Этой силой, если бы человек научился сосредоточивать ее, владеть всею ее

совокупностью и беспрестанно направлять на души поток этой текучей массы;

Что такой человек мог бы, в соответствии с задачами человечества, как угодно

Видоизменять все, даже законы природы. Возражения Феодоры свидетельствовали

Об известной тонкости ума; чтобы польстить ей, я снисходительно признал на

Некоторое время ее правоту, а потом уничтожил эти женские рассуждения единым

Словом, обратив ее внимание на повседневное явление нашей жизни, на явление

Сна, по видимости обычное, по существу же полное неразрешимых для ученого

Проблем, и тем возбудил ее любопытство. Графиня даже умолкла на мгновение,

Когда я сказал ей, что наши идеи -- организованные, цельные существа,

Обитающие в мире невидимом и влияющие на наши судьбы, а в доказательство

Привел мысли Декарта, Дидро, Наполеона, мысли которых властвовали и все еще

Властвуют над нашим веком. Я имел честь позабавить графиню: она рассталась

Со мной, попросив бывать у нее, -- выражаясь придворным языком, я был

Приближен к ее особе. То ли, по свойственной мне похвальной привычке, я

Принял формулу вежливости за искренние речи, то ли Феодора увидела во мне

Будущую знаменитость и вознамерилась пополнить свой зверинец еще одним

Ученым, но мне показалось, что я произвел на нее впечатление. Я призвал себе

На помощь все свои познания в физиологии, все свои прежние наблюдения над

Женщинами и целый вечер тщательно изучал эту оригинальную особу и ее

Повадки; спрятавшись в амбразуре окна, я старался угадать ее мысли, открыть

Их в ее манере держаться и приглядывался к тому, как в качестве хозяйки дома

Она ходит по комнатам, садится и заводит разговор, подзывает к себе

Кого-нибудь из гостей, расспрашивает его и, прислонившись к косяку двери,

Слушает; переходя с места на место, она так очаровательно изгибала стан, так

Грациозно колыхалось у нее при этом платье, столь властно возбуждала она

Желания, что я подверг большому сомнению ее добродетель. Если теперь Феодора

Презирала любовь, то прежде она, наверное, была очень страстной; опытная

Сладострастница сказывалась даже в ее манере стоять перед собеседником: она

Кокетливо опиралась на выступ панели, как могла бы опираться женщина,

Готовая пасть, но готовая также убежать, лишь только ее испугает слишком

Пылкий взгляд; мягко скрестив руки, она, казалось, вдыхала в себя слова

Собеседника, благосклонно слушая их даже взглядом, а сама излучала чувство.

Ее свежие, румяные губы резко выделялись на живой белизне лица. Каштановые

Волосы оттеняли светло-карий цвет ее глаз, с прожилками, как на

Флорентийском камне; выражение этих глаз, казалось, придавало особенный,

Тонкий смысл ее словам. Наконец, стан ее пленял соблазнительной прелестью.

Соперница, быть может, назвала бы суровыми ее густые, почти сросшиеся брови

И нашла бы, что ее портит чуть заметный пушок на щеках. Мне же казалось, что

В ней страсть наложила на все свой отпечаток. Любовью дышали итальянские

Ресницы этой женщины, ее прекрасные плечи, достойные Венеры Милосской, черты

Ее лица, нижняя губа, слишком пухлая и темноватая. Нет, то была не женщина,

То был роман. Женственные ее сокровища, гармоническое сочетание линий, так

Много обещавшая пышность форм не вязались с постоянной сдержанностью и

Необычайной скромностью, которые противоречили общему ее облику. Нужна была

Такая зоркая наблюдательность, как у меня, чтобы открыть в ее натуре приметы

Сладострастного ее предназначения. Чтобы сделать свою мысль более понятной,

Скажу, что в Феодоре жили две женщины: тело у нее всегда оставалось

Бесстрастным, только голова, казалось, дышала любовью; прежде чем

Остановиться на ком-нибудь из мужчин, ее взгляд подготовлялся к этому, точно

В ней совершалось нечто таинственное, и в сверкающих ее глазах пробегал как

Бы судорожный трепет. Словом, или познания мои были несовершенны и мне еще

Много тайн предстояло открыть во внутреннем мире человека, или у графини

Была прекрасная душа, чувства и проявления которой сообщали ее лицу

Покоряющую, чарующую прелесть, силу глубоко духовную и тем более могучую,

Что она сочеталась с огнем желания. Я ушел очарованный, обольщенный этой

Женщиной, упоенный ее роскошью, я чувствовал, что она всколыхнула в моем

Сердце все, что было в нем благородного и порочного, доброго и злого.

Взволнованный, оживленный, возбужденный, я начинал понимать, что привлекало

Сюда художников, дипломатов, представителей власти, биржевиков, окованных

Железом, как их сундуки: разумеется, они приезжали к ней за тем же безумным

Волнением, от которого дрожало все мое существо, бурлила кровь в каждой

Жилке, напрягались тончайшие нервы и все трепетало в мозгу. Она никому не

Отдавалась, чтобы сохранить всех своих поклонников. Покуда женщина не

Полюбила, она кокетничает.

-- Может быть, ее отдали в жены или продали какому-нибудь старику, --

Сказал я Растиньяку, -- и память о первом браке отвращает ее от любви.

Из предместья Сент-Оноре, где живет Феодора, я возвращался пешком. До

Улицы Кордье надо было пройти чуть ли не весь Париж; путь казался мне