители приговорены к двадцати годам каторжных работ. Массовые аресты заметно ослабили организацию, способствовали ее внутреннему расколу, дальнейшему отходу от задач единения и революционной пропаганды к террористической деятельности. Несогласованность действий и, главное, отрыв от широкой крестьянской массы предопределили неудачный исход восстания 1867 г., на которое правительство ответило также массовыми арестами. После восстания начался процесс распада фенианского движения, в котором заметное влияние приобретали идеи бланкизма. Значительно больше, чем само восстание, утверждению идеи национальной свободы способствовало широкое движение за амнистию фениев, возглавленное
367
I Интернационалом, К. Маркс и Ф. Энгельс с глубоким сочувствием относились к мужественной борьбе фениев, поддерживали дружеские связи с руководителями движения, выступали с их защитой в печати. Для развития художественного самосознания нации фенианское движение сыграло не меньшую роль, чем «Молодая Ирландия».
Отводя большое место патриотической поэзии, «Ирландский народ» продолжал традицию выдающегося представителя «Молодой Ирландии» поэта Томаса Дэвиса, хотя его поэтические страницы были значительно слабее «Нации». Особенным успехом пользовалось стихотворение Джона Кейси «На восходе луны», в котором в традициях народной баллады рассказывалось, как вооружались крестьяне, готовясь к восстанию 1798 г. Казнь фениев в Манчестере вызвала взрыв негодования. Судьбе «манчестерских мучеников» посвящено стихотворение Т. Д. Сулливана «Боже, спаси Ирландию», которое вплоть до восстания 1916 г. было национальным гимном Ирландии. Заглавием и рефреном поставлены слова, которыми один из обвиняемых заключил свою речь на суде.
Душой фенианского движения был талантливый журналист, поэт и романист Чарлз Джозеф Кикхем (1828—1882). Полемический талант Кикхема раскрылся в его публицистических выступлениях, направленных на защиту фениев от нападок клерикалов. Большой успех имели его баллады, печатавшиеся на страницах «Ирландского народа». Своего героя он ищет среди простых крестьянских парней, готовых в любой момент откликнуться на призыв к борьбе.
После амнистии в 1869 г. Кикхем, несмотря на почти полную потерю слуха и зрения, возглавил реорганизованное фенианское движение. В эти же годы он пишет ряд романов. Спокойная авторская интонация, неторопливое объективное повествование заметно отличаются от страстных публицистических выступлений и поэтических опытов времени «Ирландского народа».
Наибольшей популярностью пользовался роман «Нокнегоу, или Жилища Типперери», в котором воссоздана панорама жизни сельской Ирландии в ее однообразном будничном течении.
Кикхем далек от идеализации патриархальной сельской жизни и раскрывает социальные конфликты: разорение мелких фермеров, вытеснение земледельцев в связи с переходом к пастбищному хозяйству, жестокая конкуренция среди арендаторов. Бытописательская манера повествования определила и последующие опыты ирландских реалистов. Многие литературоведы отмечают большую роль региона в ирландской литературе.
Романтическую линию младоирландцев продолжал поэт Сэмюель Фергюсон (1810—1886). Он родился в пору славы Т. Мура и был свидетелем первых шагов ирландского литературного возрождения конца века. Фергюсон не был сторонником отделения от Англии, но он выступал страстным защитником культурной самобытности Ирландии, подготовив тем самым культурнический национализм рубежа веков. Фергюсон стремился возродить в народе интерес к его древней героической истории и эпической поэзии.
Обследовав рукописный материал ирландских саг, поэт увидел, что наибольший интерес представляет самый древний цикл «Красная ветвь», или уладский, с центральным героем Кухулином. Он первый ввел в литературу героя, который стал воплощением мужества и духа свободы для писателей ирландского Возрождения.
Открытие Фергюсоном сокровищницы ирландских саг стало возможным в связи с развитием в середине века сравнительного языкознания, в котором особенно большую роль сыграли труды немецких ученых-кельтологов. Научное доказательство принадлежности ирландского языка к индоевропейской группе повлекло за собой изменение отношения европейцев к ирландскому наследию, о чем, в частности, свидетельствовала книга Мэтью Арнолда «Об изучении кельтской литературы» (1867). Перелагая сюжеты прозаических саг стихами, Фергюсон создавал произведения лиро-эпического жанра — от баллад до больших повествовательных поэм. В трактовку традиционных сюжетов он вводил новые мотивы, в опосредованной форме выражавшие тенденции современной общественной жизни. Не только их героический дух, но и трагическая тональность, передававшая горечь поражения, были созвучны современности.
К легендарным сюжетам Фергюсон подошел как к фактической основе национальной истории. В этом смысле У. Б. Йейтс назвал его «Гомером нашего времени», замечательным рассказчиком, обладавшим «достаточным воображением, чтобы прочитать историю как роман, и достаточной простотой, чтобы роман читался как история».
Сюжет самой крупной поэмы Фергюсона «Конгал» (1872) основан на средневековой легенде о борьбе в VII в. между королем Конгалом, защищающим древнюю языческую Ирландию, и королем Домнелом, представляющим новое, христианизированное государство. Сочувствие поэта на стороне Конгала, погибающего в неравной борьбе за обреченное дело.
368
В теме героического поражения и культе самопожертвования современники видели аналогию с фенианским движением.
Духом старинной ирландской поэзии проникнуто одно из лучших оригинальных произведений Фергюсона — баллада «Волшебный куст», в которой оживает таинственный и чудесный мир волшебной сказки, когда вера в потустороннее еще жила в народном сознании.
Уильям Эллингем (1824—1889) в большой поэме «Лоуренс Блумфилд в Ирландии» (1864) обратился к окружающему миру в его социальных контрастах и прозаической повседневности. Эта поэма заметно выделяется среди других его произведений, написанных в духе А. Теннисона и несущих на себе печать викторианских литературных вкусов. В ней Эллингем открыто поставил политические проблемы, волновавшие Ирландию, поднялся до реалистического изображения жизни ирландской деревни (по косвенным свидетельствам, поэма была высоко оценена Тургеневым). Поэма проникнута верой в потенциальные силы ирландских крестьян, в их творческие способности и высокие нравственные качества.
Развитие реалистической литературы шло через преодоление прочно утвердившихся в национальном сознании романтических канонов. Поэтому начало критического освоения ирландского опыта воспринималось как явление, враждебное национальным идеалам. Изображение противоречий национальной жизни, отрицательных характеров вызывало отпор не только литературных критиков, но и участников освободительного движения. Со времен Шекспира образ ирландца был привычным персонажем на английской сцене. Ирландец на сцене смешно коверкал английскую речь, был глуп и болтлив. В противоположность этой традиции утверждался образ «настоящего ирландца» со всевозможными идеальными качествами, отклонение от которых рассматривалось как аналог к «крикливо-болтливо-отчаянно бестолковому сценическому ирландцу». Чувство комического, в высокой степени развитое у ирландцев, наталкивалось на страх показаться в смешном виде перед ненавистными колонизаторами.
Жертвой предвзятого отношения на долгое время стало творчество Чарльза Ливера (1806—1872), одного из самых плодовитых и наиболее талантливых ирландских романистов XIX в. Лишь в XX в. Б. Шоу, а затем Ш. О’Кейси воздали должное мастерству Ливера. Англоирландское литературоведение лишь в самые последние годы приступило к объективной переоценке его наследия.
Ч. Ливер не создал таких широких социальных полотен, как его современники Диккенс и Теккерей, с которыми он находился в дружеских отношениях, но уже комические характеры его ранних романов, давшие повод для нападок на писателя со стороны блюстителей национально-романтического идеала, прокладывали путь реалистическому изображению ирландской действительности.
Бытовые карикатуры Ливера противостояли идеализации национального характера. В романах 40-х годов Ливер создал галерею национальных типов из представителей военных и аристократических кругов Дублина, мелкой земельной аристократии. Со страниц романов Ливера веяло ярмарочным весельем, они искрились забавными и далеко не безобидными шутками.
Новый период в творчестве Ливера начинается в середине 50-х годов. Романы этого времени о жизни крестьян и мелких помещиков («Баррингтон», 1863; «Люттрелы из Арана», 1865; «Сэр Брук Фоссбрук», 1866; «Лорд Килгоббин», 1872) отличаются спокойной бытописательской манерой с постепенным углублением сатирического мастерства. Комические персонажи отходят в них на периферию повествования, во взгляде писателя на жизнь появляются мрачные оттенки. В романе «Однодневная прогулка. История целой жизни» (1862), открывающем новый этап творчества Ливера, Б. Шоу увидел начало нового направления, связанного для него с именем Ибсена.
Сословно-кастовая, клановая в ее ирландском выражении замкнутость, воспринимавшаяся в первой половине века в романтическом ореоле, в романах Ч. Ливера критически развенчивается. Особенно показателен в этом отношении роман «Люттрелы из Арана». В мрачном образе старшего Люттрела, отвергнутого обществом и отвергшего всех близких ему людей, обнажаются черты эгоиста, который и в несчастье тешится тщеславием. Лишь младшее поколение, его сын Барри и приемная дочь, крестьянская девушка Китти О’Хара, пройдя через многие искушения и лишения, приходит к твердому убеждению, что «звание и происхождение не составляют еще всего».
С образом крестьянской девушки связаны надежды писателя на преодоление через страдания и добрую волю разрыва между классами (помещиков и крестьян) и религиями (протестантской и католической). Твердость характера, природный ум, внутреннее благородство нищих и невежественных крестьян противостоят в этом романе чопорности фамильной спеси, праздности аристократов. Да и в самом характере повествования нередко угадывается крестьянская точка зрения.
369
В романе «Лорд Килгоббин: Рассказ об Ирландии нашего времени» Ливер дает обобщенную критическую оценку политической и социальной жизни страны, изображая преступные результаты английского управления в Ирландии. В романе создается мрачная картина всеобщего упадка — разоряются еще недавно процветавшие поместья, массовые выселения крестьян обрекают их на нищенскую жизнь или эмиграцию. Бескрайние болота, окружающие замок Килгоббин, где происходит действие романа, и вечный дождь усугубляют мрачную атмосферу.
Политическая ситуация, сложившаяся в Ирландии после поражения фенианского восстания, оценивается в романе с точки зрения фения Дэна Доноэна, совершившего побег из тюрьмы. Доноэн уже не верит в успех фенианского движения, в которое проникают агенты и осведомители, оплачиваемые Дублинским замком, и в конце концов решает покинуть Ирландию.
Разрушение патриархальных отношений вызывает элегический тон повествования, заменивший эти отношения голый расчет рождает горькую иронию. Этот последний роман Ливера показывает, как далеко он ушел от образов-карикатур своих ранних произведений. Вместе с ними исчезла атмосфера бесшабашного веселья. Взгляд писателя проникает глубже, и ему открывается уже не внешний комизм, а трагическая сущность явления.
Линию Ливера продолжил Дайон Бусико (1820—1890). Популярный актер и режиссер, Бусико был автором многочисленных инсценировок и подражаний (особенно французской комедии), но своим местом в истории драмы он обязан нескольким пьесам об Ирландии, созданным в 60—80-е годы.
В ирландских пьесах Бусико («Светловолосая девушка», 1860; «Поцелуй», 1864; «Бродяга», 1874) обозначился переход от костюмной драмы к реалистической. Стремясь изобразить на сцене «реальную жизнь», Бусико придавал большое значение местному колориту. Его пьесы ближе всего по жанру бытовой, с изрядной долей сентиментальности мелодраме. Однако свойственный им комический тон создает вместе с тем впечатление пародии на мелодраму. Неуемная фантазия драматурга в самый неожиданный момент способна переключить бытовой реализм на театральную экстравагантность. Это сочетание было затем усилено в творчестве Шоу, Синга, О’Кейси и стало одним из обращающих на себя внимание признаков национальной драмы.
Живая реалистическая струя пьес Бусико особенно ощутима в созданных им комических характерах. Вместо шутовской фигуры ирландца, выставленного дураком перед англичанами, Бусико показал умного и привлекательного крестьянского парня, обладающего природным юмором. Мастер веселых проделок, он является не только источником всеобщего веселья, но и защитником справедливого дела. Неисправимый бродяга и конокрад, отрицающий викторианские стандарты поведения, он противопоставляется напыщенным и лицемерным городским джентльменам.
Если в первой из названных пьес комический образ еще слабо связан с основным сюжетом, то в последней он играет роль заглавного героя, который решительными и самоотверженными действиями спасает своего друга фения. В его характере подчеркнуто природное благородство, тираноборчество. Трюк с собственными похоронами — мотив, характерный для ирландского фольклора, — позволяет ему выйти победителем из неравной схватки с врагом. В последние годы Д. Бусико обратился к историческим и мифологическим сюжетам. В пьесах «Роберт Эммет» (1884) и «Фин Маккул» (1887) он создал романтические образы исторических и легендарных героев.
Вторая половина XIX в. была трудным периодом в истории ирландской литературы. Но, не учитывая ее пусть скромных успехов, трудно понять тот взлет, который литература пережила на рубеже веков.
Немецкая литература [второй половины XIX в.]
370
НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ОТ РЕВОЛЮЦИИ 1848—1849 гг.
ДО ОБЪЕДИНЕНИЯ ГЕРМАНИИ
Поражение революции 1848—1849 гг. оборвало бурный процесс формирования и расцвета политической поэзии и публицистики, который начался под непосредственным воздействием Июльской революции в Париже и продолжался в годы демократического подъема 40-х годов. Его участники или умолкли (как Веерт), или отошли от политической проблематики (как Фрейлиграт, Глассбреннер, в известной мере и Гейне). Почти все они были в эмиграции.
Вместе с тем завершился и блистательный период в развитии немецкой литературы, включавший творчество Лессинга, Гёте, Шиллера, романтиков. Литература второй половины века во многом утратила то мировое значение, которое она имела в предыдущие десятилетия.
Во второй половине XIX в. Германию захватывает общеевропейский процесс капиталистического развития, но национальные обстоятельства накладывают на этот процесс свой отпечаток. Прерванная, незавершенная революция порождает атмосферу неопределенности. В отличие от Франции, где противоречия между классами предельно обнажены, в германских государствах сказывается незрелость социального развития, питающая патриархальные иллюзии, консервативные мечтания о том, как задержать ход исторического движения.