Понедельник, 6 декабря 1943 г.

Дорогая Китти!

По мере приближения дня Синт Николааса, я все чаще вспоминаю нашу

замечательную корзину с подарками прошлого года. Было бы очень грустно

совсем не отметить праздник в этот раз. Я долго думала, пока мне в голову не

пришла забавная идея. Я посоветовалась с Пимом, и за неделю до праздника мы

взялись за работу: для каждого нужно было написать стихотворение.

Вечером в воскресенье в четверть девятого мы поднялись наверх с большой

бельевой корзиной, украшенной фигурками, бантиками и розово-голубой

подарочной бумагой. Сверху мы покрыли ее коричневой упаковочной бумагой, к

которой прикрепили письмо. Я взяла его и прочитала всем собравшимся наверху,

явно удивленным внушительными размерами нашего сюрприза:

Синт Николаас к нам с визитом пришел

Он наше Убежище не обошел.

Увы, но отметить, как в прошлом году

Мы праздник не можем на нашу беду.

Ведь верили твердо мы в те времена:

Свобода нам всем через год суждена.

Но праздник забыть невозможно никак,

Советуем всем заглянуть в свой башмак!

Раздался дружный смех, и каждый вытащил из коробки свой туфель или

ботинок, в котором лежало письмецо со стишком.

Анна

Среда, 22 декабря 1943 г.

Дорогая Китти!

Из-за тяжелого гриппа я не могла написать тебе раньше. Болеть здесь

ужасно: если нападает кашель, но надо забиться глубоко под одеяло и

стараться кашлять как можно тише. Но от этого в горле першит только больше,

и тогда тебя пичкают молоком с медом, сахаром или чем-то там еще. Если

вспомнить все способы, которыми меня лечили, то голова пойдет кругом:

компрессы, влажные и сухие укутывания, теплое питье, полоскания, смазывания,

лимонный сок, обязательный постельный режим, и к тому же измерение

температуры каждые два часа. Разве можно так вылечиться? А самое ужасное,

что Дюссель решил поиграть в доктора и теперь то и дело прикладывает свою

напомаженную голову к моей голой груди, чтобы послушать сердце. От его волос

щекотно, а главное я стыжусь ужасно, хотя тридцать лет назад он получил

официальное звание врача. С какой стати этот субъект ложится на мое сердце?

Ведь он не мой возлюбленный! Тем более, если у меня и что-то не так, он это

все равно не услышит: он явно туговат на оба уха, и их необходимо

прочистить. Но достаточно о болезнях. Теперь я в полном здравии, выросла на

сантиметр, поправилась на килограмм и, хоть бледная, но снова жадная до

учебы. В доме относительно тихо, никто не ссорится. Такого спокойствия не

было уже полгода, и думаю, что долго оно не продлится.

Беп по-прежнему на карантине, но скоро снова придет к нам.

На Рождество мы получим дополнительные талоны на подсолнечное масло,

сладости и джем. На Хануку господин Дюссель подарил госпоже Ван Даан и маме

прекрасный торт, который Мип испекла по его просьбе. Мало у Мип других дел!

Я и Марго получили в подарок брошки, искусно сделанные из монет и тщательно

отшлифованные. Не передать словами, какая это прекрасная работа!

А я тоже припасла что-то к Рождеству для Мип и Беп. В течении месяца

ела кашу без сахара, и теперь из всех сэкономленных кусочков Кляйман сделал

на дощечке орнамент.

В доме уныло, камин смердит, из-за грубой пищи все жалуются на желудок,

что выражается и в подозрительных звуках со всех сторон...

На фронте затишье, настроение препротивное.

Анна

Пятница, 24 декабря 1943 г.

Дорогая Китти!

Мы здесь так зависим от нашего настроения - кажется, что я только об

этом и пишу. У меня оно в последнее время меняются особенно часто. Известное

высказывание "от ликующей радости к глубокому унынию" подходит здесь, как

нигде. Первое из этих чувств я испытываю, когда сравниваю нашу судьбу с

другими еврейскими детьми. А в уныние впадаю, когда, например, госпожа

Кляйман приходит к нам и рассказывает о хоккейном клубе своей Йоппи, о

прогулках на каноэ, спектаклях и чайных сборищах с друзьями. Не думай, что я

завидую Йоппи, но так хочется настоящего веселья, чтобы смеяться до боли в

животе! Особенно сейчас, когда в Рождество и Новый год мы сидим взаперти.

Пусть неблагодарно с моей стороны писать такое, но должна же я иногда излить

свое сердце, а бумага все стерпит.

Если кто-то заходит к нам с улицы, приносит с собой холод и мороз, мне

хочется закрыться с головой одеялом, чтобы не думать: когда же, наконец, мы

сможем вдохнуть свежий воздух? И эти мысли приходят снова и снова, как я не

стараюсь отгонять их и быть сильной.

Поверь мне, когда полтора года сидишь в четырех стенах, то иногда

терпению приходит конец! Ничего не могу поделать с этими чувствами, хотя

знаю, что мы должны быть благодарны судьбе. Я мечтаю поездить на велосипеде,

танцевать, петь, смотреть на мир, почувствовать себя юной и свободной, но не

имею права высказать все это. Ведь если мы все, восемь человек, начнем

жаловаться и ходить с мрачными лицами, что же это будет?

Иногда я думаю: понял бы кто-то меня, простил бы мою неблагодарность,

независимо от того, еврейка я или нет, и увидел бы во мне лишь девочку,

которой так хочется свободы и радости? Не знаю и не могу говорить об этом ни

с кем, потому что боюсь расплакаться. Слезы приносят облегчение, если

плачешь не в одиночестве. Мне так не достает мамы, которая понимала бы меня.

И поэтому я часто думаю - даже когда пишу или чем-то занимаюсь -- как я сама

в будущем буду воспитывать своих детей. Для меня тогда будут важны не слова,

а дела и чувства... Нет, я не знаю, как это описать! Хорошо, что мама ничего

не замечает, иначе она бы чувствовала себя очень несчастной. Что ж,

достаточно на сегодня жалоб, но оттого, что я изложила их на бумаге,

действительно стало легче!

Анна

По мере приближения Рождества я все чаще думаю о том, что Пим рассказал

мне год назад. Мне в то время не было ясно до конца, что он имел в виду, но

сейчас я понимаю его лучше. Если бы он снова начал такой разговор, я, может,

дала бы ему почувствовать, как понимаю его! Думаю, что он заговорил тогда об

этом, потому что постоянно слышит о "сердечных тайнах" других, а ведь и у

него есть потребность выразить свои чувства. Пим почти никогда не говорит о

себе. Марго, наверно, и не подозревает, что у него на душе.

Бедный Пим, он пытается убедить себя, что все забыл. На самом деле это

невозможно. Конечно, он видит мамины ошибки, но привык смиряться с ними.

Надеюсь, что буду похожа на него, но не испытаю того, что переживает он!

Анна