Послание белинского к достоевскому

Витязь горестной фигуры,

Достоевский, милый пыщ,

На носу литературы

Рдеешь ты, как новый прыщ.

Хоть ты юный литератор,

Но в восторг уж всех поверг,

Тебя знает император,

Уважает Лейхтенберг.

За тобой султан турецкий

Скоро вышлет визирей.

Но когда на раут светский,

Перед сонмище князей,

Ставши мифом и вопросом,

Пал чухонскою звездой

И моргнул курносым носом

Перед русой красотой,

Так трагически недвижно

Ты смотрел на сей предмет

И чуть-чуть скоропостижно

Не погиб во цвете лет.

С высоты такой завидной,

Слух к мольбе моей склоня,

Брось свой взор пепеловидный,

Брось, великий, на меня!

Ради будущих хвалений

(Крайность, видишь, велика)

Из неизданных творений

Удели не "Двойника".

Буду нянчиться с тобою,

Поступлю я, как подлец,

Обведу тебя каймою,

Помещу тебя в конец.

(Январь 1846)

ЗАГАДКА

Художества любитель,

Тупейший, как бревно,

Аристократов чтитель,

А сам почти …;

Поклонник вре-бонтона,

Армянский жантильйом,

Читающий Прудона

Под пальмовым листом;

Сопящий и сипящий -

Приличий тонких раб,

Исподтишка стремящий

К Рашели робкий …;

Три раза в год трясущий

Журнальные статьи

…………………..

…………………..

Друг мыслей просвещенных,

Чуть-чуть не коммунист,

Удав для подчиненных,

Перед Перовским – глист;

Враг хамов и каратель,

Сам хам и хамов сын -

Скажи, о друг-читатель,

Кто этот господин?

(Начало 1854)

ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ

Недавний гражданин дряхлеющей Москвы,

О друг наш Лонгинов, покинувший – увы!-

Бассейной улицы приют уединенный,

И Невский, и Пассаж, и Клуба кров священный,

Где Анненков, чужим наполненный вином,

Пред братцем весело виляет животом;

Где, не предчувствуя насмешливых куплетов,

Недолго процветал строптивый Арапетов;

Где, дерзок и красив, и низок, как лакей,

Глядится в зеркала Михайла Кочубей;

Где пред Авдулиным, играющим зубами,

Вращает Мухортов лазурными зрачками;

Где, о политике с азартом говоря,

Ты Виртембергского пугал секретаря

И не давал ему в часы отдохновенья

Предаться сладкому труду пищеваренья!

Ужель, о Лонгинов, ты кинул нас навек,

Любезнейший поэт и редкий человек?

Не ожидали мы такого небреженья…

Немало мы к тебе питали уваженья!

Иль ты подумать мог, что мы забыть могли

Того, кем Егунов был стерт с лица земли,

Кто немцев ел живьем, как истый сын России,

Хотинского предал его родной стихии,

Того, кто предсказал Мильгофера судьбу,

Кто сукиных сынов тревожил и в гробу,

Того, кто, наконец, – о подвиг незабвенный! -

Поймал на жирный хвост весь причет

Наш священный?..

Созданье дивное! Ни времени рука,

Ни зависть хищная лаврового венка

С певца Пихатия до той поры не сдернет,

Пока последний поп в последний раз не …!

И что же! Нет тебя меж нами, милый друг!

И даже – верить ли? – ты ныне свой досуг

Меж недостойными безумно убиваешь!

В купальне без штанов с утра ты заседаешь;

Кругом тебя сидят нагие шулера,

Пред вами водки штоф, селедка и икра.

Вы пьете, плещетесь – и пьете вновь до рвоты.

Какие слышатся меж вами анекдоты!

Какой у вас идет постыдный разговор!

И если временем пускаешься ты в спор,

То подкрепляешь речь не доводом ученым,

…………………………………

Какое зрелище! Но будущность твоя

Еще ужаснее! Так, вижу, вижу я:

В газетной комнате, за "Северной пчелою",

С разбухшим животом, с отвислою губою,

В кругу обжорливых и вялых стариков,

Тупых политиков и битых игроков,

Сидишь ты – то икнешь, то поглядишь сонливо.

"Эй, Вася! трубочку!" – проговоришь лениво…

И тычет в рот тебе он мокрым янтарем,

Не обтерев его пристойно обшлагом.

Куря и нюхая, потея и вздыхая,

Вечерней трапезы уныло поджидая,

То в карты глянешь ты задорным игрокам,

То Петербург ругнешь – за что, не зная сам;

А там, за ужином, засядешь в колымагу -

И повлекут домой две клячи холостягу -

Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак

И ходит между книг хозяином прусак.

И счастие еще, когда не встретит грубо

Пришельца позднего из Английского клуба

Лихая бабища – ни девка, ни жена!

Что ж тут хорошего? Ужели не страшна,

О друг наш Лонгинов, такая перспектива?

Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо

С тобою заживем, как прежде жили, мы.

Здесь бойко действуют кипучие умы:

Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа;

Из Вены выгнали барона Мейендорфа;

Милютина проект ту пользу произвел,

Что в дождь еще никто пролеток не нашел;

Языкова процесс отменно разыгрался:

Он без копейки был – без денежки остался;

Европе доказал известный Соллогуб,

Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп;

А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой,

Вконец оподлился – конечно, не ошибкой…

И Арапетов сам – сей штатский генерал,

Пред кем ты так смешно и странно трепетал, -

Стихами едкими недавно пораженный,

Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный,

И с прежней дерзостью над крутизной чела

Уж не вздымается тюльпан его хохла!

(20-30 июля 1854)

248.

За то, что ходит он в фуражке

И крепко бьет себя по ляжке,

В нем наш Тургенев все замашки

Социалиста отыскал.

Но не хотел он верить слуху,

Что демократ сей черств по духу,

Что только к собственному брюху

Он уважение питал.

Да! понимая вещи грубо,

Хоть налегает он сугубо

На кухню Английского клуба,

Но сам пиров не задает.

И хоть трудится без оглядки,

Но всюду сеет опечатки

И в критиках своих загадки

Неразрешимые дает…

А впрочем, может быть и точно

Социалист он беспорочный…

Пора, пора уж нам понять,

Что может собственных Катонов

И быстрых разумом Прудонов

Российская земля рождать!

(4 января 1856)