Тема СРС №1:Функционально - смысловые типы речи: описание.

Тексты даны ниже.

Тема СРС №1:Функционально - смысловые типы речи: описание.

Проблемные вопросы

1. Какова сфера использования описания как функционально – смыслового типа речи?

2.Однотипны или разнотипны описания?

3.Как описания связаны с лексикой и грамматикой языка?

4.Зависит ли использование описания от устной и письменной формы речи?

Типовые задачи

1. Из данных текстов выберите текст с типом речи описание. Докажите, проанализировав текст.

2.Определите целесообразность использования описания в данном тексте. Аргументируйте свой ответ.

3. Выявите частеречную принадлежность ключевых слов данного текста. Чем она обусловлена?.

4.Назовите особенности использованной в описании лексики.

5. Определите, в тексте какого жанра применено описание? Соответствует ли данное описание жанру произведения?

6. Как вы считаете, в каком стиле литературы чаще всего используется описание? Почему?

Прагмапрофессиональная задача.

1. Напишите эссе, использовав описание.

Тезисы лекции к СРС №1.Описание.

Описание – это перечисление признаков, свойств предмета. Описания предназначены для характеристики признаков объекта: это могут быть характеристики явлений природы, предметов, лиц, окружающей обстановки, экспериментов, деталей машин и др.

Такие описания статичны.В них преобладают имена существительные и прилагательные. Логические ударения выделяют имена качества, шире – признака или наименования предметов. Глаголы обозначают свойства, присущие описываемому виду полевок, это их характеристика, такие формы времени имеют значение вневременное.

Глаголы здесь (они логически выделены, что подкрепляется и позиционно) обозначают свойства, присущие описываемому виду полевок, это их характеристика, такие формы настоящего времени имеют значение вневременное: Рыжая полевка – западный вид Евразии. Ее ареал идет от Западной Европы к Востоку до Енисея и Алтая. В лесах Западной Сибири численность этих грызунов небольшая, однако они почти постоянно многочисленны в европейских лесах…

Примеры описаний с предметной ремой:

Большим полукругом расположился на солнцепеке город: разноцветные дома то шли ровными рядами, сопутствуемые круглыми деревьями, то криво сползали по скатам, наступая на собственные тени

Примеры описаний с динамического состояния: изменения в состоянии здесь не связаны с активным проявлением действий каких-либо субъектов или объектов; это фазисные переходы от одного состояния к другому, наблюдаемые со стороны.

Как правило, это описание изменений в природе, восприятие этих изменений:

А наутро солнце опять взошло в ясной синеве. Последние клочки туч беспорядочно неслись еще по небу; море стихало, колыхаясь и, как будто, стыдясь своего ночного разгула...

Динамическое описание может основываться и на использовании глаголов активного действия, однако это действия, опять-таки наблюдаемые со стороны, действия, не совершаемые во времени, а действия, характеризующие лицо, предмет:

Субоч был человек стремительный. Он влетал в класс как метеор. Фалды его сюртука разлетались. Пенсне сверкало. Журнал, со свистом рассекая воздух, летел по траектории и падал на стол…

Описание может выражать какое-либо состояние. Главными в таких описаниях оказываются слова категории состояния и имена существительные со значением состояния, чувства, качественно-оценочные прилагательные и наречия. Это описание внешнего или внутреннего мира через эмоциональное впечатление субъекта.

Прагмапрофессиональная задача.

1. Напишите сочинение на свободную тему, использовав повествование.

Тема СРС 3: Функционально-смысловые типы речи: Рассуждение.

Проблемные вопросы

1.Что отличает рассуждение от других типов речи?

2.Как рассуждение связано с логикой? Почему рассуждение строится по схеме?

3. Чем определяется сфера использования рассуждения как типа речи?

Типовые задачи:

1.Дайте определение рассуждения как типа речи.

2. Назовите схему рассуждения. Объясните, что лежит в основе этой схемы.

3 В каких сферах деятельности человека используется рассуждение?

4.Проведите доказательство определенного тезиса, показав структуру рассуждения ( тезис – аргументы- вывод).

5 Покажите на примерах типы аргументов.

6. Назовите сферу употребления рассуждения.

Текст № 4. Новый год

Некоторые народы ведут счет времени по лунно-солнечному календарю, и начало года приходится, где на осень, где на зиму. Но в основном празднование Нового года у древних народов совпадало с началом возрождения природы и приурочено, как правило, к марту.

Обычай праздновать Новый год впервые родился в Месопотамии. Здесь, а также в нижней долине Нила в конце IV тысячелетия до нашей эры впервые родилась цивилизация. Именно здесь, по мнению ученых, впервые (в третьем тысячелетии) стали праздновать Новый год. Все земледельческие работы начинались в конце марта, после того, как прибывала вода в Тигре и Евфрате. В течение 12 дней шествиями, карнавалами, маскарадами и было ознаменовано это событие — наступление времени побед светлого бога Мардука над силами разрушения и смерти. Запрещалось работать в это время, наказывать, вершить суды. Учеными доказано, что иудеи, находившиеся в вавилонском плену, позаимствовали этот обычай празднования Нового года. А от них эта традиция перешла к грекам, а через них — к народам Западной Европы.

В Древнем Риме Новый Год праздновали в начале марта до тех пор, пока Юлий Цезарь не ввел новый календарь (сейчас его называют юлианским). После этого первым днем Нового Года стали считать первый день января.

Во Франции Новый год начинался с 25 декабря, потом с 1-го марта, в ХII веке — со дня пасхи, а с 1564 года по указу короля Карла IX с 1 января.

В Древнем Египте Новый Год праздновался в середине осени во время разлива реки Нил. Разлив Нила был связан с плодородием земли. Только после разлива это величайшей реки безжизненная пустыня превращалась в цветущий сад. В канун Новый Года египтяне ставили статуи своих богов в лодку и пускали по течению. Лодка плавала по Нилу месяц, сопровождаемая пением, танцами и весельем жителей. Затем богов возвращали обратно в храмы.

В Древнем Вавилоне Новый год встречали весной. На время праздника царь покидал город. В его отсутствие народ гулял и веселился. Спустя несколько дней царь и его свита торжественно возвращались в город, а горожане возвращались к работе.

В далеком прошлом персы на Новый Год дарили друг другу яйца. Это символизировало продолжение рода.

Текст №9.

Я между тем приглядывался, где бы мне умыться.. Кое-как все уладили, прибрались, и наконец мы уселись с трубками. Так много надо было рассказать другу, так о многом расспросить его!

Пушкин показался мне несколько серьезнее прежнего, сохраняя, однако же, ту же веселость. Она проявлялась во всем: он, как дитя, радовался нашему свиданию, повторял несколько раз, что ему не верится, что мы вместе. Его прежняя живость проявлялась в каждом его слове, в каждом его воспоминании о былой жизни. Нашей не­умолкаемой болтовне не было конца. Внешне Пушкин почти не из­менился, только оброс бакенбардами.

В разговоре внезапно он спросил меня, что о нем говорят в Пе­тербурге и Москве. Я ответил ему, что читающая публика благода­рит его за любой литературный подарок, что стихи его приобрели во всей России народность и что друзья и знакомые помнят его и жела­ют, чтобы поскорее закончилось его изгнание.

Пушкин терпеливо выслушал мой рассказ и сказал, что за эти че­тыре месяца примирился со своим бытом, таким тягостным для него в начале. Он признал, что отдыхает от прежнего шума, с Музой жи­вет в ладу и трудится охотно и усердно ( Пущин)

Текст №11. Вдохновение

Чайковский проснулся рано и не двигался несколько минут, при­слушиваясь к перезвону жаворонков. Он знал, что в лесу лежат роси­стые тени. На соседней сосне куковала кукушка. Он встал и подошел к окну. Дом стоял на пригорке. Там, внизу, лежало среди зарослей озеро. Это было любимое место композитора — оно называлось Рудым Яром.

Сама дорога к Яру вызывала у Чайковского волнение. Бывало, проснется он зимой в Риме и начинается шаг за шагом вспоминать этот путь: сначала по просеке, где растет иван-чай, потом по грибно­му мелколесью, потом через мост и вверх в бор.

Он вспоминал эту дорогу, и у него чаще забилось сердце. Рудый Яр казался ему наилучшим выражением русской природы. Он знал, что сегодня, когда он там побывает, давно движущая тема о необык­новенной силе русской природе хлынет потоками звуков.

Так и случилось. Когда он стоял на обрыве Яра, роса блестела так ярко, что он невольно прищурил глаза. Но больше всего в этот день Чайковского поразил свет. Он лился с неба прямыми потока­ми, и вершины леса казались особенно выпуклыми и кудрявыми. На опушку падали косые лучи, и стволы сосен были того золотис­того оттенка, какой имеет дощечка, освещенная сзади свечой. А сами сосновые стволы отбрасывали тот же золотисто-розоватый оттенок на траву. Заросли ив и ольхи над озером были освещены снизу голубоватым отблеском воды. Знакомый край был обласкан светом.

Чайковский почувствовал, что вот-вот что-то должно случиться. Он испытывал это состояние и раньше. Он знал, что его нельзя было терять, и быстро пошел назад к дому.

Дома он приказал никого к себе не пускать, прошел в маленький зал, запер дверь и сел к роялю. Он играл, добиваясь ясности мело­дии, чтобы она была понятна и мила и Фене, и старому Василию, ворчливому леснику из соседней усадьбы.

Он играл и не знал, что Феня принесла ему земляники. Она сиде­ла на крыльце и с открытым ртом слушала звуки музыки. Потом приплелся Василий и сел рядом с Феней. Он спросил у слуги, нельзя ли потревожить Чайковского. Слуга усмехнулся и ответил, что тот сочиняет музыку, а это дело святое.

Текст №12. Солнечные лучи

Еще совсем недавно можно было услышать легенду о том, как появилась «хохлома» в селах Горьковской области, откуда она взяла свои краски.

Легенда гласит, что когда-то давно жил в Москве иконописец. Царь высоко ценил его мастерство и щедро вознаграждал. Мастер любил свое дело, но больше он любил свободу. Поэтому он тайно покинул столицу и перебрался в глухие керженские леса. Там он срубил себе дом и стал заниматься прежним делом. Он мечтал о та­ком искусстве, которое было бы родным и понятным каждому, как русская песня. Так и появились первые деревянные чашки, распи­санные пышными цветами и тонкими веточками.

Слава о большом мастере разнеслась по земле русской. Много людей приезжали посмотреть на его произведения, а некоторые даже рубили избы и селились рядом.

Когда народная слава дошла и до грозного царя, он повелел сво­им стрельцам найти беглеца и привести его. Но народная слава быстрее ног стрельцов, и мастер вскоре узнал о своей беде. Тогда собрал он жителей своей деревни - и открыл им секреты своего мастерства. Когда же стрельцы вошли в деревню, они увидели, как пылает ярким пламенем изба мастера, а самого его найти не удалось. На земле ос­тались его краски, словно вобравшие в себя весь жар пламени и чернь пепелища.

Исчез мастер, но не исчезло его искусство, и до сих пор горят хохломские краски, напоминая всем о счастье и свободе. Видно не простой была кисть мастера — кисть из солнечных лучей.

Эта легенда всегда рассказывается чуть-чуть по-разному, и каж­дый любознательный человек сможет найти ее в сборнике легенд и сказок Горьковской области. Конечно, как и в любой легенде, в ней много вымысла, но правда в том, что большое мастерство может сохраниться только тогда, когда передается от учителя к ученику. Так с «хохломой» и случилось.

В начале XX века крестьяне стали больше покупать стеклянную и фаянсовую посуду, и у хохломских мастеров стало меньше покупа­телей. Да к тому поредели леса, столетиями вырубавшиеся для хо­зяйственных нужд. Изделий создавалось все меньше, роспись стано­вилась все грубее и проще... Но нельзя было допустить, чтобы по­гибло искусство, так полно и ярко отразившее душу создавшего его народа. Поэтому в 1918 году в городе Семенове была создана худо­жественная школа по обработке дерева. Учителями в ней стали тока­ри и красильщики, а возглавил ее профессиональный художник Мат­веев.

Обучение в школе длилось три года. Сначала ученики повторяли специально написанные для них учителями образцы, им надо было «поставить руку» — добиться точности и быстроты выполнения узо­ров.

Сейчас работы современных хохломских мастеров можно уви­деть в крупнейших музеях страны. Они радуют глаз яркими краска­ми и мастерством выполнения.

Текст №18. Анна Ахматова

Анну Андреевну я знал с 1912 года. Тогда она, тоненькая и стройная, похожая на пятнадцатилетнюю девочку, ни на шаг не от­ходила от своего мужа — молодого поэта Н. С. Гумилева, который назвал ее своей ученицей.

То были годы ее первых стихов и необыкновенных триумфов. Прошло несколько лет, и в ее поведении, в ее глазах, в ее осанке по­явилась очень важная черта ее личности — величавость. Не надмен­ность, не заносчивость, а именно величавость: "царственная", важ­ная поступь, чувство уважения к себе и осознание важности ее писа­тельской миссии.

С каждым годом Ахматова становилась все величественнее, и она не старалась, у нее выходило это само собой. Даже когда она была в очереди за керосином или в ташкентском трамвае, люди, не знавшие ее, чувствовали в ней «спокойную важность» и относи­лись к ней с уважением, хотя держалась она со всеми просто и дружественно.

Замечательна и другая черта ее характера: она удивительно просто расставалась с вещами, она была лишена чувства собствен­ности.

Вокруг нее никогда не было комфорта, я не помню такого перио­да в ее жизни, когда обстановку в ее доме можно было назвать уют­ной. Конечно, она знала толк в красивых вещах, и старинные под­свечники или восточные ткани то и дело появлялись у нее дома, но через несколько недель вновь исчезали.

Даже книги, за исключением самых любимых, она отдавала дру­гим. Только Пушкин, Данте, Библия и Шекспир были ее постоянны­ми спутниками, остальные же книги, побывав у нее, исчезали.

Друзья знали, что если подарить ей красивую шаль, то через день или два она окажется на других плечах.

Часто она расставалась с тем, что нужно было ей самой. Как-то в двадцатом году, во время жуткого петроградского голода, один друг привез ей из Англии жестяную банку сверхпитательной и сверхви­таминной «муки», произведенной фирмой «Нестле». Чайная ложка этого концентрата, разбавленного кипяченой водой, представлялась нашим голодным желудкам недосягаемо сытным обедом. Я от души позавидовал обладательнице такого сокровища.

Было поздно, и гости, наговорившись, стали расходиться домой. Я почему-то замешкался и позже других вышел на-темную лестницу. И вдруг — забуду ли я этот жест величественной руки? — Ахматова выбежала за мной на площадку и тоном, которым обычно говорят «до свидания», протянула мне эту жестяную банку: «Это для вашей Мурочки...»

У меня в руках оказалась заветное «Нестле». Напрасно я пытался отказаться, она захлопнула за мной дверь, и сколько я ни звонил, дверь не открылась.

Таких случаев я помню немало.

Текст №19. Способный студент

В 1922 году Лев Ландау поступил в Бакинский университет на физико-математический факультет сразу на два отделения: естест­венное и математическое. Ему очень нравилась химия, но через пол­года он понял, что математику он любит больше, и ушел с естест­венного отделения.

Первокурсник Ландау был самым молодым в университете, и сначала его это угнетало. Когда он шел по коридору, он поднимал плечи и опускал голову — ему казалось, что так он выглядит старше.

Ландау сразу втянулся в студенческую жизнь. К учению студен­ты относились серьезно: пришел учиться — учись, не хочешь — уходи. Многие студенты учились и работшш. Лицам непролетарско­го происхождения стипендию не давали.

В год поступления Ландау на факультет было принято восемнад­цать человек, в следующем году на шесть человек больше. Студенты щеголяли в дореволюционных форменных фуражках, и только Лан­дау составлял исключение. Он носил восточную тюбетейку и часто забывал снимать ее в аудитории, за что получал замечания. Тогда он решил для собственного спокойствия носить ее не на голове, а в кармане. Ландау держал себя очень скромно, всегда был готов помочь то­варищу, но все же, не стремясь к этому, начал понемногу выделяться среди других студентов. Особенно запомнилась его товарищам лек­ция профессора Лукина на первом курсе, когда студент Ландау задал ему какой-то вопрос.

Петр Петрович Лукин был яркой личностью. За пять лет до опи­сываемых событий он был профессором Артиллерийской академии Генерального штаба и математику знал отлично. Однако поговари­вали, что на экзамене он отличается свирепостью, и студенты, зара­нее боясь сессии, относились к нему с почтительно-вежливой опас­кой.

Лукин долго думал над вопросом Ландау. В аудитории стало очень тихо, все боялись пошелохнуться. Потом Лукин попросил Ландау выйти к доске, которая сразу же покрылась математическими знаками. «Китайская грамота» — прошептал кто-то. Лукин и Ландау начали спорить, и вдруг студенты догадались: прав Ландау. Лицо у Льва было спокойное, у Лукина — взволнованное. Когда Ландау написал на доске вывод, лектор похвалил его, сказав, что тот нашел интересное решение. Ландау очень смутился.

С этого дня гроза отделения — Лукин всегда здоровался со сту­дентом Ландау за руку. Ландау сдал все дисциплины, которые читал Лукин в Бакинском университете на первом, втором, третьем и чет­вертом курсах.

Лукин несколько афишировал свое хорошее отношение к спо­собному студенту, и это, наверное, стало причиной уважительного отношения к Ландау его однокашников, которые стали называть его Львом Давидовичем.

Текст №22. Подвиг художника

В 1508 году Микеланджело Буонарроти подписал договор с па­пой Юлием II. Итальянский скульптор и художник должен был рас­писать плафон Сикстинской капеллы — длинной залы в папском дворце.

Чтобы расписать ее потолок (высота зала составляет 18 метров), соорудили специальные леса, на которых художник мог работать только лежа. Он работал в таком положении в течение четырех лет. Его тело ныло, краска капала ему на лицо, но Микеланджело ничего не замечал, потому что работал с неистовством, забывая о сне и еде.

Проработав столько лет лежа, великий мастер испортил себе зре­ние, и долгие годы потом мог рассматриваться предметы, только подняв их над головой.

Сколько технических трудностей испытал Микеланджело! Толь­ко он расписал одну фреску (роспись по штукатурке водяными крас­ками), как часть потолка стала покрываться плесенью, и ему при­шлось начинать работу сначала.

Микеланджело один расписал площадь в шестьсот квадратных метров. Ему помогал только его ученик Кондиви. Это был труд ти­тана, настоящий подвиг художника.

За что бы ни брался Микеланджело, он всегда работал с боль­шим рвением. Например, если ему нужен был мрамор для скульп­туры, он сам спускался в каменоломню и проводил многие месяцы, добывая его.

Можно задаться вопросом: зачем, ради чего Микеланджело с та­ким рвением работал? Если бы мы задали этот вопрос самому ху­дожнику, он бы его просто не понял. Для него было смыслом жизни непрерывно творить. В своих творениях он раскрывал свои мысли, и была еще в этом иступленном труде огромная радость — радость творить.

Прошло уже пять веков, как умер великий мастер, но его произ­ведения живы. Мы до сих пор любуемся Сикстинским плафоном и скульптурами Микеланджело, понимаем, что он хотел в них выра­зить. Когда видишь смелого «Давида», вставшего на защиту своей родины, осознаешь, как горячо Микеланджело любил свою страну, также защищавший родную Флоренцию с оружием в руках.

Мы видим Сикстинскую капеллу, и мысли Микеланджело о красоте и совершенстве человека становятся нам ближе. Мы благодарны ему за созданные произведения, которые приносят нам глубокую радость.

Текст №23. О милосердии

В прошлом году со мной случилась неприятность: я упал, упал неудачно. Я сломал нос, рука выскочила из плеча и повисла плетью. Случилось это часов в семь вечера в центре Москвы, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где я живу.

С большим трудом я поднялся и добрел до ближайшего подъезда. Я чувствовал, что держусь, потому что нахожусь в шоковом состоя­нии, и надо что-то срочно сделать. Я пытался унять кровь платком; боль накатывала все сильнее. И говорить я не мог — рот был разбит. ' Я решил повернуть домой. Шел я, как мне кажется, не шатаясь. Я хорошо помню этот путь метров четыреста. Народу было много. Мимо меня прошла какая-то парочка, женщина с девочкой, молодые парни. Хоть бы кто-нибудь мне помог. Все они смотрели на меня сначала с интересом, но потом отводили глаза. Я запомнил лица многих людей, — видимо, безотчетным вниманием, обостренным ожиданием помощи.

Боль путала сознание, но я понимал, что если сейчас лягу на тро­туаре, то люди будут просто переступать через меня. Я понимал, что надо обязательно добраться до дома. Мне так никто и не помог.

Позже я думал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде нет. Но если бы даже и приняли, они же видели, что я весь в крови, что со мной что-то случилось — упал, ударили. Почему же они не спросили, не нужна ли мне помощь? Значит, пройти мимо, не ввязываться, «меня это не касается» стало обычным чувством.

С горечью вспоминал я этих людей, злился на них, но потом я вспомнил о себе. Желание увернуться, уйти было и у меня. Уличив себя в этом, я понял, насколько стало это чувство привычным в на­шей жизни.

Я не собираюсь оглашать жалобу на порчу нравов. Но, однако, уровень снижения нашей отзывчивости заставил меня задуматься. Никто персонально не виноват. Видимых причин не нашел.

Раздумывая, я вспоминал голодное фронтовое время. Тогда никто бы не прошел мимо раненого. Из твоей части, из другой ли — все помогали, тащили на себе, перевязывали. Никто не делал вид, что он ничего не заметил. Конечно, кто-то нарушал этот негласный закон, но ведь были и дезертиры, и самострелы. Но речь ведь не об отдель­ных людях, а о нравах той поры.

Я не знаю, что нужно сделать для необходимого взаимопонима­ния, но я уверен, что только из общего понимания проблемы могут возникнуть какие-нибудь конкретные выходы. Один человек может только бить в колокол тревоги и просить всех подумать, что сделать, чтобы милосердие согревало нашу жизнь.

Текст №24. Весенний остров

Пароход миновал Осиновский порог, и Енисей сразу стал шире, а берега его — ниже. Чем шире становился Енисей, тем более пологи­ми становились берега, течение успокаивалось, воды текли без шума и суеты.

Я стоял один на носу парохода и смотрел на родную реку, вдыхал прохладу ночи. Иногда нос парохода так глубоко врезался в воду, что брызги долетали и до меня. Я радостно облизывал губы и ругал себя за то, что так долго не был в родных краях, суетился, хворал, путешествовал по чужим краям. Пароход шел по Енисею, разрезая, как студень, реку и тихую ночь. На пароходе все спали, не спал только сам пароход, не спал рулевой, и я не спал.

Я ждал солнце. Примерно час назад оно укатилось в лес и за­висло над вершинами деревьев. Над рекою поднялся туман, окуты­вая ее берега. Этот летний туман был очень легким и не мешал па­роходу продвигаться вперед. Скоро солнце оттолкнется от деревьев и поползет вверх, разгонит туман, который заползет в гущу леса и там падет росой на травы, листья и песок. Кончится так и не на­чавшаяся ночь.

Утром я увидел впереди остров, в середине которого была груда скал, меж них тенели кирдачи, а понизу кипел вершинами лес.

Берега острова были яркими. Так бывает здесь только в конце весны — в начале лета, когда бушует всюду разнотравье и полыхают яркие цветы Сибири. В середине лета, в сенокос, цветы осыпаются, а листья на деревьях блекнут.

Но на острове живая зеленая лента! Вон только что распустив­шийся гусятник, а вон хвощ. За ними синяя полоса с розовыми и огненными вкраплениями. Цветут колокольчики, дикий мак, кукуш­кины слезы... Везде по Сибири они уже отцвели а здесь весна!

Пароход начал удаляться от острова, а я побежал на корму. Я торопился, мне хотелось посмотреть на нечаянно встреченную весну.

Позже я пытался отыскать похожий остров. Встречались разные: и одинокие, и цепью, — но такого, весеннего, острова больше не было. Этот остров долго был под водой, а когда он обох, везде уже бушевало лето. Но он не мог остаться без весны — и забушевал, за­цвел всеми красками радуги, и ничто не могло сдержать торжество природы. Она буйствовала, не соблюдая никаких сроков.

Вспоминая об этом острове, я думаю о нас, людях. Ведь у каждо­го человека рано или поздно тоже бывает весна. Не важно, в каком облике и в каком цвете. Главное, что она приходит.

Текст №26. Переводчик

Сколько сказано о родном языке! Но чудо речи необъяснимо. Только родное слово, познанное в детстве, может напоить душу по­эзией народа, пробудить в человеке первые истоки национальной гордости. Детство — это ядро будущей личности. Это время, когда возникает ощущение причастности к окружающим людям, к окру­жающей природе, к культуре.

Для меня русский язык менее родной, чем киргизский, родной мне с детства и на всю жизнь.

Мне было пять лет, когда я впервые выступал в роли переводчи­ка. Было это в горах, где я был с бабушкой.

В то лето случилась беда: племенной жеребец, купленный колхо­зом незадолго до этого, внезапно околел. Жеребец был ценный, дон­ской, привезенный из далекой России. Наши всполошились и отпра­вили гонца в колхоз, а оттуда — в район. Через день к нам в горы приехал русский человек. Он мне очень хорошо запомнился: высо­кий, рыжебородый, в черной куртке. Он не знал ни слова по-киргизски, а наши — по-русски. Тогда табунщики, недолго думая, решили, что переводчиком буду я. Я стоял в толпе ребятишек.

— Пойдем, — сказал один табунщик. — Ты переведешь нам, что он говорит, а ему — что мы говорим.

Я застеснялся, испугался и убежал к бабушке в юрту. Обычно до­брая и ласковая, в этот раз она сказала мне строго:

— Ты что, стыдишься говорить по-русски или, может быть, по-киргизски?

И она отвела меня за руку назад.

Приезжий ветеринар сидел с аксакалами. Увидев меня, он подо­звал к себе и спросил, как мое имя. Я ответил. Потом он меня попро­сил узнать у табунщиков, отчего помер жеребец.

— Дядя, этот луг ядовитый, — сказал я робко, но, видя, как раду­ется бабушка, ветеринар и все окружающие, я осмелел. Я на всю жизнь запомнил этот синхронный перевод на обоих языках слово с слово. Жеребец, оказывается, съел ядовитую траву. На вопрос, поче­му другие лошади ее не едят, табунщики ответили, что местные ло­шади не едят эту траву, потому что знают, что она несъедобная. Я так и перевел.

Приезжий похвалил меня, аксакалы дали теплого вареного мяса. ' Я выскочил на улиц, и меня окружили ребята.

— Ты по-русски шпаришь, как вода в реке, без остановки! — похвалили они меня.

На самом деле я говорил, запинаясь, но им было угодно предста­вить это так. Мы съели мясо и побежали играть.

Стоит ли в литературной биографии вспоминать такие вещи? Мне кажется, что стоит. Надо начинать с того, как человек себя по­мнит. Некоторые помнят себя с трехлетнего возраста, другие едва могут припомнить себя в десять лет. Я убежден, что все это много значит

Текст №27. Любовь, уважение, знание...

Как относиться к нашему культурному наследию? Каждый отве­тит, что его надо оберегать, но в памяти пробуждаются другие, гру­стные, а порой даже горестные воспоминания.

Довелось мне однажды быть на Бородинском поле вместе с за­мечательным человеком — реставратором Николаем Ивановичем Ивановым. Он уже и не помнит, когда последний раз был в отпус­ке: ни дня без Бородинского поля прожить не может. Мы с ним обнажили головы перед памятниками, воздвигнутыми благодарны­ми потомками.

И это здесь, на поле русской славы, в 1932 году был взорван па­мятник на могиле Багратиона! Сделавшие это надругались над свя­тыней, они совершили преступление против самого святого: против чувства глубокой признательности герою, защитнику национальной .Свободы. А как расценивать тех, кто примерно в это же время намалевал гигантскую надпись на стенах монастыря, построенного на месте смерти другого героя — Тучкова: «Довольно хранить остатки рабского прошлого!»

Я родился и прожил большую часть жизни в Ленинграде. Для меня архитектурный облик города связан и именами Растрелли, Росси, Кварнеги, Захарова, Воронихина. По дороге с главного аэродрома стоял Путевой дворец Растрелли. Он был в плохом состоянии, но коснись его рука реставратора, и какой бы праздничной стала увер­тюра к Ленинграду. Во время войны дворец был близко к линии фронта, но наши бойцы сделали все, чтобы сохранить это здание. Но в конце шестидесятых годов его снесли! Снесли, и пусто на этом месте. Так же пусто и в душе, когда проезжаешь это место. И горько, ведь потеря памятников культуры невосполнима: все они уникальны, они связаны с определенной эпохой, с конкретными именами.

«Запас» памятников культуры, «запас» культурной среды в мире крайне ограничен, и с каждым годом он становится все меньше. На земле остается все меньше памятников культуры, и не потому, что земли становится меньше. Все дело в том, что слишком много при­зывали к патриотизму, а его надо воспитывать с детства.

Любовь к родной стране, родной природе, родному городу или селу, родной речи начинается с любви к семье, к жилищу, школе. И еще — с уважения чувств других людей, которые также любят свой дом, свою природу, свое родное слово, пусть и непонятное тебе.

Все эти важнейшие человеческие качества и поможет открыть тебе история: любовь, уважение, знание.( Д С Лиха­чев)

Текст №30. Весна в селе

Саврасову хотелось работать: писать новые этюды и картины. После некоторых раздумий он решил отправиться в какую-нибудь деревню на севере Костромской области. Он быстро собралс свои вещи, взял этюдник и отправился в санях по почтовому тракту.

Наезженная дорога чернела среди покрытых снегом полей. Снежный покров был уже серым, как домотканый услот. Но как же свободно дышалось в этих местах! Пахло тающим снегом. Пегая кобылица вяло плелась по почтовому тракту среди еще зимних по­лей.

Извозчик, тощий мужик с тощей бородкой, спросил у Саврасова, куда он едет, и по служебной ли надобности или так просто прове­дать кого-нибудь. Саврасов ответил ему, что он художник и что он приехал в эти края для того, чтобы написать весну.

— Да для чего это, барин, — удивился извозчик. — Мы и так ее каждый год видим, мы уже привыкли. Лучше бы ты что-нибудь по­хлеще, позаковырестее нарисовал, чтобы удивление взяло...

Саврасов остановился в селе Мслвитине. Порядочная глухомань. Сколько вот таких сел по всей России' Те же почерневшие изкизы и дворы. Церковь на окраине. Деревья с мокрыми стволами. Кажктся, что все здесь отсырело: деревья, бревна изб, заборы. Слышно, как где-то кричат птицы. Наверное, это грачи. Уже прошел день Гераси­ма-грачевника, и они уже должны были прилететь. , Да вот же они! Сидят на березе возле церкви Они покачиваются ' на ветках, устроились в больших черных гнездах, неторопливо и с достоинством ходят по осевшему снегу.

Березы эти молодые, но неказистые, отбрасывают тонкие тени на потемневший снег. Они у забора, за которым церковь и колокольня. Здесь село заканчивалось, и вдаль уходили серые поля с черными прогалинами обнажившейся земли.

Церковь Вознесения была построена в конце XVIII века. Белый храм с пятью небольшими куполами. Рядом колокольня со встроен­ными кокошниками и основания остроконечного шатра.

Саврасов пошел посмотреть на старую церковь и остался там на­долго. То чувство весны, которым он жил последние дни, которое он ощущал, когда ехал по дороге среди потемневших полей и вдыхал пьянящий мартовский воздух, приобрело здесь особую силу. Он увидел на окраине обыкновенного русского села то, что он смутно надеялся увидеть. Именно ради этого он проехал столько верст

Текст №31. Дорога домой

Бывают коты вороватые, а бывают неисправимо вороватыми. Одесский кот Мордан относился как раз к таким — неисправимо вороватым. Что касается его внешности, то мне кажется, его имя говорит само за себя. Что же касается его сущности, об этом было сказано выше. Жил он в коммунальной квартире, не голодал, при­звание же свое видел не в ловле мышей, не в ласковости, которой некоторые коты заслуживают себе беспечальное житье у людей, а в том, чтобы следовать врожденной преступной наклонности — во­ровству. Стоило хозяйке отвернуться, как Мордан был тут как тут. Он даже умудрялся вытаскивать мясо из кастрюли с кипящим су­пом.

Ловкость и наглость кота всегда держали обитателей квартиры как бы на осадном положении. С одной стороны, это неплохо: тре­нируются внимание, бдительность и устойчивость нервной системы. С другой стороны, обитатели квартиры, не понимая всей выгоды положения, малодушно решили избавиться от надоедливого кота. Бедное животное вывезли на окраину города и оставили там. Месяц жители квартиры пребывали в спокойствии и думали, что так будет всегда. Но через месяц на пороге показался Мордан, злой, похудев­ший, но не изменивший своим преступным наклонностям.

На беду кота, в этой квартире жил капитан сухогруза, и было ре­шено взять кота на борт корабля. Суровая морская жизнь и дисцип­лина должны были перевоспитать Мордана, но не тут-то было: реци­дивист он на то и есть рецидивист. На корабле криминальные воз­можности кота резко возросли по сравнению с кухней. Мордан крал все, что только мог. Конечно, я был бы склонен видеть в этом какую-то игру, соперничество между Морданом и всеми остальными, кото­рое должно было скрасить монотонные дни пути. Но моряки не по­няли этих возвышенных мотивов и были настроены более прозаиче­ски. Они не приняли вызова судьбы и в первом же индийском порту оставили его на суше.

На этом должен был бы закончиться рассказ о Мордане, но этого не произошло.

Обитатели одесской квартиры, избавившись от наваждения, жили теперь спокойно и счастливо. Если они и вспоминали о коте, то не с былым ужасом, а даже с некоторой ностальгией.

Когда же через полтора года на пороге все той же одесской квар­тиры послышалось жалобное мяуканье, никто не мог и предположить, что это был Мордан. Но это был именно он, вернувшийся из Индии домой. Для всех это было как возвращение блудного сына.

Желающие могут подсчитать, через сколько границ, рек, гор пришлось коту перейти, сколько километров преодолеть, чтобы вер­нуться домой

Текст №33. Путь таланта

Передо мной полотна Сурикова. Интересно, почему в одном про­сыпается талант, а в другом нет?

Вероятнее всего, талант накапливается по капельке, передается по наследству из колена в колено, как цвет волос или характер. Он пробирается вверх по родословной, как огонек по бикфордову шну­ру, чтобы в каком-нибудь поколении вспыхнуть ослепительным взрывом. Талант может не проявляться в каком-то поколении, но его песчинка передается дальше, он копится, дожидаясь своего проявле­ния.

Никто не знает, что такое талант и где его искать в человеке, из­вестно лишь, что у одного он есть, а у другого нет. Например, удиви­тельные связки достались именно Шаляпину, Карузо.

Как по бикфордову шнуру, тянулся талант и к Сурикову. Он на­чал проявляться еще в предыдущем поколении. Отец Сурикова не­плохо пел, дядя художника — Хозяинов — писал маслом. Другие его дядья тоже рисовали: копировали литографии. Мать Сурикова, хотя и была неграмотной женщиной, прекрасно плела кружева, вышивала бисером целые картины. Сурик