И освобождение Полоцка (1579 г.)

Польские магнаты и шляхта, как и прежде, не давали королю денег и в своем большинстве не хотели воевать. Замойскому с трудом удалось уговорить сейм не заключать мира. Баторию и Замойскому пришлось опять тратить свои личные средства и делать займы. Из Венгрии они выписали еще пехоту.

Определяя направление главного удара, король Стефан отверг предложение идти в Ливонию, где было много крепостей с московскими войсками (в целом до 50–60 тысяч человек). Борьба в таких условиях могла стоить его армии больших потерь. Кроме того, он полагал, что в разоренной многолетней войной Ливонии его солдаты-наемники не найдут достаточного количества продовольствия и добычи. Стефан решил нанести удар там, где его не ждали — в районе Полоцка.

Между тем, царь Иван полагал, что раз причиной войны является Ливония, основным театром военных действий станет она. Соответственно, большую часть своей 60-тысячной полевой армии он направил за Двину — в Курляндию, а сам в июле выступил к Новгороду. Московское государство обладало, в целом, более чем двойным перевесом в силах над Баторием. Но пользы от этого не было никакой. Карамзин следующим образом объяснил суть проблемы:

«Тени Шуйского, Серебряного, Воротынского мечтались воображению Иоаннову, среди могил Новгородских, исполненных жертвами его гнева: он не верил ни усердию воевод своих, ни самого народа; доверенность свойственна только совести чистой. Изгубив героев, царь в сие время щадил воевод недостойных: князья Иван Голицын, Палецкий, Федор Шереметев, запечатленные стыдом Венденского бегства, снова начальствовали в рати! Видя опасную войну пред собою, он не смел казнить их, чтобы другие, им подобные, не изменили ему и не ушли к Баторию! Думая так о своих полководцах, Иоанн считал медленность, нерешительность благоразумием; хотел угрожать неприятелю только числом собранного войска; еще надеялся на мир, или ждал крайней необходимости действовать мечем, и дождался!»

Войска Батория, сосредоточенные в районе Свири, насчитывали около 45 тысяч человек (30 тысяч конницы и 15 тысяч пехоты). Выступив оттуда, они быстрым маршем подошли к Полоцку и в первых числах августа осадили его. У Двины стала венгерская пехота, возле ее лагеря был наведен понтонный мост. Ниже венгров на берегу реки Полоти стал лагерем воевода Николай Радзивилл «Рыжий» с литовскими войсками и «частными» отрядами польских магнатов. По другую сторону реки Полоты была ставка короля, там же находились королевские войска. Их лагерь окружал глубокий ров с насыпью, за которой стояли кольцом повозки, соединенные железными цепями. Выше королевского лагеря расположился полк немецких наемников.

Осадные действия начались со стороны лагеря венгров. Были проведены туры к стенам внешних укреплений, остававшихся за Полотой, и по ним открыт орудийный огонь. Видя невозможность удержаться здесь, осажденные подожгли эти укрепления и ушли в Большой город.

Царский гарнизон в Полоцке возглавляли князья Василий Телятевский и Дмитрий Щербатый, стрелецкий голова Петр Волынский, а так же дьяк Ржевский. У них были большие запасы провианта и пороха, но мало мужества и сообразительности. Оборону они начали с подлого поступка. Приказали убить на стенах, на глазах у осаждавших, несколько литовских пленников, привязать трупы к бревнам и бросить в Двину. Понятно, что эта бессмысленная жестокость вызвала у воинов Батория не страх, а ненависть.

У стен Большого города литовцы построили укрепление, откуда открыли огонь из осадных орудий. Ядра пробивали деревянные стены, но не разрушали их. Тогда стали бросать каленые ядра по способу, изобретенному самим Баторием во время венгерских междоусобных войн, но и против них полоцкие стены оказались неуязвимыми. С. М. Соловьев писал:

«Жители, старики и женщины бросались всюду, где вспыхивал пожар, и тушили его, на веревках спускались со стен, брали воду и подавали в крепость для гашения огня. Множество при этом падало их от неприятельских выстрелов, но на место убитых сейчас же являлись новые работники».

Полоцк сопротивлялся более трех недель. Во-первых, Баторий хотел сберечь людей, которых у него было недостаточно, а потому медлил с решительным штурмом. Во-вторых, осажденным благоприятствовала погода: лили дожди; обозы с хлебом тонули в грязи; лошади падали; войско страдало от сырости и недоедания.

Царь, узнав об осаде Полоцка в Пскове, в августе послал три отряда. Воеводам Хилкову и Безнину он приказал с двадцатью тысячами татар разорять Курляндию. Второй отряд получил задание идти в Карелию и Ижорскую землю, воевать со шведами. Воеводе Борису Шеину, князьям Лыкову, Палецкому и Кривоборскому поручил как можно скорее идти на усиление гарнизона Полоцка.

Если прорваться в город не получится, то занять крепость Сокол и оттуда действовать на коммуникациях Батория.

Воеводы, увидев, что все дороги к Полоцку перекрыты войсками Батория, засели в малых крепостях Сокол, Суша и Туровля. Оттуда они пытались препятствовать подвозу фуража и продовольствия к осаждавшим, избегая столкновений в поле с высланными против них полками Криштофа Радзивилла и Яна Глебовича.[140]

В конце третьей недели король созвал военный совет. Большинство воевод высказалось за то, чтобы немедленно идти на приступ, но Баторий не согласился. Он сказал:

«Если приступ не удастся, что тогда останется делать? Отступить со стыдом!»

Пообещав венграм большие награды, король уговорил их подобраться к крепости и зажечь деревянные стены сразу со всех сторон. В первый же солнечный день, 29 августа, венгры подобрались к стенам и зажгли их. Тогда десять парламентеров, посланных стрелецким головой Петром Волынским, спустились со стен, чтобы начать переговоры, но венгры убили их, поскольку не желали мирной сдачи, а хотели взять крепость приступом, чтобы получить возможность ограбить горожан и церкви. Поэтому венгры, не дожидаясь королевского приказа, кинулись в город сквозь пылавшие стены, за ними двинулась польская и литовская пехота. Однако защитники города к тому времени успели выкопать ров в том месте, где прогорела стена, встретили нападавших залпами из пушек и отогнали их.

Карамзин красочно описал эти события:

«Тут, воскликнув победу, вся дружина венгерская кинулась на приступ, не слушая ни своих вождей, ни короля. Осыпаемые ядрами, пулями, головнями, венгры сквозь пылавшие стены вломились в крепость; но россияне отчаянно стали грудью, резались, вытеснили неприятеля: он возвратился, усиленный толпами немцев, поляков, и снова уступил остервенению наших.

Сам король, забыв личную опасность, находился в сей кровопролитной битве, чтобы восстановить порядок, удержать, соединить бегущих. Час был решительный. Если бы Шеин, князья Лыков и Палецкий ударили на Литву, то могли бы спасти крепость. Они видели пожар, могли издали видеть самую битву и слышать громкий клик осажденных, призывный клик к своим братьям Сокольским… Но прозорливый Баторий занял дорогу: выслал свежее войско к Дриссе, чтобы остановить россиян в случае их движения к Полоцку. В то же время донские казаки изменили нашим воеводам в Соколе: самовольно ушли восвояси, к извинению Шеина и его товарищей. Стефан ждал весь день, всю ночь опасного их нападения; успокоился и спешил загладить неудачу.

Отбив приступ, россияне погасили пожар в крепости: неприятель сделал новые бойницы, новые окопы, приблизился к стенам, отчасти разрушенным, и калеными ядрами опять зажег башни. Еще несколько дней упорствовали осажденные; едва могли дышать от дыма и жара; падали от литовских ядер, от усталости, непрестанно гася огонь; ждали помощи, освобождения; наконец, утратив всю бодрость, требовали переговоров».

На следующий день пожар возобновился, а орудия осаждавших повели обстрел внутренней части укреплений. Тогда Волынский снова послал людей для переговоров. На этого раз они состоялись, и город был сдан с условием свободного выхода из него всем ратным людям.

В московских Разрядных книгах так сказано о капитуляции города:

«Король Стефан взял Полоцк изменою, потому что изменили воеводы, что были худы, а милы были им жены, а как голов и сотников побили, то воеводы город сдали, а сами били челом королю в службу с детьми, с людьми и со стрельцы. Всего воинского люду в Полоцке было 6000. Сдал Полоцк королю Петр Волынский со стрельцами».

Вот что писал по этому поводу Гейденштейн:

«Епископ, или как они говорят владыка, по имени Киприан и воеводы, бывшие в крепости, одни только отговаривали от сдачи и настаивали, что лучше умереть, нежели отдаться живыми в руки неприятелей. Они уже раньше пытались поджечь порох и за один раз взорвать крепость, убить себя и всех находившихся в ней».

Однако стрельцы не дали им этого сделать. Тогда воеводы (кроме Петра Волынского) и епископ Киприан заперлись в храме святой Софии, откуда их пришлось в буквальном смысле слова выкуривать дымом костров, разведенных вокруг церкви.

Выходившим из крепости московитам Баторий назначил два места сбора: в одно шли те, кто выразил желание поступить на службу к нему. В другом месте собирались люди, предпочитавшие вернуться в свое отечество. Но Баторий отправил последних домой нескоро. Он вовсе не желал хоть как-то способствовать усилению царских сил.

После того как улицы и стены Полоцка были очищены от трупов, король торжественно въехал в город. Своим указом он объявил о возврате его в состав Литвы; приказал построить там роскошный католический храм; Софийский собор оставил за православными; дал им владыкой бывшего епископа Витебского. Отдельным указом король Стефан Баторий объявил полную свободу православного вероисповедания в Литве и в «иных землях», которые он собирался отобрать у царя Ивана в ближайшем будущем.

Добыча, взятая наемниками Батория в Полоцке, оказалась невелика. Это неудивительно, ведь всего шесть лет назад Иван IV ограбил город подчистую: по его приказу в Москву вывезли и городскую казну, и сокровища церквей, а московские ратники и татары раздели горожан, что называется, до нитки. Город просто физически не мог накопить новых богатств за столь короткий срок.

Между прочим, среди тех воинов ВКЛ, что отличились тогда под стенами Полоцка, был запорожский казак Корнила Перевал. Король даровал казаку наследственное дворянство и герб с изображением натянутого лука со стрелой. Через десять лет постаревший и потерявший здоровье Корнила вышел в отставку. У него появились сыновья Рыгор и Богдан. Так возник новый литвинский шляхетский род Перевальских, которых позже стали именовать на польский манер Пржевальскими.[141]

Другие победы войск Батория

Вслед за Полоцком войска Батория овладели шестью небольшими деревянными крепостями, выстроенными по приказу Ивана IV на подступах к городу.

Впрочем, крепости Козьян (или Касьянов) и Красную запорожские казаки под командованием Франтишка Жука взяли еще до падения Полоцка — 23 и 31 июля.

Козьян они разрушили сразу, а с Красной вышла иная история: приставив к стенам лестницы, казаки ворвались в крепость, захватили вместе с гарнизоном продовольствие и несколько бочек вина.

Хорошо отпраздновав победу, казаки крепко уснули. Тем временем из крепости Суша (или Сусса) тихо подошел отряд в составе 800 стрельцов, перебил часть сонных победителей, а крепость сжег.[142]

После взятия Полоцка отряд литвинского князя Константина Лукомского двинулся к крепости (замку) Туровля. Московские воеводы бросили крепость со всеми орудиями и припасами и бежали. На радостях князь и его воины решили отпраздновать победу стрельбой из пушек. От случайного попадания бомбы деревянные постройки загорелись, замок сгорел дотла. В тот же день (4 августа) была взята малая крепость Ситна.

Деревянная 11-башенная крепость Сокол стояла на высоком холме, при слиянии рек Нища и Дрисса. Ее осаждали немецкая пехота и польская кавалерия, под общим командованием князя Андрея Курбского. Несколько каленых ядер подожгли деревянную стену. У командира конного отряда князя Федора Шереметева нервы не выдержали, и он пошел на прорыв. Польские кавалеристы гнали московитов несколько верст, зарубив многих, а Шереметева взяли в плен.

Пешие стрельцы воеводы Бориса Шеина под ударом немцев отступили в замок. Две сотни наемников ворвались в замок, что называется, «на плечах русских», однако стрельцам удалось закрыть ворота и перебить всех немцев. Но 11 (25) сентября 1579 года немцы все же взяли Сокол штурмом, а всех уцелевших московитов перебили, включая воеводу, в отместку за своих товарищей, убитых ими. Гейденштейн писал:

«Повсюду происходило большое убийство, так что многие и, между прочим, Вейер, старый полковник, говоря о своем участии во многих сражениях, не задумывался утверждать, что никогда ни в одном месте битвы не видел он, чтобы так густо и тесно друг с другом лежали трупы».

То же самое отметил и Карамзин:

«Тут началася ужасная сеча, отчаянная для тех и других: ибо россияне захлопнули ворота, опустили железную решетку и не оставили возможности спасения ни себе, ни врагам; резались в пламени, задыхались и горели, до той минуты, как литовцы и немцы вломились в город для совершенного истребления наших, коих пало 4000. В остервенении злобы немцы, терзая мертвых, исказили трупы Шеина и многих иных… Кровопролитие было сильное, русские бросали оружие, молили о пощаде, но их кололи и били».

Больше на этом холме никто не селился, окрестные крестьяне даже в 1912 году находили там обломки оружия и кости. От Сокола король послал легкую конницу к самому Пскову, чтобы наблюдать за передвижения Ивановой рати.

Тем временем князь Константин Константинович Острожский прошел Северскую землю вплоть до Стародуба и Почепа, а трое воевод (А. Гудовский, Ф. Кмит-Чернобыльский, Б. Соломерицкий) совершили поход на Смоленщину. Впрочем, от этих походов пострадали преимущественно имения помещиков и дворян, воевавших на стороне Москвы, общим числом свыше тысячи. Карамзин писал:

«Баторий давал своим военачальникам строгое приказание не дозволять мучить мирных жителей, не истреблять их полей. В своем манифесте он объявил, что извлекает меч на царя московского, а не на мирных жителей, коих будет щадить, миловать во всяком, случае; что любя доблесть, гнушается варварством, желает победы, а не разрушения, не кровопролития бесполезного. Сказал и сделал: никогда война не бывала для земледельцев и граждан тише, человеколюбивее сей Баториевой.»

В «Баркулабовской летописи» об этом походе сказано так:

«Пан Андрей Гудовский, урядник баркулабовский, собравши войско немалое, пешого и конного люду триста с паном Филоном (Кмитой) и з его милостью князем Богданом Соломерецким, старостою кричевским, а надо всими тыми войсками люду учтивого яко шесть тисечей пан Андрей Гудовский гетманом был; под Смоленском и Рославлем так места выжгли, волости, села попустошили; под замком Смоленским моцно и охотне штурм мели, толко не дал им господь Бог его достати, албо выняти; з ласки божое з добычею великою до домов своих здоровы з доброю славою приехали».

Весть о потере Полоцка и Сокола настигла царя Ивана IV в Пскове. Он срочно бежал в глубь страны и уже с дороги послал грамоту в крепость Суша, разрешив, против своего обыкновения, гарнизону отступить, только предварительно зарыть в землю иконы, испортить пушки и порох. Но пока этот указ двигался по дорогам с конными вестовыми, гарнизон Суши сдался (6 октября). Шесть тысяч ее защитников с холодным оружием отправились домой.

Литвинскому воеводе Николаю Дорогостайскому достались в крепости 21 большое орудие, 136 гаковниц, 123 ручницы, 100 бочек пороха общим весом 250 пудов (4 тонны), три тысячи железных ядер.

Наконец, в декабре литвины захватили крепостицу Нещереда.

Очередной раунд переговоров

(осень 1579 г.)

В конце 1579 года Баторий вернулся в Вильно. Хотя он не думал о перемирии, осень и зима остановили его блестящие успехи. Наемные солдаты требовали денег, свои — отдыха. Расположив войска на зимние квартиры в приграничных городах, король поспешил на сейм в Варшаву. Когда он там появился, многочисленным клеветникам пришлось умолкнуть. Король рассказал о том, что уже сделал и что собирается сделать в ближайше время. Сейм единогласно одобрил все его предложения; ввел налоги на войну и разрешил собирать новое войско…

Еще в августе Иван Васильевич велел своим боярам написать литовским радным панам, что якобы он мыслил немедленно идти на короля, но что советники с трудом умолили его прекратить военные действия и что король Стефан докажет свою истинную любовь к человечеству и справедливости, если вступит с царем в переговоры о вечном мире.

Взяв Полоцк, Баторий в середине сентября послал Ивану ответ. Он написал, что по восшествии на престол главным старанием его было сохранить мир со всеми соседями, и везде в этом преуспел. Один только Иван Васильевич заносчиво потребовал от него всей Ливонии и Курляндии.

Далее король писал:

«Так как нам не годилось исполнить это требование, то мы сели на коня и пошли под отчинный наш город Полоцк, который господь Бог нам и возвратил: следовательно, кровь христианская проливается от тебя».

Он также заявил, что будет воевать до полного освобождения всей Ливонии от его жестокой власти, и потребовал, чтобы посол Лопатинский, задержанный в Дорогобуже, был немедленно освобожден — в соответствии с международным правом.

Иван в своем ответе, как обычно, врал и изворачивался:

«Другие господари, твои соседи, согласились с тобою жить в мире, потому что им так годилось. А нам как было пригоже, так мы с тобою и сделали. Тебе это не полюбилось, а гордым обычаем грамоты мы к тебе не писывали и не делывали ничего… О Лифляндской же земле и о том, что ты взял Полоцк, теперь говорить нечего, а захочешь узнать наш ответ, то для христианского покоя присылай послов великих, которые бы доброе дело между нами по пригожу постановить могли… Даю опасную грамоту для твоих послов, коих ожидаю с доброжелательством. Между тем да будет тишина в Ливонии и на всех границах. А в залог мира отпусти пленников, на обмен или выкуп».

Тоже самое царь Иван написал и в письме, переданном с Лопатинским, немедленно освобожденным. Он в самом деле приостановил войну в южной Ливонии и боялся идти на Стефана.

Пока шла переписка и ездили царские гонцы, Баторий готовился к новой войне. Вместе с канцлером Яном Замойским он занимал деньги у магнатов и ростовщиков. Родной брат Батория, князь Семиградский (Трансильванский) прислал ему большой отряд венгров.

Поскольку польские и литовские шляхтичи отказывались служить в пехоте, Баторий и Замойский впервые ввели в Речи Посполитой воинскую повинность. Было приказано в королевских имениях из каждых 20 крестьян старше 15 лет выбирать одного, которого после службы освобождать навсегда и все его потомство от всех крестьянских повинностей. Между прочим, именно это решение позже привело к значительному увеличению численности безземельной шляхты.

В это же время в Эстляндии московиты в жаркой схватке взяли в плен «Аннибала» Шенкенберга. Вскоре его казнили в Пскове (четвертовали). Кроме того, царским воеводам удалось разбить шведский отряд возле Нарвы, остатки которого ушли в Ревель. Так завершился 1579 год.

Царь вернулся в Москву, где в конце зимы (в феврале или в марте 1580 г.) получил ответ на свое письмо, переданное с Лопатинским. Король заявил, что и слышать не хочет о посольстве в Москву, готов лишь принять послов от Ивана в Вильно, если тот откажется от своих территориальных претензий и пойдет на заключение «честного» (справедливого) «вечного мира» (не перемирия); что пленников не отпускают во время войны и что они находятся в безопасности, ибо в христианской стране пленных не казнят (говоря так, Баторий явно издевался над московским садистом).

Поразмыслив пару месяцев, Иван вторично направил гонца к королю Стефану с дружелюбным письмом. Гонец получил наказ, что в случае упрямства и явной готовности Батория к возобновлению боевых действий, он должен тайно сказать ему, что царь согласен прислать своих великих послов в Вильно. Это не помогло. Король ответил, что дает Ивану пять недель, в течение которых будет ждать послов, хотя войско его готово к войне. Стольник князь Иван Сицкий, думный дворянин Пивов и дьяк Петелин уже были готовы ехать в Вильно, когда в Москве узнали, что Баторий начал вторжение. Он сам написал царю Ивану:

«Назначенный срок минул, теперь ты должен отдать Литве Новгород, Псков, Луки со всеми областями Витебскими и Полоцкими, также всю Ливонию, если желаешь вечного мира».

Церковный собор 1580 года

Впервые получив сильную оплеуху за 20 лет своих бесчинств в Ливонии, а главное — испытывая большую нужду в средствах, царь Иван созвал в Москве в январе 1580 года церковный собор. Там он торжественно заявил, что церковь и православие в опасности, ибо восстали на Русь бесчисленные враги — турки и крымцы, ногаи и литва, поляки и венгры, немцы и шведы. Дескать, все они разинули челюсти, словно дикие звери, чтобы поглотить несчастных московитов.[143]

Далее царь Иван поведал, что он сам с сыном Иваном и боярами бодрствуют день и ночь в трудах, что войска скудеют и нуждаются. После столь драматического вступления царь перешел к главному: монастыри тем временем богатеют, а потому он требует от них жертв. Как видим, уже тогда, в xvi веке, использовалась аргументация, до боли знакомая людям века XXI.

Что ж, церковные иерархи помнили судьбу новгородского митрополита Пимена, московского митрополита Филиппа, архимандрита Чудовского и других священнослужителей, убитых либо замученных по приказу царя-душегуба. Знали они и то, что в Новгороде, Пскове, Твери, Клину, Торжке, Полоцке он ограбил все православные церкви и монастыри. Деваться им было некуда. Собор приговорил:

«Земли и села княжеские, когда-либо отказанные митрополитам, епископам, монастырям и церквам, или купленные ими, переходят во владение государя… Впредь епископы и монастыри не должны присваивать себе земельных владений — ни по дарственным грамотам для устройства душ, ни покупкой, ни отдачей под них денег в залог».

Нечволодов А. Сказания о русской земле. Книга 4, с. 205

Но и это еще не все. Наложив хищную лапу на церковно-монастырские земли, Иван вырвал у них весьма значительные суммы наличными деньгами. Вот как изложил сие событие Карамзин:

«В январе 1580 года царь созвал собор из всех главнейших церковных сановников, представил им, что неверные соседние государи — литовский, турецкий, крымский, шведский, нагаи, поляки, угры, лифляндские немцы, как дикие звери, распалившись гордостью, хотят истребить православие, а между тем множество сел, земельных угодий находятся у епископий и монастырей, служат только для пьянственного и непотребного жития монахов; иные остаются в крайнем запустении, а через это служилое военное звание терпит недостаток.

Собор не смел противоречить, постановлено было, чтобы вперед епископии и монастыри не принимали вотчин по душам, не брали их в залог, а равным образом не продавали вотчин и не давали на выкуп тех из них, которые уже за ними утверждены крепостями. Это уже было не первое распоряжение в таком роде, и замечательно, что сам царь, делая постановления об ограничении прав епископий и монастырей приобретать вотчины, сам нарушал свои постановления и давал то тому, то другому монастырю грамоты на вотчины. Главное, чего добивался Иван, было намерение по пользоваться временно за счет церкви. Таким образом, постановлением того же собора царю предоставлялось забрать на себя все княжеские вотчины, какие прежде были отданы или проданы церковному ведомству, также и все заложенные земли, а денежное вознаграждение за них предоставлялось милости государя…

Современник англичанин говорит, что после этого собора, кроме многих недвижимых имений, которые по соборному постановлению переходили на государя, царь взял с духовенства огромную сумму на военные издержки».

Второй поход Батория

(1580 г.)

В кампанию 1580 года Баторий решил пойти на Великие Луки, но чтобы московиты не разгадали заранее его намерений, приказал войскам собраться под Чашниками (ныне райцентр в Беларуси) — городке на реке Улла, расположенном на равном расстоянии и от Смоленска, и от Великих Лук.

Поэтому до последнего момента царь Иван IV не знал, куда двинет король свои войска. Ему пришлось послать полки к Новгороду и Пскову, Кокенгаузену и Смоленску. На южных границах тоже надо было оставить сильные заслоны от крымцев, а на северо-западе приходилось отбиваться от шведов.

16 июня 1580 года Баторий выступил с 40-тысячным войском из Вильно к Чашникам. Примерно половину его составляла немецкая, венгерская и польская пехота. Другую половину — шляхетская и казацкая конница. От Чашников Баторий двинулся по направлению к Великим Лукам. Захват этого города перекрывал прямые пути из Москвы в Ливонию. Обеспечивая скрытность, король Стефан провел свои войска через леса и болота, там, где 150 лет назад Витовт в 1428 году шел на Новгород. Карамзин отметил:

«Баторий, подобно Витовту, просекал леса, делал гати, мосты, плоты; сражался с трудностями, терпел недостаток; вышел к Велижу, к Усвяту; взял ту и другую крепость, наполненные запасами и, разбив легкий отряд нашей конницы, приступил в исходе августа к Великим Лукам. Сей город, красивый, богатый и торговый, ключ древних южных владений Новгородской державы, обещал знатную добычу корыстолюбивому войску. Там находилось тысяч шесть россиян».

Гарнизон деревянной крепости Велиж сдался Яну Замойскому после того, как его артиллеристы подожгли башни и стены калеными ядрами. Царские ратники в Усвяте сдались Криштофу Радзивиллу оказав самое минимальное сопротивление.

Иван IV, увидев, что перехитрить Батория ему не удается, снова отправил к нему послов, но уже с другими инструкциями. Впервые он соглашался на уступки за счет завоеванных земель! В данной связи Нечволодов пишет:

«При этих обстоятельствах Иоанн, поборов свою гордость, приказал нашим послам, уже высланным к Баторию, но затем задержанным в виду открытия им военных действий, продолжать свою поездку и вести переговоры о мире.

Эти послы, князь Сицкий, дьяки Роман Пивов, Фома Пантелеев, явились к королю, когда он подошел к Великим Лукам и терпели… большие дерзости как только перешли нашу границу… Когда они прибыли в стан короля, Баторий сидел в шапке и не привстал, когда они передавали ему по обычаю царский привет.

Послы предложили королю, от имени Иоанна, Полоцк, Курляндию и 24 города в Ливонии. Но Баторий ответил, что он может согласиться на мир, если ему будет уступлена вся Ливония, а также Псков, Новгород, Смоленск, Великие Луки».

Нечволодов А. Сказания о русской земле. Книга 4, с. 206

Сицкий и Пивов заявили, что не уполномочены делать дальнейшие уступки и попросили разрешения отправить в Москву гонца за новыми инструкциями. Гонец уехал утром 5 сентября, а днем пушкари Яна Замойского удачными попаданиями взорвали пороховой склад в одной из башен крепости и зажгли ее деревянные стены.

Венгры, как и в Полоцке, опасаясь лишиться добычи, если осажденные вступят в переговоры, 6 сентября самовольно пошли на приступ. Они ворвались в город, где стали резать всех подряд, не щадя ни женщин, ни детей. Немцы и казаки последовали их примеру. Тщетно Замойский напрягал все свои силы, чтобы остановить эти зверства, ему удалось спасти только двух воевод. Казимир Валишевский пишет:

«В бешеной схватке на этот раз не был пощажен никто. Даже были перебиты монахи, вышедшие крестным ходом с иконами и крестами… Король взял пепелище, залитое кровью, покрытое истерзанными телами».

В Торопце стоял; князь Хилков с довольно большим кавалерийским отрядом. Оттуда он делал смелые вылазки, атаковал передовые литовские разъезды. Приказав немедленно начать восстановление укреплений в Великих Луках, король послал против Хилкова князя Збаражского с польской, венгерской и немецкой конницей. Збаражский разбил Хилкова под Торопцом и взял город. Там он взял в плен боярина Григория Нащекина, думного дворянина Черемисинова и 200 детей боярских.

Несмотря на глубокую осень, Баторий продолжал боевые действия, стараясь развить и закрепить свой успех. Невель был подожжен и сдался. Озерище сдался сразу, не дожидаясь пожара. Защитники крепости Заволочье под началом воеводы Сабурова отбили первый штурм, но затем сдались отряду Замойского.

Только оршанского старосту Филона Кмита-Чернобыльского с 3-тысячным литовским отрядом разбили воеводы Федор Мосальский и Данила Ногтев. Они атаковали литвинов в 40 верстах от Смоленска (возле деревни Настасьино), одержав полную победу. Московитам достались несколько знамен, 10 пушек и 50 пищалей, весь обоз, а также 370 человек пленных.[144]Однако этот успех стал единственным в кампанию 1580 года.

На этом закончился второй поход Стефана Батория. Всего за 16 месяцев (август 1578 — ноябрь 1579) он вернул все земли северо-восточной Литвы, ранее захваченные войсками Ивана IV.

Но военные действия, несмотря на зиму, продолжались. В феврале 1581 года литвины ночью подошли к крепости Холм и заняли ее, затем выжгли Старую Русу. В Ливонии они взяли замок Шмильтен и вместе с королем Магнусом опустошили часть Дерптской волости до Нейгауза, то есть до границы с Московской Русью, а также западную часть Псковской земли. Запорожские казаки со своим гетманом Оришевским совершили рейд по южным землям Московского государства.[145]

В конце февраля — начале марта 1581 года жестокие бои шли в Поднепровье. Воеводы Михаил Катырев-Ростовский, Дмитрий Хворостинин, Иван Бутурлин, Щербатый, Туренин, соединив свои отряды в Можайске, совершили поход от Смоленска к Дубровно, Орше, Шклову, Могилеву, Радомле. Они выжгли деревни вокруг этих городов; увели с собой много крестьян. Но попытки захватить Моглилев и Шклов провалились, при штурме Шклова погиб князь Бутурлин. Об этом набеге в «Баркулабовской летописи» сказано:

«Москва… з немалым войском, место славное Могилев выжог; там же у край Шклов, Копысу (Копыси), села велми выпустошили, такъже и около Могилева… Тепер же от Могилева почали отпирати с трех сторон: Чарторийский от Шупень, Темрюк з Баркулабова, войско литовское з Копыси и з Шклова. Москву от Могилева отперли, побили, отогнали. Страшно было трупу московского гледъти, реку Днепр силным трупом язовища загородили, иж колко недель днепровое рыбы не ядали и воды не пивали, для великого гнюсу трупу московского».

Карамзин так написал о завершении кампании:

«Войско изнемогало от трудов и недугов; сам король лежал больной в Полоцке и еще бледным лицом явился на сейм Варшавский (в феврале 1581 г. дать отчет в делах своих. Он сказал панам: «Радуйтесь победе, но сего не довольно: умейте пользоваться ею. Судьба предает вам, кажется, все государство Московское: смелость и надежда руководствуют к великому. Хотите ли быть умеренными? Возьмите по крайней мере Ливонию, которая есть главная цель войны… Дотоле нет для нас мира!»

Король объяснил, что необходимо не только вернуть под свой контроль южную часть Ливонии, но и овладеть всей этой страной до границы со шведской ее частью. Желательно также использовать благоприятный момент для того, чтобы разбить силы Московского государства и надолго остановить его завоевательные стремления.

Потом король сказал, что когда он отрывается от войска и спешит на сейм, у неприятеля появляется возможность восстановить свои силы, а войска Республики теряют удобное время для боевых действий. Сейм, воодушевленный его победами, решил дать денег для ведения войны еще на два года. Но при этом депутаты попросили короля, чтобы своим третьим походом он закончил войну и заключил «вечный мир», ибо шляхта и крестьяне совершенно изнурены поборами и не могут далее выносить их.

Добившись желаемого решения, король Стефан стал деятельно готовиться к третьему походу.

С другой стороны, шведский король Юхан III тоже послал свои войска в наступление. Его воевода Понтус де ла Гарди осенью 1580 года вступил в Карелию. В ноябре 1580 года он взял Кексгольм, истребив там около двух тысяч московитов.

В Эстляндии шведы осадили замок Падис, находившийся в семи верстах от Ревеля. Гарнизон Падиса, под начальством престарелого воеводы Данилы Чихачева, отбивался 13 недель. За это время ратники и жители замка съели всех лошадей, собак, кошек, даже кожаные шкуры. Как отмечает Нечволодов, «некоторые тайно питались и человеческим мясом, вероятно, с убитых товарищей и умерших младенцев».

Шведы, отчаявшись взять это орлиное гнездо, отправили своего парламентера с предложением о сдаче на почетных условиях, но защитники замка тотчас его застрелили. Наконец, в декабре 1580 года шведы ворвались в Падис, где обнаружили не полнокровных людей, а бледные тени. Они тотчас всех перебили, пощадив лишь одного — молодого князя Михаила Сицкого.

В следующем, 1581 году, шведы нанесли войскам царя Ивана целую серию весьма чувствительных поражений в Эстляндии. Так, в самом начале года Понтус де ла Гарди неожиданно появился под Везенбергом, осадив его. В марте 1581 года город сдался на условии свободного выхода гарнизона. Примерно тысяча московских стрельцов по условиям сдачи ушла оттуда с одними иконами, оставив в крепости все свое оружие и казенное имущество.

Далее шведы взяли Вейсентштейн, Леаль, Лоде, Фиккель, а также Нарву, в боях за которую погибло около 7 тысяч московитов. Кроме того, они взяли московские пограничные города Иван-город, Ям и Копорье.

* * *

В эту пору неудач и поражений царь Иван праздновал в Александровской слободе свой седьмой или восьмой брак, а также брак сына Федора. Вот что пишет об этом Карамзин:

«В то время, когда Баторий брал у Ивана город за городом, сам Иван отпраздновал у себя разом два брака. Сначала женился сын его Федор на Ирине Федоровне Годуновой (вследствие этого брака был приближен к царю и получил боярство знаменитый в будущем Борис Федорович Годунов). Затем Иван выбрал из толпы девиц себе в жены Марию Федоровну Нагую.

Замечательно распределение свадебных чинов на этой царской свадьбе: посаженым отцом царя был сын его Федор, будущий московский царь, а дружками со стороны жениха князь Василий Иванович Шуйский, а со стороны невесты Борис Федорович Годунов: оба московские цари».

Переговоры, переговоры.

Война войной, но переговоры не прекращались. Послы Сицкий и Пивов ехали за королем Стефаном от Великих Лук до Варшавы. Затем оттуда последовали за ним назад к Гродно. Всю дорогу литвины и поляки бесчестили послов, не давали корма их лошадям, отчего много коней пало.

Затем прибыли новые царские послы, думные дворяне Иван Пушкин и Федор Писемский. Иван дал им указание согласиться на передачу королю всей Ливонии, за исключением четырех городов (Нарвы, Дерпта и еще двух). Но Баторий, уверенный в своих новых победах, не согласился и на это, а к прежним своим требованиям добавил город Себеж и выплату 400 тысяч венгерских червонцев за военные издержки. Послам пришлось послать гонца к царю за новыми инструкциями.

Получив такой отпор, Иван сильно разозлился. Он послал Стефану грамоту, начинавшуюся словами, которые, по его мнению, должны были уколоть Батория:

«Мы, смиренный Иоанн, царь и вели