Инстинкт, разум и традиция

ИНСТИНКТ И ТРАДИЦИЯ

1. ИЗГИБЫ-ТРЕЩИНЫ ЧЕЛОВЕКА И СПИРАЛИ ГЕНОМА

Первой причиной устойчивости культуры является соответствие её фундаменталь­ным инстинктам, свойственным всем живым существам – это инстинкты, базирую­щиеся на потребностях питания, половой инстинкт и стадный инстинкт (ибо человек – животное общественное).

Инстинкт и традиция похожи. Не­мецкий психолог Э. Кречмер (1888-1964) правильно подчеркивал: «Во многих случаях бы­вает трудно отде­лить спо­собы поведения че­ло­века, ставшие устойчи­выми и привыч­ными благодаря традиции, от за­крепленных, бла­годаря наследственности, в виде ин­стинктов. Многие из переданных традицией обычаев и со­циальных порядков первобытных народов (на­пример, порядки заключения брака) по своей устойчивости и однообразию стоят не­да­леко от инстинктов животных; в своей основе они, вероятно, имеют постоянные ин­стинктивные компо­ненты (например, встречающиеся у некоторых видов живот­ных ин­стинктивное избегание ин­цеста как ко­рень экзогамии) и по своему биологическому спо­собу действия и относительной целе­сообразности по­добны инстинктам» (Кречмер Э. Строе­ние тела и характер. М.,1995. С.102). Действи­тельно все действия человека «по традиции» могут быть интерпретированы по аналогии с инстинктом. Опыт такого рода мысли имел место – это популярный в на­чале XX века «инстинктивизм» У. Мак –Дугалла (1871-1938), противопоставленный в те времена бихевиоризму Дж. Уотсона. У. Мак - Дугалл считал, что инстинкты определяют структуру общественного устройства.

В принципе действие традиции совпадает с явлениями тропизма, которые исследо­вал Ж. Леб (1859-1924), считавший, что не только насекомым свойственно действовать ме­хани­стически по логике тропизмов, но и человек предпочитает действовать по привычному образу мысли и действия, уподобляясь в данном случае насекомым. Дей­ствительно, мышление в такой же степени обременительно для человека, как и для всех остальных животных, это лишь необходимость, требующая больших энергетических затрат. Человек вынужден мыслить, ибо он не может выжить, не используя мышление и изобретенные в процессе мышления, не присущие ему по генетической программе формы поведения. А потому для энергетической экономии, ему пришлось использовать меха­низм традиции, который, подобно инстинкту, закреплял бы изобретенные им по­средством мысли формы поведения. Тот факт, что в формировании традиции оказывают активное участие ин­стинкты, яв­ляется одной из причин её устойчивости, в частности, - мен­тальной деятельности че­ловека. Истории мысли известен представитель современной социобиологии Э. Уилсон. Вот что он пишет в работе «Прометеев огонь: Размышления о происхождении разума» (1983), написанной совместно с Ч. Лимзденом: «Гены чело­века обусловливают способ, каким формируется человеческий разум, - какие стимулы воспринимаются, а какие нет, какая информация обрабатывается, какие виды памяти наиболее легко вызы­ваются, какие виды эмо­ций пробуждаются и так далее. Процессы, которые создают та­кие следствия, названы эпи­генетическими правилами. Эти правила коренятся в особенностях человеческой биоло­гии, и они влияют на способы проявле­ния культуры, формируют их» (Limsden C.I., Wilson E.O. Promethean Fire: Reflection on the Origin of Mind. Cambridge (Mass.) et al., 1983. P.20). Т.е суще­ствуют определенные правила-регу­ляторы – «эпигенетические правила», которые регулируют предпочтения человека при выборе тех или иных форм сознания и поведения. Но все же, с другой стороны, при всей зави­симости от своей биологи­ческой конструк­ции, человек конструи­рует свой мир, создавая на базе инстинктив­ных методов адаптации, отличные от инстинкта тра­диции, которые образуют ментальные, социальные и хозяйственные формы культуры. А по­тому больше можно со­гласиться с мне­нием Л.С. Выготского: «..все дело человека и его пове­дения – в построении и культивирова­нии новых инстинктов» (Выготский Л.С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. М., 1993. С.26). Эти «новые инстинкты» и есть традиции. И по­тому кое в чем прав отечествен­ный философ Я.Э. Голосовкер, который писал: «Сегодня мы вправе ска­зать: человеку при­сущ инстинкт культуры. Инстинктивно в нем прежде всего стремление, по­буд-к-куль­туре, к её созданию. Этот инстинкт выработался в нем в выс­шую творческую силу. Это и есть то, что мы называем «дух». Спиритуали­стическая философия приняла этот «дух» за особую субстанцию. Религия наименовала его сло­вом «бог». Она обособила его от человека и смирила им человека. Но в высших своих проявлениях она в то же время будила в человеке человечность, тот самый при­сущий человеку «дух» – его выс­ший инстинкт» (Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987. С.133). Поэтому, с одной сто­роны, традиции базируются на исходных биологиче­ских инстинктах, но, с другой, они качественно от них отличны. Отличаются они, пре­жде всего, своей динамичностью и тем, что они могут быть осознаваемы и корректи­руемы самим человеком при помощи разума. Традиция – это единство инстинкта и разума, причем в этом единстве часто ка­ждый из членов этой «триады»- традиция, инстинкт, разум, - часто взаимно переходят друг в друга.

П.Ж. Прудон - скандально популярный в свое время мыслитель (им бла­гонамеренные буржуа пугали своих детей), утвер­ждал: «До сих пор мы не открыли ни­чего такого, на что человек мог бы претендовать как на свойст­венное исключительно ему: обществен­ный ин­стинкт, нравственное чув­ство существует и у живот­ных. Со­вер­шая некоторые поступки, вы­званные состраданием, справедли­во­стью и преданностью, че­ловек мнит себя подобным Богу, забывая, что он при соверше­нии этих по­ступков следует чисто жи­вотному влечению. Мы бываем добрыми, любящими, сострадатель­ными, но в то же время жадными, злыми, сладо­стра­стными и мстительными - совсем как животные. Высшие наши доб­родетели при тщатель­ном анализе оказываются сле­пыми проявле­ниями инстинкта» (Прудон П.Ж. Что такое собственность? М. 1998. С.160-161).

«Для инстинкта нет ничего трудного, пока действие не выходит из круга шаблонных поступков животного, но для него же нет также и ничего легкого, как только действие должно откло­ниться от обычного пути. Насекомое, удивлявшее нас минуту назад своей глубокой проница­тельностью, поражает наблюдателя своей тупостью, как только очу­титься в условиях, чуждых его повседневной практике» (Фабр Ж.-А. Жизнь на­секомых. Рассказы энтомолога. М. 1963. С.66).

«Инстинкт непогрешим в той неизменной области действий, которая ему отведена. Вне этой области он бессилен. Его участь- быть одновременно и высочайшим знанием, и изумительной глупостью, в зависимости от того, в каких условиях действует насеко­мое: в нормальных или в случайных» (Фабр Ж.-А. Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога. М.1963. С.70).

Традиция отличается от сис­тем научения, принятых у животных, хотя элементы традиции присутст­вуют у вы­соко­орга­низованных животных, способ жизни которых носит социаль­ный характер, - ши­роко известен пример мытья бататов, который прижился в стаде низших узконосых обезьян, стал традицией, т.е. несвойст­венным для данного вида животных изобрете­нием. Функцией же конструирования, изобретения обладает именно разум.

По своей стойкости традиция во многом схожа явлениям импринтинга – первона­чального обучения. Без способности обучения человек не может обладать какими-либо формами поведения, отличных от заложенных генетической программой. Повышенная способность к обучению – это существенное условие возникновения тра­диции. Уже высшие животные обладают крайне развитой способностью к обучению, без этой спо­собности эффективная адаптация к среде невозможна. Если быть более точным, то и у насекомых, и у более низших животных эта способность также проявлена достаточно явно. Инстинктивные формы поведения даже на самом низшем уровне живого не в со­стоянии обеспечить должную степень адаптации ввиду многообразия конкретной среды, в которую попадает живое существо даже самой низ­шей формы организации.

Но человек появился тогда, когда у его пред­ков начал вырабатываться механизм тра­диции, как надстройка над инстинктив­ными формами поведения и задан­ными гене­ти­че­ской программой системами имприн­тинга и обучения.

Механизмы возникновения традиции, которые были выявлены в процессе наблюде­ния за стадами обезьян, полностью соответствуютмеханизмам, действующим у человека. Как правило, новые привычки возникают у молодняка, которые потом пере­дают их своим матерям, взрослые самцы не восприимчивы инновациям. Склонны к ин­новационным действиям так же периферийные и одиноко живущие самцы, которые в системе стадной организации занимают низкое положение или являются из­гоями - мар­гиналами. Все это типично и для человеческих сообществ.

ИНСТИНКТ И РАЗУМ

Известна работа Мишле «Народ».

Вспомним Сеченова

А.Бергсон.

Но все эти системы, отмеченные в стадах высших животных, периодически воспроизводятся из поко­ления в поколение без изме­не­ния и имеют локальный характер, в традиции же существует со­вершенно иной мо­мент, - она за­крепляет и инициирует изобретения, т.е. интенсивно развивается, и все­гда экс­тенсивно расширяет сферу своего влияния, т.е. существенным её моментом яв­ляется присутствие разума в традиции. Всякая традиция может быть ус­тойчивой, если она адаптирована к реальности, доста­точно рациональна и эффективна в применении. Традиция, чтобы быть устойчивой, должна быть разумной. Разум и есть форма негенетической системы адаптации.

Есть еще более парадоксальный момент – дело в том, что порожденные разумом ра­циональные структуры в своем совершенном виде являются полными аналогами ин­стинкта. Особый идеал ра­зумности и рациональности – это по­нятийное мышление и механическое действие. Считается, что в данном случае мы дос­тигаем успеха в адекватности знания и правильности действия. Но именно эти черты присущи инстинкту – четкая рефлективная реакция на воздействия окружающей среды и механизированность инстинктивных дей­ствий. Потому, можно сказать, что разум и ра­циональность – это, как не парадоксально, завершающий виток «спирали»: от инстинкта – к традиции, от традиции – к разуму, а от него к его идеалу - к «рацио», как новой «внегенетической» формы инстинктивного мышления и поведения. Здесь во многом прав, в частности А. Тойнби, считая, что общей линией развития человеческой цивилизации является «прогрессирующее упрощение», к которому рационализация имеет прямое отношение. Похожесть рациональных схем мысли и поведения инстинкту – одна из причин их устойчивости, но и это имеет пределы: если разум вы­ступает в качестве системы максимальной рационализации традиции, то он фактически эту традицию уничтожает, а сам деградирует в инстинкт. Потому в чем-то прав А. Бергсон, когда писал: «Инстинкт и интеллект представляют два расходящихся, но одинаково уместных разрешения одной и той же проблемы» (Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Мн.,1998. С.159).

Многих раздражает неопределенность символических конструк­ций, смешанных с эмоциональными формами переживания; смутность обычаев, которыми закрепляется и транслируется традиция. Потому люди стремятся заменить их рациональными фор­мами, считая более совершенными, но на самом деле это является возвратом к простым формам инстинкта, потерей устойчивости традиции, ибо традиция, хотя и похожа на инстинкт, но инстинктом не является, в такой же степени, как она не является и порождением исключительно только разума. Как не странно, символические формы поведения, явления повышенной эмоциональности и богатой фантазии наблюдаются именно у высокоразвитых животных, хотя, согласно общей логике роста рационально­сти должно быть наоборот: чем более высоко органи­зовано животное, тем более оно должно быть менее эмоционально и более «разумно». Разум уничтожает эстетику – точка зрения особо известная для российской ментальности как благодаря Д. Писареву, так и Л. Толстому. Тем не менее именно вместе с ростом разумности, растет (и в зна­чительно большей степени) эмоциональная сфера. Потому-то часто многие считают эмоционально-худо­жественное освоение мира значительно более совершенной формой сознания. Действительно все рациональные формы сознания выросли именно из сферы художественно-эмоционального сознания, - европейская наука имеет истоком греческое искусство. Потому разум всегда погружен в эмоциональную «ауру», только так он спо­собен действовать, только так он может обладать устойчивостью. И только тогда он способен к своему развитию, когда эмоциональная сфера достигает определенной сте­пени совершенства. В частности, если вспомнить опять русскую философию, то П.Л. Лавров подчеркивал, что именно «потребности нервного возбуждения» породили «по­требности мысли»: «Эта самая потребность нервного возбуждения вызвала у развитого человека наслаждение соз­нанием процесса методической критики, точного научного знания и объединяющего философского понимания; затем, на почве последнего, еще более ред­кую потребность последовательности в жизненной деятельности, гармонией личных и общественных стремлений, личного развития и об­щественной солидарности. Наконец, этим же путем становится для исключительных личностей доступно и наслаждение сознательным участием в историческом процессе, даже на счет всех низ­ших нервных возбуждений и, в случае нужды, на счет самой жизни особи» (Лавров П.Л. Задачи по­нимания истории. Спб., 1903. С.42).

Мнение, что разум развивается путем подавления эмоционально-художественной сферы сознания глубоко ошибочно. Это не подтверждается реалиями культуры – в ис­тории культуры мы наблюдаем как совершенствование разума, так и совершенствова­ние художественно - эмоциональной сферы человеческого сознания. Именно эта сто­рона отражена в механизме традиции, - она имеет не чисто рациональный характер (его имеют лишь частные её формы), а рационально-иррациональный, только таким образом она может устойчиво функционировать в культуре, которая носит такой же ха­рактер, как и носят такой же характер формы сознания, формируемые ею. Идентично устойчивость разума в культуре, и разум как фактор устойчивости традиций культуры, возможны лишь в том случае, когда разум и рациональные структуры фундированы в символических, эмоционально-художественных формах. Именно эмоциональная сфера, надстроенная уже у высших животных над инстинктом, служит тем посредником, ко­торый не позволяет разуму опуститься до уровня механического инстинкта, придает ему динамичность и способность к творчеству, выступая в данном случае условием ус­тойчивости традиции, ибо без развития традиция не может устойчиво существовать в культуре. В связи с этим можно утверждать, что разум как причина устойчивости тра­диции может эффективно действовать, если он находится в динамическом равновесии между строгой логичностью своих форм и одновременно своей фундированностью в символических и эмоционально-художественных формах.

КОД ТРАДИЦИИ

Традиция по своему характеру похожа на тропизмы, которые наблюдаются в биологических формах организации природы. Тропизмы выявил Жак Лёб, который в своих идеях следовал идее Декарта о животных машинах.

Матрица кода традиции представляет «смысловое» произведение двух матриц – это матрица ан­тропологических кодов, которая состоит из «векторной» суммы трех антропологиче­ских факторов: ин­стинкта - А(И), разума - А(Р) и ценности - А(Ц); и матрица культурных кодов, которая составлена из трех составляющих культуры: век­торной суммы символических систем менталитета – ∑ К(М), векторной суммы социальных по­веденческих актов - ∑ К(С) и векторной суммы хозяйственных технологий – ∑ К(Х.

СООТНОШЕНИЕ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ И КУЛЬТУРНЫХ КОДОВ

Человек – величина переменная. То, что люди отличаются друг от друга – это истина известная. Они отличаются по психофизиологическим предрасположенностям, по пси­хике и по характерам. Они отличаются по уровню образования, социальному положению и типы хозяйственной деятельности. Важным моментом современной мен­тальности является подчеркивание того, что поведение человека имеет исторический характер, и тип человека существенно влияет на устойчивость тех или иных культур­ных форм, и культурные формы влияют на тот или иной тип человека. Существенным моментом в формировании типа человека является степень увеличения рациональных форм мышления, поведения и деятельности и вывод на периферию инстинктивных форм.

САКРАЛЬНОЕ И ПРОФАННОЕ

Динамика традиции определяется степень напряженности между сакральным центром традиции и её периферийным окружением.

Динамика традиции определяется также расположенностью сакрального центра во временной последовательности. Сакральный центр находится либо в прошлом, либо в настоящем, либо в будущем.

3. КУЛЬТУРНАЯ СЕРИЯ КОДОВ

Как писал К. Ясперс: «Предметный материал объективной традиции бесконечен. По­гружаясь в него, человек узнает движение в противоречии, бытие в становлении, круги в движении» (Яс­перс К. Всемирная история философии. Введение. Спб., Наука. 2000. С.87)

Но не только историчностью исчерпывается отличие современного миропонимания от античного понимания и метафизического понимания, присущего XVII-XVIII вв. По­нятно, что «эйдосы» – это элементы традиции, действующие в менталитете, а в разных разновидностях - в социальной и хозяйственной сферах. Если устойчивые системы по­нимались как иерархические системы «эманаций» или как иерархические системы со­подчиненных понятий, то современность предлагает более сложную конструкцию, ко­торая выражена в концепте «структура», концепт, который стал основным в структура­лизме. Мы знаем, что основным было для К. Леви-Стросса создание классификацион­ной матрицы систем родства как систем кодирования сознания. Она была достаточно сложна, что К. Леви-Стросс пробовал для этого использовать компьютер. Структура «эйдоса» также сложна, напоминая структуры генов органических существ. Коды тра­диций еще более сложны, потому крайне сложно произвести их анализ. За­няться рас­шифров­кой кодов традиций – этих геномов культуры, используя при этом даже компьютерные методы, - это дело будущей тради­циологии.

«ЭЙДОСНАЯ» (МЕНТАЛЬНАЯ) КОДИРОВКА ТРАДИЦИИ

«Эйдосы» формообразуют традицию, как заменитель и надстройка над биологиче­ским геномом. Г. Спенсер отождествлял «мозг» общественного организма с парламен­том. Коллективный мозг общества - это традиции, которые действительно представ­ляют из себя «парламент», в котором расположены разнообразные «народные представители» - системы «эйдосов», которые разнообразны, спорят и соперничают друг с другом, но со­ставляют единую гармоничную систему.

Следует подчеркнуть особо, что традиция – «эйдос» обладает уникальной и до сих пор неясной способностью аккумулировать культурный опыт, архивируя его в компактную матрицу – «парламент», и в таком виде накопленный опыт может сохраняться веками. Явно, что в этой системе «кодирования» информации и её архивации участвует не только язык, взятый чисто как знаковая система, тут при­нимает еще участие язык как психологический инструмент, кодирующий информацию не только на уровне сознания, но и на уровне интуитивном и эмоциональ­ном, а также по­средством специальных техник частично и на уровне бессознательного.

Еще в древности понимали эту специфику «эйдосов». Нам известна кон­цепция «при­поминания», изложенная Платоном в диалоге «Менон». Действительно удивительно, как ничего не знающий ребенок - раб смог знать. Вернее всего тут сыграл роль сам язык ,который в архиве содержит уже ответ на вопросы, со­держит «тайное» знание. Особую разработку получила теория «эйдоса» в неоплатонизме, где стремление понять сложную матрицу «эйдоса» достигла своего апогея.

При кодировании эффективно используются символические системы менталитета. Системы кодирования посредством символических систем распределяются на три уровня: это уровень интуиции, уровень сознания, уровень эмоций. Есть еще четвертый уровень – это уровень бессознательного, но он трудно проникаем для кодирования по­средством символических систем и в основном регулируется инстинктами человека. Конкретно системы кодирования традиций производятся наиболее эффективно ментальными формами – религией (идеологией), философией, наукой и искусством. В современности роль кодирования посредством религий и светских идеологий понижается, но остальные формы действуют достаточно эффективно.

КОДИРОВКА СОЦИАЛЬНЫМИ ФОРМАМИ

Кодировка происходит не только посредством менталитета, хотя это самый эффективный метод кодировки традиции. В социальной сфере есть поведенческие сис­темы кодировки, которые были первоначальными способами, да они и остались первичными в процессах воспитания – это ритуал. Ритуал – это определенная нормативная форма поведения, которая служит паттерном для того или иного класса социальных форм поведения.. Ритуал – это социальная форма «эйдоса». В Африке существует философия ритуального танца, которая заменяет европейскую философию «эйдоса». В этой философии огромную роль играют маски, которые несут в себе такую же «эйдосную» функцию. Такую же функцию несет танец и в Индии, в котором роль маски играет жест. Ритуал формирует обычаи – эти социальные формы традиции, ко­торые в процессе усложнения общественного устройства формируются в этические и правовые нормы поведения.

КОДИРОВКА ХОЗЯЙСТВЕННЫМИ ФОРМАМИ

Но есть еще другая форма кодировки, которая существует в хозяйственной сфере. Сами способы производства и технологии, если они не оформлены в символических системах ментальности, плохо транслируются, например, для нас до сих пор остается тайной та «мегамашина» (Л. Мэмфорд), которая создала египетские пирамиды. Но ко­ди­ровка происходит благодаря товарам - продуктам хозяйственной деятельности. То­вар – это хозяйственная форма «эйдоса». Простейший каменный топор с острой кром­кой уже несет в себе кодовую информацию, формируя идеологию «правильных и ост­рых линий», создает предпосылки для формирования рациональных форм поведения и управления обществом. Интересно, что товар – крайне эффективный диверсификатор традиций того общества, в «ауре» которых он создан. К примеру, диверсификация анг­лийских товаров во Францию XVIII века создало условия для эффективной диверсифи­кации социального строя и идеологии британского общества. Недавний пример – ди­версификация американских и западноевропейских товаров в СССР 80-х годов XX века – джинсов, «жвачки» и т.д., - в конечном счете привела к диверсификации типа социального устройства, идеологии и вообще традиций западного образа жизни. В об­щем, «Эйдос», «Ритуал» и «Товар» – это «атомы» традиций, из которых формируется

сеть традиций, задающих конфигурацию культурного ландшафта.

ФОРМЫ ТРАДИЦИИ

Традиция имеет несколько форм: норма, мода и стиль. Норма представляет ди­ректив­ное рациональное образование, ко­торые не со­всем адекватны реалиям культурной жизни, но служат эффективным кор­ректором ир­рациональной стихии куль­турной жизни. Мода является неустойчивой нерациональной формой традиции – это, так бы сказать, полуфаб­рикат, из которого вырабатываются ус­тойчивые формы традиции, которая является ин­новационным фоном традиции. Она носит ирра­циональный характер, часто не обусловленный реальными руководящими ценностями, благодаря которым формиру­ется культура. Стиль – это неопределенные иррациональ­ные аберрации и индивидуальные оттенки, имеющие стабильный характер, которые сопровождают более рациональные и устойчивые формы традиции.

1. НОРМА

Слово «норма» ведет свое происхождение от. «Норма» – рациональная форма тради­ции, свойственная развитым культурам. Норма - это сознательно принимаемые паттерны мышления, поведения и действия. И, если традиция формируется путем спонтанной коррекции и адекватна ре­альности, то в норме присутствует директивный момент, требование же­лаемого. Норма- это определенный идеал, который предписан для исполнения, но это со­вершенно не зна­чит, что он реально исполняется. Всякое нормативное сознание неадекватно реальности – в этом состоит парадокс: с одной сто­роны, норма принимается сознательно и критически; но, с другой,- человек существо-то неадекватное, его сознание неадекватно, а критика не всегда позитивна. Этот момент был, в частности, довольно убедительно подмечен еще В. Парето.

Норма всегда находится в состоянии конфликта с реальностью. Она есть образование умозрительное, которое не совсем адекватно отражает реальность культурной жизни. А потому она либо находится в конфликте, либо её нор­мативные предписания довольно неадекватно истолковываются и действуют.

В этом и состоит специфика нормы, норма есть не только конфликт с реальностью, она ещё играет роль в переустройстве реальности культуры. Именно в «осевое время» (К. Ясперс), когда произошло формирование стабильных государственных образова­ний, и возникло это напряжение между сакральным и профанным порядками. После этого в культуре начинает действовать на основе разного рода нормативов- идеалов, культура приобретает темпоральный характер, появляется история. Хотя соблюдение этих нор­мативов отличается условностью, они часто мешают ре­альной практике, тем не менее соблюдаются, несоблюдение этих норм карается.

В связи с этим норма является довольно неустойчивой формой традиции. Если нормы пишутся «пером», то традиции пишутся «кровью», ибо они формируются на базе ре­альной жизни. Норма является рефлексией над принятыми спонтанно традициями в обществе, но рефлексия фундируется на исходной неадекватности человеческого по­нимания. Потому идет по­стоянный процесс коррекции этих нормативов. Устойчиво­стью нормы не обладают, они приобретают устойчивость либо путем постоянной кор­рекции с традицией, либо путем фальсификационно - верификационного процесса, осуществляемого путем экспе­римента, который применяется в науке; путем политиче­ской борьбы, который применяется в государственных образованиях, путем конкурен­ции, свой­ственной хо­зяйственной сфере.

Вот что он пишет по этому поводу: «Со­циальные нормы «ис­кусственного» происхож­дения отличаются большей определенно­стью, сравни­тельно высокой антиэнтропийно­стью и соответственно же­сткой организацией, строгой упорядоченно­стью. И наоборот, социальным нормам, возникаю­щим и функционирую­щим в обществе на положении «естественных», присущи большая неоп­ределенность, в них более отчетливо выражена вообще статистическая природа социальных за­конов. В це­лом же социальные нормы в рассматриваемом плане могут быть представлены как среднестатистические (большие или меньшие) «уплотнения» общественных отноше­ний, кон­центрирующиеся у тех или иных «точек» универсальной человеческой деятельности, в качестве которых выступают самые раз­нообразные феномены: человеческие потребности, материальные и духовные интересы, производственно- эко­номические нужды, политические цели и т.д.» (Плахов В.Д. Социальные нормы. С.97)

В менталитете норма выражается в ка­нонах, т.е. оп­реде­ленных текстах, типичных ме­тодах, которые сознательно приняты. Рациональное сознание – это нормативное созна­ние. Все вычле­нившиеся из мифологической ментальности формы религии, науки и ис­кусства, воз­никли в той или иной степени путем рационали­зации тех или иных блоков цельной и достаточно хаотично образованной мифологии и магии.

В социальной сфере нормы выражаются посредст­вом кодексов – сборника законов. Возникновение правовых норм связано с возникновение государст­венных форм управления, которые кардинально отличаются от потестарных форм, ос­нованных на формах управления посредством традиции-обычая. Как подчеркивал из­вестный социолог и философ Р. Мак - Айвер (1882-1970) государствен­ная организация отлична от организации по типу родства, свойственного родоплемен­ным структурам: «Обычай переходит в закон. Патриарх становится политическим вож­дем, судья становится ца­рем» (Макайвер Р. Реальность социальной эволюции \\ Американская со­циологическая мысль: Тексты. М., 1994. С.82). Кардинальность отли­чия систем государственного управления, основанного на рациональных нормах и сис­тем управления, основанных на обычае-традиции, было подмечена еще Ф. Тённисом (1855-1936), который считал, что культурные процессы обусловлены двумя образами жизни людей - общности и об­щества. Первичное обра­зование – это «общность», для ко­торой характерны обычай и религия. Вторичное образование – это «общество», для ко­торого ха­рактерны договорные отношения, политика и общественное мнение.

Считая, что разум и ра­ционализация является движущим элементом любой культурной формы и личности, он подчеркивал: «Становление рациональности есть становление общества, ко­торое развивается частично в со­гласии с общиной, как изна­чальной, или, по крайней мере, с более старой формой совместного жительства, частично в вопиющем противоречии с ней» (Tonnies F. Sozioloshe Studien und Kritiken. Iena. 1923. Bd.1 S.465). Идентифицируя, следуя идеям Спинозы, волю и интеллект, Тённис ещё различал два типа воли и, соответственно, два типа социальных отноше­ний: Wessenwille – естественная ин­стинктивная воля, которая соответствует нефор­мальной форме отношений в общине (Gemeinschaft), и Kurwille – рассудочная воля, которая со­ответствует формальным груп­пам - обществу (Gesellschaft).

В хозяйственной сфере нормы существуют в виде договоров, нормативов и стандартов ,которых придерживаются в процессе хозяйственной деятельности.

Норма – это еще и и ожидания, устанавливая нормы культурное сообщество ожидает установление этого нормативного порядка.

Культурные нормы организуют жизнь, они регулируют продолжительность и темп культурных процессов.

Известный исследователь обычаев, «классик» этой темы исследований, У. Самнер (1840-1910) пишет: «Обычаи регулируют все действия человека – его купание, умывание, прическу, еду, питье, воздержание. От колыбели до могилы он раб древних традиций. В его жизни нет ничего свобоного, ничего оригинального, никакого прогресса в направлении к высшей и лучшей жизни, никаких попыток улучшить свои условия умственно, морально или духовно (W. Sumner Folkways. Boston, 1906. р.8)

2. МОДА

Слово «мода» ведет свое происхождение от латинского «modus»- мера, правило, спо­соб, образ. На английском языке мода обозначается часто не как «mode», а как «fashion», а иногда «vogue», и близкое ему по значению «fad» (причуда). Оно часто употреблялось в разных языках совместно со словом «обычай». Мода означало как из­менчивая форма обычая. Исследованиям феномена моды в конце XIX – начале XX века занимались Г. Спенсер, Г. Тард, Г.Зиммель, В. Зомбарт, Ф.Скиллаче, Ф. Ди­шер. В наше время исследованием феномена моды занимался вы­дающийся культуролог А. Крёбер. Он посвятил этому свою раннюю работу «Порядок в изменениях моды» (1919), далее продолжил эту тему в совместной работе с Д. Ричардсоном «Три века моды в женской одежде: Количественный анализ» (1940). За­нимался проблемами моды известный со­циолог Г. Блумер. Из современных философов теории моды уделил вни­мание Р. Барт и Ж. Бодрийяр. В России конца XIX века этой проблемой занимался Н.В. Рейнгард, в наше же время наибольшее внимание моде уде­лил известный социолог А.Б. Гофман. Но, в принципе, основателем «философии моды» можно считать Т. Кар­лейля, который в своей работе «Sartor Resrtus. Жизнь и мысли Герр Тейфельсд­река»(1831), используя аналогии Дж. Свифта («Сказка о Бочке»), задал исходные интен­ции исследования моды своей «философией одежды». Т. Карлейль подметил, что чело­век – это животное оде­тое. Одежда – вот суть человеческой культуры, основанной на символических формах, а «.. все Символы суть Одежды» (Карлейль Т. Sartor Resrtus. Жизнь и мысли Герр Тей­фельсдрека. М., 1904. С.300). Че­ловек стремится «одеться» везде – в области мыслей он одевается в символы, скрывая свою сущность, используя символы для обмана и лжи; в области социальных взаимодействий он «одевается» в разные формы ритуального по­ведения, рядясь в шу­товские одежды актера на сцене «театра жизни»; в области производства он производит красиво упакованные артефакты, полезность которых про­блематична.

Мода является неустойчивой формой традиции, имеющей истоком эмоциональную, а не разумную сторону человека, что более свойственно норме. Она крайне изменчива, в те­чении жизни человек испытывает множество изменений, модных влияний в той или иной сфере человеческой культуры, которая изобилует множеством разного рода мод­ных учений-однодневок, различных модных нововведений в социальной жизни культуры, неустойчивых инноваций в типах хозяйственной деятельности. Не все эти модные веяния переходят в форму традиции, они сопровож­дают движение устойчивых традиций, создавая вокруг этой устойчивой сети традиции обширное пространство раз­нообразных мутаций. Иногда мода переходит в форму ус­тойчивой традиции, но, как правило, это свойственно ничтожному количеству явлений моды. Во многом она явля­ется неким средним слоем между собственно традицией и инновацией. Всякая инновация или изобретение переходит в форму традиции через моду, где производится предварительный отбор этой инновации на свою эффектив­ность и выживаемость.

Мода приобретает большое значение в динамичных обществах с постоянно меняю­щимся образом действия и формы организации, что присуще современным обществам. Г. Спенсер считал, что мода более свойственна не «воинственному», а «промышлен­ному» обществу. Вот что он писал: «В своем современном виде мода представляет форму общественного регулирования, аналогичную с конституционным правительст­вом, - одной из форм политического регулирования: она выражает компромисс между правительственным принуждением и личной свободой» (Спенсер Г. Начала социоло­гии. Обрядовые учреждения. Киев, 1880. С.330). Это было, в частности, подмечено Г. Тардом, который считал, что сейчас не «век обы­чая», а «век моды». В современных обществах пространство моды резко расширяется в связи с обильным потоком инновации в динамично развивающейся культуре. Собственно мода как зна­чимое со­циальное явление приобрело именно в период убыстрения темпов со­циокультурных изменений в европейских обществах XIX века. Это подчеркивается представителями постмодернистской философии.

И вот что яркий представитель французского постмодернизма Ж.Делез: «Современ­ный мир – это мир симулякров. Человек в нем не пе­реживает Бога, тождество субъ­екта не переживает тождества субстанции. Все тождества только симулированы..» (Делез Ж. Различие и повторение.С.9). Сутью «си­мулякра» является отсутствие стабильности и опре­деленности: «Чистое становление, беспредельность – вот материя симулякра, по­скольку он из­бегает воздей­ствия Идеи и ставит под удар как модели, так и копии, од­новременно» (Делез Ж. Логика смысла. С.14). Если человек, пользуясь какими-то за­данными образцами поведения – традициями, копирует свой образ жизни и поведения сообразно им, то «симулякр», по мнению Делеза, не соз­дает копии: «Симулякру свой­ственно не быть копией, а опрокидывать все копии, опро­кидывая также и об­разцы: вся­кая мысль становится аг­рессией» (Делез Ж. Различие и повторение. С.10)

Это же подчеркивает другой представитель французского постмодер­низма Ж Бодрийяр, который видит причину краха «традиционного» общества в его индустриа­лизации, которая привела к тому, что все стало товаром: «Под властью то­вара все виды труда обменива