Матильда бим, «как быть достойной домохозяйкой», 1957

Жизнерадостное настроение после звонка Лео Фроста улетучивается довольно скоро, когда раздается звонок в дверь.

— Я открою! — кричу я и несусь по коридору судьбы, чудом избегая смерти от набора японских ножей, который так опасно болтается на куче старых настольных игр. Раздражаясь, я кладу ножи на пол рядом с прочим мусором и отвечаю в интерком.

— Йоу.

— Доброе утро. Вам пришло письмо, за которое нужно расписаться.

Я нажимаю на кнопку, и входная дверь открывается. По лестнице тут же взбегает крепкий парниша в шортах и кепке почтальона. При виде меня на его молодом загорелом улыбчивом лице возникает выражение разочарования. Да господи боже. Я знаю, что по утрам выгляжу потрепано, но он мог хотя бы попытаться скрыть свое недовольство.

— А где Пич? — спрашивает он, протягивая мне письмо на имя Матильды. — Она… она бросила работу? Вы ее замена?

— О, нет, Пич, кажется, на кухне. Вы бы хотели поговорить с ней?

Он приспускает козырек своей кепки.

— Н-нет. Только если… думаете, она хочет поговорить со мной?

— Не знаю. Мы можем узнать это у нее. — Я поворачиваюсь, чтобы позвать Пич с кухни.

— Нет! Не нужно. — Он вытирает пот со лба. — Все нормально. Просто распишитесь, пожалуйста. — Парень протягивает мне маленький аппарат и электронную ручку. Я вывожу загогулину и забираю письмо.

— Хочешь, чтобы я передала Пич от тебя привет? — я изгибаю бровь.

— Эм, нет. Мы увидимся завтра, — бормочет он, торопливо спускаясь по лестнице.

— Тогда пока! — кричу я ему дружелюбно вслед, но он уже ушел.

Странный какой.

Плетясь обратно в гостиную комнату, я разглядываю письмо для Матильды. Под просвечивающейся бумагой мне видны слова: «Владельческий иск: Бонэм Сквер».

Твою мать. Звучит серьезно! И пугающе. Даже жирный шрифт, который они использовали, выглядит грозно. Я отдаю письмо бабушке, обнаруживая ее в ее голубом кресле; рядом с ней стоит ящик со швейными принадлежностями, а сама она занимается серой юбкой-карандаш, потому что хочет, чтобы я надела ее на завтрашнее свидание с Лео.

— Это только что доставили тебе!

Она едва окидывает конверт взглядом.

— Благодарю, дорогая. Положи его, пожалуйста, на стол. Потом гляну.

Я представляю себе кипу нераспечатанных финальных извещений, что видела вчера вечером.

— Ну… Может, это тебе стоит открыть. Думаю, оно важное.

— Ага, обязательно… позже, — отвечает она неуверенно.

— Но…

Бабушка, демонстративно хмурясь, награждает меня тем же резким взглядом, каким награждала мама, когда я спрашивала, почему у меня нет отца, или когда я за день тратила карманные деньги, выданные на неделю. Я затыкаюсь и потираю шею. Почему я вообще впутываюсь в это? Это не моя проблема. Не мое дело. Примерно через две, ну или четыре недели я буду далеко отсюда, надеюсь, в другой стране.

Но… когда ты не обращаешь внимания на подобные письма, потом у твоей двери оказываются люди с недобрыми намерениями. А такое не должно происходить ни с одним пожилым человеком, независимо от того, кровный он родственник или нет. У меня внутренности скучивает от одной лишь мысли о таком кошмарном сценарии.

Я вскрываю конверт.

Бабушка поднимает голову, отрываясь от шитья, и широко открывает рот.

— Ч-что ты такое себе позволяешь? Это личное! Незаконно вскрывать чужую почту! Прекрати!

— Ты не вскрывала свою почту годы напролет, так что придется тебе смириться. — Я разворачиваю ярко-красное письмо и читаю его, улавливая угрожающие пассивно-агрессивные интонации в фразах «уведомление о владении», «существенная задолженность», «предложение графика выплат». Бабушка откладывает юбку в сторону и встает, чтобы дотянуться до меня и вырвать письмо.

Я без возражений отдаю ей его и с грустью наблюдаю за тем, как она его читает.

— О боже. Я… Я… — начинает она, но потом падает обратно в кресло и опускает голову.

Вот тебе и «О боже».

— Эй, мы справимся, ясно? — говорю я, тяжело сглатывая. — Не расстраивайся. Там говорится, ну, что им нужно, чтобы ты согласилась на график минимальных выплат. Если ты подпишешься, то они не вызовут тебя в суд.

Бабушка снимает очки и вздыхает, а ее глаза наполняются слезами.

— Как вообще дошло до такого? — бормочет она себе под нос, прежде чем встретиться со мной взглядом. — Я даже думать об этом не могу, Джессика. Я… Я надеялась, что, если не буду об этом думать, то проблема исчезнет сама собой. Говорила себе, что решу все, когда мои книги будут переизданы, но эти люди… — она трясущимися руками размахивает письмом, — невероятно нетерпеливы. И крайне грубы.

— Может, если бы ты просто позвонила им…

— Но финансовыми делами всегда занимался Джек! Это работа Достойного Мужа — решать подобные вопросы. Сама я не знаю, что делать. Как мне поступить?

Вот черт. Я тоже не особенно подкована в денежных вопросах, но моя старомодная бабушка вообще не имеет понятия, что делать. Как она может быть такой успешной писательницей и не иметь представления об обращении с деньгами и управлении задолженностями?

— Я могу устроиться на полставки, — предлагаю я.

Когда я путешествовала, то подрабатывала барменом. В Лондоне наверняка полно баров с вакансиями.

— Нет, — всхлипывает бабушка. — Нам нужно сосредоточиться на проекте для Валентины. Это лучшая возможность приличного заработка. Да и не могу я просить тебя платить за ошибки твоей бабушки. Просто не могу. Не когда это наша вина, что…

Тут из коридора доносится грохот, обозначая путь Пич, пролегающий через кучи находящегося там мусора.

— Со мной все в порядке! — кричит Пич. — Просто споткнулась о венчик!

Венчик? С какого перепуга там лежит… и внезапно в голове вспыхивает идея. Потрясающая идея.

— Бабушка, — говорю я, присаживаясь на диван напротив нее. — У меня идея. Может, мы могли бы продать что-то из твоих вещей?

— Прошу прощения?

— Я о том барахле, что захламляет коридор и чердак. Мы могли бы его продать, улавливаешь? Я клоню к тому, что ты же ничего из этого не используешь.

— Это все мои пожитки! У них… сентиментальная значимость. — Она хмурится так, будто я предложила отпилить и продать ее ногу.

Я закатываю глаза.

— Владение восьмью разными канделябрами не будет иметь значения, если ты будешь жить в парке.

— Ох, святой боже! — Бабушка расклеивается, ударяясь в слезы. Зараза. Я вытягиваю руку и хлопаю бабушку по плечу.

— Я шучу. — Возможно. — Но сентиментальность для неудачников. При данных обстоятельствах ты должна быть безжалостной. Ты правда хочешь сказать, что тебе реально нужны все эти вещи? У входной двери лежат два шара для боулинга. Когда ты в последний раз ходила в боулинг?

Бабушка утыкается взглядом в свои коленки.

— Думаю, в 1978. Но… Я как-то могу решить сходить еще раз. Когда-нибудь.

— Не решишь! Что насчет граммофона? Какой-нибудь фанат музыки отвалит за него целое состояние!

— У меня есть граммофон? — удивляется бабушка. — А я и не замечала!

— Видишь! Ты и о половине своего барахла не в курсе. Мы даже можем продать всех тех фарфоровых кукол из моей комнаты. Они довольно жу…

— Нет! — перебивает меня бабушка яростно. — Нет. Только не их. Они останутся. Даже не обсуждается, эти куклы должны бы…

— Ладно, хорошо, боже мой! Кукол не продаем. Только ты решаешь, что мы продадим, выставив на «Ибэй». Я в восторге от «Ибэй». В прошлом году я там написала такое описание к сапогам на платформе, что разразилась грандиозная торговая война, и в итоге обувь была продана за шестьдесят фунтов. При том, что в магазине я за них отдала всего пятнадцать, и было это в 2003 году!

— «Иибэй»? — фыркает бабушка. — Это благотворительная распродажа подержанных вещей? Где она находится? В первой зоне[38]?

— Ох, тебе столькому нужно научиться, дорогая, — преувеличенно высокомерно пародирую я бабушку. — Но это правда. Я покажу тебе, как это работает. Все очень просто, да и может помочь держать на расстоянии судебных исполнителей, хотя бы до конца нашего проекта.

Бабушка делает глубокий, рваный вдох и опускает подбородок к груди.

— Я бы предпочла зарыться головой в песок.

Я пожимаю плечами.

— Не беспокойся, дерьмо случается — прости, — неприятности случаются. Но мы уже открыли письмо, и худшее позади. Мы со всем справимся, ясно? Все будет хорошо.

В ответ бабушка наклоняется ко мне, рукой, усыпанной темными пятнами, касается моей щеки и одаривает едва заметной улыбкой.

— Драгоценная Джессика. Благодарение небесам за тебя.

День пролетает за серией бабушкиных архаичных уроков по поведению. Из-за завтрашнего свидания с Лео и вероятности, что он может повести меня в невообразимо модное (читай: претенциозное) место, бабушка настаивает, что мне «следует научиться вести себя за столом». Согласно ее словам, я ем как «безумный пещерный человек». Что неправда. Я ем как взрослый человек. Который иногда плюется едой, вываливающейся ему на грудь. Но, по всей видимости, я должна класть в рот только крошечные кусочки еды, словно я какая-то печальная хрупкая птичка или француженка. Да это смешно. Когда мы дошли до «правильно использования столовых приборов», я сказала бабушке, что смотрела «Красотку» миллиард раз и знаю о правиле «ножи и вилки использовать от внешнего края к внутреннему». Но она настояла, что нам нужно отталкиваться от рекомендаций, данных в ее руководстве, в котором, конечно же, говорилось, что «столовые приборы следует использовать, начиная с внешнего края и продвигаясь к внутреннему».

Некоторые абсурдные советы, которые мы усвоили, звучат так:

Потешьте гордость Достойного Мужчины, позволив ему самому оплатить счет.

Дождитесь, пока ваш компаньон либо официант помогут вам сесть. Достойная Женщина никогда не садится за стол самостоятельно.

Никогда не участвуйте в беседе с официантом. Не отводите взгляда от вашего мужчины и позвольте ему сделать заказ за вас.

Каждый из этих советов вызывал у меня громкий смех и яростное фырканье в равных дозах. Около пяти часов вечера бабушка, удостоверившись, что забила мою голову тоннами бесполезной информации о том, как за ужином влюбить в себя Лео Фроста (ведь, похоже, миссия будет выполнена, стоит мне только продемонстрировать ему свои впечатляющие знания о долбаном ложечном этикете), она сразу ускользнула, чтобы дошить юбку, а я поставила свой лэптоп на огромный кухонный стол.

Открыв новый текстовый документ, я печатаю название «Как заполучить мужчину методами 1955 года» и подчеркиваю его.

После чего пялюсь на него.

Довольно долго.

Я больше двух лет не писала ничего, кроме постов к блогу «Саммер в городе». Путешествуя, я вела несвязные дневники, писала эссе и короткие истории чуть не по щелчку. Но написание рецептов для коктейлей, статей о роскошных отелях и рейтингов пяти любимых юбок Саммер и прочего в том же духе лишило меня практики написания чего-либо более, ну, осмысленного.

Если подумать, двадцать тысяч слов менее чем за четыре недели это довольно серьезное обязательство. Знаю ли я вообще двадцать тысяч слов? А что, если благодаря какому-то неведомому чуду мне действительно придется писать половину книги? Это, как минимум, еще шестьдесят тысяч слов. Сколько этот процесс займет времени? Мне придется остаться? Придется носить корсет, пока мои с каждым разом все уменьшающиеся ребра не исчезнут и это не приведет меня к смерти? Нужно будет жить с бабушкой, у которой глаза все время на мокром месте, и ее ворохом чувств? Быть напоминанием собственной матери? В желудке от нервов забурлило, и я задвинула все эти вопросы в дальний угол своего сознания.

Я меняю шрифт названия документа пять раз, в конце концов останавливаясь на старом добром «Таймс нью роман».

Очень медленно завариваю в чайничке чай.

Затем ради забавы пою как Шакира.

После некоторое время смотрю в окно и думаю о телевизионном шоу Саммер, размышляя, станет ли она новой Леной Данэм.

Пока я дрейфую по своим мыслям, на кухню заходит Пич, топая и прижимая Мистера Белдинга к груди. Маленькая голова кота удобно устроена прямо в вырезе ее широкой футболки. Пич глядит на кота и улыбается ему со всей любовью. Они привязались друг к другу. Мистер Белдинг будет расстроен, когда вернется в Манчестер к переодеваниям ради фотографии для Сети. Наверное, я могу не говорить Саммер, что стащила у нее кота, чуть подольше…

— Привет, Джесс, — выдавливает Пич.

Я почти нападаю на нее, цепляясь за возможность не возвращаться к экрану компьютера.

— Привет, леди Пи. Что происходит вокруг? Рассказывай все сплетни. Абсолютно все. Хочешь чаю? Печенья? Чем занималась вчера вечером? — Я наполняю вторую чашку чаем.

Пич садится за стол и перекладывает Мистера Белдинга на колени.

— Я, эм, смотрела кино. Тебе должно быть стыдно, что ты не вернулась домой вовремя. Мне очень сильно хотелось посмотреть кино с тобой.

Чего? Ой. Я вчера сказала ей, что посмотрю с ней фильм. Вот почему я учуяла запах попкорна, когда вернулась домой. Готова спорить, она и маски для лица нам купила. Блин, совсем из головы вылетело! Надо было написать напоминание на руке.

— Твою дивизию, прости меня, Пич.

Она краснеет и отмахивается от моих извинений.

— Да ладно, не стоит переживать. Я знаю, как ты занята из-за этого проекта… Я надеялась, что хотя бы сегодня вечером ты свободна.

Она косится на текстовый документ, открытый на лэптопе.

— Хм-м-м… О чем ты думаешь?

— Не знаю, может, мы могли бы выпить по кофе? Как делали популярные герои из сериала «Друзья». Они вместе пили кофе литрами, и им всегда, казалось, было весело, они часто шутили.

Я пожимаю плечами.

— Хм-м-м, а как насчет того, чтобы перейти на следующий уровень? Может, нам пойти и немного выпить? Может, даже потанцевать. — Я двигаю плечами, изображая буги.

От такого плана в бледно-серых глазах Пич появляется блеск, но затем она качает головой.

— Звучит дорого.

— Мой чек от Валентины будет уже сегодня…

— Я не могу тебе этого позволить. Тебе нужны эти деньги.

— Нужны… Но, уверена, пара фунтов не сделают большой погоды. Это мой способ извиниться за то, что пропустила ночь кино. И я вроде как эксперт, когда хочется круто отдохнуть, а денег совсем нет.

— Когда идем?

Прищурившись, я долго взглядом сверлю лэптоп. После чего указательным пальцем аккуратно опускаю крышку.

— Что скажешь насчет сейчас?

Бабушка, должно быть, в добром расположении духа, потому что ни капельки не против, чтобы мы с Пич пошли танцевать.

— Сегодня ты поработала на славу, а каждая Достойная Женщина время от времени заслуживает немного веселья. — Она доброжелательно смотрит на меня. — Танцы — это поистине великолепный способ проникнуться элегантной и женственной модой.

Мне интересно, на какие танцы мы, по ее мнению, идем? Наверное, на босса-нову или что-то такое же. Я ее не поправляю. Бабушка спокойно отнеслась к нашему выходу из дома, но при двух условиях: во-первых, мы притворимся Золушками и вернемся к полуночи, чтобы я хорошенько выспалась перед завтрашним свиданием с Лео, и во-вторых, я надену винтажное белье, чтобы научиться «двигаться грациознее» в нем.

Пич помогает мне влезть в корсет, утягивающее белье и заостренный лифчик, и, хотя все тело охренительно болит, когда я натягиваю облегающие джинсы и узкую красную футболку с надписью «Рамоунз», мои изгибы выглядят просто непередаваемо сексуально. Пич переодевается в милую зеленую тунику, черные леггинсы и просвечивающуюся черную пашмину, и мы уходим из дома.

— Куда пойдем? — спрашиваю я ее, когда мы легкой походкой в предзакатных сумерках направляемся в сторону станции метро «Южный Кенсингтон». — Куда вся крутая лондонская молодежь нынче ходит?

Пич смотрит на меня так, словно я прошу ее объяснить, по какой конкретной причине канал «ITV» вообще выпустил в эфир шоу «Всплеск![39]».

— Откуда мне знать?

— Ну, ты же вроде работала в Лондоне по крайней мере пять лет, правильно? Разве ты никуда не ходила?

Она, смутившись, затягивает пашмину еще сильнее и глядит на меня.

— Обычно я просто вяжу или читаю в своей комнате. Не знаю, заметила ли ты, но я немного…

— Стеснительная? Да не может этого быть! Ты, должно быть, шутишь! — Я окидываю ее взглядом. Плечи ссутулены, голова опущена, копна непослушных тусклых кудряшек скрывает ее нежное, круглое лицо. — Пич… ты хоть когда-нибудь была в баре? Или в клубе?

Пич резко, едва заметно, отрицательно качает головой. Я чуть не задыхаюсь от удивления.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть, — вздыхает Пич. — В свою защиту хочу сказать, что росла на ферме в Алабаме и покинула Штаты раньше, чем мне можно было легально посещать заведения, где подавался алкоголь. А потом я прилетела сюда, и ни с кем толком не познакомилась. Я ходила в паб только раз. Но только на завтрак пахаря[40].

Поверить не могу. Этой женщине двадцать шесть лет и она ни разу не была ни в баре, ни в клубе!

Словно сама судьба вела меня к этому моменту. Тусовка — моя raison d’être. (с фр. смысл существования.)

Веселье — моя цель. Пич может стать моей протеже. Она молода. У нее есть еще несколько лет, прежде чем она попадет на темную сторону с длительными отношениями, детишками, продолжительным контрактом на подключение кабельного и обсуждением оттенков красок фирмы «Фэрроу энд Болл». Я могу научить ее всему, что знаю сама, и таким образом сотворить себе лучшую подругу для вечеринок всех времен! По крайней мере, на следующие две или четыре недели.

Я взволнованно хватаю ее за пухлую руку и ускоряюсь, чтобы мы быстрее добрались до метро.

— Смотри и учись, крошка, — говорю я, безумно улыбаясь. — Смотри и учись.

Глава двадцатая

Танец с джентльменом — это потрясающий способ завести разговор, демонстрируя лучшие танцевальные па. Достойная Женщина двигается грациозно, по танцевальному залу она перемещается с изяществом. Она избегает сложных или чрезмерно размашистых элементов, и она всегда, без исключений, позволяет вести джентльмену.