Глава 1: Что такое литературная критика

Предисловие

Предлагаемая вниманию читателей работа, как это и явствует из ее заглавия, главным образом состоит из анализов текстов классических литературно-критических произведений, посвященных интерпретации классических произведений словесного искусства. Употребляемое нами понятие «классического» совпадает с понятием «образцового»[1]. Если применение этого понятия к «Мертвым душам», «Грозе», «Отцам и детям» не нуждается в особых обоснованиях, хотя бы потому, что является общепринятым, то выражение «классические» применительно, например, к литературно-критическим статьям А.А. Григорьева или К.С. Аксакова, а тем более Н.Н. Страхова должно быть объяснено.

В советский период отечественной истории в историко-литературной науке, как раздел которой рассматривалась история литературной критики, окончательно оформилась сложившаяся еще в трудах А.Н. Пыпина и Д.Н. Овсянико-Куликовского традиция считать классическим литературно-критическое творчество прежде всего В. Г. Белинского (за исключением так называемого «периода примирения с действительностью») и тех критиков, которые «творчески развивали его идейное наследие» (Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, отчасти Д.И. Писарев), в отличие от тех критиков, которые его «ревизовали, выхолащивая истинную суть» (А.В. Дружинин, П.В. Анненков, В.П. Боткин, А.А. Григорьев, отчасти Н.К. Михайловский) его «учения», а то и вовсе видели в Белинском «злого гения» русской литературы (Н.Н. Страхов, К.Н. Леонтьев, И.Ф. Анненский, В.С. Соловьев, В.В. Розанов и др.).

Очевидно, что в данном случае критерий разграничения «классического» и «неклассического» носит сугубо оценочный характер и строится на идеологических (степень «прогрессивности»), философских (степень «материалистичности») и эстетических (степень «реалистичности») основаниях.

Такой подход осуществлен, например, в наиболее популярном – выдержал четыре издания, последнее в 1991 г. – учебнике В.И. Кулешова «История русской критики». Он проявляется также во всех без исключения академических «Историях русской литературы» советского периода[2]. Это и понятно. Для истории литературы, которая, по удачному выражению исследователя, «возвела идеологию революционно-демократической критики в ранг научной методологии»[3], более чем естественно рассматривать в качестве образцовых только интерпретированное особым образом литературно-критическое творчество В. Г. Белинского и так называемой «реальной» критики и представлять историю критики как идейную «борьбу» одних критиков с другими.

Начало преодоления этого подхода связано с появлением в 60-80-е годы прошлого уже века монографий и статей Б.Ф. Егорова, Ю.В. Манна, С.Г. Бочарова, Н.Н. Скатова и др. В настоящее время он признан наукой «постсоветского» периода в целом несостоятельным, хотя принципы построения «новой» истории русской литературной критики до сих пор еще не прояснены и являются предметом периодически оживляющейся научной дискуссии[4].

Что касается автора настоящей работы, то, разделяя в целом пафос «освобождения от догм», вполне проявившийся в новых и новейших работах, прямо или косвенно обращенных к истории и теории русской литературной критики, свою задачу он видит все же не в том, чтобы произвести «переоценку ценностей» и в очередной раз «разоблачить» чью-либо «несостоятельность», поставив, например, А. Григорьева «выше» Добролюбова, но в том, чтобы увидеть относительную правоту всехскладывающихся в процессе обсуждения литературного произведения точек зрения, по крайней мере, обнаружить логику, связывающую начальные представления и конечные выводы критика.

В конце концов, критик никогда не бывает одинок в своем мнении. Каким бы нелепым ни казалось нам его суждение с точки зрения нашего личного вкуса или сложившейся практики прочтения, уже сам факт того, что это прочтение сохранено историей, свидетельствует, что за ним стоит более или менее представительный «слой» русских читателей. Для них этосуждение авторитетно, оно отражает ихчитательский опыт и, будучи высказано, продолжает влиять на него, превращая безотчетное впечатление в осознанное убеждение.

Такой читательский опыт переходит из поколения в поколение и сохраняет связь с первоисточником, даже если она перестает сознаваться. В известной мере и наше сегодняшнее восприятие произведений русской классики, и научные интерпретации, вырастающие из этого восприятия, заданы восприятием современников, аккумулированным выражением которого является литературная критика. Так, например, в литературоведческих спорах конца 50-х – 60-х гг. 20-го века об «Отцах и детях»[5] сохраняется связь с литературно-критическими спорами столетней давности, а мнения участников полемики ориентированы на суждения Д.И. Писарева, М.А. Антоновича, Н.Н. Страхова независимо от того, указан первоисточник, или он подразумевается, или вообще не осознается.

Таким образом, говоря о классической литературной критике, автор имеет в виду тот исторически сложившийся тип интерпретации и оценки литературного произведения,который по-разному, но в равной мерепроявляет себя в анализируемых им литературно-критических произведениях. И нас не должно смущать то обстоятельство, что перед нами всегда спор, столкновение разныхточек зрения. Они должны быть поняты как точки зрения одного кругозора, горизонта читательских ожиданий, выход за пределы которого одновременно означает переход к другому типуинтерпретации и оценки.

Интуитивное представление о реальности таких границ всегда присутствовало в сознании участников литературного процесса (авторов и читателей). Один пример. В начале своей знаменитой «Речи о Пушкине» Ф. М. Достоевский заметил: « Говорю теперь не как литературный критик». Очевидно, что Достоевский дает себе отчет в том, что, хотя он говорит в связи с тем, что говорили о Пушкине Белинский, Чернышевский, А. Григорьев и др. (и эта связь отчетливо обозначена в речи), но не так, как говорила о нем предшествующая литературная критика в целом.Очевидно также, что это новое понимание Пушкина, которое вкратце можно обозначить как пророческое и религиозное, оказало существенное влияние на становление неклассического типасуждения о литературном произведении, который в полной мере проявил себя в работах русских философов Серебряного века (В.С. Соловьев, Е.Н. Трубецкой, В.В. Розанов, Н.А. Бердяев и др.) и был распространен ими не только на творчество Пушкина, но и на творчество других русских писателей и прежде всего самого Достоевского.

Еще одно предварительное замечание. В предлагаемом пособии разговор сосредоточен вокруг литературно-критической интерпретации отдельноголитературного произведения. При таком подходе, разумеется, реальное «поле» литературной критики оказывается несколько суженным. Тем не менее мы будем исходить из того, что именно интерпретация отдельных произведений является ядроминтересующего нас типа литературной критики, по отношению к которому все остальные ее «области» выступают как ее периферия.

И последнее. Представляется, что интерпретация конкретного материала будет тем успешнее для автора и понятнее для читателя, чем более будет объяснена сущность предмета исследования. Поэтому главам, в которых содержится анализ литературно-критических статей, предпослана «теоретическая» глава, содержащая опыт научногоанализа понятия «литературная критика» и попытку научногоопределения этого культурно-исторического феномена.

Глава 1: Что такое литературная критика

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, обратим внимание читателя на обстоятельство, в свете которого он может показаться вообще лишним. В самом деле. Ведь каждый из нас как будто бы знает, что такое литературная критика. Он знает это по своему внутреннему опыту, поскольку все мы ей так или иначе занимались.

Критика вообще есть суждение о чем-то и не обязательно отрицательное. А выражать свое мнение о произведении словесного искусства – это естественная и даже неизбежная для нас реакция, по крайней мере, такая реакция естественна для современного человека в очень широком смысле этого слова.

Получается, что мы знаем, что такое литературная критика, потому что мы все умеем это делать. Но уметьделать что-то и знать, чтоты делаешь, - это далеко не всегда одно и то же, так же как не одно и то же узнавать и знать.

Поэтому, если из области житейского обихода, где все более или менее уверенно знают, что такое литературная критика, мы перейдем в область теории, то обнаружим, что единой и авторитетной для всего научного сообщества теоретической модели литературной критики (ее научногоопределения) не существует[6].

Но если мы не имеем определенного и устойчивого представления о том, что такое литературная критика вообще, то еще меньше у нас оснований утверждать, что мы знаем, что представляет собой в целом та разновидность литературной критики, образцы которой мы собираемся анализировать в этом пособии.

Значит, перед нами стоит задача создать (или выбрать из имеющихся) такие определения литературной критики вообще и интересующего нас типа литературной критики[7], которые в дальнейшем послужили бы опорой для анализа конкретных литературно-критических произведений.

Таким образом, из области ясных, но слитных представлений мы должны перейти в область представлений столь же ясных, но уже раздельных, то есть выявить и описать ту систему признаков, которые позволяют нам узнавать литературную критику и выделять ее в особую область.

Как подсказывает нам значение самого слова, определять – значит полагать пределы, проводить границы. Однако сама эта процедура требует соблюдения некоторых предварительных условий. Так, например, совершенно очевидно, что к определению литературной критики мы ни на шаг не приблизимся, если зададимся вопросом о том, чем отличается литературная критика от, скажем, явлений природы, хотя она, конечно, очень сильно от них отличается. И, наоборот, в высшей степени важным с точки зрения наших задач будет нахождение различий между литературной критикой и литературным творчеством, хотя они, конечно же, отличаются друг от друга гораздо меньше, чем вместе от явлений природы. Таким образом, определять – значит проводить не границы вообще, но границы между смежными явлениями. То есть получается, что, прежде чем разделять, мы должны объединить, создать или выбрать из уже имеющихся понятий такое, под которое бы равным образом подпадали сравниваемые нами явления.

Еще одно предварительное условие. Проводя границы между сравниваемыми явлениями, мы можем заранее предположить, что эти границы могут иметь разный характер (статус). Во-первых, они могут быть абсолютными или проницаемыми. В последнем случае мы должны наблюдать достаточно заметное и значимое для культуры в целом количество пограничных явлений. Во-вторых, эти границы могут быть постоянными или исторически изменчивыми. В нашем случае мы по большей части будем иметь дело с границами проницаемыми и исторически изменчивыми.

И последнее. Создавая научное определение литературной критики, мы будем опираться на общекультурные (житейские) представления об этом «предмете». Укорененность представления в культуре – верный признак того, что в нем отражены существенные (хотя и не все) стороны явления.