Обращение к публике генеральной репетиции «Принцессы Турандот»

27 февраля 1922 г.

Учителя наши, старшие и младшие товарищи! Вы должны поверить нам, что форма сегодняшнего спектакля — единственно возможная для Третьей студии. Эта форма не только форма для сказки «Турандот», но для любой сказки Гоцци. Мы не кали для Гоцци современную форму, выражающую Третью студию в ее сегодняшнем театральном этапе.

Форма потребовала не только рассказа содержания сказки, но и сценических приемов, может быть, для зрителей незаметных, но совершенно необходимых для школы актера.

Любая пьеса — предлог образовать в Студии на полгода специальные, необходимые для этой формы, занятия.

Мы еще только начинаем. Мы не имеем права предлагать вниманию зрителей спектакли в исполнении великолепных актеров, ибо еще не сложились такие актеры. Для того, чтобы {404} сложились мастера сцены — требуются годы. И вот мы делаем отбор людей, мы ищем сценические законы, впитываем все, что дает Константин Сергеевич, и даже не мечтаем еще о спектакле театральном. До тех пор пока мы не составили труппы из воспитанных по нашему лабораторному способу мастеров, мы будем показывать лабораторные работы.

Сейчас мы ищем современные формы Островского, Гоголя и Достоевского. Три пьесы этих писателей — только предлог искать форму, а следовательно, искать средства ее выразить. Также и «Гамлет», которого мы взяли в работу, — такой предлог. Мы знаем, что «Гамлета» нам не сыграть, но мы также хорошо знаем, что работа над «Гамлетом» увлечет Студию и даст ей много такого, о чем она сейчас не знает.

Теперь позвольте представить исполнителей: Принцессу Турандот играет Мансурова, окончившая в нынешнем году школу Студии. Это ее первое выступление на публике. Она никогда не играла. Ход пьесы требует, чтобы лицо ее было пока прикрыто маской.

Принца Калафа играет Завадский. Он уже играл в «Чуде святого Антония».

Адельму — соперницу Турандот — Орочко. Это тоже ее первая роль, если не считать школьных работ.

Зелиму — подругу Турандот — играет Ремизова, ученица III курса нашей школы.

Бараха — воспитателя Калафа — Толчанов.

Тимура — отца Калафа — Захава.

Альтоума — царя китайского, отца Турандот — Басов.

Скирину — мать Зелимы — Ляуданская.

Измаила — Миронов.

Оркестр образован из студийных сил. Другой оркестр был бы дорог и ненужен. Здесь всякие инструменты, вплоть до гребенок.

Форма спектакля не требует серьезной музыки, и потому она построена Н. И. Сизовым и А. Д. Козловским так, чтобы быть в гармонии со всем остальным.

За правильность оркестровки ручаемся. И больше ни за что.

Текст по нашему заказу перевел Осоргин. Декорации шились ученицами школы под руководством художника Игнатия Нивинского, которому помогал Подольский. Платья — из простых материалов, отпущенных государством на склад Студии, работы Ламановой. Подкладочные шелка дешевых сортов, байка, дерюжка — вот с чем приходилось оперировать Надежде Петровне. Фраки работы… Об этом лучше не говорить. Я кончил.

{405} Р. Симонов
С Вахтанговым[354]

В течение первого акта, в первой и особенно во второй картине, спектакль уже неоднократно прерывался аплодисментами зрительного зала, но сейчас, когда занавес закрылся, мы услышали нечто выходящее за рамки обычных рукоплесканий. Крики «браво», восторженные возгласы усиливались и все нарастали. Как быть? По традициям Художественного театра не полагается давать занавес между актами. Но мы знали точку зрения Евгения Богратионовича на этот вопрос. Он неоднократно говорил нам на репетициях, что необходимо возродить старую традицию русского театра и не отказываться от награды взволнованной публики, которая хочет и имеет право выразить актерам свою любовь и благодарность. Занавес открывается. Мы видим зрительный зал, аплодирующий стоя.

[…] Правда ли все это? Правда ли, что все, что с такой любовью создавалось на репетициях Евгением Богратионовичем, так горячо принято актерами и режиссерами МХТ, перед которыми мы всегда преклонялись, у которых мы учились? Имена Станиславского, Немировича-Данченко, Москвина, Качалова, Леонидова были всегда для нас дорогими именами. Нет, это не обычные аплодисменты вежливости и снисходительного поощрения учеников. Это горячие аплодисменты обычной непосредственной публики, взволнованной большим театральным искусством. Как не хватает всем нам сейчас, вот в эту замечательную минуту, Евгения Богратионовича! Ведь это он, именно он создал спектакль, превратившийся в большой и радостный, необыкновенный праздник старшего и самого молодого поколения мхатовцев.

Антракт затягивается. Константин Сергеевич едет на квартиру к Евгению Богратионовичу, чтобы поделиться с ним радостью, поздравить его с небывалым успехом. […]

Л. Русланов
Генеральная «Принцессы Турандот»[355]

В торжественный для нас вечер первой открытой генеральной репетиции «Принцессы Турандот», на которую Евгений Богратионович велел пригласить актеров всех групп Московского Художественного театра, среди самых почетных наших гостей находился и Константин Сергеевич.

С искренним увлечением, заразительно смеясь и удивляясь блестящим неожиданностям режиссерской фантазии Вахтангова, просмотрел весь спектакль Станиславский.

{408} В первом антракте он позвонил по телефону Евгению Богратионовичу и сообщил ему о большом успехе спектакля. Затем он неожиданно решил лично поехать и рассказать Евгению Богратионовичу о своем впечатлении от первого акта «Турандот». Я нанял извозчика. Постарался, чтобы Константин Сергеевич был крепко закутан и закрыт и, посадив его в сани, отвез к Евгению Богратионовичу. Я не записал тогда того, что они говорили друг другу.

Я помню глаза — большие, ласковые, тоскующие, со страстной любовью обращенные к Станиславскому, глаза Вахтангова. Станиславский привез ему признание его таланта и такого блистательного успеха, какого он еще не знал. Глаза Станиславского искрились тем неподдельным сиянием счастья, которым горят глаза учителя, когда слава осеняет чело его любимого ученика. Глаза Станиславского, отрывочные фразы и восклицания, руки его, то гладившие, то нежно лежавшие на руках Евгения Богратионовича, казалось, хотели передать все то волнение и восхищение Вахтанговым, которое он привез из зрительного зала на Арбате. И как жадно вбирал в себя всем существом Вахтангов отзвуки сотен голосов, отблески огней зала и сцены, сверкавшие в глазах Станиславского, звучавшие в мягких переливах его голоса…

Их свидание длилось недолго — не следовало затягивать антракт — они оба знали одинаково хорошо законы театра. В передней я снова со всей тщательностью одел Константина Сергеевича, но в ту минуту, когда мы были готовы уйти, тоска за прикованного к постели Вахтангова, который сейчас, через секунду, останется один в полутемной комнате на весь вечер, нахлынула на меня с такой силой, что я вернулся обратно в его комнату, взял такую знакомую и дорогую мне руку и поцеловал со всей силой, страстью и болью, которой жило в эту секунду мое сердце.

Не ожидая ответа, я вернулся в переднюю к Станиславскому, и мы поехали обратно на Арбат.

Мой дальнейший рассказ полностью совпадает с теми строками, которые посвящены этому памятному вечеру в книге «Принцесса Турандот». «… В зрительном зале, на сцене и за кулисами ждали возвращения Константина Сергеевича, чтобы продолжать спектакль».

Спектакль продолжался с все возрастающим успехом.

После конца его зрительный зал послал обращение — благодарность Вахтангову за чудесный спектакль.

Станиславский после конца спектакля опять позвонил Вахтангову. От себя и от МХТ он еще раз поздравил Евгения Богратионовича с блестящим спектаклем.

Телефонограмма

27 февраля 1922 г.

Около телефона стоят старики Художественного театра и просят передать, что все восхищены, восторженны. Этот спектакль — праздник для {409} всего коллектива Художественного театра. Ради искусства мы требуем, чтобы он себя берег. Беру с него честное слово перед всем МХТ, товарищами и питомцами. Я должен ему рассказать о финале спектакля — был взрыв радости. Открыли занавес. Раздались восклицания: «Не хотим расходиться». Мы сидели, занавес был раскрыт, потребовали оркестр. Была длинная пауза, пока выносили цимбалы и другие инструменты, все ждали и радовались. Прослушали марш оркестра. Хотели устроить общение свободное зала и сцены, но пожалели исполнителей. В жизни МХТ таких побед наперечет. Я горжусь таким учеником, если он мой ученик. Скажите ему, чтобы он завернулся в одеяло, как в тогу, и заснул сном победителя.

СТАНИСЛАВСКИЙ.