Два типа праведного негодования

На тех конференциях, где мы были наблюдателями, негодование проявлялось в двух формах: более громкой и заметной – самоуверенное негодование, и более тихой и скрытой – демонстрация собственного нравственного превосходства. Самоуверенное негодование наиболее часто и бурно выражали жертвы, а также, в некоторых случаях, представители жертвы и даже представители правонарушителя (в особенности родители правонарушителя). Проявления этого чувства заметны в том, чтó произносится, а также, еще более сильно, в том, кáк это произносится и в каком контексте. Например, жертвы на конференции в Канберре по случаю мошенничества забросали правонарушителя требованиями вернуть деньги одному пострадавшему и помочь защитить репутацию другому. Не только слова обеих жертв, но также манера, в которой они выражались, говорили об их уверенности в собственной правоте и непогрешимости, а также указывали на ощущение предательства со стороны правонарушителя, недоверие к нему и чувство злобы и бессилия, которые они испытывали. Настойчивое повторение этих требований без учета ответов правонарушителя, плач жены правонарушителя, попытки ведущего и офицера полиции вмешаться – все это ясно сигнализировало о крайнем негодовании, переживаемом жертвами. Лабов и Фэншел (Labov and Fanshel, 1977) предположили, что неоднократное повторение требований (особенно, когда ответы на них не принимаются во внимание) может быть, по крайней мере, раздражающим, а в некоторых случаях – действительно оскорбительным. Такое повторение, так или иначе, подразумевает неуважение к другому человеку: получается, что либо негодующий человек не слушает правонарушителя, либо правонарушитель не слушает его, либо, что более сильно, правонарушитель лжет.

Самоуверенное негодование также бурно и часто проявлялось на конференции в Кэмпбеллтауне по делу с проникновением в дом и кражей. В этом случае свое негодование выражали не только жертва, но и родители правонарушителя. Явное негодование жертвы приняло форму тотального недоверия и сомнения: не столько в том, что преступление могло быть совершено против нее, сколько в том, что правонарушитель способен на такое деяние. Если говорить о родителях, то их сомнения касались больше того, что их дети вообще могут быть замешаны в таком, а точнее – того, что они (родители) вовлечены в подобную конференцию. Родители на конференции в Канберре по делу магазинной кражи также косвенно выражали недоверие относительно того факта, что их сын может быть вором. Все, что ими говорилось, казалось, отдаляет их от правонарушителя – их собственного сына. Было похоже, что они совсем не те люди, которые могут по какой-то причине попасть в полицейский участок. Сомнения, ситуация, когда человек с трудом верит, что произошло, является основным видимым признаком, указывающим на самоуверенное негодование.

Другая, более скрытая форма негодования также проявлялась достаточно часто, особенно со стороны полицейских (в виде лекций правонарушителю). На конференциях в Аделаиде, за проведением которых мы наблюдали, присутствующий офицер полиции постоянно давала правонарушителям какие-то нравственные поучения. Такая тактика свидетельствует о нравственном превосходстве, которое испытывает поучающий по отношению к правонарушителю и которое, в свою очередь, угрожает их взаимоидентификации и разрушает возможную социальную связь между ними. На одной конференции даже ведущий присоединился к общему хору: он прочитал правонарушителям длинную лекцию о совести. В таких нотациях тоже обычно содержится угроза, что скорее разрушает, чем создает социальные отношения. В угрозе подразумевается, что правонарушитель – человек безответственный и нуждается во внешнем стимулировании для того, чтобы вести себя нормально. В случаях, когда происходит взаимоидентификация, необходимость в угрозе отпадает.

В Аделаиде полицейский, произведший арест, постоянно угрожал правонарушителям судом. На конференции по проникновению в дом и краже офицер полиции сначала была крайне уважительна по отношению к преступнику и внимательна к его правам. Это проявлялось в ее словах и манере говорить, когда она сообщала о сути преступления. Но позднее, по ходу конференции, возможно, потому что, по ее мнению, преступник недостаточно очевидно выражал стыд и раскаяние, ее поведение стало весьма эмоциональным. Она прочитала правонарушителю лекцию о том, как глупо было нарушать закон, и уверила в неизбежности строгого наказания. На данном этапе такой всплеск эмоций свидетельствовал о самоуверенном негодовании, а также о чувстве нравственного превосходства, которые она испытывала.

На той же самой конференции жертва ограбления выражала негодование, а также, вероятно, и пережитое ею чувство насилия над личностью. Это проявлялось в постоянных упоминаниях о ключах, замках и запорах в ее доме, а также о тех вещах, которые были украдены. Какое-то время она говорила о том, как был найден украденный ключ, как сложно менять замки и как дорого это может стоить. Этот монолог, вместе с разговором о материальных убытках, занял значительную часть времени на конференции. В данном случае, как, возможно, и в нескольких других, опытному ведущему следовало бы прервать проявления негодования, интерпретировав их как выражение ощущения беспомощности, предательства и потери личной автономии. В деле с мошенничеством (и в некоторых других), от ведущего потребовалось бы мастерство и уверенность в собственных силах для того, чтобы «идти против общего течения». Может оказаться необходимым сначала позволить участникам излить негодование, направленное на правонарушителя. Но важно также, чтобы ведущий умел определять повторные волны негодования и вовремя находить для них другие формулировки.