Поздно, будет результат? Потому-то великий извлекатель квинтэссенции и

выразил некогда эти две системы в двух словах -- "Каримари, Каримара! "[*]

-- Ты заставляешь меня усомниться во всемогуществе бога, ибо твоя

Глупость превышает его могущество, -- возразил Эмиль. -- Наш дорогой Рабле

выразил эту философию изречением, более кратким, чем "Каримари, Каримара",

-- словами: "Быть может", откуда Монтэнь взял свое "Почем я знаю? " Эти

последние слова науки нравственной не сводятся ли к восклицанию Пиррона[*], который остановился между добром и злом, как Буриданов

осел[*] между двумя мерами овса? Оставим этот вечный спор,

который и теперь кончается словами: "И да и нет". Что за опыт хотел ты

Проделать, намереваясь броситься в Сену? Уж не позавидовал ли ты

Гидравлической машине у моста Нотр-Дам?

-- Ах, если бы ты знал мою жизнь!

-- Ах! -- воскликнул Эмиль. -- Я не думал, что ты так вульгарен. Ведь

Это избитая фраза. Разве ты не знаешь, что каждый притязает на то, что он

Страдал больше других?

-- Ах! -- вздохнул Рафаэль.

-- Твое "ах" просто шутовство! Ну, скажи мне: душевная или телесная

Болезнь принуждает тебя каждое утро напрягать свои мускулы и, как некогда

Дамьен[*], сдерживать коней, которые вечером раздерут тебя

На четыре части? Или ты у себя в мансарде ел, да еще без соли, сырое собачье

мясо? Или дети твои кричали: "Есть хотим"? Может быть, ты продал волосы

Своей любовницы и побежал в игорный дом? Или ты ходил по ложному адресу

Уплатить по фальшивому векселю, трассированному мнимым дядюшкой, и притом

боялся опоздать?.. Ну, говори же! Если ты хотел броситься в воду из-за

Женщины, из-за опротестованного векселя или от скуки, я отрекаюсь от тебя.

Говори начистоту, не лги; исторических мемуаров я от тебя не требую.

Главное, будь краток, насколько позволит тебе хмель; я требователен, как

Читатель, и меня одолевает сон, как женщину вечером за молитвенником

-- Дурачок! -- сказал Рафаэль. -- С каких это пор страдания не

Порождаются самой нашей чувствительностью? Когда мы достигнем такой ступени

Научного знания, что сможем написать естественную историю сердец, установить

Их номенклатуру, классифицировать их по родам, видам и семействам, разделить

Их на ракообразных, ископаемых, ящеричных, простейших... еще там

Каких-нибудь, -- тогда, милый друг, будет доказано, что существуют сердца

Нежные, хрупкие, как цветы, и что они ломаются от легкого прикосновения,

Которого даже не почувствуют иные сердца-минералы...

-- О, ради бога, избавь меня от предисловий! -- взяв Рафаэля за руку,

Шутливым и вместе жалобным тоном сказал Эмиль.

II. ЖЕНЩИНА БЕЗ СЕРДЦА

Рафаэль немного помолчал, затем, беззаботно махнув рукою, начал:

-- Не знаю, право, приписать ли парам вина и пунша то, что я с такой

Ясностью могу в эту минуту охватить всю мою жизнь, словно единую картину с

Верно переданными фигурами, красками, тенями, светом и полутенью. Эта

Поэтическая игра моего воображения не удивляла бы меня, если бы она не

Сопровождалась своего рода презрением к моим былым страданиям и радостям. Я

Как будто гляжу на свою жизнь издали, и, под действием какого-то духовного

Феномена, она предстает передо мною в сокращенном виде. Та долгая и

Медленная мука, что длилась десять лет, теперь может быть передана

Несколькими фразами, в которых сама скорбь станет только мыслью, а

Наслаждение -- философской рефлексией. Я высказываю суждения, вместо того

Чтобы чувствовать...

-- Ты говоришь так скучно, точно предлагаешь пространную поправку к

закону! -- воскликнул Эмиль.

-- Возможно, -- безропотно согласился Рафаэль. -- Потому-то, чтобы не

Утомлять твоего слуха, я не стану рассказывать о первых семнадцати годах

Моей жизни. До тех пор я жил -- как и ты и как тысячи других -- школьной или

Же лицейской жизнью, полной выдуманных несчастий и подлинных радостей,

Которые составляют прелесть наших воспоминаний. Право, по тем овощам,

Которые нам тогда подавали каждую пятницу, мы, пресыщенные гастрономы,

Тоскуем так, словно с тех пор и не пробовали никаких овощей. Прекрасная

Жизнь, -- на ее трудности мы смотрим теперь свысока, а между тем они-то и

Приучили нас к труду...

-- Идиллия!.. Переходи к драме, -- комически-жалобным тоном сказал

Эмиль.

-- Когда я окончил коллеж, -- продолжал Рафаэль, жестом требуя не

Прерывать его, -- мой отец подчинил меня суровой дисциплине. Он поместил

Меня в комнате рядом со своим кабинетом; по его требованию я ложился в

Девять вечера, вставал в пять утра; он хотел, чтобы я добросовестно

Занимался правом; я ходил на лекции и к адвокату; однако законы времени и

Пространства столь сурово регулировали мои прогулки и занятия, а мой отец за

Обедом требовал от меня отчета столь строго, что...

-- Какое мне до этого дело? -- прервал его Эмиль.

-- А, черт тебя возьми! -- воскликнул Рафаэль. -- Разве ты поймешь мои

Чувства, если я не расскажу тебе о тех будничных явлениях, которые повлияли

На мою душу, сделали меня робким, так что я долго потом не мог отрешиться от

Юношеской наивности? Итак, до двадцати одного года я жил под гнетом

Деспотизма столь же холодного, как монастырский устав. Чтобы тебе стало

Ясно, до чего невесела была моя жизнь, достаточно будет, пожалуй, описать