По западным областям украины

ОБОГНАТЬ ФРОНТ

Продвигались мы не спеша. В первый день марша многое нужно было осмотреть, пригладить. Гудымов и Данько ехали рядом со мной. Все наши разговоры касались предстоя­щего рейда по западным областям. Мы уже встречались с украинскими националистами. Знали, что они во всю глотку орут о «вильной Украине», а их атаманы состоят на службе у немцев. Когда фашист­ская армия стала отступать по всему фронту, среди на­ционалистов появились мельниковцы, которые ориенти­ровались на Америку и Англию. Мы знали, что наше появление в западных областях Украины мало приятно не только воюющей с нами фашистской Германии... Как отнесется к нам население? Если оно поддержит нас, мы успешно закончим и этот поход.

В направлении Сарн слышна была интенсивная ар­тиллерийская канонада. Враг, зацепившись за реку Случь, силился удержаться. Линия фронта приближа­лась. Наше положение усложнялось еще тем, что нам предстояло форсировать Случь и Горынь, а это, когда реки еще не замерзли, трудно.

Вершигора, принявший ковпаковскую дивизию, ушел на день раньше. Он приглашал нас пойти вместе и в районе Столина форсировать Горынь, потом они пойдут на запад, а мы — на юг. Мы задержались, ожидая раз­ведку, ездившую в Первое Молдавское соединение. Те­перь стараемся догнать Вершигору, идем по его следу.

Сыпал снежок, крутила метель. К вечеру, пройдя сорок километров, мы остановились на ночлег в селе Блежове. На рассвете двинулись дальше. Погода бла­гоприятствовала нашему маршу: снегопад прекратился. Со стороны Сарн артиллерийская канонада продолжа­лась. Видно было, как летают бомбардировщики. После шестидесятикилометрового пути все устали. Останови­лись в хуторах Бокатица, Дубки, Новки.

Вокруг—Пинские болота, глушь. Население здесь смешанное — украинцы и белорусы. До 1939 года эти земли входили в состав панской Польши. Польская шляхта довела здешние села до немыслимого убожества. Видно, так же жили здесь более века назад, даже не жили, а прозябали. Стоят древние, покосившиеся избы. Я был в такой избе. Ее бревенчатые стены черные, густо прокопченные. Площадь такой избы — сто квадратных метров. В ней свободно разместится взвод. Четвертую часть избы занимала огромная печь, на которой могли спать два десятка человек. Под печкой, если позволял достаток, держали поросенка, кур, под полатями — овец. В стужу в хату приводили корову. Неприятный крепкий запах гонит из избы. Посредине потолка — дыра, от нее спускается мешок, обмазаный глиной, широкий внизу и узкий кверху. Внизу мешок растопырен обручем, под ним на проволочках подвешена сетка, сплетенная из толстой проволоки. На сетку кладут высушенные корни сосны. Они горят ярким пламенем, а дым уходит через мешок на чердак. Это — светильник. О лампе, керосине здесь и понятия не имели не только при русском царе, но и при польском владычестве. Такие светильники мы встречали не только в этой избе, но и в более богатых домах. Лапти, онучи и старый кожух — вот одежда кре­стьянина. «Бульба» (картошка), капуста, брюква, ржаные лепешки — вот его еда.

— Та це же не людске життя! Аж страшно... Колы газеты пысалы, що так живуть селяне в паньской Поль­ше, я не верил. И чого же воны мовчат усю жизнь?— удивлялся мой коновод Толя Кухаренко.— Чого воны не вызволялись?

Ночью мы поймали трех дезертиров, удравших с фронта. Это — молодые хлопцы из Полесья, недавно мо­билизованные.

— Там таке пекло! Не можно вытримать,— жалова­лись они на артиллерийский и минометный огонь и бомбежку.

Партизаны слушают и хохочут. Это успокаивает пар­ней. Мы сдаем их частям Красной Армии.

В селе Озеры стоят наши воинские части. Бои идут за Домбровицу. Пройдя сорок километров, мы останав­ливаемся на ночлег в деревне Розки и прилегающих ху­торах. Утром входим в село Залужье. Здесь встречаем партизан Бегмы и Сабурова, которые перешли Случь и Горынь ниже Домбровицы. Узнаем, что Домбровица взя­та в результате совместных действий партизан и Крас­ной Армии. Вершигора где-то у Столина с боями пере­шел Горынь.

Мы движемся на Домбровицу. Сарны остаются юж­нее, в сорока километрах от нас, там идут бои.

Выход партизан в тыл Домбровицы заставил против­ника поспешно бежать, так что мосты через Случь и Го­рынь остались целы. Мы вошли в Домбровицу и разме­стились на южной окраине.

Меня вызывает командир дивизии. В штабе встречаю начальников штабов соединения Сабурова и Бегмы.

Командир дивизии, усатый полковник, украинец, пред­лагает совместно наступать на Владимирец, Степангород и станцию Рафалувку. Наша задача — зайти в тыл груп­пировки противника, которая держится в Сарнах. Со­единение должно завтра к вечеру занять села Озеры и Новаки, севернее Владимирца. Бегма идет на Владими­рец и Рафалувку, Сабуров — севернее. Оставляем Дом­бровицу, к вечеру занимаем село Круповое.

Севернее нас, в деревнях Островцы и Мочулище, оста­новились какие-то партизанские отряды. Мы с Дроздо­вым едем туда наладить связь. Встречаем старых зна­комых по Злынковским лесам — отряд имени Боженко, которым командует Рудич, и имени Щорса во главе с Коротченко. Они форсировали Случь и Горынь севернее Домбровицы, участвовали в ее освобождении. Рассказа­ли нам о встрече с бандами бульбовцев-националистов, которые вместе с немцами защищали Домбровицу. Бульбовцы отошли на Владимирец и сейчас бродят там шай­ками.

Едем обратно. В селе Круповом, где остановились наши партизаны, слышатся взрывы, пулеметные и авто­матные очереди. Пришпорив коней, скачем туда. В чем дело? Стрельба затихает. Подъезжаем к штабу. На улице и во дворе стоят партизаны. Возле крыльца шта­ба — убитый...

Оказывается, староста села (он же бульбовский ко­мендант) попросил разрешения зайти в штаб. Его как старосту пропустили. Войдя в дом, он снял шапку и, швырнув гранату, выскочил вон. В комнате сидели Але­шин, Гудымов и Данько. Гудымов не растерялся, быстро схватил гранату и выбросил ее в окно. Граната взорва­лась и сбила с ног убегавшего коменданта. В момент взрыва из соседних дворов по штабу застрочил автомат и ударило с десяток винтовок. Партизаны бросились к штабу. Один из стрелявших был убит, остальные, пользуясь наступившими сумерками, разбежались. Раненый староста лежал во дворе. Алешин, Данько и Гудымов не успели выбежать из дому, как партизаны добили бандита прикладами. Хата старосты находи­лась недалеко от штаба. Возбужденные бойцы хотели поджечь ее. Алешину и Данько с трудом удалось ус­покоить их.

Первая встреча с бандеровцами состоялась. Нужно опасаться пули из-за угла!..

Ночью после небольшого отдыха отряды имени Во­рошилова и имени Буденного под командованием Дроз­дова и Данько двинулись на села Озеры и Новаки. За­дачу, поставленную командованием Красной Армии, мы решили выполнить досрочно. Надо было напасть на про­тивника внезапно. На рассвете вслед вышли штаб и обо­зы под охраной отряда имени Хмельницкого.

К утру мы подошли к селу Хране. В направлении Озеры — Владимирец слышалась ружейно-пулеметная стрельба. Вскоре появились самолеты противника и на­чали бомбить подступы к Владимирцу. В деревне Мостки нас встретил посыльный с донесением, что наши отряды утром заняли Озеры и Новаки. Рота немцев после корот­кой перестрелки отошла на Владимирец.

...Ясный солнечный день. Ослепительно-белый снег горит и искрится от солнечных лучей. Около села Озеры над нами появилась «рама». Она то удалялась, то при­ближалась к колонне. Даю приказ обстрелять ее из ПТР и пулеметов. «Рама» поспешно улетает. Но когда мы уже втянулись в село, из-за леса на бреющем по­лете вылетели два вражеских двухмоторных бомбарди­ровщика и сбросили над Озерами несколько десятков мелких бомб. Летчики беспорядочно бросали бомбы в центр села, на церковь, а наш обоз стоял на окраине. Однако во время второго захода бомбы попали и в рас­положение наших отрядов. Визжат бомбы, стрекочут пу­леметы... Самолет идет прямо на нас. Я ложусь, Гудымов продолжает стоять. Тогда я хватаю его за ногу и опро­кидываю на землю. В десяти метрах от нас разры­ваются две небольшие бомбы. Через час — новый налет, но также без ущерба для партизан.

Владимирец расположен в десяти километрах от нас. Там разгорелся настоящий бой. С обеих сторон бьют бо­лее полусотни пулеметов. Противник беспрерывно бом­бит подступы и восточную часть Владимирца. Посылаем туда разведку. К вечеру бой стих. Противник отошел к реке Стыри. Город заняли партизанские отряды Ровенской области.

Итак, мы на фронте, а не в тылу врага.

МЕЖДУ ФРОНТАМИ

Сарны остались в пятидесяти-шестидесяти километ­рах позади нас, оттуда по-прежнему слышна артиллерий­ская канонада. Частей Красной Армии мы не видим. Вечером слушаем сводку Совинформбюро. В руках про­тивника еще находятся Ровно, Шепетовка, Бердичев, Белая Церковь, Первомайск, Херсон и Крым. Сюда, в район Пинск — Сарны, Красная Армия врезалась кли­ном. Очевидно, ставка признала «стратегию Ковпака». Советские войска на этом участке фронта проникли на двести километров вглубь.

Но где же в наших местах проходит линия обороны противника? Западнее нас стоит крупное партизанское соединение Федорова - Черниговского. Выше Владимир­ца, в Мазурских и Пинских болотах, противника, безу­словно, нет. Он где-то южнее, очевидно, на линии Сар­ны—Ровно—Луцк. Мы очутились между фронтами.

С Алешиным и Гудымовым едем посоветоваться к Бегме. Бегма со своим штабом находился в деревне Пе­ченки, севернее Владимирца. Он также недоумевал: куда скрылся противник? Отряды Бегмы заняли стан­цию Рафалувку и движутся на юг между реками Стырью и Горынью, не встречая врага.

— Значит, мы уже в тылу противника,— говорит Алешин.

— Мне кажется и не то и не другое... Но южнее противник нас встретит,— высказывает свои соображе­ния Бегма.

Когда мы возвращаемся, спускаются сумерки. Лес чернеет, но горизонт по-прежнему синий. Небольшой сне­жок слегка прикрыл землю, похоже, будет оттепель. Стоит середина января, морозы едва доходят до 5 гра­дусов, свежо и сухо.

Мы проезжаем болотистым лугом, по которому вьет­ся дорожка. Глухари облепили стога сена. При нашем приближении они лениво взлетают и садятся на других стогах, на одиноких березках. Они следят за нами, пово­рачивают головы набок.

Эх, ружьишко бы!.. Сесть вот там, под лесочком,— они вечером обязательно потянут в лес. Было бы доб­рое жаркое!.. А потом, поздно вечером, хорошо бы при­плестись в натопленную избу, попить чайку и растя­нуться на свежем сене...

— Разрешите мне их из автомата?..— говорит ярый охотник Гудымов.— Я обойду вон те кусты...

— Ну что ж, беги!..

Мы остановились, слезли с лошадей, закурили. Гу­дымов побежал, пригибаясь, между кустиков. Вот он уже в ста метрах от большого стога, черного от сидевших на нем глухарей. Птицы заметили ползущего человека, за­волновались. Некоторые перебираются на противопо­ложную сторону стога, другие, свесив набок голову, при­сматриваются, вслушиваются.

— Бей, Алеша, бей, не то улетят!..— кричим мы, входя в охотничий азарт.

Гудымов дает длинную очередь из автомата. Глуха­ри, подумав, лениво перелетают на другой стог, подаль­ше. На стогу — ни одного черного пятна. Смотрю в би­нокль. Ничего нет. Не попал наш охотник.

— Может быть, бросим партизанить и пойдем на охоту? — смеется Алешин.

Хороша природа, заманчива охота, но — не время... Мысли снова возвращаются к соединению, к войне. Нуж­но садиться на коня, искать линию фронта, обогнать противника, зайти ему в тыл. Напряженное беспокой­ство овладевает нами. Едем молча. Глухари вернули нас на минуту к мирной жизни. Каждый погрузился в свои думы. Что день грядущий нам готовит?..

Ночью мы опять движемся на юг. Днем идти опасно: можно попасть под бомбежку. Да и не следует выдавать противнику наш маршрут. Проходим Владимирец. Про­тивник изрядно его разбомбил. Разведка, посланная в сторону Рафалувки, встретила немцев. Была короткая перестрелка.

...Землю окутывает предутренний сумрак. Мы решаем остановиться на дневку в селе Островце. В Суходоле и Жолкине наших разведчиков обстреляли бандеровцы. Эти подлецы здесь вместо немцев фронт держат!..

Ночью в тумане по тающему снегу выходим к стан­ции Рафалувке. Станция и деревни вокруг заняты пар­тизанскими отрядами Федорова-Ровенского. По их дан­ным, противник находится в районе Чарторыйск — Кол­ки, а отдельные немецкие части — на этой стороне реки Стыри. Чуть сворачиваем на восток и к утру входим в села Полицы и Веретенище, где устраиваемся на дневку.

Днем вражеская разведка подошла к окраине Веретенища, постояла и ушла. Мы не стреляли.

В тот же день я дал командирам отрядов распоряже­ние собрать всех окруженцев, находящихся в селе По­лицы. Посоветовавшись с Алешиным, мы решили соз­дать новый отряд под командованием Мухина. Да и он «скучал», едучи гостем.

Вскоре в штаб привели худого, заросшего бородой человека.

— Какое звание было в Красной Армии?— спраши­ваю его.

— Капитан. Попал в окружение в начале войны,— робко отвечает он.

— Ну и как жил?

Бывший капитан переступает с ноги на ногу, смотрит на нас пустым взглядом.

— Немцы разрешили тут жить. Ходил еженедельно в гестапо на отметку, крестьяне за меня поручились.— И еще тише добавляет:— Научился сапожничать, так и пе­ребивался...

— Но ведь тут партизаны были!— громко говорю ему.— И Федоров, и местный отряд. Почему же не ушел к ним, почему сам не боролся?

— Так ведь фронт далеко... И еще... были разгово­ры, что Москва взята. А партизаны заходили редко. Больше по ночам,— оправдывается он.

Гляжу я на него — и зло меня берет. Этот безвольный субъект, противный трус в начале войны был капита­ном. А унизился до того, что еженедельно ходил на от­метку в гестапо!..

— Пойдешь с нами? Искупишь свою вину? Ведь тебе, капитан, должно быть стыдно,— обращаюсь я к нему.

Он молчит и тяжело вздыхает.

— Ну как?.. Повоюешь?..

— Нет...— еле слышно произносит он, потупив гла­за.— Может, ваши... сюда и не придут...

Меня в жар бросило от его слов. Сердце бешено за­колотилось в груди. Но стараюсь сдержать себя и тихо спрашиваю:

— А что, разве Красная Армия теперь для тебя чу­жая?..

Он встречается со мной взглядом и вдруг начинает отступать к дверям.

— Ах ты, червяк!.. Дрянь трусливая!.. В Красную Армию перестал верить?! — говорю я, тяжело дыша, а рука начинает шарить по кобуре.

Человек падает на колени. Он протягивает руки, губы его побелели и дрожат, из горла вырывается визг.

— Простите меня!— кричит он.— Простите... Я за­был... все забыл... Я устал!.. Измучился за эти годы… Сжальтесь!.. Дайте мне жить!..

Он ползет по полу, хватает нас за сапоги, обнимает ноги. Всех, кто находится в комнате, охватывает чувство омерзения.

Неопрятный, обросший человек, закрыв голову руками, воет и вздрагивает всем телом.

— Оставь его!— кладет мне руку на плечо Але­шин.— Видишь, до какого жалкого состояния довели его оккупанты... Сейчас он — ненормальный... Видно, все годы терзался за свое унижение перед врагом, за свою трусость... А силы, гордости ни на копейку не было...

Окруженца выводят на улицу и отпускают. Встряска в штабе вернула его к жизни. Через час он появился снова и стал просить взять его в отряд, чтобы хоть сей­час идти на смерть. Но мы единодушно решили не брать его. Пусть остается в селе на попечении мужиков.

Зато десять других окруженцев охотно пришли к нам и были определены в отряд Мухина «За Советскую Мол­давию».

Бегма пригласил нас приехать в село Желуди к ве­черу. Едем с Алешиным и Данько. К нашему приезду в школе собрались все командиры ровенских партизанских отрядов. Среди них мы встретили Рудича и Коротченко. Бегма отозвал нас в уголок и сказал:

— Мои распоряжения вас касаться не будут. Я позвал вас, чтобы вы были в курсе наших дел и определили в связи с этим свой маршрут. А сейчас познакомлю вас с нашими командирами.

К нам подошел немолодой, плотный человек.

— Медведев...— отрекомендовал его Бегма.— Он — здешний партизан, так сказать, уже местный житель. У него в Ровно были горячие дела!..

Мы поздоровались. О Медведеве мы знали мало. Только спустя много времени, когда он написал «Это было под Ровно», «Сильные духом»; я представил себе масштаб его деятельности.

Бегма доложил собравшимся, что командование Красной Армии предложило партизанским отрядам Ровенской области и другим отрядам, находящимся под его началом, захватить город Ровно. Наступление на Ровно должно начаться захватом райцентра Цумань, чтобы пе­ререзать шоссе и железную дорогу на запад от Ровно. Обсуждение плана отняло мало времени.

— Надо двигаться скорее, чтобы не попасть в об­щую кашу,— сказал по дороге домой Алешин.

Таково же было мнение Данько. Все же пришлось простоять еще день. С сумерками мы вышли на юг. Ночь туманная, идти было тяжело. Мы знали, что продвигаем­ся где-то посередине между двумя линиями противника. На шесть-восемь километров правее нас, в Осинцах, се­годня был противник. Все в напряжении, путь не разве­дан. Подошли к деревням Грабино и Тхоры. Нашу раз­ведку, идущую в полукилометре впереди, обстреляли. Вдруг невдалеке снова раздалась беспорядочная стрель­ба. Шальные пули долетают до нас. Кто это там стре­ляет?

— Та це наши!...— прислушавшись, говорит провод­ник, местный крестьянин.

— Какие ваши?

— Та оци ж бандеровцы чи бульбовцы,— невозму­тимо говорит проводник.— И чим воны стриляють? Гвинтовки ржавые...

Ночь темна, а проводникам верить трудно... Отряд имени Ворошилова идет в обход деревни Тхоры, открыв пулеметный и автоматный огонь. Бандеровцы бегут.

На рассвете мы вступаем в Майдан-Лепеньский и останавливаемся на дневку. Пройдено более пятидесяти километров.

Следом за нами подходит группа бандеровцев и на­чинает обстреливать село. Посылаем конную разведку и отряд имени Хмельницкого в обход. Бандиты отступают на деревню Мельники. Отряд окружает ее, бандеровцы снова бегут. К вечеру через занятую нами деревню на юг прошли отряды ровенских партизан.

Отдыхаем еще день. Ведем разведку. Ночью продол­жаем двигаться на юг, откуда доносится артиллерий­ская, минометная и пулеметная стрельба. Это ровенские партизаны пошли на Цумань. Мы останавливаемся в пятнадцати километрах северо-западнее Цумани — в селе Сильно. Посылаем разведгруппы в сторону Луцка и се­ла Зофьювки.

Заезжаем к Бегме в село Берестянцы. Он сообщает, что поход ровенских партизан на Цумань не удался: противник, видимо, был предупрежден.

Едва мы успели вернуться в Сильно, как на взмылен­ном коне прискакал разведчик Иван Бондаренко. Он со­общил, что в десяти километрах от нас, в деревне Боярка, противник захватил всю нашу разведку. Он один успел ускакать.

По его словам, в Боярке стоят власовцы, так как у многих на немецких мундирах старые знаки отличия ко­мандиров Красной Армии — кубики и кирпичики. У них имеются три пушки.

— Власовцы?

Посылаю записку Бегме. Он отвечает: «Это, навер­ное, Медведев, он идет под Львов». Как Медведев? Ведь задержана наша разведка! В тревоге проводим ночь. На рассвете разведка возвратилась. Их просто отпустили. Допрашивал их полковник со старыми знаками отличия РККА. Когда ему сказали, что задержанные — из воин­ской части 0 10, он засмеялся и сказал: «А, молдаване, командир Шкрябач?» Разведчики промолчали. Тогда полковник приказал оставить их до выяснения. Перед рассветом он явился к ним и сказал: «Можете ехать. Пе­редайте Шкрябачу, пусть подходит, двинемся вместе!» Фамилия полковника — Павленко.

Нам было кое-что известно о полковнике Павленко — власовце, и это нас вводило в заблуждение.

Медведев это или нет? Днем павленковский отряд переместился в деревню Кожув, в трех километрах от шоссе и железной дороги, что усилило наши подозрения. Ночью он направился через железную дорогу и шоссе по намеченному нами пути. Если это власовцы, значит они ожидают нашего выхода на железную дорогу. Не очень-то хочется идти вслед за ними.

Разведка, посланная в сторону Луцка, возвратилась. На станции Киверцы разгружаются два вражеских эше­лона с танками. У Луцка стоит немецкий танковый кор­пус. Разведка захватила в Зофьювке две подводы, до­верху нагруженные медикаментами, и двух врачей.

Оба военврача в 1941 году попали в плен. Немцы разрешили им работать в больнице местечка Колки и в Зофьювке. Врачам мы обрадовались, медиков у нас не было. Кстати оказались и две подводы медикаментов, перевязочного материала и инструментов. Врача, на­звавшегося Ивановым, мы оставили у себя, другого пе­редали Бегме.

Нужно скорее уходить, чтобы не попасться немецко­му танковому корпусу, стоящему у Луцка.

Днем по лесным дорогам в обход деревень и хуторов подтягиваемся к железной дороге и шоссе. Несколько часов стоим в двух километрах, ведем наблюдение. По шоссе на Ровно идут танки и автомашины. В ту же сто­рону прошел паровоз с пятью вагонами.

ПАРТИЗАНСКИЕ СУТКИ

По данным разведки мы установили, что на станции Олыка и в селе Пальче на охране шоссе и железной до­роги стоит пехотная рота. Мы решили перейти железную дорогу и шоссе между станцией и селом. В сумерки отряд имени Ворошилова минировал шоссе и желез­ную дорогу по обе стороны перехода.

Полем идем к месту перехода. Нам мешают глубо­кий кювет и канавы по обе стороны железной дороги. Сани и повозки приходится буквально переносить на ру­ках. Переходим мы с шумом, совсем не по-партизански. Трудно не шуметь: там упала в кювет лошадь, ее подни­мают, тут порвались постромки, сани не скользят по бес­снежному шоссе, в третьем месте перевернулась повоз­ка. Переходим долго. Со стороны Пальчи строчит пуле­мет. Немцы кричат не то «Скорее идите», не то «Кто вы?» Наконец, мы перешли и шоссе, и линию. И тогда по ме­сту, только что пройденному нами, с двух сторон уда­рили минометы. Недолет! Взвились ракеты. Очевидно, эго приближается охрана. Но соединение быстро уда­ляется. На переход железной дороги и шоссе потратили почти полтора часа.

Вступаем в село Хоролупы. Неожиданно в середину нашего обоза врезается обоз, идущий нам наперерез. Немецкий офицер что-то кричит нам, очевидно, требует дать проехать. Командир отряда имени Хмельницкого Новиков дает по офицеру очередь из автомата. Парти­заны бегут вдоль немецкого обоза, строча из автоматов. Немцы, бросив обоз, исчезают в темноте. Мы присоеди­нили к своему обозу двадцать саней с хорошими армей­скими лошадьми. Обоз нагружен солью, новой авторе­зиной, бочками с подсолнечным маслом, керосином, кожей подошвенной и кожаными приводными ремнями. Семь фашистов остались лежать на дороге.

Движемся дальше. При въезде в село Новоселки мы снова встречаем немецкий обоз, на этот раз из девяти подвод. В стычке убиты два фрица, остальные разбежа­лись, На подводах — соль, керосин, мука. Обоз наш стал чересчур велик, а ведь нам нужно скорее уйти от же­лезной дороги.

Гудымов докладывает, что в селе все жители, не­смотря на поздний час, сидят одетые и страшно пере­пуганные. Им объявили, что сюда идут отряды молдаван-цыган, которые всех режут и грабят, а напоследок забирают с собой маленьких детей. Говорят, что эта вооруженная орда цыган вырезала население сел Берестянцы и Сильно. Нас в страхе ждут уже два дня... Муж­чины все скрылись.

— Нужно пройти по хатам и поговорить с людьми,— предлагает Алешин.

Посылаем по хатам командиров. Мы с Алешиным тоже заходим в одну из хат. Женщины сидят одетые, детишки смотрят на нас с ужасом и ревут. Мы загово­рили с ними по-украински, объяснили, кто мы, и увери­ли, что никого не режем и не убиваем. Алешин дал детям пачку печенья. Крестьянки успокоились и расска­зали, что бандеровцы уже несколько дней пугают их «молдаванами-цыганами».

Я распорядился разнести по хатам соль и предложил хозяйкам разобрать керосин. Многие наши партизаны были украинцами, это помогло побороть недоверие. На улицу вышли около десяти женщин с глиняными кув­шинами. Они брали керосин, уносили его домой и снова шли с посудой. На улице слышались голоса:

— Марыно!.. Выходь! То не цыганы, а добры люди. Воны силь и гас дають!

В Новоселках мы задержались более часа.

Встреча с населением показала, что кто-то информи­рует врага о движении соединения и даже о наших си­лах. В Новоселках жители говорили, что нас всего че­тыреста человек. Это было близко к правде. Кроме того, нас называли молдаванами. Если за два дня до нашего прихода всему населению было известно о нашем при­ближении, то тем более об этом могло знать немецкое командование. Следовательно, вся наша конспирация ни к чему. Такая ситуация нас обеспокоила. Видимо, про­пустив нас через шоссе и железную дорогу, враг решил где-то подготовить нам «встречу».

— Может быть, вернемся назад, в леса? Нас тут горсточка, а у них сконцентрированы войска, да еще и эти бандеровцы,— сказал Пискарев.

Командиры возразили:

— Нам дали задание... Выполнять надо.

Продолжаем двигаться по незнакомым дорогам. За­мечаю, что колонна уходит не на юг, а на запад. Скачу в голову колонны. Перед нами — село Островец, где, по некоторым данным, стоят войска противника. Проводни­ки клянутся, что сбились с дороги. Вполне возможно, ночь темная. Поворачиваю колонну обратно.

Еду теперь впереди с разведкой. За селом Клерут столкнулись с едущими навстречу подводами.

— Стий!.. Палыты буду!..— слышим крик.

С подводы соскакивает человек и направляет на нас автомат. Гудымов дает по нему короткую очередь. С подвод соскакивают люди и бегут прочь от дороги. Стре­ляем вслед, один падает, остальные успевают скрыться. Подходим к брошенным подводам и саням. На них — мешки с бумагами, несгораемый шкаф, самогон и вся­кая снедь, пять винтовок и пулемет. Забираем у убитого документы, пистолет, автомат.

На заре проходим село Малин. Часть села сожжена.

— Кто сжег? — спрашиваю проводника.

— Та це наши!

— Какие наши?

— Та, як вы кажете, бандеровцы. Тут поляки жылы, так воны цых поляков перерезали и хаты их спалили...

— За что же?

— Та так... Сердиты... и побылы. А може, им людской крови захотелось.

Впоследствии, разбирая захваченные бандеровские документы, мы поняли, что гестапо и ОУН сознательно и планомерно разжигали национальную рознь между по­ляками и украинцами. Они охотно толкали бандитов-националистов на поджоги и убийства поляков.

От села Сильно мы ушли больше чем на восемьдесят километров, от железной дороги — на пятьдесят. Входим в чешское село Красильно. Около сотни дворов вытяну­лось вдоль одной улицы. Западная часть села примыкает к лесу. Место для обороны удобное. На ходу размеща­емся по дворам для дневки.

Хозяин-чех принял нас радушно. Вскоре пришел ста­роста.

— Что пожелают паны командиры?

С.К. Сичевой

Из беседы с ними мы узнали, что село Корыто, нахо­дящееся в трех километрах отсюда, является центром бандеровцев. Все окружающие деревни поддерживают банду. Тут уже два дня ожидают нас. Распространены слухи, что идут цыгане, у них много награбленного доб­ра, золота, шуб, дорогого сукна. Кроме того, бандеровцы предупреждали, что мы снабжены «финками» (автома­тами) и пулеметами.

Очевидно, кто-то из партизан связан с бандитами. А может быть, ниточка тянется еще с места нашего выхо­да. Видно, бандеровцы не упускают из виду наше соеди­нение, следят за ним.

Староста рассказывает, что в городах Млынув и Дубно, мимо которых нам предстоит пройти, гарнизоны оккупантов немногочисленны, но через них проходят вой­ска. Ближние польские деревни — Стоморги и Паньска Долина — вооружены. Вчера здесь проходил отряд ка­кого-то Павленко и в селе Боярке вел бой с национали­стами. Разведку посылать староста не рекомендует, бан­деровцы перебьют.

Рассветало. Бойцы отдыхали по хатам. Лошади стоя­ли в добротных конюшнях. Вокруг села бодрствовали наши заставы.

Вдруг в тишине послышался скрип колес. В село на­чали въезжать крестьянские подводы. Одна, другая, тре­тья... Заставы задерживают всех.

— Куда едете?— спрашивают партизаны.

— Та я до кума в гости!..— прикидывается проста­ком какой-то крестьянин.

— А я еду в Терешув по самогон!.. Ездить у себе можно же?..— подергивая усы, говорит другой.

— Мы обходчыки из Корыт, пишли до чехов само­гону купыть!..

Так говорили наши гости, но бойцы успели нащупать в соломе на подводах винтовки и даже пулемет.

Всех задержанных приводили в штаб. Мы очень ус­тали, допрашивать приходилось подолгу, и я распоря­дился запереть задержанных в амбар. У хозяина во дво­ре стоял вместительный кирпичный амбар, выбраться из которого они не могли. Хотелось немного вздремнуть, Алешин и Дроздов, положив головы на стол, спали. Их примеру последовал и я.

— Товарищ командир!— разбудил меня Сичевой.— Задержано сорок восемь человек. Отобрано сорок вин­товок, два пулемета, пятнадцать подвод.

Просыпаюсь. На дворе уже день, хотя солнца за туманом не видно. Бужу Алешина и Дроздова. Вызы­ваем по одному «пленному» и продолжаем допрос.

— Откуда ты?..

— Из Боярки. В Терешув до кума ихав...

— А я из Терешува в Боярку тоже до кума.._ч

— Ей-богу до чеха ишов кабанця купыть!

Все в один голос, уверяли, что они ни к чему плохому не причастны.

— А зачем же винтовки и пулемет на возах везли?

— Э, та цых гвынтовок у нас усих до черта. 3 гвынтовками ходым и спим, бо кажуть якись-то бандеровцы, грабытели есть, от против них и берем. Теперь время военное.

— А немца почему из этих винтовок не бьете?— спрашивает Алешин.

— Нимця?! То не наше дило... Нимец нас не трогае, а мы его...

Допрашиваем уже десятого. Он говорит то же, да еще и улыбается издевательски. Алешин покраснел, по­дошел к нему да как даст оплеуху!

— Оце так!— удивился допрашиваемый. - Других не трогали, а мене... того... Це уже не по-совецьки...

Алешин снова шагнул к нему.

— Ну и мерзавец! Знает же, что советские люди не должны этого делать... Ты меня извини, — обратился Алешин к пленнику,— я просто погорячился. Надоело ваше упорство.— Он обернулся ко мне.— Мне кажется, одного надо расстрелять в назидание... Хотя бы этого...

— Почекайте, почекайте!. Я скажу вам,— забеспо­коился задержанный.— Я — не ихний и не буду скрывать правду... Командиры оцей повстанческой армии вас два дни чекають. По околишных селах собралась, мабуть, тысяча из УПА (Украинская повстанческая армия — так называли бандеровцы свою банду). Нас они послали сюда в село не дарма. Когда они пойдут в наступление, а вы в бой, нам приказано по вас в спины стриляты. От як!.. Чехи бояться УПА и всегда скажуть, что мы — их кумовья Оце — правда... А теперь можете убивать...

— Значит, бандеровцы будут сегодня наступать на Красильно?— спрашиваю я крестьянина.

— Та будут же... Ополдень хозяйка крайней хаты белье на забор повесит, оце и есть сигнал,— отвечает он.

— А что вы знаете о нас?— спросил Дроздов.

— Всем людям рассказано, що идут молдаване-цы­гане. На возах у них добро, золото. Но что они — не вояки. Их треба побить, а потим с возов богатство за­брать, а можно и коня с возом... Оце и я поихав в Кра­сильно, щоб близче до воза буть,— засмеялся он.— Но бачу, у цых хлопцев ничего окрем пули не схватишь. Я сам против гидких бандеровцев, та коня с возом прихва­тить хотелось, ей-богу...

Мы рассмеялись его откровенности. Для нас теперь было ясно. Бандеровцы, очевидно, договорились с не­мецким командованием, что нас они берут на себя. Ну, что ж!.. Посмотрим, что это за УПА и с чем ее едят!..

В направлении железной дороги, со стороны Олыки, слышна сильная артиллерийская канонада. Кто там на­ступает, противник или Красная Армия?

К двенадцати часам на юге, в районе Млынува—Муравицы также началась артиллерийская и пулеметная перестрелка. Не Павленко ли ведет бой? Но с кем?..

Ожидая наступления бандеровцев, разбираем захва­ченные вчера документы. Вот «посвидчення» (удостове­рение) убитого бандеровца.

«Цым свидчится, що Видлога е замистник керивныка Дубенского виддилу УПА. 3 документами слидуе в Лаврув.

Керивнык Дубенского виддилу УПА Степ».

— Важная птица попала Гудымову под автомат! — говорит Алешин.

Среди документов попались списки УПА по селам. Вместо фамилий написаны прозвища «Сирко», «Ту­ман», «Буйный», «Запредуха» и т. д. А вот пароль и от­зыв по всей УПА на январь и февраль. Это нам приго­дится. Сейф пустой, в нем только пароль и еще две бумажки.

— Посмотри, что они пишут,— дает мне одну бу­мажку Алешин.

Читаю: «Полковнику Дубине. По повидомленню «Бульбы» бильшовыцки лисовики, що стояли под Ров­но, посуваються на Львив. У них три гарматы и бильше полтысячи вояк. Вступайте з ними в бой. Наводите на них немецкие войска. Степ».

— Понятно тебе? — говорит Алешин. — Это ведь о Павленко! А теперь почитай вот это, — подал он мне вторую бумажку, напечатанную на машинке.

«Полковнику Дубине. 3 пивночи посуваеться банда червоных партизан под назвою Молдавских. Килькисть — 400. Озброены финками та пулеметами. Соберить свои курени и растрощить цих партизан зразу же писля переходу в ваши володення. Степ».

— Ясно. Они хотят испробовать свои силы на нас. Ну что ж, померяемся,— говорю я.

— Они не страшны. А вот если с ними немцы увя­жутся?.. Мы ведь стоим на линии фронта,— ни к кому не обращаясь, заметил Данько.

Вызываю командиров, разъясняю, что мы идем по Галичине, которая почти шестьсот лет была отторгнута от русского государства, находилась под владычеством Польши и Австро-Венгрии и только в 1939 году была воссоединена с СССР. Эта часть Украины два года была советской, и мы должны относиться к населению как к своим, советским людям. От этого будет зави­сеть успех нашего рейда.

Сегодня в наступление на нас пойдут бандеровцы, их следует подпускать на тридцать-сорок метров, на далеком расстоянии не стрелять. У них старые русские винтовки, по десятку патронов на бойца и по сто на пу­лемет. Пусть они израсходуют все патроны. Задача должна быть доведена до каждого партизана. Пусть пропускают бандеровцев в деревню. Убитых должно быть как можно меньше, ведь все-таки это не враги, а обманутые, запуганные люди. Мы должны им показать, что пришли с дружескими намерениями.

Командиры разошлись. Вскоре привели еще двенад­цать «кумовьев», их тоже посадили в амбар. Бандеров­цы заслали в село группу в шестьдесят человек. Это для нас могло окончиться плохо.

К двум часам дня командиры доложили, что вокруг деревни замечено сильное движение. Группы вооружен­ных людей маячат вдали. Обнаружены такие же группы в лесу. Даю указание, чтобы хозяйка крайнего двора вывесила на забор белье — сигнал для наступления бандеровцев.

Более тысячи человек цепью, повзводно, приближа­ются к деревне. Метров за триста они залегают и откры­вают редкий ружейно-пулеметный огонь. Пули свистят по селу. Но мы не отвечаем. Проходит двадцать-тридцать минут. Цепь поднимается и с криками «Слава!» бежит к селу. Пробежав метров сто и не встречая от­ветного огня, бандеровцы снова залегают. Опять по­стреливают. Минут через двадцать приближается вто­рая цепь. Первая цепь поднимается и с криком бежит в деревню. Некоторые стреляют на ходу. За ними вторая цепь... Вот они уже совсем близко. Это крестьяне — мо­лодые и пожилые. Видны перекошенные страхом лица. Они бегут, испуганно оглядываясь.

Алешин, лежащий рядом со мной, не выдержал и дал длинную очередь. В тот же миг затрещали триста автоматов и двадцать пулеметов. Цепь упала. Одни - ползут назад, другие лежат без движения. Многие истошно вопят. Партизаны прекращают огонь. Наступает тишина. Но вот поднимается вторая цепь и устремляет­ся вперед. Отступавшие снова поднимаются, и бегут на нас. Снова начинают разговор наши автоматы и пуле­меты. Цепь поворачивает и бежит. Партизаны бросают­ся вслед за бандеровцами, посылая на ходу автоматные очереди.

Гудымов с тремя десятками всадников преследует бегущих. Они бросают оружие, поднимают руки и по­корно бредут к нам в деревню. Население соседних де­ревень Корыта и Фальковщины, увидев бегущих бан­деровцев и преследующую их кавалерию, кинулось наутек. В селе остались лишь пустые хаты...

Три