Литературы народов поволжья и приуралья 29 страница
Регион образован в ходе давних великих переселений и миграций народами, которых могучие исторические волны теснили в этот край, удаленный от культурных центров древности и средневековья, край, климатически достаточно суровый. Исторически возникавшие в древности связи были разрушены монголами, которые сожгли Булгар, некогда известный всему тогдашнему миру. Народы эти словно вжимались в таежные, гористые, степные края. Однако они, укрепляя свою жизнестойкость, углубляя специфичность форм своего развития, сохраняли различия, культуры их нелегко шли на сближение. Иными словами, здесь не возникло чего-либо подобного культурной общности, хотя в схожих исторических условиях такого рода общности и возникали. Деля хлеб и воду, проявляя единодушие в крестьянских выступлениях против помещиков, участвуя в бунте Пугачева, народы Поволжья и Приуралья в культурном отношении были достаточно разделены.
Регион заселен народами и народностями, серьезно различающимися и по языку. Есть народы тюркоязычные — татары, башкиры, чуваши. Есть финно-угорские — мордва (мокша и эрзя), удмурты, марийцы (горные, луговые), коми (зыряне, пермяки). Ислам, а вместе с ним и письменность пришли на эти земли еще в IX в. Ислам оказал значительное воздействие на развитие татарской культуры. Намного позже он стал распространяться также и среди башкир. Чуваши и другие народности подверглись значительной христианизации. Однако позиции христианской церкви в Поволжье — Приуралье никогда не были прочными; точно так же и мусульманство — его формы в основном были далеки от известных на Востоке проявлений фанатизма. Народности этого региона серьезно различались по своей духовной культуре. Различия, исторически накапливавшиеся на протяжении многих веков, зримо выявились в XIX столетии, которое стало временем первоначального национального самоопределения литератур, когда на смену фольклору постепенно приходят литературные жанры. Эти процессы полно и ярко выявились в тюркоязычных культурах (башкирской, чувашской, татарской), а среди них — с наибольшей отчетливостью — в татарской. Татарская культура, преемница культуры древнего Булгара, Казанского ханства, широко и многообразно связанная с ведущими культурами Востока, а в XIX в. ранее всех укрепившая взаимосвязи с русской культурой, занимает в данном регионе особое место.
Татарская и башкирская литературы с древности входили в орбиту общетюркских культурно-литературных процессов, истоки которых уходят в глубь веков. Татары, чуваши, башкиры связывают свои культуры с орхоно-енисейскими, древнетюркскими, огузскими памятниками. Татарские деятели культуры активно разрабатывали традиции культуры древнего Булгара. Чувашские ученые также считают, что их язык, литературные традиции связаны с булгарскими. Булгарские традиции, булгарские эпиграфические комплексы обнаруживаются и в Башкирии, в башкирском фольклоре. Знаменитое произведение Кул Гали «Киссаи Юсуф», входящее в состав общетюркского наследия, преимущественно было распространено на территории Татарии, Башкирии; татарские ученые датируют этим произведением (XIII в.) начало своего литературного развития. «Киссаи Юсуф» представляет собой один из оригинальных вариантов сказания о прекрасном Иосифе. По мнению татарских и башкирских ученых, автор его был уроженцем этих мест.
В X—XIII вв., в последующие столетия связи местных тюркоязычных племен, народностей с общетюркскими литературно-художественными
195
процессами сохраняются. На поволжских землях в рукописях расходится по деревням, по духовным медресе восточная всемирно известная классика. Татары, башкиры совершают далекие путешествия в города Средней Азии, Ближнего Востока, Египта. В списках здесь распространены произведения суфийских поэтов А. Ясави, С. Бакыргани. Известны и образцы литературы Золотой Орды, скажем «Хосров и Ширин» Кутба, «Мухаббат-наме Хорезми, сочинения Х. Катиба, С. Сараи. Читали здесь и Саади, Руми, Джами, Фирдоуси, Низами, других поэтов древности и средневековья. В те же эпохи существовал также достаточно богатый фольклор, иные фольклорные мотивы носили общетюркский характер. На этой широкой основе возникали и произведения, созданные уроженцами Поволжья: дидактические «Тухфаи Мардан», «Нуры содур» Мухаммадъяра (XVI в.), поэзия М. Колый (XVII в.), У. Имани (XVIII в.). В огне крестьянской войны выдвигается башкирский полководец, соратник Емельяна Пугачева поэт Салават Юлаев (1752—1800), автор лирических произведений, сочетающих традиции национальной народной песни и общетюркской образности, а также публицистических воззваний к крестьянам, скотоводам, рабочему люду.
Татарская и башкирская словесность XIX в. целиком вырастают на этой богатой и разнообразной основе, в которой соединяются общетюркские традиции, все усиливавшееся русское культурно-литературное влияние, а также воздействие фольклора. Открытие Казанского университета (1804), возникновение книгопечатания на татарском языке, появление просвещенных людей, интересовавшихся судьбами «инородцев», выдвижение из числа образованных татар ученых-просветителей, писателей, литераторов быстро сказались на прогрессе татарской, а в известной степени и башкирской и чувашской литератур. Процессы эти обусловливались социально-экономическими причинами: XIX век и для Поволжья — Приуралья был временем развития капиталистических отношений, создания условий для возникновения буржуазных наций. Формирование наций на территории Поволжья — Приуралья осложнялось, правда, чересполосным расселением татар, башкир, марийцев, мордвы. В противодействии национальному гнету, русификаторской политике, социальному и политическому угнетению формировалась светская литература — новое явление, связанное именно с XIX в. В творчестве большинства поэтов, прозаиков, драматургов наблюдаются ярко выраженный гуманистический пафос, внимание к человеку и природе, но в то же время отмечаются и религиозные мотивы, тенденции; борьба традиций, существующая в каждой национальной культуре, выявляется порой в творчестве одного и того же литератора.
Из поэтов первой половины XIX в., равно дорогих и татарам и башкирам, следует назвать А. Каргалый (1784—1824), Х. Салихова (1794—1867), Ш. Заки (1825—1865). В их поэзии отчетливо влияние восточной классики, наблюдаются и суфийские мотивы, в то же время можно обнаружить морально-этические воззрения, явно критические по отношению к повседневной действительности. Жанры — газель, хажнамэ (путешествие), лирические излияния. Особенно значительно наследие татарского поэта Г. Кандалый (1797—1860), совершившего крутой поворот к реалистической поэзии, свободной от суфизма, религиозных мотивов, к воссозданию духовного мира реального человека; он добивался синтеза народной речи, в том числе и просторечий (не боялся и вульгаризмов), с традиционной восточной классической стилистикой. Его заслуги в повороте татарской поэзии к жизни, к реалистическим формам отображения действительности со временем выявляются все более наглядно.
Во второй половине XIX в. выступили поэт суфитского толка Г. Чокрый (1826—1889) и певец романтической любви, автор поэмы «Кисса о Тахире и Зухре» А. Уразаев-Курмаши. С каждым десятилетием все больше осознается значение общего для татар, башкир, казахов наследия поэта М. Акмуллы (1831—1895). Рано уйдя от отца-муллы, он разъезжает по обширным просторам Южного Урала, где живут родственные народы; его телега вмещает и плотницкий инструмент, и учебные книги, и библиотечку любимых авторов, и рукописи. Он очень досаждал богачам своими смелыми сатирическими стихами, его арестовывали, а в конце концов убили подосланные убийцы.
В рассматриваемое время у народов Поволжья появляются и крупные просветители. Ранние просветители — Г. Курсави (1776—1818), Ш. Марджани (1818—1889), носители теологического мировоззрения, выражали и идеи, способствовавшие духовному прогрессу. Сочинения Ш. Марджани по сю пору издаются в странах зарубежного Востока. Другие — И. Халфин (1773—1823), Х. Фаезханов (1821—1866), преподаватели Казанского и Петербургского университетов, — выступили с проектами просвещения татарского народа. Их традиции подхватил и поднял на новую высоту великий К. Насыри (1825—1902), заложивший основы советского татарского образования, татарской демократической печати. К. Насыри выступил пропагандистом русской культуры, науки, литературы.
196
Близок к нему по идеалам и М. Уметбаев (1841—1907). Своеобразно наследие Р. Фахретдинова (1858—1936), известного прежде всего не своими художественными произведениями, а историко-литературными трудами. Просветители подготовили появление новой волны писателей. З. Бигиев (1870—1902), опираясь на опыт русской прозы, выступает с первыми татарскими романами «Тысячи, или Красавица Хадича» (1887), «Великие грехи» (1890), исполненными критического духа по отношению к нравам татарского купечества. Г. Ильяси (1856—1895) пишет первую татарскую драму «Несчастная девушка» (1887). К 1888 г. относятся первые драматические опыты Ф. Халиди (1850—1923), который пишет пьесы «Мурат Салимов», «Махруса-ханум». Эти произведения утверждают нравственную чистоту народа, разоблачают тлетворное влияние богатства, выше всего превозносят знания, благородство, честь. Популярной в те годы была также драма неизвестного автора «Комедия в Чистае» (1895), в которой с юмором изображены сторонники патриархальных нравов и обычаев.
Пути татарской и башкирской литератур, несмотря на серьезные различия в темпах и характере их развития, не только переплетаются, но и в главных чертах совпадают.
Башкирская литература является законной восприемницей всего общетюркского наследия, однако собственные ее традиции вырабатываются не сразу. Не случайно башкирский поэт Салават Юлаев был одновременно полководцем. Башкиры гордятся своим богатейшим фольклором, он продолжал процветать и в XIX в. Мифтахетдин Акмулла был сказителем-импровизатором и литератором, в его поэзии отчетливы традиции сказителей-сесенов и общетюркской, восточной классической поэзии. В XIX в. в башкирской литературе наличествуют и просветительские идеи (наследие М. Уметбаева), литература решительно движется к национальному самоопределению, к выявлению своих самобытных особенностей.
Чувашская литература, создаваемая на одном из древнейших тюркских языков, прошла во многом иные пути развития, чем родственные по языку башкирская и татарская. Языческая вера, принятие православия, гнет церкви вели чувашский народ к известному отдалению от огромного по масштабам общетюркского наследия. Вследствие этого многое объединяет его с финно-угорскими народностями и народами этого края. Однако общие процессы, характерные для всех народов этого региона, в том числе и в XIX в., достаточно ярко проявились в духовном развитии чувашей. Именно чувашский народ выдвинул из своей среды просветителя И. Я. Яковлева (1848—1930), который ведал в Симбирске чувашской учительской школой; впоследствии ее выпускники стояли у истоков чувашской литературы. После Октябрьской революции В. И. Ленин послал в апреле 1918 г. телеграмму в Симбирск: «Меня интересует судьба инспектора Ивана Яковлевича Яковлева, 50 лет работавшего над национальным подъемом чуваш и претерпевшего ряд гонений от царизма. Думаю, что Яковлева надо не отрывать от дела его жизни» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 61). Чувашский учитель Н. Охотников готовил Ленина к вступительным экзаменам в университет. В. И. Ленин часто обращался в своих трудах к положению в Поволжье. Готовя труд «Развитие капитализма в России» (1899), Ленин резюмировал свои впечатления от царской политики в Поволжье — Приуралье: «Это — такой кусочек колониальной политики, который выдержит сравнение с какими угодно подвигами немцев в какой-нибудь Африке» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 253).
Судьбы народов финно-угорской группы сложились в общих чертах одинаково; известное культурное оживление отмечается у них только в XIX столетии, в основном ближе к концу столетия. Большинство сведений о древней, средневековой культуре финно-угорских народностей Поволжья получено от путешественников и ученых. Письменность на ряде этих языков создавалась для церковно-ритуальных целей, для подготовки священнослужителей из числа коренных народностей. К концу XIX в. эти народности, все более активно вовлекаемые в общеповолжские и общероссийские исторические и социально-экономические процессы, оказываются подготовленными к революционным событиям XX в., который и принесет им национальное и культурное возрождение.
Общая историческая основа сказалась в развитии всех литератур региона в направлении к реализму. Столь разные национальные традиции татар и башкир, чувашей и удмуртов, коми и мордвы не развели их литературно-эстетические пути. Единство региона более всего, пожалуй, и подчеркивается его развитием по пути дальнейшей демократизации искусства слова.
Литературы народов Северного Кавказа и Дагестана [второй половины XIX в.]
197
ВВЕДЕНИЕ
В конце 50-х — начале 90-х годов начинается качественно новый этап в развитии литературы народов Северного Кавказа и Дагестана. Этот этап определяется таким важнейшим социально-историческим событием, как присоединение горцев к русскому государству, которое совпало с проведением крестьянской реформы и отменой крепостного права в России. Характер политико-экономического пореформенного развития Северного Кавказа определен В. И. Лениным в известном его высказывании: «Русский капитализм втягивал... Кавказ в мировое товарное обращение, нивелировал его местные особенности — остаток старинной патриархальной замкнутости, — создавал себе рынок для своих фабрик» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 594).
В этот период начинается подъем национального и социального самосознания. Появляется новое поколение северокавказской интеллигенции. К нему принадлежат адыгские литераторы Адиль-Гирей Кешев (Каламбий, 1840—1872), Кази Атажукин (1841—1899), Умар Берсей (Омар Берсеев, 1807—?), Д. С. Кодзоков Лукман (1818—?); чечено-ингушские — Чах Ахриев (1850—1914), Адиль-Гирей Долгиев (1845—1886), Умалат Лаудаев; осетины Темирболат Мамсуров (1843—1899), Инал Кануков (1852—1899) и др.
Первое поколение просветителей было представлено в основном военным сословием — офицеры, военные чиновники и администраторы, теперь преобладает интеллигенция, получившая гимназическое или университетское образование. Просветители пореформенной поры продолжают начинания своих предшественников — отстаивают право горских народов на письменность, на создание национальной литературы; борются за открытие школ с обучением на родном языке; ратуют за сближение с русским народом и его культурой. Но в отличие от своих предшественников они начинают осознавать, что в решении культурно-просветительских задач ведущую роль играет социально-экономический фактор.
Другая важная особенность просветительского движения этой поры — усиление практической стороны в деятельности его идеологов. Умар Берсей и Кази Атажукин создают азбуку и букварь черкесского языка для первых адыгских школ и первые произведения на родном языке. Это притчи, басни в букваре Умара Берсея, народные рассказы, сказки, анекдоты в книгах для чтения, составленных Кази Атажукиным. Так в русле филологической науки, в зачатках других общественных наук зарождается художественная литература, что характерно для начальной синкретической стадии ее развития.
Отличительная черта северокавказского литературно-просветительского движения этого периода — его близость к задачам, выдвинутым русским просветительством 60-х годов. Это с особой наглядностью проявилось в художественных произведениях северокавказских литераторов, создаваемых на русском языке. На первый план в этих сочинениях выдвигаются прежде всего общепросветительские идеи — защита прав на образование, внедрение в горский общественный уклад европейских форм жизни.
Литераторы Северного Кавказа ориентируются теперь на жизненно достоверное изображение горской действительности. А.-Г. Кешев так декларирует свою эстетическую установку: «Я желал бы представить черкеса не на коне и не в драматических положениях (как его представляли прежде), а у домашнего очага». Северокавказские писатели обращаются к жанру «этнографической беллетристики», горячо пропагандировавшейся в 60-х годах Чернышевским и Добролюбовым. Революционеры-демократы, ратуя за правдивый показ крестьянского быта, требовали от писателей изображения не только его нищеты и отсталости, но и отражения все нараставшего стихийного протеста крестьян. Этнографические рассказы и очерки Кешева, Канукова, Ахриева отвечали требованиям революционно-демократической эстетики.
Качественно иным предстает в их творчестве положительный герой. Герой-гражданин — типичная фигура для писателей пореформенной поры, но это уже не полулегендарный доблестный рыцарь, как у первых горских писателей, а вполне реальный образ просвещенного горца, видящего смысл жизни не в ратных подвигах, а в приобщении соотечественников к знанию. Внимание северокавказских литераторов привлекают простые землепашцы. В этом проявился начавшийся процесс демократизации общественного и художественного сознания.
198
ОСЕТИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
XIX век был периодом становления осетинской литературы, одним из первых представителей которой был Иван Ялгузидзе (1775—1830). В его творчестве главной была идея национального возрождения осетинского народа, путь к которому он видел в просвещении и дружбе с Россией. Писал Ялгузидзе на грузинском языке. Немало общего было в жизненной судьбе и творчестве Темирболата Мамсурова и Инала Канукова. Оба они принадлежали к привилегированному сословию, получили образование в России, служили в русской армии. Писатели пережили трагедию переселения горцев в Турцию, помимо воли покинули Осетию и почти всю сознательную жизнь прожили вдали от нее. И Мамсуров и Кануков с болью рассказывали о жизни и страданиях своего народа. Однако многое отличало их друг от друга.
Мамсуров выражал чувства той части осетинского народа, которая, не по своей воле покинув родину, оказалась в середине 60-х годов прошлого века в «единоверной» Турции. Переселенцев на чужбине постигла горькая участь. До нас дошло одиннадцать стихотворений поэта, датированных 1867—1898 гг. В них отражен один из самых драматических моментов истории осетинского народа. Поэт рассказывает о переселенцах, которые на пути в «обетованную землю» тонули в море, тысячами гибли в песках Анатолии, бросали на произвол судьбы голодных детей («Два товарища»). Любовь к родине, страх потерять свое национальное достоинство — главный мотив его творчества («Колыбельная», «Думы»).
С позиций старой патриархальной вольницы Мамсуров рассматривал и проблему освобождения Осетии от царизма. Поэт, оторванный от родины, не знал о тех социально-экономических и культурных переменах, которые в ней происходили в результате окончания кавказской войны и отмены крепостного права. Эти события были не крахом и гибелью, как ему казалось с чужбины, а началом новой эпохи в истории осетинского народа. Мамсуров дорог осетинской культуре как гуманист и патриот, как первый поэт, чье творчество на родном языке нашло отклик в народе.
Выразителем передовых общественных идеалов пореформенной Осетии был поэт, публицист, крупнейший просветитель Инал Кануков. В его очерках «В осетинском ауле» (1870), «Горцы-переселенцы» (1875), «Заметки горца» (1873), в рассказах «Две смерти» (1878), «Воровство-месть» (1876), в отрывке из повести «Из осетинской жизни» (1876) созданы реалистические картины тяжелого положения пореформенной осетинской деревни, показаны изменения, происходящие в быту, мировосприятии и психологии осетин. Писатель впервые показывает сложность и противоречивость национального характера горца-осетина, повествует о тяжелой доле осетинки, ее бесправном положении в семье и обществе, как национальное бедствие рисует он переселение горцев в Турцию.
В творчестве Канукова 80—90-х годов видное место занимают очерки о Сибири и Дальнем Востоке. В них он рассматривает проблемы, волновавшие в это время передовую русскую общественную мысль. Кануков, говоря о прогрессивной роли капитализма в промышленном развитии России, в то же время ясно видит его хищническую природу. Его суждения о судьбах трудового народа России перекликаются с мыслями и высказываниями Г. Успенского, Шелгунова, Чехова, Короленко, Серафимовича, Горького. Резко осуждая русское самодержавие, Кануков, как типичный просветитель, считал, что общественное зло можно исправить путем просвещения и перевоспитания людей. В стихотворениях 90-х годов Кануков говорит о тяжелой доле народа («Желтый флаг», «В страдную пору»). Разоблачает буржуазное общество с его культом Маммоны, лицемерием, бесчеловечностью, нравственным уродством («Возможно ль жить?», «Вышел я в дорогу...», «Скорбящая муза», «Кровь и слезы» и др.). Критика существующего строя и в то же время отсутствие социального идеала, боль за человека и незнание истинных путей борьбы с общественным злом, глубоко выстраданные чувства и традиционная, подчас шаблонная, поэтика — таковы противоречивые особенности поэзии Канукова.
Основоположником осетинской литературы и создателем осетинского литературного языка был Коста Хетагуров (1859—1906), поэт и прозаик, драматург и театральный деятель, художник и публицист, журналист и общественный деятель. Хетагуров писал также на русском языке стихи, поэмы, публицистические статьи, рассказы; его перу принадлежит комедия «Дуня», историко-этнографический очерк «Особа». Славу национального поэта он завоевал после выхода сборника стихов «Осетинская лира» (1899). Стихотворения, вошедшие в сборник, стали известны задолго до их опубликования. Они распространялись в списках, устно, их пели, сочиняя к ним мелодии. Одна из современниц писала поэту о его огромной популярности: «Вас знают в каждом осетинском доме...»
Коста Хетагуров родился и провел раннее детство в маленьком ауле Нар, в горах Центрального Кавказа. Он учился во Владикавказской прогимназии, Ставропольской гимназии,
199
а затем — Петербургской Академии художеств.
Мировоззрение поэта сформировалось под влиянием революционно-демократических традиций русской культуры.
Вернувшись в середине 80-х годов на родину, Хетагуров был потрясен ужасающей бедностью и бесправием своего народа, находившегося на грани вымирания. Как плач о поруганной родине звучит его стихотворение «Горе»: «Цепью железной нам тело сковали, // Мертвым покоя в земле не дают. // Край наш поруган, и горы отняли, // Всех нас позорят и розгами бьют» (перевод А. Гулуева). Поэт скорбит о голодных детях, которые плачут в занесенных снегом саклях («Мать сирот», «Песня бедняка», «Сердце бедняка», «Шалун»), о горькой доле осетинской женщины («Кто ты?», «Мать сирот»). О батрацком детстве и одинокой, неустроенной юности рассказывает герой поэмы «Кто ты?», на тяжкое ярмо солдатчины жалуется молодой рекрут («Солдат»), с тоской говорит о своем рабском существовании герой стихотворения «Раздумье»; мать поет сыну о том, что жизнь их хуже смерти и что, когда он вырастет, его ждет судьба отца, изнемогшего под тяжестью непосильного труда («Колыбельная»).
Но не в характере поэта было только горевать, по своей натуре он был борцом и искал выход. И хотя в стихотворении «Взгляни!» поэт в отчаянии взывает к Уастырджи, главному божеству осетин, надежды его обращены отнюдь не к небу. В «Осетинской лире» возникает тема народного героя, защитника, которая звучит то как горькое сожаление о том, что «достойных так мало у нас» («Взгляни!»), то как страстное желание собрать весь народ «в семью единую» («Без пастуха»), то как упрек и проклятие тем, кто равнодушен к судьбе народа. И раздается полный трагизма призыв: «Родина-мать и рыдает, и стонет... // Вождь наш, спеши к нам — мы к смерти идем!» («Горе»).
Идейным вождем народа стал сам Хетагуров. В борьбе за свободу он видел не только свой гражданский и патриотический долг, но и высшее счастье («Завещание», «Если бы!»). Думая о будущем родины, поэт обращается к молодежи, пробуждая ее социальное и национальное самосознание («Тревога», «Походная песня»). Рассказывая о подвигах предков, создавая образы сильных духом людей труда, показывая зреющий протест против угнетателей («Солдат»), поэт учил молодежь бороться с социальным злом. В притчах и баснях художник сатирически высмеивал жадность и леность, болтливость и сословную спесь, зависть, глупость и другие пороки.
Его стихи о любви стали откровением для сурового, сдержанного в проявлении своих эмоций осетина-горца.
Коста Хетагуров
Фотография
Поэзия Хетагурова была подлинно народной не только по содержанию, но и по форме. Его творчество органически связано с осетинским фольклором, который поэт хорошо знал и любил с раннего детства. На титульном листе сборника его стихов сделана надпись рукою автора: «Думы сердца, песни, поэмы и басни». Поэт создает образы народных певцов-сказителей («Кубады»), перерабатывает мотивы и образы обрядовой поэзии («На кладбище»), на основе осетинских сказаний и легенд пишет поэму «Хетаг», черпает сюжеты и образы из народных песен, сказок, пословиц и т. д. («Новогодняя ночь», «Колыбельная», «Мать сирот», «В пастухах», «Олень и еж», «Безумный пастух», «Упрек», «Редька и мед» и др.).
Творчество поэта на русском языке органически связано с идейно-тематическим содержанием «Осетинской лиры». Его историко-этнографический очерк «Особа» (1894) — одно из лучших произведений по этнографии осетин. В очерке собран богатый фактический материал о быте Осетии, экономике, общественных отношениях и правовых нормах осетинского
200
патриархально-феодального уклада. Читатель находит в нем ту же картину многотрудной, безрадостной жизни труженика-горца, что и в «Осетинской лире». По словам М. Шагинян, Хетагуров-публицист был ярким представителем школы Чернышевского. В стихотворениях, написанных по-русски («В бурю», «Песнь раба», «На смерть горянки», «Не поможешь ты горю слезами» и др.), в рассказе «Охота за турами», поэмах «Перед судом» (1893), «Фатима» (1889), «Плачущая скала» (1894) поэт развивает многие темы, характерные для его поэзии на осетинском языке. Прежде всего это тема родины. Образ духовного вождя «Осетинской лиры» сливается с некрасовским образом поэта-обличителя, поэта-борца, певца свободы в цикле стихотворений о поэте («Последняя встреча», «Музе», «Не упрекай меня» и др.) и особенно в его программном стихотворении «Я не пророк», где поэт открыто заявляет: «...смело всем о правде говорю». Самоотверженное служение родине и народу, свободолюбие и гуманизм больше всего ценил Коста и в русских писателях, великих деятелях русской культуры («Перед памятником», «Памяти М. Ю. Лермонтова», «Памяти А. Н. Плещеева», «Памяти А. С. Грибоедова», «Памяти А. Н. Островского»). Он признает их своими идейными вождями, учится у них «быть готовым на бой за великое, честное дело» против того же «мира рабства, лжи, насилья и гонений», против которого восставали лучшие люди России.
Светлым пушкинским гуманизмом проникнуты его стихи о любви. В них отразилась личность поэта — глубоко чувствующего, страдающего, готового к самопожертвованию и всепрощению, но в то же время верного своим высоким идеалам, не способного даже во имя любви пойти на компромисс со своими убеждениями («Да, я люблю ее...», «Я понял вас...», «Я сделал все...», «Предчувствие», «Прости», «Ни пламенных молитв...»).
Коста Хетагуров глубоко и всесторонне отразил в своем творчестве исторические судьбы и жизнь осетинского народа, его психологический склад, нравственный и культурный облик, его мечты и устремления. Он поднял на новую ступень его общественное и художественное сознание и внес свой вклад в мировую культуру.
200
ДАГЕСТАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Художественное развитие Дагестана имело свои специфические черты, отличные от формирования литератур других народов Северного Кавказа. Однако во второй половине XIX в. в общественно-экономической и культурной жизни региона возникают и усиливаются сходные процессы. Поражение в Кавказской войне (1817—1864), падение мюридизма, зарождение капиталистических отношений, обостривших классовые противоречия в горском обществе, — таковы наиболее характерные приметы качественно нового периода в истории дагестанских народов. В это время значительно ослабляется влияние арабоязычной культуры, идеологии исламизма и мюридизма, развиваются межнациональные отношения в пределах Дагестана и с народами России.
Культурный прогресс в Дагестане определяли две взаимопроникающие тенденции: одна была связана с национальной интеллигенцией, ориентирующейся на передовую русскую культуру и литературу, другая — с народными поэтами. Эти поэты, продолжающие лучшие традиции фольклора и восточной поэзии, составили славу и гордость дагестанской литературы второй половины XIX в. В их ряду основоположник даргинской поэзии Омарлы Батырай (1826—1910), его младший современник кубачинец Ахмед Мунги (1843—1915), аварские поэты Али-Гаджи из Инхо (1846—1891), Эльдарилав (1855—1882), Тажудин из Батлаича (Чанка, 1866—1909), кумыки Ирчи Казак (1830—1879), М.-Э. Османов (1840—1904), лезгин Этим Эмин (1838—1884). Определяющая черта дагестанской поэзии этого периода — гуманистическая направленность. Это особенно наглядно проявляется в характере лирического героя, который стремится освободиться от феодально-религиозных догм и запретов, осознать себя личностью, имеющей право на свободное выражение чувств и желаний. Именно с этой качественно новой особенностью художественного самосознания связано усиление в поэзии антиклерикальных мотивов. Они с особой силой звучат в поэзии Али-Гаджи из Инхо («Как голодные волки»), Ахмеда Мунги («Мулла и стихотворец») и др. М.-Э. Османов заклеймил мусульманское духовенство в страстной инвективе «О тех, кого не спасает чалма».