Понедельник, 15 декабря
БЕЛЛ ХУКС: «Меня очень расстраивает, когда мои студентки ведут себя так, будто они могут читать только женщин, или черные студенты ведут себя так, будто могут читать только черных, или белые студенты ведут себя так, будто они могут отождествляться только с белым автором. Я думаю, что утрата способности к эмпатии и состраданию — это худшее, что с нами может случаться».
МАЙЯ ЭНДЖЕЛОУ: «Безусловно. Тогда мы становимся животными. Мы рискуем скатиться к животному образу жизни. Есть одно высказывание, которое я привожу во всех своих группах, независимо от того, что я преподаю. Я пишу на доске: «Я человек. Ничто человеческое не может быть мне чуждо». Потом я пишу его на латыни: «Humo cum humani nil a me alienum puto». И затем я рассказываю о его происхождении. Это высказывание принадлежит Публию Теренциусу Аферу, известному под именем Теренсия. Он был африканцем и рабом римского сенатора. Когда этот сенатор освободил его, он стал самым популярным драматургом в Риме. Шесть его пьес и это высказывание дошли до нас из 154 году до н.э. Этот человек, не будучи рожден белым, не будучи рожден свободным, говорил: «я — человек».
(Из дискуссии в «Шамбала Сан», январь 1998 г.)
Ни Хуке, ни Энджелоу (ни Сара Бейтс) не отрицают и не принижают различия, но просто помещают наше богатое культурное разнообразие в универсальный контекст общей человечности, доступный, как прекрасно говорит Белл, посредством эмпатии и сострадания: постконвенциональное мироцентрическое осознание, универсальный плюрализм, единство многообразия.
На самом деле «единство многообразия» хорошо подходит в качестве девиза для моей работы, и есть признаки того, что это та идея, для которой поистине пришло время. После того как современность пережила период жесткого универсализма или принципа единообразия (который отрицал любые значимые культурные различия, рассматривая мир только через призму имущих белых мужчин) и после того как постсовременность прошла через период хаотического разнообразия, доходившего до прославления раздробленности (которое вообще отрицало любые универсальные истины, кроме своей собственной), мы имеем возможность взять из обоих миров самое лучшее: универсальный плюрализм, единство многообразия. И мы наблюдаем признаки этого нового, интегрального понимания повсюду — в психологии, философии, бизнесе, экономике...
Например, в июльском выпуске «Телеграфа» опубликовано превосходное интервью главного советника Клинтона по международной торговле Ларри Саммерса под названием «Интеграционисты против сепаратистов», в котором разъясняются опасности протекционизма и сепаратизма в мировой торговле. Многое сказано уже самим заголовком, но если требуется какое-либо дополнительное объяснение, то в этом же номере содержится прекрасная статья «Долгий Бум» моих старых знакомых Питера Шварца и Питера Лейдена. Они указывают, что пять волн технологии, которые сейчас уже находятся в движении (персональные компьютеры, телекоммуникации, биотехнология, нанотехнология и альтернативная энергетика), будут иметь несколько почти неизбежных последствий, в числе которых может быть полная интеграция мира примерно к 2020 году. По их словам, такой интегрированный мир, связанный сетями телекоммуникаций, вопреки опасениям критиков, будет не отрицать, а включать в себя и поощрять местные культурные различия. Это будет подлинно поликультурный, всеобъемлющий мир — единство многообразия. «Мы вступаем в эру, где разнообразие по-настоящему ценится — чем больше вариантов, тем лучше. Это обеспечивает наилучшие условия для функционирования нашей экосистемы, для функционирования нашей рыночной экономики, а также для развития нашей цивилизации, сферы идей». Но только если все это твердо основывается на подлинно объединенном мире — а не на мире, в котором разнообразие является самоцелью, — это путь «сепаратизма», который статья явно осуждает.
Они также указывают, что, хотя двигателем этого развития в направлении интеграции мира отчасти служит технология, оно в равной мере зависит от нескольких внутренних ценностей, в первую очередь непредубежденности и терпимости, без которых технология может быть (и будет) использована для самых гнусных целей. Иными словами, одних лишь факторов Правой стороны будет недостаточно; необходимы определенные ценности и осознание Левой стороны, чтобы технология не была использована для усиления отчуждения и разобщенности. Открытость и терпимость — универсальный плюрализм — это ценности постконвенционального, мироцентрического уровня развития. Вывод очевиден: чтобы действительно прийти к объединенному миру — долгому подъему процветания, экологической устойчивости и культурной терпимости, — вдобавок к внешним волнам технологии, которые обрисовывают авторы, человечество должно будет вверить себя внутренним волнам развития от эгоцентрического к социоцентрическому и мироцентрическому осознанию, способному обеспечить открытость и терпимость, которые смогут поощрять индивидуальные различия и не дать технологии привести к катастрофе вместо процветания.
За развертыванием внешних волн сейчас стоят огромные необратимые силы; а кто будет выступать за внутреннее развитие, которое одно лишь способно отвратить катастрофу?
Вторник, 16 декабря
Еще одна рождественская вечеринка, на этот раз для персонала и пациентов Центра недостатков развития. Мы с Марси были для пациентов чем-то вроде главных танцевальных партнеров, и мы провели около трех часов, танцуя, если это можно так назвать. Аллен стоял посреди пола совершенно неподвижно; но он улыбался. Тавио вертелся на своем кресле-каталке. Сэнди раскачивалась взад и вперед с ужасающей скоростью; я пытался за ней поспевать, но она была слишком быстрой для меня. Том подпрыгивал, крутя руками на манер винта вертолета, тоже слишком быстро, чтобы я мог за ним угнаться. Присутствовало, вероятно, около сотни пациентов, и примерно половина из них танцевали, зачастую одновременно. Лучшим общим танцем оказалось хождение по кругу, взявшись за руки, когда мы могли добиться, чтобы все поворачивались в оду сторону.
Я часто писал о том, что я считаю тремя основными видами ценности в мире: внутренняя ценность, внешняя ценность и базовая ценность. Внутренняя ценность — это та ценность, которой вещь обладает сама по себе; внешняя ценность — это ее ценность для других. Базовая ценность — это ценность, которую имеют все вещи, будучи проявлениями Духа.
Внутренняя ценность определяется мерой охвата и цельности. Например, молекула обладает большей внутренней ценностью, чем атом, поскольку молекулы содержат в себе атомы. Молекулы, будучи более объемлющими, содержат в своем составе больше бытия, и потому их внутренняя ценность выше. Клетки имеют большую внутреннюю ценность, чем молекулы, организмы — большую, чем клетки, и т. д. Точно так же мироцентрическое обладает большей внутренней ценностью, чем социоцентрическое, которое ценнее эгоцентрического, поскольку в каждом случае первое обладает большей глубиной и большей целостностью.
Но то, что клетка обладает большей внутренней ценностью, чем молекула, не означает, что молекула не имеет вообще никакой ценности. Это скользящая шкала, зависящая от того, какую часть вселенной объемлет холон. Чем больше бытия оказывается внутренним для холона, тем большую внутреннюю ценность он имеет. Чем больше глубина, чем больше целостность, тем больше внутренняя ценность.
Внешняя ценность во многом противоположна внутренней. Атом имеет большую внешнюю ценность, чем молекула, поскольку от атомов зависит существование большего количества холонов, чем от молекул. Существование самих молекул зависит от атомов — но не наоборот, — поэтому атомы обладают большей внешней ценностью, или ценностью для других.
Очень легко понять: чем выше холон в Великой Холархии, тем больше у него внутренней ценности. Чем ниже холон в Цепи, тем больше у него внешней ценности. И тот и другой абсолютно необходимы, поскольку не могут существовать друг без друга. Без высшего низшее не имело бы никакого смысла; без низшего высшее не обладало бы явным существованием.
Внутренняя ценность — это та ценность, которую вещь имеет, будучи цельной с деятельностью (и чем больше глубина целого или чем больше уровней оно содержит, тем больше его внутренняя ценность или тем больше вселенной оно охватывает и объемлет в своем собственном бытии). С другой стороны, внешняя ценность — это та ценность, которую вещь имеет, будучи частью общности (и чем в большее число вещей она входит составной частью, тем выше ее внешняя ценность). Деятельность касается прав (мы — индивидуальные целые, обладающие индивидуальными правами, базирующимися на справедливости); общность касается обязанностей (мы также части или члены многих взаимоотношений, базирующихся на заботе). Все вещи — это целые, которые также являются частями (все без исключения холоны представляют собой деятельность-в-общности), и потому все холоны имеют как внутреннюю, так и внешнюю ценность, как права, так и обязанности.
Внутренняя и внешняя ценности относительны; базовая ценность абсолютна. Базовая ценность — это та ценность, которую каждый и всякий холон имеет, будучи сияющим проявлением Духа, Божества, Пустоты. Все холоны, высокие или низкие, имеют одну и ту же базовую ценность, а именно, Один Вкус. Холоны могут иметь большую или меньшую внутреннюю ценность (чем больше глубина, тем больше ценность), но все холоны обладают абсолютно равной базовой ценностью: все они в равной мере разделяют Таковость, Существенность, Бытийность, каковая представляет собой лик Духа, сияющий в проявлении, Один Вкус во всем его великолепии*.
Всякий раз, когда я бываю с милыми людьми, которые страдают от таких жестоких недостатков в своем росте и развитии — в своей глубине, — мне все легче и легче приходит на ум их базовая ценность, зеленые изумруды каждого и всех, совершенные в своем великолепии. Я вспоминаю, что внутреннее и внешнее исчезают в Одном Вкусе, где все дети Духа равно сияют в бесконечности, каковую они собой представляют. Мне это достоверно известно, поскольку я провел этот вечер, танцуя с буддами, и кто бы осмелился это отрицать?
Четверг, 18 декабря
Двадцать лет назад, когда буддизм впервые прокладывал себе путь в эту страну, нельзя было даже касаться темы сочетания медитации с психотерапией, поскольку утверждалось, что буддизм представляет собой «законченную систему», и потому терапия не нужна, если вы правильно практикуете буддизм. Аналогичное нерасположение характерно практически для любой религии в современном мире: только верьте в Христа, и все будет хорошо; молитесь, и ваша психика исцелится; зикр излечит все; йога дает ответы на все вопросы. Этим ясно подразумевается, что если у вас достаточно веры или духовной практики, то вам никогда не понадобится какая бы то ни было психотерапия; и наоборот, если вам нужна психотерапия, значит, что-то всерьез не так с вашей верой. Отношение духовности к науке вообще и к психотерапии в частности становится в современном мире насущной проблемой, и большинство религий, судя по всему, не слишком хорошо с ней справляются.
Несмотря на то что моя конкретная практика была связана в основном с буддизмом (и Ведантой), в буддистских кругах на мои работы всегда смотрели с подозрением: этот брат Уилбер подразумевает, что одного буддизма недостаточно. Многие буддисты отказывались читать что-либо из написанного мной, и несколько человек говорили мне об этом в совершенно небуддистском тоне.
Двадцать лет спустя все изменилось. Фактически к настоящему времени почти каждый известный американский учитель буддизма прошел серьезный курс психотерапии (хотя, к сожалению, многие из них все еще скрывают этот факт от своих учеников). Но большинство из них, по крайней мере для себя, понимают, что существуют проблемы, которые медитация попросту не решает (и не может решать). То же самое можно было бы сказать про центрирующую молитву, сатсанг, зикр, йогу и т. д. Дело в том, что духовная практика и психологическая практика отчасти представляют собой разные потоки в великих волнах сознания, и затруднения в одном не обязательно означают неудачу в другом. Невроз — это не грех.
Поэтому, когда год назад «Шамбала Сан» (крупный буддистский журнал) обратился ко мне с просьбой об интервью, я согласился с неохотой. Тем не менее хочется поддерживать честные созерцательные журналы, и потому я все же согласился. Интервью началось со стандартного: «Как вы можете говорить, что буддизм — это не полный путь?» — но быстро сдвинулось в более плодотворном направлении. И несмотря на то что эта дискуссия посвящена конкретно буддистской практике, я бы подчеркнул в точности те же самые моменты в отношении любой практики — христианской, иудейской, мусульманской или даосской. Последователи других вер могут непосредственно применить все далее сказанное к своей собственной практике, поскольку, на мой взгляд, затрагиваемые проблемы имеют абсолютно решающее значение для того, чтобы религия и психотерапия могли найти общий язык**.
САН: Я читал ваши идеи относительно эволюции сознания в паре ваших последних книг, которые, по-видимому, связаны друг с другом: «Пол, экология, духовность» — большая из них, в ней 800 страниц, а «Краткая история Всего» — это как будто резюме, написанное для обычных мужчин и женщин. Для кого вы писали эту книгу?
К.У.: Да, «Краткая история Всего» гораздо короче и намного доступнее. По крайней мере, я так надеюсь. Обычные мужчины и женщины? Ну, всякий читающий этот журнал уже весьма необычен, не так ли? Думаю, я писал книгу для этих же не вполне обычных людей — психов вроде вас и меня, которые интересуются пробуждением и другими глупыми понятиями того же толка. Эта книга не перевернет мир. Я полагаю, она в большей степени предназначена для тех, кого интересует что-то наподобие общей философии мира, подхода к сознанию, который принимает во внимание все лучшее из Востока и Запада и пытается отдавать должное им обоим.
САН: И какой результат вы надеетесь получить? Что может сделать знание вашей философии для прогресса сознания?
К.У.: По правде говоря, не слишком многое. Каждому из нас все равно необходимо найти для себя подлинную созерцательную практику — возможно, йогу, возможно, дзен, возможно, учение Шамбалы, возможно, созерцательную молитву — или любое число настоящих преобразующих практик. Именно это способствует прогрессу сознания, а не моя словесная болтовня и книжная макулатура.
Но если вам хочется узнать, как ваши конкретные практики согласуются с другими существующими подходами к истине, тогда эти книги помогут вам начать. Они предлагают всего лишь одну из схем того, как вещи согласуются друг с другом. Но ничто из этого не заменит практики.
САН: Но что, если я, скажем, преданный, утвердившийся в вере буддист, который не использует другие системы саморазвития или самопреобразования. Из «Краткой истории» я узнаю, что, должно быть, что-то упускаю в своей культуре. Вы упомянули буддизм только в одном из четырех секторов, так что я должен что-то упускать. Когда я обретаю просветление, будет ли оно, по-вашему, неполным?
К.У.: Если под «просветлением» понимать непосредственное и радикальное постижение Пустоты — тогда нет, оно вообще не может быть неполным. Пустота не имеет никаких частей, и потому вы не можете упустить ничего из нее. Но существует абсолютная бодхичитта и относительная бодхичитта* (что примерно соответствует абсолютной и относительной истине), и хотя вы можете иметь непосредственное постижение абсолюта, это не означает, что вы освоили относительное во всех подробностях. Вы можете быть вполне просветленным и все равно не способным объяснить, скажем, математику волнового уравнения Шрёдингера. Мои книги в большей степени имеют дело со всеми этими относительными подробностями, некоторые из которых неизвестны буддизму и, если на то пошло, ни одной из мировых традиций мудрости. Но в том, что касаетея-непосредственного постижения радикальной Пустоты и спонтанного света, буддизм дает все, не так ли?
САН: Тогда зачем мне нужна ваша история сознания, когда у меня есть все учения буддизма?
К.У.: Она вам не нужна. Если только она не покажется вам интересной, или забавной, или увлекательной. Тогда вы займетесь ею просто ради нее самой. В буддийских учениях ничего конкретно не говорится о мексиканской кухне, но вам все равно, возможно, захочется ее попробовать.
САН: Мы можем поставить вопрос и так: «Что вам известно такого, чего не знает Будда?»
К.У.: Как водить джип.
САН: Как вы замечаете в «Краткой истории», уже существует множество прогрессивных теорий истории и теорий духовной эволюции. Временами ваша теория напоминает диалектику Гегеля, иногда — идеи Дарвина, иногда — различные азиатские воззрения теории мирового разума. Что отличает ее от этих других систем?
К.У.: Ну, вы затронули самую суть. Она похожа на все эти теории потому, что учитывает их все и пытается соединить в себе все лучшее из них. Как раз это ее и отличает, поскольку ни одна из этих других теорий не принимает во внимание все остальные. Я пытаюсь свести все эти подходы воедино, в чем они не слишком заинтересованы.
САН: Вы делите свой мир не на атомы, элементы или психологические состояния, а на единицы, которые вы называете холонами. Они весьма похожи на дхармы из буддистской Абхидхармы. Какое влияние оказала Абхидхарма на вашу теорию?
К.У.: Я давно практикую буддизм, и многие из ключевых идей в моем подходе являются буддийскими или навеяны буддизмом. Это прежде всего идеи Нагарджуны и Мадхьямики; чистая Пустота и изначальная Чистота играют роль «основной философии» и в моем подходе. Кроме того, Йогачара, Хуа Йен, очень многое из Дзогчена и Махамудры и, конечно, основополагающие принципы Абхидхармы. Кроме того, деление опыта на дхармы очень похоже на актуальные события в теории Уайтхеда. Все это повлияло на мои представления о холонах*. Опять же я пытаюсь брать лучшее из всех этих традиций и соединять их, как мне кажется, плодотворным образом.
САН: Ваше собственное мировоззрение достаточно сложно. Практикующие медитацию могли бы просто сказать: «Зачем мне вообще глобально-историческое воззрение? Позвольте мне просто медитировать». Что бы вы им ответили?
К.У.: Просто медитируйте.
САН: У вас есть кое-какая интересная критика общепринятого модернизма и постмодернизма. Вы как будто соглашаетесь с их позициями, но в то же время превосходите их, ставите их на место. Не могли бы вы это объяснить?
К.У.: Да, суть в том, что все различные подходы, теории и практики могут научить нас чему-то важному, но, вероятно, ни одна из них не обладает всей истиной во всех подробностях. Поэтому каждый подход является истинным, но частичным, и весь фокус состоит в том, чтобы понять, как все эти подлинные, но частичные истины согласуются друг с другом. Не кто прав, а кто неправ, а как все они могут быть правы. Как они могут сочетаться друг с другом в одном многоцветном союзе? Вот почему я принимаю эти позиции, но в то же время пытаюсь их превосходить, или, как вы говорите, «ставить их на место». Будущее покажет, насколько этом не удалось.
САН: Вы часто используете слово «Космос» вместо слова «вселенная». Почему?
К.У.: Космос (универсум) — это древнее пифагорейское понятие, которое означает вселенную во всех ее измерениях — физическом, эмоциональном, ментальном и духовном. Слово «вселенная» сегодня обычно означает только физическую вселенную, или физическое измерение. Поэтому можно сказать, что Космос включает в себя физиосферу, или вселенную, биосферу, или жизнь, и ноосферу, или ум, которые все являются сияющими проявлениями чистой Пустоты и не отличаются от этой Пустоты.
Одно из бедствий современности состоит в том, что Космос перестал быть для нас фундаментальной реальностью: таковой считается только вселенная. Иными словами, «реален» только мир научного материализма, мир «флатландии», плоское и бессильное воззрение современного и постсовременного мира, где реальна одна лишь вселенная. И одна из задач, которые пытаются решать эти книги, — восстановление Космоса в качестве правомерного и заслуживающего доверия понятия.
САН: Вы называете Космос «структурой, которая соединяет» все сферы бытия. Это напоминает мне о книге Грегори Бейтсона «Ум и Природа: «Необходимое единство». Как эти современные движения а-ля «Новый Век» в общественных науках влияют на вашу мысль?
К.У.: Должен сказать, не слишком. Я не считаю Бейтсона очень полезным теоретиком, хотя знаю многих умных людей, которые так считают. Но книгу, которую вы упомянули, я бы назвал классической книгой «флатландии», написанной монологическим, одномерным языком «оно», по правде сказать, не слишком хорошим. Но это только мое личное мнение.
САН: Думаете ли вы, что Фуко, Деррида и другие обращались к вопросам, которые уже были как-то сформулированы азиатскими абсолютистами? Или их постструктуралистские подходы были совершенно новыми?
К.У.: Постструктуралистские подходы были и более новыми, и гораздо менее глубокими. Великие восточные традиции, по существу, представляют собой глубокие методы преобразования, освобождения, избавления в радикальной Пустоте. У постструктуралистов ничего этого нет; они предлагают просто новые методы трансляции, а не трансформации. Они представляют собой интересный поворот в относительной истине, а не йогу абсолютной истины. Но в рамках относительной истины у постструктурализма есть определенное сходство с относительными аспектами некоторых восточных традиций, например, моноосновность, контекстуальность истины, непостоянный характер означения, относительность смысла и так далее.
Это интересные и важные аналогии, и я стараюсь принимать их во внимание, но все они совершенно вторичны по отношению к реальной проблеме, каковой являются мокша, кеншо, сатори, ригпа, йеше, шикан-таза: ничего из этого вы не найдете у Фуко, Дерриды, Лиотара и компании.
САН: Играет ли космологическая мысль тибетского буддизма какую-либо особую роль в развитии вашей философии? Иногда она напоминает апокалиптические подходы школы Калачакра.
К.У.: Ваджраяна почти во всех ее формах всегда была очень важна для меня лично и, конечно, для общего мировоззрения, которое я обрисовал. Калачакра, как и аннутаратантра, очень глубока; то же относится к учениям Ати, семде, лонгде и упадеша. Но в действительности я чувствую огромную симпатию ко всем школам.
САН: Вы хотите соединить Фрейда и Будду, или, как вы их называете, «глубинную психологию» и «высотную психологию». Почему это необходимо? Считаете ли вы, что без такого объединения обе системы неполны?
К.У.: Ну, я полагаю, что все неполно, поскольку Космос продолжает развиваться. Возникают новые истины, развертываются новые откровения, появляются новые Будды, этому нет конца, ведь так? Фрейд и Будда — это только два примера некоторых очень важных истин, которые могут выиграть от взаимного диалога. Пустота не зависит ни от одной из них; но проявленный мир велик, в нем достаточно места для обоих этих первооткрывателей. И, да, я полагаю, что они могут помочь путям друг друга идти быстрее.
САН: Действительно ли вы думаете, что древние системы духовного преобразования не адекватны требованиям современной эпохи, поскольку они оставляют без внимания столь многое из материального, что вы включаете в свой синтез?
К.У.: Не адекватны? В плане абсолютной истины нет; в плане относительного проявления, безусловно, просто потому, что Пустота продолжает проявляться в разнообразных формах, разве не так? Вы не сможете найти инструкций по работе на компьютере ни в одной из Сутр или Тантр. Вы не найдете в этих текстах ничего о ДНК, о медицинской анестезии или о пересадке почки. Сходным образом Запад кое-что дал для психологического и психотерапевтического понимания, и эти открытия весьма полезны и не имеют слишком много параллелей ни в одном из древних учений.
Но дело не в неадекватности; дело в том, чтобы использовать все, что доступно. Если ваша практика вам помогает — прекрасно. Если оказывается, что она буксует, возможно, поможет немного терапии. Лично я не считаю, что это должно угрожать любой из сторон. Это действительно большая вселенная, и в ней хватит места и для Фрейда, и для Будды.
САН: Пока мы не оставили эту тему, что вы думаете о внутренних тантрах, вроде кундалини йоги, и о том, что мы, буддисты, делаем с праной, нади и биндху [определенные внутренние духовные видения]? Реальность, на которой они основываются, не признана наукой, и все же занимает в вашей системе два высших уровня — тонкий и каузальный. Это сбивает с толку, поскольку многие духовные искатели не признают существование этих уровней и никогда не делают соответствующие практики. И все же вы заставляете их казаться неизбежным элементом более высокого развития. Или я вас неправильно понимаю?
К.У.: Я не считаю их неизбежностью. Скорее, на этих двух более высоких стадиях, которые вы упомянули (тонкой и каузальной), могут происходить процессы такого типа. А могут и не происходить. Среди всего прочего, это зависит от типа практики. Просто на определенном этапе вашей медитативной практики различные грубые процессы имеют тенденцию сменяться тонкими, а затем очень тонкими феноменами, и в их число иногда входят потоки энергии, прана, биндху и так далее. Но в других случаях могут иметь место просто увеличение ясности и панорамное осознание. Я просто перечислил все различные виды медитативных явлений, которые могут возникать по мере того, как сама медитация развертывается от грубого к тонкому и очень тонкому сознанию. Многое из того, что я упоминаю, совершенно обычные вещи в традициях.
САН: Почему некоторые духовные искатели как будто достигают успехов в одном и все равно остаются примитивными тупицами в другом?
К.У.: С помощью эволюционной модели сознания я, в частности, пытаюсь описать две разные вещи, которые мы можем назвать потоками и волнами. Потоки представляют собой различные линии развития, как, например, когнитивное развитие, эмоциональное развитие, межличностное развитие, духовное развитие и так далее. Каждый из этих потоков в своем развитии проходит через разные стадии или волны. Исследования показывают, что эти разные потоки могут развиваться достаточно независимо друг от друга: вы можете быть продвинутым в одном потоке, например духовном, и «отсталым» в других, скажем эмоциональном или межличностном. И во-вторых, несмотря на то что эти потоки развиваются независимо, все они проходят через одни и те же основные стадии или волны развития. Например, все они идут от доконвенциональных к конвенциональным и постконвенциональным формам.
Таким образом, мы имеем многочисленные разные потоки развития, однако каждый из них пересекает одни и те же общие волны или стадии развертывания сознания. И люди могут быть безусловно продвинутыми в одном потоке и «примитивными тупицами» в других. (Я резюмирую эти исследования в книге «Око Духа: интегральное видение для слегка свихнувшегося мира».)
Но что касается вашего вопроса, то да, развитие может быть весьма неравномерным. Большинство великих традиций мудрости учат людей более высокому, или постконвенциональному осознанию и мышлению, а также более высокому, или постконвенциональному аффекту, то есть любви и состраданию. Но они, как правило, оставляют без внимания межличностное и эмоциональное развитие, особенно в конвенциональных сферах. Все мы знаем адептов медитации, которые, скажем, довольно неприятные люди. Разумеется, именно здесь достигает больших успехов западная психотерапия, хотя она впадает в другую крайность и почти полностью игнорирует более высокие, или надличностные, волны, — и это еще одна причина, по которой нам нужно соединить Фрейда и Будду.
САН: Каждый, кто давно занимается созерцательной практикой, знает, что это так, что рост обычно бывает неравномерным. Но некоторые говорят, что невротические эпизоды представляют собой настоящую регрессию: человек достигает реальных успехов в медитации, но затем, соблазнившись самсарой, перестает заниматься и таким образом оказывается во власти невроза самсары. Другие утверждают, что медитация в действительности извлекает на свет имеющиеся у продвинутого практикующего скрытые неврозы, заставляя его внезапно и загадочным образом становиться ничтожеством. Как вы полагаете, есть ли в подобных взглядах какая-то истина, или у вас полностью иная точка зрения?
К.У.: Нет, я полагаю, что каждое из упомянутых вами утверждений иногда бывает верным. Люди действительно достигают реального прогресса в медитации, а потом бросают ее, поскольку требования практики слишком велики, и, когда они возвращаются к своему «старому» образу жизни, их невроз становится еще хуже, поскольку они имеют ту же самую прежнюю проблему, но теперь их восприимчивость возросла, так что она просто сильнее ранит.
И ваш второй сценарий также часто встречается. В особенности на продвинутых стадиях медитации осознанию начинают открываться действительно глубоко похороненные комплексы. Адепты медитации могут становиться очень неприятными людьми, поскольку они уже преодолели все простые и легкие проблемы, а то, что осталось, — это карма, которую вы накопили, убив в своей прошлой жизни двадцать монахинь. Я, конечно, шучу, но вы понимаете, о чем идет речь: в продвинутой практике на поверхность могут вырываться некоторые действительно глубоко укорененные проблемы, и это способно сбивать людей с толку, поскольку отнюдь не выглядит как «прогресс». Но это чем-то похоже на отморожение: сперва вы ничего не чувствуете, поскольку замерзли; вы даже не думаете, что с вами что-то случилось. Но когда вы начинаете согревать отмороженную часть, она причиняет адскую боль. Лечение — согревание — ужасно. Продвинутая медитация — это особенно быстрое согревание — пробуждение, — и оно обычно ужасно болезненно.
САН: Но у вас есть и некоторые другие идеи, почему в медитации что-либо может пойти не так.
К.У.: Да, дело в том, что развитие, как мы уже говорили, состоит из нескольких различных потоков, развивающихся через основные стадии, или волны развертывания сознания. Великие традиции мудрости склонны делать акцент на двух или трех из этих потоков — когнитивном (осознание), духовном (и моральном), высшем аффективном (любовь и сострадание). Но они, как правило, оставляют без внимания другие потоки, в частности, эмоциональный, межличностный, взаимоотношений и конвенциональных взаимодействий.
Поэтому, добиваясь успехов в каких-то из этих потоков, например в медитативно/когнитивном, вы можете становиться слегка «неуравновешенным» в своем общем развитии. Другие линии развития остаются без внимания, высыхают, атрофируются. В вашей психике командуют один гигант и дюжина пигмеев. И чем больше вы продвигаетесь в своей медитативной практике, тем хуже становится дисбаланс. Вы начинаете становиться очень странным, и вам советуют усерднее заниматься медитацией, и очень скоро вы разлезаетесь по швам, как дешевый костюм. Ведь так?
Поэтому одно из того, что могло бы нас заинтересовать, — это более интегральная практика, которая включает в себя лучшее из древней мудрости и современного знания и соединяет созерцательное с конвенциональным. У меня тут нет готовых ответов, но я надеюсь, что мои книги помогут начать этот диалог в духе доброй воли и взаимного доверия.
САН: Когда вы чуть раньше говорили, что те, кто практикует медитацию, могут «просто медитировать», не было ли это отчасти сказано просто «для красного словца»? Поскольку в действительности вы, судя по всему, не считаете, что одной медитации достаточно.
К.У.: Но вы не спрашивали, считаю ли я, что одной медитации достаточно. Вы спросили, что бы я ответил кому-то, кто говорит: «Позвольте мне просто медитировать». Я бы сказал: медитируйте. У меня нет желания вмешиваться в чью бы то ни было практику. Но если бы вы вместо этого спросили: «Как вы думаете, какие другие практики могли бы использовать медитирующие, чтобы способствовать своему росту?» — я бы ответил более или менее так, как я это только что сделал. Иными словами, интересным и, на мой взгляд, полезным путем может быть разумная смесь восточных созерцательных подходов и западных психодинамических методов. А если вас интересует более всеобъемлющее воззрение, включающее в себя и абсолютную, и относительную истину, то Запад, безусловно, может внести в него очень многое. По сравнению с таким синтезом любой из упомянутых подходов, взятый сам по себе, будет явно частичным.
Кстати, если все это вас отталкивает, вы вовсе не обязаны в этом участвовать. Но, на мой взгляд, на этот танец приглашены все желающие. Этот настоящий Бал Шамбалы. Серьезно. Предложенное Чогьямом Трунгпа видение Шамбалы, как я его понимаю, было светским и интегральным включением Дхармы в обширные культурные течения, в которых она оказывается. В «Краткой истории Всего» обрисованы многие из этих течений и предложен один из способов, как Дхарма может обогатить эти течения — и обогатиться ими. Я полагаю, это очень просто.
САН: Ясно. А теперь мне хотелось бы задать совсем немного специальных вопросов. Идет?
К.У.: Хорошо.
САН: Одна из вещей, которые больше всего сбивают с толку в связи с практикой азиатских мистических традиций, это тот факт, что до эпохи Просвещения на Западе существовала тысячелетняя цивилизация, основанная на чрезвычайно мистической религии — христианстве. И все же в книге «Пол, экология, духовность» вы утверждаете, что этот тысячелетний период обещал подлинную трансценденцию, но не принес ее. Почему вы так считаете? Как могла целая цивилизация так долго ошибаться, хотя идеи трансценденции нашли свое выражение в трудах Платона, в герметизме, неоплатонизме, мистическом христианстве и так далее?
К.У.: Представьте себе, что если бы в тот самый день, когда Будда достиг просветления, его бы схватили и повесили именно за это? И если бы любого из его последователей, заявлявшего о таком же постижении, тоже вешали. Лично у меня это бы в значительной мере отбило охоту.
Но именно это произошло с Иисусом из Назарета. В одном месте он спрашивает: «Почему вы побиваете меня камнями? За мои добрые дела?» И толпа отвечает: «Нет, потому что, будучи человеком, ты выставляешь себя Богом». Индивидуальному Атману не позволено осознавать, что он един с Брахманом. «Я и Отец едины» — именно это осознание, наряду с другими осложняющими факторами, привело его на крест.
Причины этого весьма сложны, но факт остается фактом: как только любой духовный практик начинает слишком близко подходить к осознанию того, что Атман и Брахман едины — что ум человека от природы един с изначальным Духом, — обычно наступают ужасающе тяжелые последствия. Конечно, на заднем плане (и в подполье) на Западе существовали прекрасные течения неоплатонизма и других очень высоких учений, но повсюду, где Церковь имела политическое влияние — а она господствовала на западной сцене в течение тысячи лет, — если переступали эту границу между Атманом и Брахманом, то оказывались в очень большой опасности. Святой Иоанн Креста и святая Тереза Авильская переступали границу, но описывали свои путешествия таким осторожным и благочестивым языком, что это было едва заметно. Мейстер Экхарт преступил границу немного слишком смело, и его учения были официально преданы анафеме, и это означало, что если он сам и не будет гореть в аду, то его слова определенно будут. Джордано Бруно далеко зашел за границу, и его сожгли на костре. Это типичная картина.
САН: Вы говорите, что причины этого сложны, и я не сомневаюсь, что это так, но не могли бы вы кратко упомянуть некоторые из них?